cherub vice

торг

После долгих раздумий Чонгук решает остановиться на кандидатуре Эйши. Эйша единственная, кто не знает ни Сокджина, ни Тэхена, а поэтому не проговорится о плане ни Хенджу, ни Чимину. Только она так далека от сложившейся ситуации, что может остаться абсолютно беспристрастной к этому делу. Неважно, прав ли в ее глазах Чонгук: о случившемся ей известно лишь фрагментарно, а потому она — идеальный партнер для преступления. Когда Чонгук выкладывает ей все, о чем может рассказать (о религиозной семье, Конце Света, ссоре и цене спасения), Эйша начинает его отчитывать. — Ты такой долбоеб! — Я знаю, — ощетинивается Чонгук. — Но что мне еще остается делать? — Ну точно не мчаться прямиком в лапы тех, кто пытался отправить тебя в— — Неизвестно, собирались ли они это делать. Эйша облокачивается на спинку стула и презрительно усмехается: — Известно. Чонгук вздыхает, стискивает кулаки и отводит свой взгляд. В этот раз они с Эйшей встретились в Scoops под самый конец ее смены. Конечно, Эйша частично была недовольна тем, что Чонгук помешал ей уйти домой, но все же проявила ангельское терпение. А вот теперь, выслушав его предложение, стала в два раза недовольнее. — Что-то мне кажется, это суицидальная миссия, — говорит она, пощипывая свою переносицу. — Но я же буду там не один, а с тобой. — Так в чем именно заключается план? — ...Ну, мы пойдем к дому Тэхена. Я проберусь через окно в его спальню и поищу там деньги. — Ты даже не знаешь, где он их хранил?! — пыхтит она. — Ты видел хоть один фильм об ограблении? Такие вот ненадежные планы действий всегда заканчиваются тем, что человек отправляется либо в тюрьму на пожизненное, либо на гильотину. — Тогда хорошо, что мы не в фильме. Эйша прожигает его гневным взглядом. — ...Почему ты так уверен, что окно не будет закрыто? Чонгук не уверен. — И почему ты уверен, что они будут дома? А если их в этот момент не будет? — Мы пойдем ночью. — Во-первых, — заявляет она, подняв палец вверх, — хватит говорить в будущем времени, я еще не согласилась. Во-вторых, разве ночью не все будут дома? — Именно... но ночью они не будут настороже. — Ночью еще опаснее. Что, если они не будут спать? Если вызовут копов? Чонгук, ты мне правда нравишься. Я считаю тебя своим другом. Но я не буду ради тебя мотать срок. — ...Пожалуйста. Эйша лишь тяжко вздыхает и закатывает глаза. Она отводит взгляд от Чонгука и так долго глядит в сторону прилавка в полном молчании, что Чонгук решает, будто молчание это и есть ответ. «Нет». — Мы пойдем днем, — тихо начинает она. — Ты же сказал, они очень набожные, да? — ...Да. — Может, они будут в церкви? Даже если не воскресенье? В этот момент Чонгука окатывает волной из воспоминаний. Детальных воспоминаний о деятельности церкви, о еженедельном расписании. Он так старался выбросить их из своей головы, что даже не знал — все осталось на месте. Он мысленно пробегается по расписанию. — По средам у них проходят учения Библии для Чудотворных, — говорит Чонгук. — Чудотворных? — Да. Полная глупость, это такие— люди, которым Бог дал еще один шанс. Они называют их Чудотворными. Занятия каждую среду. Эйша медленно кивает в ответ: — ...Наверное, я смогу взять машину Чунхи... Но как мы туда войдем? — Окно— — Нет гарантий, что оно будет открыто. Думай. Чонгук думает. Снова и снова. Пока... — Ой. — Что ой? — Кажется, — он вспоминает, как Тэхен открывал дверь в квартиру Чимина. — ...Кажется, от окна есть ключ. Эйша снова смотрит свирепым взором, только на этот раз еще и больно шлепает по плечу: — Почему ты начал не с этого? — Потому что достать этот ключ почти нереально, — бормочет Чонгук. — Я не— понятия не имею, как это провернуть, не втягивая сюда кого-то помимо тебя. Конечно, я мог бы поговорить с Чимином, но... — ...? — Вряд ли он будет что-то скрывать от Тэхена, — и пусть Чонгук находит в этом некую прелесть, прямо сейчас этот факт доставляет скорее неудобство. — Не узнаешь, пока не попробуешь. Нужно четко спланировать, как пробираться внутрь. — Хорошо. Я подумаю. — А что насчет денег? — А что насчет них? Эйша легко осаждает его уверенность: — Ты даже не знаешь, где именно они там лежат. Думаешь, они спрятаны в его комнате, но опять — где гарантии? А если они зарыты на заднем дворе? А если в гараже? Что, если они в таком месте, куда ты и не подумаешь заглянуть? Что тогда? Чонгук пялится на нее в абсолютном ужасе. Он не подумал ни об одном из ее вариантов, даже каким-нибудь краешком своего мозга. Приходится сглотнуть ком в пересохшем горле. — Они в его комнате. Он врет. — Ты уверен? Она знает об этом. — Да. Где еще люди прячут то, что выдает их настоящее «я»? Эйша насмешливо выгибает бровь, но не отвечает. Они оба знают, что это звучит логично. ⠀ Вопреки ожиданиям, на следующий день — день «ограбления», как упорно продолжает называть его Эйша — Тэхен сам заявляется на работу к Чонгуку и кладет ему в руку ключ. На пару мгновений в голове Чонгука отрубается электричество — не понятно, что думать. Его раскрыли? Тэхен собирается устроить допрос, прочитать нотации? Наорать? Впрочем, при виде его улыбки Чонгук понимает, что это вовсе не тот самый ключ, о котором он думает. Опустив голову вниз, он смотрит, как ключ лежит на его ладони, привыкает к весу предмета в руке. А Ключ от Рая, висящий на шее, становится тяжелее. — Нет, — вот и все, что может ответить Чонгук. — Это не то, что я хотел услышать, — нахмуривается Тэхен. — ...Нет, — повторяет тот. — Я— это замечательно, просто... Разве оформление не занимает целую вечность? — Понятия не имею, я делал это впервые. Но знаешь, Чимин знаком с собственником квартиры — возможно, поэтому дело прошло быстрее обычного. — Воу, — вздыхает Чонгук. Он даже еще не успел примириться с тем, что рассказал об этом Сокджину. Он не готов к следующему шагу. Кто же будет кормить его рыбок, когда Сокджин будет слишком уставшим, чтобы подняться с постели? Хотя такого, на самом-то деле, никогда не случалось: тот строго следовал своему расписанию. И все же... — Когда будем въезжать? — спрашивает Чонгук. — Наверное, как появится свободное время. Я, эм, перевез пока некоторые вещи к Чимину. Побуду с ним, пока мы с тобой не упакуемся. Оттуда ближе. — Мм. — ...Боже, — усмехается Тэхен, легонько пихая Чонгука в плечо. — Не обязательно так расстраиваться. — Я не расстроился. — Потому что если тебе не хочется со мной жить— — Я этого не говорил. —то и не надо, — на мгновение становится тихо. — ...Ты же понимаешь, что это не значит, что все закончилось? Их взгляды встречаются. Чонгук точно знает, о чем говорит Тэхен. — Я не особо в курсе, что... там между вами двоими, — продолжает тот, — но... новый адрес — это только лишь новый адрес. Ладно? Чонгук кивает, силясь поглотить ком сомнений: — Ладно. Тэхен задерживает на нем свой пристальный взор многим дольше — чтобы Чонгук действительно все уяснил. А затем коротко барабанит пальцами по стойке и разворачивается в сторону выхода, не попрощавшись. Чонгук пытается вспомнить хоть раз, когда Тэхен прощался с ним или с кем-нибудь вообще, но ничего не выходит. — Ой, — вдруг останавливается тот. Он вновь поворачивается к Чонгуку и лезет в карман своей кофты. Тэхен выуживает оттуда фиолетовый камешек и с максимальной осторожностью, будто любое неосторожное движение — и камешек рассыпется в пыль, кладет его перед Чонгуком. — Чимин сказал отдать тебе это. — Правда? Чонгук подбирает камешек и крутит его в руке. Он и не мог подумать, что Чимин вообще отдаст ему хоть что-нибудь, не говоря уже о кристалле. Скорее всего, это нечто важное, священное — нечто такое, чего Чонгуку пока еще не понять. Самое бо́льшее, что ему видно — кристалл красивый, и мягкий лиловый (почти что розовый) оттенок радует глаз. Чонгук поднимает взгляд на Тэхена: — Передавай спасибо. — Ага, да, но это не для тебя, — слабо смеется тот, теребя мочку своего уха. — Он хочет, чтобы ты отдал камень Сокджину. Это должно помочь с... чем-то, я не помню. Чонгук посмеивается и продолжает крутить кристалл: — А они спелись, да? — Точно. Даже если бы мы с тобой не съезжались, думаю, все равно бы виделись часто. Чимин хочет позвать вас на чай. — То есть позвать Сокджина. — ...Ну, да. Но ты тоже можешь прийти. Теперь они смеются уже вдвоем, и тогда Тэхен делает шаг назад и еще разок барабанит по стойке, заканчивая их разговор на хорошей ноте. И только после того, как он выходит за дверь, Чонгук понимает, что нужный ключ тоже ушел вместе с ним, и окно для возможностей снова оказывается заперто. ⠀ Эйша подъезжает к книжному магазину за пару минут до конца рабочего времени. Свет внутри уже совсем тусклый — как и луч уверенности Чонгука. Еще задолго до своего плана Чонгук признал, что боится возвращаться обратно домой — на это довольно причин. Конечно, он отправится не в свой дом. Но все же — это будет так близко к пастве, так близко к его родителям, чтобы внутри Чонгука образовалась дыра. И единственный человек, которому известно, куда он отправится, это Эйша. Где-то внутри Чонгук знает: вряд ли что-то пойдет не так. Например, он уже не один, как в свой прошлый визит. Плюс — теперь у них есть машина, а не просто велосипед. Если понадобится бежать, с машиной это удастся куда быстрее. Но. Он и раньше знал, что боится туда возвращаться, но только когда Чонгук видит, как Эйша паркуется возле входа, то начинает осознавать весь масштаб и всю глубину своего искреннего ужаса. Хенджу замечает машину, замечает сидящую на водительском Эйшу, что копается в телефоне, и спрашивает Чонгука, не собираются ли они часом ехать куда веселиться. — Вроде того, — мямлит он. — Ха. Не напивайся в хлам, ты нужен мне утром. Чонгук не исправляет ее предположение. Хотя ему даже и хочется рассказать, куда они на самом деле поедут — чтобы Хенджу отговорила его от этого, пусть и понятия не имея, от чего именно. Но когда часы пробивают конец его смены, вместо того чтобы раскрывать Хенджу свои мысли, Чонгук поднимается со своего места и, стоит им запереть книжный, обнимает ее. До этого он никогда не касался Хенджу, не считая каких-то формальных прикосновений или случайного столкновения плечами в проходах меж стеллажей. Сначала Хенджу напрягается от удивления. Но вскоре ее руки оборачиваются вокруг Чонгука и прижимают к себе — только раз. Ее объятие неловкое, в нем почти нет мягкости — но оно наполнено неким теплом. Чонгук обнимает ее слегка дольше нужного, а когда отпускает, то Хенджу не говорит ничего из того, что он мог ожидать. Она просто молча смотрит в ответ, а потом бросает взгляд в сторону Эйши и сжимает его плечо. — Увидимся завтра, — строго произносит Хенджу, не убирая руку. Понятно, что таким образом она говорит ему быть осторожным, вернуться сюда, не пропасть. Чонгук кивает, пытаясь скрыть за улыбкой камень на сердце: — Ага. Увидимся завтра. ⠀ Поездка от Рэйми до дома едва ли сглаживает его волнение. И выбор Эйши самого резкого и сильного панка в качестве фона — такой из себя помощник. Но вот ее обыденное поведение, отсутствие взволнованности — хоть немного, но успокаивает Чонгука. Если Эйша совсем не боится — а чего ей бояться? — значит, и он не должен. Чонгук наблюдает, как меняется архитектура зданий, пока они едут к окраине, затем и к самому пригороду. Он с замиранием сердца смотрит, как они проезжают тот самый магазин с круассанами на углу, как минуют церковь. Все выглядит по-старому: на парковке полно машин, и пусть панк надрывает стерео, он практически слышит доносящуюся из церкви хвалебную песнь о бесконечном Рае и подошедшей к концу Земле. Ветер обдувает лицо Чонгука; он продолжает смотреть на церковь, хотя вождение Эйши и не позволяет ему смотреть слишком долго. Здание уменьшается в поле зрения, пока снова не исчезает совсем. Они слишком быстро оказываются неподалеку от дома Чонгука, слишком скоро подъезжают к дому Тэхена. Чонгуку становится странно, как так вышло, что они не дружили. Их дома достаточно близко, всего несколько улиц, но они с Тэхеном практически не заходили друг к другу в гости. А когда заходили, это происходило только по инициативе родителей. Когда машина останавливается у дома Тэхена, Чонгук уверен, что его сердце сейчас и правда выпрыгнет из груди. Ему жаль, что он не сказал Сокджину — хоть немного, но жаль. Эйша паркуется через улицу. Когда она выключает двигатель и музыка затихает, Чонгук тут же начинает скучать по всем этим громким звукам. Как следует рассмотрев дом, Эйша поворачивается к Чонгуку. Наверное, на его лице явно читается страх, ведь ее голос уже не такой уверенный. — ...Я буду тут, — произносит она. — Ты справишься. Ему остается лишь верить ее словам. И кивнуть. Он открывает дверь. — Подожди. Он поворачивается. — Ключ, — говорит Эйша. — У тебя же он есть? Чонгук стыдливо краснеет: — Нет. — Чувак— — Да, я не смог его раздобыть! Я говорил, что это только один вариант, но получилось как получилось. Она вяло почесывает свою макушку, и ее яркие зеленые локоны чуть растрепываются. Видимо, Эйша разочарована. — Ты умеешь открывать двери? — спрашивает Чонгук. Она резко поворачивает голову: — Чего, взламывать двери? Что я говорила о том, чтобы мотать за тебя срок в тюрьме? — Что ты не будешь. — О, так ты слушал! — Так умеешь взламывать или нет? — ...Умею. — Тогда просто скажи мне, как. Я быстро учусь, — для подтверждения своих слов Чонгук даже хочет поведать ей, что за два дня обучился почти идеальному минету, но все же решает, что Эйше лучше не знать. Она закатывает глаза и тянется к бардачку. Там — полный хаос из мятых клочков бумаги и всяких оберток. Пока Эйша пытается что-то нащупать рукой, воображение Чонгука снова выходит из-под контроля. — Чем ты собираешься вскрывать дверь? — интересуется он. — Ножом? Или такими специальными штуками, какими пользуются в фильмах, где... несколько ножей, один маленький, другой— Эйша вытаскивает синюю кредитную карточку и бросает резкий взгляд на Чонгука: — Пошли. Они выходят из машины. Пересекая дорогу, Эйша причитает: — Я буду стоять на стреме, но если нас поймают... черт, нас точно поймают. — Нас не поймают. — Если нас поймают, я не собираюсь в тюрьму. Я сразу свалю всю вину на тебя, клянусь. Они оказываются напротив входной двери. Чонгук раздумывает, как они с Эйшей смотрятся со стороны. Наверное, Эйша выглядит еще неуместнее здесь, чем он: на ней широкие черные карго, увешанные ремнями и пряжками, что позвякивают и бренчат. Клетчатая рубашка с длинными рукавами обтягивает плечи; сверху — блестящий ярко-зеленый жилет под цвет прядей волос. Стоя рядом с Эйшей, Чонгук понимает, что, наверное, он точно так же не сочетается и с Сокджином, но это хорошо. Перед глазами маячат нетронутые белые рубашки и совершенное единообразие. — Ладно, — бормочет Эйша себе под нос, — как там это делается? Она облизывает и закусывает нижнюю губу. Ее пальцы чуть шевелятся, словно для разминки, и оборачиваются вокруг дверной ручки. Другой рукой Эйша просовывает карточку между дверью и рамой. Покручивая ручку, она быстро возит картой туда-сюда. Чонгук сдерживает желание осмотреться. Ему кажется, если он начнет озираться по сторонам и соседи это заметят, это вызовет еще бо́льшие подозрения. Вдобавок ко всему и Эйша дергает ручку так сильно, что Чонгук уверен: если полиция все еще не вызвана, то в ближайшее время точно будет. Он отталкивает ее руку: — Можно как-то помягче? — Ой, прошу прощения, — шипит Эйша, — хочешь попробовать сам? — ...Отстань. — Так я и думала, — отвечает она и вновь поворачивается к двери. — Нужно просто... немного подергать и— ой! Что-то щелкает, и Эйша тянет дверь на себя. Удача! Прикрыв глаза, Эйша поворачивается лицом к Чонгуку и слегка кланяется, как артист перед благодарными зрителями. Чонгук фыркает. Они оба долго не замечают человека за дверью. А когда наконец замечают, становится трудно дышать. За дверью, глядя на них немигающим взором, стоит миссис Ким, мать Тэхена. Она не выглядит так, будто встревожена их вторжением и собирается звонить в соответствующие службы, но и не приветствует их как гостей. Конечно, приветствовать их причин нет, но из-за ее реакции трудно решить, что сейчас нужно: бежать или входить. Все трое стоят, как вкопанные. Миссис Ким смотрит на Эйшу, скользит взглядом от волос к жилетке, от жилетки к ботинкам, а затем доходит и до Чонгука — тут в ее глазах появляется узнавание. Она смотрит на его волосы, что отросли с их последней встречи, смотрит на сережки в ушах, на его одежду. Тогда миссис Ким потрясенно опускает руку себе на грудь, и Чонгука поражает мысль о том, что этот жест, которым так часто пользуется Сокджин, может иметь совершенно другое значение. Но с тех пор изменился не только Чонгук. Миссис Ким тоже выглядит не так, как выглядела до этого. Не совсем. Она, конечно, похожа сама на себя — с такой же роскошной комплекцией тела, как у Тэхена, с такими же красивыми глазами. Только черты лица стали меньше, острее. Прическа по-прежнему скромная, волосы не слишком длинные, но и не слишком короткие. Чонгук был уверен, что прически регулировались каким-то правилом, правилом о длине волос. Он и забыл об этом. Все черты миссис Ким остались прежними, но сейчас она выглядит как другая женщина. Единственное слово, каким Чонгук может ее теперь описать, это «потерянная». Дыхание миссис Ким идет рябью, она делает судорожный вдох и прикрывает ладонью рот. — Он в порядке? — со слезами в голосе спрашивает она. Чонгук отмирает и расслабляется. Здесь нет никакой угрозы, кроме угрозы слез. Миссис Ким, понимает он, в полном раздрае. Он замечает ее халатик, мягко обернутый вокруг длинной ночной сорочки. Как часто она поднимается из постели? С одной стороны, Чонгуку хочется успокоить и обнадежить мать, сказать, что Тэхен в порядке, в полном порядке, и ей не о чем переживать. Но с другой, более злопамятной стороны, он хочет, чтобы она мучилась от неизвестности. Только Чонгук не злой человек. Он мотает головой, а затем ему удается найти дар речи: — Тэхен в порядке. Он— он даже не знает, что я здесь. У него все хорошо. Ее рука снова двигается, падает ото рта к груди. Взгляд мечется от лица Чонгука к машине на другой стороне дороги. А в глазах застывает вопрос. — Честно, — осторожно произносит Чонгук, сопротивляясь позыву загородить машину. — Он не со мной. Кажется, эти четыре слова ударяют ее, как молния. Голос ломается, и миссис Ким вздыхает настолько болезненно, будто это было единственным, что поддерживало в ней надежду. Словно все это время она была замурована в своем чертовом доме, мучаясь ожиданием, когда же вернется сын. Словно в его уходе не было в том числе и ее вины. Впрочем, она оправляется от этой новости, быстро натягивая искусственную, грустную улыбку, что держится лишь пару секунд, а затем уступает место знакомому хмурому виду. — Хотите зайти? — спрашивает она. В надежде, что на его лице все же видна симпатия, Чонгук качает в ответ головой: — ...Я просто... И замолкает. Миссис Ким чуть сопит и отводит взгляд: — У него правда все хорошо? — Более чем хорошо. Честно. Похоже, она хочет что-то добавить, но вместо этого говорит другое: — Заходите, — машет рукой, чтобы они подходили ближе, — пожалуйста. — Миссис Ким— — Вы же не хотите, чтобы вас здесь увидели. Я тут одна, заходите. Не дожидаясь, пока они войдут сами, миссис Ким мягко обхватывает их за плечи и тянет в дом. Затем она оглядывается вокруг и закрывает за ними дверь. Такое поведение хозяйки неожиданно задевает Чонгука за живое. Он рос в этом месте. Все эти люди его растили. И привили ему такую же абсурдную привычку. Чонгук всю свою жизнь дрожал от страха и неизвестности, постоянно озираясь по сторонам возле своего собственного дома. — Я знаю, мы не знакомы, — начинает Эйша, когда позади нее закрывается дверь, а миссис Ким снова смотрит на них обоих, — но, типа, почему вы не пытались остановить нас, когда мы взламывали вашу дверь, если вы все это время стояли здесь? Миссис Ким скрещивает руки, но не от недовольства вопросом. Кажется, будто она просто пытается себя успокоить. — Я думала, вы... Тогда она переводит взгляд на Чонгука. Предложение не закончено, но Чонгук и так знает. Все трое знают. — Почему вы не на учениях Библии? — меняет он тему. Неровный выдох: — Не очень хорошо себя чувствовала. Погода, давление... Вы голодные? — Миссис Ким— — Хорошо, — быстро кивает она, утирая глаза, хотя ни одной слезы еще не скатилось. Но, наверное, до этого не далеко. — Хорошо... вы приехали за его вещами? — ...Да. — Он не хочет видеть меня, — произносит миссис Ким. — Я понимаю, но это— — Вы выгнали его из дома. Они с Чонгуком в удивлении поворачивают головы к Эйше. Чонгук пихает ее локтем. — А что? — спрашивает та, а затем вновь обращается к миссис Ким: — Выгнали. Я не знаю полной картины, но Чонгук не умеет врать, поэтому я ему верю. Нельзя просто обращаться с людьми, как с говном, а потом удивляться, почему они не хотят тебя видеть. Но мы здесь не для разговоров о ваших чувствах. Мы пришли забрать то, что принадлежит Тэхену, а потом убраться подальше. Миссис Ким глядит в сторону Чонгука — чего она хочет, поддержки? Успокоения? Чтобы Чонгук сказал «Нет, миссис Ким, Эйша лжет. Вы были правы. Вы поступили верно»? Ему знакомо выражение ее лица — он неделями ходил с точно таким же, после того как Тэхена отлучили от церкви. Он прячет от нее взгляд: — ...Вы даже не дали ему забрать свои вещи, когда он уходил. Мы за справедливость. Миссис Ким не обижается, не расстраивается еще больше: создается впечатление, будто она лишь получила пищу для размышлений. Ее руки затягивают пояс халата туже. И она проходит мимо Чонгука и Эйши в дом. — Идем. Миссис Ким ведет их по коридору к шкафу, в котором среди разнообразного хлама стоят два больших пластиковых пакета. Она достает оттуда первый, который, без спросу и без колебания, тут же хватает Эйша. Чонгук вспоминает, что Эйше известно, каково это, когда тебя отвергают родители, когда ты изгнан из своего единственного убежища, дома. Ее пальцы цепляются за пакет Тэхена так сильно, будто это ее собственные пожитки, будто она полностью понимает их ценность. Миссис Ким вытаскивает второй пакет, и его забирает Чонгук. — Вы собирались их выбросить? — спрашивает он в ее спину, когда она вновь отворачивается, на этот раз к верхней полке шкафа. — Нет, нет, нет, — быстро трясет головой она, — никогда. Я их прятала. После этой фразы она замолкает, будто раздумывая, не зря ли это признание. Но слов обратно не забирает. — Дай мне, — говорит Эйша, протягивая руку ко второму пакету, — отнесу их в машину. Она держит оба пакета у груди, балансируя с тяжелым весом. Когда Чонгук порывается открыть для нее дверь, она мотает головой и делает это самостоятельно. Все это время Эйша смотрит на спину миссис Ким, будто пытается о чем-то предупредить Чонгука. Тот остается возле захлопнувшейся двери: — Эм, миссис Ким? — Да. — ...У Тэхена было— мне кажется, кое-что в его комнате нужно забрать, эм— Она оборачивается и протягивает ему взятую с полки Библию. Чонгук не двигается, чтобы взять книгу, лишь смотрит в пол и мысленно кривит лицо. — Не думаю, что я ищу э́то, — бормочет он. — Возьми, — настаивает миссис Ким. — О, и еще кое-что. Она сует Библию ему в руки, отходит от шкафа и исчезает где-то в коридоре. Чонгук ждет несколько секунд, прежде чем она возвращается с растением в небольшом горшке. Папоротник. Миссис Ким отдает горшок Чонгуку — он принимает его, хотя сам не знает, зачем. — Все здесь, — говорит она, заламывая свои руки и покачивая головой, — этот тайник получше. Передай ему, что я сказала. Он-то прятал их в ящике для носков. Деньги здесь. Чонгук опускает взгляд на растение, на темную почву — и закапывается в нее пальцами. Глубже, пока не чувствует внутри бумажный пакет. Затем снова смотрит на миссис Ким. — ...Почему вы не забрали деньги себе? — Они не мои. — ... Тут Чонгук наконец вспоминает о времени. Он собирается уходить и протягивает Библию обратно: — Я не могу ее взять. Миссис Ким мягко отталкивает его руку: — Возьми ее. — Она ему не нужна. — Нужна, — кивает она. Что-то неуловимое, что есть в ее голосе, в ее выражении лица, дает трещину. — Нужна. Последняя решимость Чонгука тает на глазах. Он думает настоять еще, но миссис Ким подталкивает его к двери. — Он скоро вернется, — говорит она — не о Тэхене, — иди. Чонгук уходит: в одной руке Библия, а в другой — растение. Он переступает порог и сразу же поворачивается обратно, чтобы завершить свой визит какими-нибудь словами, но не успевает, потому что миссис Ким уже захлопнула дверь. ⠀ Поездка обратно тихая, музыка играет на низкой громкости, ветер из приоткрытых окон менее буйный, а нервы Чонгука не так натянуты. Он просит Эйшу проехать несколько улиц, и когда рядом показывается его дом, Чонгук смотрит во все глаза. — Хочешь остановиться? — спрашивает она. Он думает об этом. Думает. — Нет. Все нормально. Уже позже, когда они покидают эту часть города, Эйша тянется и сжимает его плечо. Это самое близкое к объятию из всего, что она когда-либо делала, и Чонгук благодарен за это. — Так вот, что я скажу, — произносит Эйша, — разрешаю тебе включить одну диско-песню — только одну, не больше. Чонгук хохочет. Они все еще в пути, когда он поднимает со своих колен Библию. Раньше эта книга казалась настолько весомой, настолько важной, настолько всепоглощающей. Теперь же это просто обычная книга. Он проводит пальцами по обложке; потрескавшаяся от времени кожа щекочет подушечки. Чонгук рассеянно открывает разворот — не читать, так, пробежаться глазами по страницам. Но там их нет. Нет страниц. Там, где должны быть священные писания, пустое пространство — книга выпотрошена внутри. Чонгук смотрит вниз, мысли жужжат как пчелы в его голове. В центре полости лежит стопка бумажек розового цвета. Сердце Чонгука пронзает стрелой. Он поднимает одно письмо, разворачивает и сразу глядит в конец, на два последних слова внизу. Он уже знает, что там написано — еще до того, как его глаза опускаются на искусный почерк, еще до того, как может прочесть: «С любовью, Натали». Он тут же сворачивает письмо обратно и аккуратно кладет его к остальным. Эти два слова в конце послания — вовсе не для него, но почему-то имеют большое значение. Закрывая Библию, он вновь ощущает тяжесть. Его руки прижимают книгу к груди, и остаток поездки Чонгук проводит глядя в окно, наблюдая за снова принимающим очертания миром. Ветер ударяет в лицо, по радио крутят Bauhaus. Чонгук думает о том, что только теперь по-настоящему понял Джеймса Болдуина, когда тот говорил, что дом всегда остается домом, пока ты туда не вернулся. ⠀ Эйша высаживает его в Casi Cielo. Она помогает ему с пакетами, поднять их на второй этаж, но дольше не остается. — Это ведь личное, — объясняет она, когда Чонгук спрашивает, не хочется ли ей остаться, потому что Тэхен, скорее всего, захочет сказать «спасибо» и ей. — Просто не забудь упомянуть меня в этой истории. Прежде чем уйти, Эйша протягивает руку, и Чонгук, дрогнув от этого жеста, пожимает ее в ответ. Но Эйша со смехом хлопает его по запястью. — Сережки, — произносит она, — период аренды закончен. И молча уходит, весело подмигнув. Чонгук стоит напротив двери Чимина, сжимая Библию и горшок с растением; два пластиковых пакета внизу у ног. Он делает несколько глубоких вдохов и закрывает глаза, готовясь к дальнейшему. И стучит. Вскоре дверь открывается. Ее открывает Тэхен, но он не смотрит сразу на гостя, а глядит вниз, на коврик — «Надеюсь, вы предупредили нас, что придете» — и говорит: — Чонгук, я же знаю, ты это видел. Он смеется; взгляд поднимается на Чонгука, губы растянуты в яркой улыбке. Но когда Тэхен замечает растение, пакеты, Библию — улыбка соскальзывает с лица, как и не было. Вместо нее назревает буря. Чонгук готовится к ливню, к граду, ко всему тому, что приносит буря. Даже забавно. С одной стороны, Тэхен выглядит разозленным, взбешенным, закипающим. С другой — он на пороге слез, он тронут, он чувствует трепет. Чонгук смотрит с некой опаской. Для него все одно. Наверное, он и сам сейчас может заплакать. Или же засмеяться. Ему хочется обнять Тэхена, хочется извиниться. Так он и сделает. — Прос— — Ты никогда не слушаешь, — говорит Тэхен, мотая своей головой. В его голосе слышно мягкое придыхание; в глазах — слабость привязанности. — Почему ты просто не можешь послушать? На глазах наворачиваются слезы, но Чонгук улыбается: — Я не знаю. Он протягивает руку и сначала отдает Библию. Тот нежно обхватывает ее пальцами, словно она — самая ценная в мире вещь. Чонгук отводит свой взгляд, потому что это становится слишком: он будто вторгается в нечто интимное. А потом, к превеликому удивлению, Тэхен дергает его к себе и сжимает в крепких объятиях. Сложно сказать, как долго они стоят здесь, на пороге, обнимая друг друга. Чонгук и не знал, что так сильно нуждался в этом тепле, в этом приятном чувстве. Его озаряет: он не может скучать по своей семье, не может грустить от ее отсутствия, потому что она у него есть. У него есть Эйша, у него есть Хенджу, Тэхен, Чимин, Хиен, Джию. И у него есть Сокджин. Чонгук окружен любовью. Все это время опасность была не в том, чтобы вернуться в родительский дом, осознает Чонгук. А покинуть здешнее место. Именно здесь его дом. — Спасибо, — лепечет Тэхен. — Спасибо.