cherub vice

розовый кварц

В час ночи, когда поворачивается дверная ручка и Сокджин заволакивает себя в квартиру на уставших ногах, Чонгук встречает его с двумя кружками горячего шоколада. Стоит Сокджину увидеть его лицо, как он расцветает улыбкой — такой роскошной и яркой, что позавидовало бы само солнце. Они с Чонгуком приветствуют друг друга поцелуями. Двумя: в губы и в щеку. Берутся за руки и садятся в гостиной. Чонгук часто задумывается о прошлом — наверное, из-за нависшего над его головой неизбежного будущего. Так или иначе, когда они с Сокджином садятся в гостиной, Чонгук внезапно припоминает свой первый раз, когда он сел на этот диванчик — тогда Сокджин был не рядом, а уселся напротив. Чонгук вдруг видит все будто со стороны: и себя, и Сокджина. Видит, как влюбился в Сокджина по уши, хотя не осознавал своих чувств. Это воспоминание побуждает Чонгука наклониться и оставить еще поцелуй, на этот раз на его виске. — А что за повод? — спрашивает Сокджин, покосившись на кружки. — Для горячего шоколада не нужен повод. — Что-то я сомневаюсь. Они делают по осторожному глотку — лишь бы не обжечься. — Мм, — мычит Чонгук, опуская кружку на столик. — Если хочешь, могу набрать тебе ванну. Тот хмурится: — Я уже слишком устал для секса. Чонгук давится воздухом, иначе этот звук и не назовешь. — Н-нет, это не— я вижу, что у тебя был тяжелый день, может, тебе бы хотелось расслабиться или... я же знаю, ты не пойдешь сейчас сразу ложиться. — Да ты что? — ...Еще скажи, что не правда. — Не скажу. Потому что правда, — Сокджин продолжает разыгрывать недовольство. — Но ты же и так все знаешь. — Так...? — улыбается Чонгук. — Ванна или не ванна? — Дай мне допить, и я решу. А пока... — М? — Обними меня и скажи что-нибудь хорошее. Чонгук опять улыбается и приступает к выполнению просьбы, нежно притягивая Сокджина ближе и просовывая руку между его плечом и спинкой дивана. — Что именно мне сказать? — Повторю: что-нибудь хорошее. — Эм... О! — восклицает Чонгук, когда на ум наконец-то приходит мысль. Только вот он сомневается, «хорошая» ли она. — Сегодня я получил свой ключ от квартиры. — Это замечательно! — вздох Сокджина полон ребяческой радости. — Ах, скоро оставишь меня одного. — Я могу и не уезжать. — Я же шучу, любимка. На самом деле, я впечатлен. Копить деньги — сложно, иногда вообще нереально, но ты так быстро со всем управился. — Было бы нелегко, если бы не твоя помощь. — Я ничего не делал. — Опять твои шутки, да? — Нет, не шутки. Не я искал для тебя работу, ты ее сам нашел. Не я искал для тебя квартиру, ты все устроил сам. Ты все сделал сам. Чонгук слегка отклоняется, чтобы взглянуть на него и понять, серьезно ли он так считает. — Да, я сам, но ничего из этого не случилось бы, если бы ты не позволил остаться здесь. — Ты не можешь этого знать. — ...Но это правда, — Чонгук сжимает его плечо. — Ты... ты спас меня. Теперь Сокджин смотрит в ответ. Покачивая головой, он обхватывает щеку Чонгука: — Нет. Это ты себя спас. Я знаю, что ты имеешь в виду... но— но, пойми, я не идеален. Я не спасал тебя, я просто был рядом. Я... я не хочу быть твоим... — Кем? — ...твоим Богом, — продолжает тот после паузы, гладя его по щеке. — Не хочу быть твоим Богом. Я не хочу, чтобы ты поклонялся мне, я хочу... — Чего? — ...чтобы у тебя ко мне были чувства. Потом, не знаю, когда-нибудь позже, эти чувства могут стать одним очень глубоким словом. У нас с тобой может быть что-то очень глубокое. Признание, состоящее из этого глубокого слова и двух других, чуть не срывается с губ Чонгука. Он стискивает зубы и проглатывает эти слова. Но ему все равно хочется их сказать. Сокджин уже знает, что он ему нравится. Но чего он не знает — что Чонгук все больше и больше убеждается в том, что Сокджина он любит. Уже даже больше чем любит. Хоть смейся: раз так, он уже забежал на тысячу миль вперед. Но он молчит. Лишь убирает руку Сокджина от своего лица и оставляет по поцелую на косточках пальцев. — Чуть не забыл, — начинает Чонгук, когда между ними вновь оседает уютная тишина. Он достает из кармана кристалл и кладет на ладонь Сокджина. — Чимин передал тебе это. Пальцы Сокджина оборачиваются вокруг камушка, и он любовно осматривает подарок. — Лепидолит. Он рассказывал о таких камнях, — затем вновь глядит на Чонгука. — Должно помочь с засыпанием. Нужно положить перед сном себе под подушку. Чонгук смотрит, как Сокджин сжимает кристалл в кулаке, в самом сердце своей ладони. — Тебе нравятся мои друзья? — Я думал, они тебе не друзья. — Это они так сказали. Ну, или Тэхен. Но все начало налаживаться. — Да, мне они нравятся. Даже очень. Думаю, когда ты переедешь, можно по очереди устраивать званые ужины. — ...Ага. Перееду. Сокджин щипает его за щеку. — Не вешай нос. Это же хорошо. — Да, но... «Я не хочу покидать тебя». Чонгук может поклясться, поклясться всем чем угодно, что Сокджин слышит все его мысли. Наступает момент тишины; Сокджин одаривает его проницательным взглядом. А потом похлопывает по бедру. — Расскажи, как обставишь квартиру. — Я об этом пока не думал. — Так не пойдет, зайчишка. Хорошо, тогда слушай: стены в нефритовый цвет, только не яркий безвкусный, а какой-нибудь нежный. — Мм-хмм. — Мебель... Может, карамельного цвета? О, или оранжевый? Пастельный оранжевый? — Да! — И тебе обязательно нужен— Внезапно Чонгук прерывает его поцелуем. Сокджин хохочет ему прямо в губы — и, конечно же, отвечает. — Ты так сильно мне нравишься, — шепчет потом Чонгук, как какой-то секрет. — Я знаю, — шепчет Сокджин. — Взаимно. ⠀ После этого время начинает бежать быстрее. Хенджу дала ему два дня на то, чтобы он управился со сбором вещей и наконец переехал. Хотя Чонгук объяснял ей минимум трижды, что у него не столько вещей, чтобы тратить на переезд аж два дня. Если честно, ему хватит и двух часов. Но Хенджу настояла, что это его новый дом и этот дом нужно обжить, свыкнуться с ним, прежде чем вновь возвращаться к работе. Но Чонгуку кажется, что это только предлог, чтобы избавиться от его присутствия хотя бы на пару дней. Они с Тэхеном подстроили свои расписания так, чтобы у обоих выдался выходной. Завтра они официально переезжают в новую квартиру. К счастью, Чимин и Сокджин пришли в абсолютный ужас, что ни Тэхен, ни Чонгук понятия не имели, где найти какую-нибудь недорогую мебель, поэтому благодаря бойфрендам у новоселов будут кровати, а не мусорные мешки вместо напольных футонов. Также Чонгук и Тэхен разработали целый поэтапный план действий. Первый шаг — это вложить деньги в диван со следующей зарплаты. Еще со следующей — вложиться в стол, потому что Сокджин очень серьезен по поводу званых ужинов. Покраска стен — самое последнее вложение, ведь пока никто не смог определиться с цветом. Хотя какую бы мебель они ни нашли, пусть даже самую роскошную, она все равно потом будет забрызгана краской, как и вся остальная квартира. Некоторые роскошества попадают к ним в руки в виде подарка. Горшочки с лавандой и шалфеем, черный турмалин размером с небольшой будильник — от Чимина. А одну из своих нержавеющих кастрюль и по двум любимым книгам каждому в руки дарит Сокджин. За день до переезда Чонгук и Сокджин готовят на ужин таккальби, жареную острую курицу с овощами. Во время готовки они слушают музыку и кормят друг друга всем, что есть на столе. Между приготовлением закусок — кружатся в медленном танце под быстрые песни, целуются так, будто в запасе все время на свете. Может быть, так и есть. Может быть, время никогда и не утекало сквозь их ладони. Может, времени не существует... или, может, Чонгук слишком много времени стал проводить с Чимином. Никто не упоминает о переезде. Будто бы они оба, не сговариваясь, решили, что не обязательно озвучивать тот факт, что это будет их последняя ночь в качестве сожителей. Конечно, это не значит, что между ними все кончено или что Чонгук больше никогда не проведет ночь в постели Сокджина. Ему известно, это вовсе не так. Но мысль о том, чтобы выйти за дверь и уже не вернуться сюда как прежде, все равно причиняет боль. Кружась в медленном танце, он прижимает Сокджина к себе за талию, утыкается носом в его плечо. Вдыхает запах лемонграсса, чтобы ни в коем случае не забыть, как тот сочетается с натуральным запахом тела Сокджина. Обнимает — чтобы не забыть, как хорошо их тела друг другу подходят, как легко они складываются в пазл, как тают от каждого прикосновения. Чонгуку не хочется отпускать его. Никогда. Он опять чуть было не проговаривается, три слова уже готовы спрыгнуть с кончика языка. Получается, слова смелее его самого. Чонгук решает признаться без слов — только медленным поцелуем. Он наслаждается вкусом Сокджина; перечная мята оседает на языке. После поцелуя Сокджин кладет руки ему на грудь, чтобы Чонгук не заходил слишком далеко. И только когда их взгляды встречаются, он понимает, что это тот самый момент. Наверное, это какая-то магия, раз они оба думают об одном и том же. Секс — естéственная потребность, но это вовсе не значит, что она возникает без предпосылок. Люди разговаривают о сексе. Они с Сокджином разговаривают о сексе. И Чонгук всегда искренне считал разговоры делом словесным. Но сейчас, глядя на Сокджина, в глазах которого вскипает желание, Чонгук понимает, что иногда эти разговоры, эти предпосылки, могут быть бессловесными. Потому что прямо сейчас, не говоря ни слова, Сокджин говорит ему обо всем. Чонгук сглатывает так сильно, что почти слышит его немые слова. Сокджин прерывает поцелуй, будто хочет задать вопрос, но вместо этого только целует его опять. На этот раз Чонгук чувствует то же, что и он. Страсть, голод, нужду. Он закрывает глаза в попытке насладиться их жаром. Пальцы Сокджина невесомо поглаживают кожу затылка — до дрожи приятно. — О чем думаешь? — тихонько спрашивает Чонгук. Хотя и знает ответ. Сокджин молча покачивается в танце. А затем... — Об умирающих звездах. — Ага, — глотает воздух Чонгук. — Я тоже... А еда? — Она никуда не денется... Мы все равно потом проголодаемся. Как можно думать о «потом», когда Чонгук едва ли может собраться для того, что произойдет «до»? Грудная клетка становится вдруг мала для сердца. А ведь они с Сокджином еще даже не голые. — Точно, — выдавливает он, — кажется, я читал об этом. Сокджин сладко улыбается ему в ответ: — Да что ты говоришь. — «Потом» — это хорошо. Второй поцелуй выходит из-под контроля. Прикосновения тоже. Тела сливаются воедино. Такие понятия как «целомудренность» и «нерешительность» — прекращают существование. Пятясь спиной в гостиную, Сокджин тянет его за собой, где они падают на диван. Это самая лучшая поза на свете — Сокджин лежит под Чонгуком, твердый и мягкий, теплый и разгоряченный. Грудь к груди; быстрый дуэт их сердцебиений поет о сладости предвкушения. Чонгук ощутил головокружение еще прежде, чем они с Сокджином оказались вдвоем на диване. Возможен хотя бы раз, чтобы после их поцелуя у него не сносило крышу? Бывает ли «слишком сильное удовольствие»? «Слишком большое количество поцелуев»? Если да, то Чонгук умрет, пока будет искать ответ. Потому как останавливаться он точно не собирается — ни на долю секунды, ни на крошечное мгновение. Он был бы счастлив расстаться с жизнью именно так. И когда Сокджин отталкивает его назад, Чонгук почти что скулит от потери: теперь он может перевести дыхание, но стоит ли оно таких жертв? Вряд ли. — Поднимись на секунду, — пыхтит Сокджин, измученный предвкушением. Чонгук поднимается на колени — в этот момент Сокджин протягивает ноги и тут же тянет его обратно, чтобы Чонгук устроился между ними. Это так облегчает дело — чувствовать бедрами очертания члена Сокджина, что Чонгук почти сразу же подается вперед. Он тяжело вздыхает и хнычет Сокджину в губы, сильно вжимаясь бедрами — ему так хочется кончить, но больше всего ему хочется не кончать. Они почти что соперничают друг с другом в поцелуях, соперничают в погоне за ощущениями. Почувствовав, что напряжение уже переходит границы, Чонгук останавливается, ложится на Сокджина и зарывается лицом в его кофту. Сокджин опаляет шепотом мочку уха: — Как тебе хочется? Раньше такой вопрос показался бы ему сложным. Но теперь нет: Чонгук знает, что Сокджин хочет получить удовольствие. И знает, как нужно его доставить. — Как ты любишь, — выдыхает он. Сокджин закусывает губу, его ресницы трепещут; играя пальцами с воротником Чонгука, он спрашивает: — Хочешь меня подготовить? Ладно. Чонгук об этом читал, изучал по книгам. И все же сначала он опускает свой робкий взгляд вниз, на ногти — ведь надо же для как-то собраться с духом. — Хочу, ага, — мямлит он; его пальцы кружат по поясу брюк Сокджина. — Надо просто—? — Подожди, я возьму парочку сувениров, — смеется тот, поднимаясь и мягко отталкивая Чонгука в сторону. — Сувениров? — Сувениров, зайка. Мы же не слюной будем пользоваться? На дворе давно не Каменный век. Я сейчас вернусь. И уходит, чмокнув Чонгука в щеку. С уходом Сокджина отступает и адреналин, и тогда Чонгук понимает, что сгорает в равной степени как от предвкушения, так и от беспокойства. В его голове и без того извечный водоворот разных мыслей, но сейчас он охвачен волнением из-за того, что́ они с Сокджином собираются сделать. Чонгук не боится, что будет больно, не боится за свои ощущения. Он доверяет Сокджину и знает, что тот постарается убедиться, что он в порядке, что Чонгуку будет приятно. А вот за самого Сокджина можно поволноваться: сможет ли Чонгук дать ему то же самое? Он хватается за волосы и пытается дать себе мысленное напутствие. Но Сокджин уже возвращается, и когда Чонгук замечает, что́ у того в руках, — презерватив и маленькая бутылочка, — его сердце подскакивает к горлу. Наверное, на лице отпечатывается весь его ужас, потому что Сокджин нахмуривается: — Все нормально? Звук, который издает Чонгук, не только не обнадеживает, но еще и в принципе мало походит на человеческий. Сокджин хихикает, закрывая свой рот рукой. — Если ты передумал— — Нет! Чонгук ведь ответил не слишком быстро, не слишком? Не снимая улыбки, Сокджин тянется к поясу своих брюк. Чонгук уже наготове. — Давай я, — просит Сокджина он. Чонгук засовывает руку под пояс его штанов — чтобы потянуть их на себя, тем самым помогая себе подняться. Но пока не снимает их, пока рано. Вместо этого Чонгук покрывает шею Сокджина горячими поцелуями, начиная раздевать его сверху, руки тянут за нижний край кофты. Затем он прерывается, чтобы стянуть ее через голову и отбросить в сторону. И возвращается к поцелуям — здравствуй, Чувствительное Местечко №2. Сокджин стонет его имя. Как имя может звучать так восхитительно? Чонгук не перестает целовать его даже пока скользит руками к поясу брюк и снимает их одним быстрым движением. Тогда его прикосновения теряются по всему телу Сокджина — волосы, шея, плечи, талия. Когда пальцы Чонгука доходят до изгиба его ягодиц, то они оба издают удовлетворенный стон. Каким-то образом Чонгуку тоже удается раздеться. Это главный показатель его тотальной отвлеченности телом Сокджина: Чонгук даже не замечает, что он уже без одежды, пока вновь не оказывается сверху. Он закусывает губу так сильно, что, вероятно, появляется кровь. Больно, но Чонгук не перестает сжимать ее между зубов — лишь бы удержаться и не кончить прямо сейчас. Ведь в эту минуту под ним распластан Сокджин — именно об этом Чонгук фантазировал днем и ночью. Но никакие фантазии не идут в сравнение с реальной картиной. Может, Чонгук не всегда понимал Сокджина, может, иметь дело с фантазией куда легче. Но воображение становится просто дешевой подделкой, когда настоящий Сокджин прямо здесь. — Это здорово, что ты счастлив даже просто смотреть на меня, — говорит Сокджин. — Но я правда хочу заняться сексом, и ничего не получится, если ты будешь просто смотреть. — Угу. Чонгук берет в руки бутылочку, открывает колпачок и выдавливает лубрикант. Он согревает его в ладони, активно игнорируя дрожь своих рук. А когда снова усаживается между ног Сокджина — скорее, даже ложится сверху, — то вспоминает чувство возвращения домой. Открыть входную дверь и зайти внутрь не так уж и сильно отличается от того, чтобы лежать на Сокджине голым. Чонгук в любом случае находится дома. Он потирается лицом об его шею и прикусывает чувствительную кожу. В это же время его рука опускается вниз и обводит пальцем дырочку. Дыхание спирает в горле; Чонгук глядит на Сокджина, и тот кивает: — Не спеши. Первый палец проникает ровно и медленно. Сокджин выгибает спину — вот и ответ на недавние размышления. Чонгук покручивает пальцем внутри, прислушивается к стонам, внимательно следит за каждым движением. Стоит добавить второй, как бедра Сокджина начинают подаваться навстречу. Поцелуи становятся глубже, движения — весомее. И голоднее. Чонгук выдавливает еще больше смазки, прежде чем добавлять третий палец. Он ждет, пока Сокджин не даст знать, что готов. Ему хочется, чтобы он как следует подготовился. Не для себя — просто Чонгук желает, чтобы все было хорошо. Но и для себя тоже — потому что Чонгук не уверен, что сможет продержаться достаточно долго. Он уже чувствует, как его член становится еще тверже, напряжение внизу живота — сильнее. Его патологическое любопытство заставляет задуматься: а смог бы он кончить вот так, просто глядя на то, что его пальцы творят с Сокджином? Сокджин снимает руку с его плеч и скользит ею между телами. Берет его за запястье, которым тот водит внизу — и отталкивает, только чтобы тут же прижать сильнее. Он принимается вращать бедрами, практически— — Объезди мои пальцы, — шепчет Чонгук, не успев подумать. Сокджин не останавливается сразу — только замедляется, но не останавливается. Он открывает глаза и глядит на Чонгука. В радужке его глаз тонет бескрайний космос. — Читаешь мои мысли, — с придыханием отвечает он. Они слегка выпрямляются, чтобы сесть: рука Чонгука продолжает лежать на диване, а Сокджин садится на нее сверху. Опускаясь на пальцы, Сокджин держится за его плечи, а звуки, которые тот издает, только усугубляют возбужденное состояние Чонгука. Неизвестно, что случится, если он не дотронется до себя в самое ближайшее время. Да, Чонгук пытается продержаться как можно дольше. Но при виде Сокджина, раскрывающего себя его пальцами, не так легко сохранять самообладание. Чонгук оборачивает свободную ладонь вокруг головки своего члена и вздрагивает от прикосновения. Она такая чувствительная. Он делает резкий вздох; глаза почти закрываются от удовольствия, но он не в силах отвести взгляда. Словно зная об этом, Сокджин тоже открывает глаза и пронзает его своим темным взором. Не останавливая движений тазом. Он закусывает губу и мягко хнычет, поглаживая себя по груди: — Ты делаешь так приятно, — его голос легкий от наслаждения и тяжелый от похоти. Чонгук инстинктивно сжимает основание своего члена и с тяжелым стоном закрывает глаза. — Ты...? Он даже не может закончить вопрос. Говорить вслух слишком трудно: если он скажет это, то может сразу же кончить. Сокджин кивает, все еще закусив губу. Он крутит бедрами еще пару раз, прежде чем поднимается, и пальцы Чонгука выскальзывают наружу. Как только рука свободна, Чонгук тут же начинает скучать по теплу его тела. Но затем Сокджин залезает к нему на колени. Они целуются — он сидит, Сокджин на нем сверху; Чонгук кладет руку на его поясницу, а руки Сокджина ложатся на спинку дивана. Продолжая держать член в ладони второй руки, Чонгук, забывшись на миг, проезжается головкой по дырочке Сокджина, и тот чуть не подпрыгивает, возмущенно цокает языком и наклоняется в сторону, чтобы взять презерватив. Он вынимает его из упаковки и одним слитным движением раскатывает по члену Чонгука. Прежде чем Чонгук успевает открыть свой рот и попросить прощения, его отвлекает вернувшееся тепло. Ноги Сокджина по обе стороны его бедер; приходится поднимать голову вверх, чтобы поцеловаться. Их поцелуй — безумная смесь из ласк языков, прикосновений и сладких вздохов друг другу в губы. Чонгук чувствует, как пальцы Сокджина оборачиваются вокруг члена. Его дыхание трогает дрожь, когда тот проводит ладонью раз, второй. Сокджин разрывает поцелуй и заглядывает ему в глаза — ласково, с любовью. Затем направляет член Чонгука вперед, пока тот не чувствует, как его головка упирается во вход. Застонав от этого ощущения, Чонгук толкается бедрами, желая получить больше. — Терпение, — воркует Сокджин. Но Чонгуку почти не приходится ждать — через несколько секунд, не сводя с него взгляда, что ускользает только от трепетания ресниц, Сокджин опускается на его член. Руки Чонгука тут же взлетают к его талии и так сильно впиваются в кожу, что норовят оставить на ней следы. Рот открывается, и стон, который издает Чонгук — это не стон, а мат. Сокджин опускается по чуть-чуть, по миллиметру. И Чонгук почему-то знает, что это не только лишь для того, чтобы поберечься. Отчасти — Сокджину, как и ему самому, тоже хочется насладиться моментом. Оказавшись внутри по самое основание, Чонгук прижимает его сильнее. Скользко, гладко и горячо. Он едва может думать. Все, на что он способен — целовать Сокджина, пока они привыкают. Тот запрокидывает голову и начинает медленно качать бедрами из стороны в сторону. Чонгук и раньше знал, что они подходят друг другу... но теперь — во всех смыслах. Сокджин такой узкий, такой приятный внутри, что Чонгук поджимает пальчики на ногах, оставляя метки на его теле. Их взгляды снова встречаются — Сокджин неспешно поднимается и опускается на его члене. До боли медленный темп. Но он позволяет смотреть друг другу в глаза. Чонгуку кажется, что все это сон. Наверное, просто сон. Но каждый взмах бедер Сокджина — это три слова на кончике языка. Их тела снова создают музыку, извлекают музыку друг из друга. Сокджин кусает его за губу. Этот простой, почти нежный жест побуждает Чонгука попробовать то, о чем он мечтал месяцами. Прикусив пухлую губу в ответ, он чуть тянет ее на себя; Сокджин начинает двигаться быстрее. Отпустив губу, Чонгук снова переключает внимание на его шею, целует ключицы. — Ах, — вздыхает Сокджин, замирая на долю секунды. И медленно начинает снова: — Это— прямо там. Они двигаются вместе. Сокджин качается на его члене, Чонгук держит его за бедра. Он воспринимает стон как подсказку, куда именно нужно толкаться, как именно сделать ему приятно. Они оба гонятся за этим чувством, бедра скользят быстрее, руки — беспорядочнее; тяжелое дыхание достигает пика. Слишком много. И недостаточно. Больше — но ни за что больше. Не так сильно — но ни за что не слабее. Чонгук слишком поздно замечает, сколько напряжения скопилось внутри него. Он больше не может держать этот темп, все его сенсоры перегружены, он на грани. Но что действительно становится последней каплей — вовсе не узость Сокджина или его быстрые движения бедрами. А момент, когда он, взглянув Чонгуку в глаза, откидывает голову и зарывается пальцами в его волосы. Единственное предупреждение, которое получает Сокджин — Чонгук еще крепче вцепляется в его талию, а затем кончает. Оргазм настолько силен, что прошивает его насквозь, сотрясает до самых костей. Чонгук валится вперед, по телу проходят спазмы, пока Сокджин продолжает двигаться сверху. Потом тело расслабляется; Чонгук полулежит на Сокджине, ощущая и удовлетворенность, и раздосадованность самим собой. — Прости, — стонет он в кожу Сокджина. Сглатывает ком в горле. — 'чень извиняюсь. Сокджин приподнимает его голову со своей груди, чтобы взглянуть в глаза: — За что? Разве не для этого мы занимались сексом?.. За что ты просишь прощения? — Потому что, — вдох — выдох, — я кончил, а ты еще нет. — ...Ты просто золото. Тут Сокджин внезапно переводит взгляд вниз, между их телами, и немного покручивает тазом. — У тебя все еще стоит? И только сейчас Чонгук осознает: — Видимо, да. Тот снова немного двигается на пробу: — Нормально? Чонгук кивает. Не то чтобы такое случалось редко. Но время работает против него. Неизвестно, сколько еще он останется твердым, прежде чем станет мягким и слишком чувствительным, чтобы продолжить. Удерживая его бедра одной рукой, Чонгук приподнимает Сокджина и кладет спиной на диван. Оказавшись сверху, он старается задать тот же темп, с которым делал это Сокджин. И одновременно с этим — тянется вниз и обхватывает рукой его член. Ладонь двигается в такт бедер: быстро, почти что жестко. Руки Сокджина вытянуты над головой, он мягко хнычет от удовольствия. Слишком красиво, чтобы быть реальностью. Пряди волос раскинуты, словно нимб; покрасневшая кожа, прикрытые веки, сияющие красные губы. Чонгук двигается быстрее, не отрывая от него взгляда. Хоть смейся: он все еще хочет Сокджина, хочет трогать его, целовать — даже после того, как кончил. Самое бо́льшее, чем может предупредить Сокджин, это бессвязный лепет. Тело напрягается, как струна, и семя выстреливает на живот. Через какое-то время Чонгук вынимает член и пристраивается к нему под бок. Они оба пытаются восстановить дыхание, пока их покрасневшая кожа блестит от пота. Рука Сокджина вновь проходится по его волосам и останавливается на затылке. Чонгук целует его в висок. Ему хочется остаться вот так навечно, но вскоре Сокджин постукивает его по руке, чтобы он поднимался. — Мне не нужен заляпанный спермой диван, знаешь ли. Схватив за запястье, он тянет Чонгука в сторону ванной комнаты. — А нельзя просто полежать? — дует губы Чонгук. — Можно, только сначала — душ. ⠀ День переезда наступает быстрее, чем им бы обоим хотелось. Но время не подчиняется глупым людским желаниям. Оно своевольно. Остаток вечера Чонгук и Сокджин провели почти молча, только лежа в обнимку. А когда по утру взошло солнце, они обменялись единственным взглядом — и в нем таилась вся тяжесть мира. Весь день они тоже провели рядом: отсиживались в квартире, слушали музыку и занимались «Апокалипсисом», пока не настал тот час, когда Сокджину пора уходить на работу. Так как он не смог взять отгул, их прощание — «это не прощание, Чонгук, не драматизируй» — должно произойти раньше. Будь на то воля Чонгука, Сокджин бы сегодня спал у него — на голом матрасе, вот прямо так. Но Сокджин заслуживает всего самого лучшего. Не только в их отношениях. Не только в сексе. А во всем мире, во всей своей жизни. Чонгук сказал ему об этом той ночью — Сокджин лишь прижался крепче к его объятиям. — Я приду завтра, — уверяет Сокджин. Они стоят на пороге его квартиры. Снаружи Чонгука ждут Тэхен и Чимин — ждут, чтобы отвезти туда, где должен быть его новый дом. Он не представляет, как новое место сможет заменить это. — Принесу ужин, — он игриво теребит пальцы Чонгука. — У нас ведь осталось то таккальби. Чонгуку приходится спрятать покрасневшие щеки в ладонях: — Боже... — Все было отлично, — отвечает тот. Сокджин повторяет это весь день. — Ну правда. Чонгук сильнее вцепляется в его руки, на грудь наваливается тяжесть. — Хватит думать, что мы прощаемся на всю жизнь, — успокаивает Сокджин. Снова. И кладет на его грудь ладонь. — Это не так. Ты будешь приходить. — Прости, прости... Спасибо тебе. За все. За то, что любишь. — Всегда пожалуйста. Я сделал бы это снова. Тогда Чонгук задумывается об этом: о боли и мучениях, о перевернувшемся с ног на голову мире, о сомнениях в том единственном, во что он верил всю жизнь. Все так. Он тоже сделал бы это опять. Опять и опять. И на всякий случай — опять. Если бы эта дорога вела к Сокджину. — Я тоже. Чонгук ведет пальцами по его запястью, обхватывает и поднимает руку волной — вверх вниз, играет. — Обещаешь, что будешь приходить? — А ты обещаешь, что будешь приходить? Донна Саммер будет скучать. Чонгук усмехается: — Неа, не будет. — Ладно, не будет. Но звучит очень мило, да? Сокджин потрясывает его руку в ответ. — Нам еще столько нужно, — вдруг произносит он. Многозначительная пауза. — Столько всего нужно сделать. Ты же знаешь. Это не конец, это только начало новой главы. Поверь мне... Ты и я, да? Все будет хорошо. На губах Чонгука медленно распускается спокойная улыбка, и он сжимает ладонь Сокджина: — Все будет хорошо. Они целуются. На языке оседает сладкая горечь. Чонгук раздумывает о великих Концовках и великих Началах. Шесть дней ушло на сотворение мира, только один — на его уничтожение. Он раздумывает о том, как много может существовать миров, как много временны́х измерений. О том, какое счастье — существовать в одно время с Сокджином. Чонгук не знает, существует ли Бог. Но он знает — случилось что-то божественное, раз он был благословлен встречей с Сокджином. — Хорошо, — наконец говорит Чонгук, покусывая верхнюю губу. — Ладно, наверное, надо— — Погоди, погоди, — Сокджин окидывает его быстрым взглядом, выпутывается из объятий и тянется к своему уху, чтобы снять гвоздик с розовым кварцем. Он раскрывает ладонь Чонгука и кладет гвоздик в центр, а затем закрывает ее своей. — Пока не найдешь собственные сережки. Чонгук снова едва не выпаливает те три слова. — ...Эти мои любимые. Сокджин улыбается и гладит его губу большим пальцем: — Спокойной ночи, любимка. Наконец, они отпускают руки. Сидя в машине, Чонгук надевает сережку; и только покидая Casi Cielo он понимает, как на самом деле взволнован грядущим будущим. Радужные флаги гнутся от ветра и машут вслед. Все еще впереди. Все это время Чонгук представляет, как Сокджин закрыл за ним дверь. Вошел в гостевую спальню — под предлогом покормить рыбок. И с удивлением обнаружил лежащую на кровати аккуратным квадратиком винтажную футболку Чонгука. Он подошел к постели, поднял футболку и поднес к лицу, чтобы глубоко вдохнуть запах сандалового дерева. И тогда его взгляд случайно упал на стену — где на досочке для мела оранжевым цветом написаны те три слова, которые так и не смог ему рассказать Чонгук. И тогда Сокджин улыбнулся.