Подмена чувств

Что чувствует человек, который уверен, что потерял все? Сначала приходит осознание. Конечно, не с самого начала, а когда пройдет первичный шок. Осознание Кенсея было в множественной степени тяжелым. Он одновременно осознал три вещи: он потерял Цукико навсегда; он безмерно ее любил; он был виновен в ее смерти. Хачи держал вокруг него барьер несколько дней. Кенсей не отпускал своего внутреннего Пустого еще дольше. В какой-то момент он хотел, чтобы эта пустота охватила его, поглотила, полностью уничтожила, лишь бы больше не чувствовать всей той боли. И понимал его только Хирако Шинджи. — Ты меня достал, — как-то услышал Мугурума за спиной. Хирако зашел за барьер. — Уйди! — проревел он не своим голосом. — Не уйду. Меня достало твое бичевание. И вообще-то здесь Кицке — мог бы поздороваться. — Мне ничего не нужно! — проревел Пустой Кенсея. — Убей меня! — Ну нет, братишка, — усмехнулся бывший капитан. — Так просто ты не отделаешься. Кенсей бежал на него, намереваясь буквально впечатать в стену барьера. Но Шинджи легко уклонился. Всегда легко уклонятся от тех, кто дерется на эмоциях. Мугурума ревел от злости, а его друг просто схватил его спины, держа крепкой хваткой. — Отпусти! — Поговори с Кицке. Он принес вести о Цукико, — спокойно, пусть едва сдерживая натиск друга, сказал Шинджи. — Мне кажется, тебе стоит знать. Через секунды перед ним на коленях стоял бывший непоколебимый и бесстрастный капитан девятого отряда. Стоял на коленях и едва сдерживал крик. К Урахаре он вышел, едва передвигая ногами. Вообще в те дни он представлял из себя максимально жалкое зрелище, которое не мог вообразить даже сам себе: бледный, худой, разбитый — подобие того Кенсея, каким он был когда-то. — Мугурума-тайчо, — обескураженно встретил его Кицке. — Что с вами? Хирако пытался подать ему знаками, кивками, жестами — чем угодно, что этот вопрос он если и должен задать, то последним и, желательно, пятисотым в своем списке. — Кицке-тайчо, Шинджи сказал, что у тебя есть информация, — почти что не дрожащим голосом постарался произнести бывший капитан. — Д-да, — задрожал голос самого Урахары, который впервые видел Кенсея в таком виде. — Хирако-тайчо, оставьте нас, — Шинджи попытался возразить. — Не переживайте. Мы справимся. Когда Хирако ушел, он молча положил Кенсею в руку тот единственный предмет, что он успел утащить из Сейрейтея. — Откуда…? — Это все, что нашли, — постарался спокойно ответить Урахара. — Очень странно, что нашли ее украшение, но… — замялся он, — но не нашли ее тела. Как будто ее след где-то оборвался. Я не успел разобраться, где именно. Меня обвинили в эксперименте над вами, нужно было действовать по ситуации… — То есть не осталось даже тела? — тихо спросил Кенсей, сжимая до боли кулак с ее кулоном. *** — Я же тебе говорил, что ты влюбился, — рядом с Кенсеем появился Хирако, он постарался приобнять друга, чтобы хоть как-то подбодрить. — Но я уверен, что она жива. Вдруг Айзен и Гин… — А если нет?! — закричал Мугурума, отталкивая друга. — А что, если я ее действительно убил? Уничтожил, что не осталось и следа? — остальные вайзарды, бывшие неподалеку, начали подходить ближе. — Кенсей, послушай меня… Ты не виноват… Нам всем тяжело с этим смириться, и мне тоже… — А что, если я виноват?! — уже буквально ревел он, а его реяцу начинала усиливаться. — Хачи, ставь барьер! Мне нужна помощь! Кенсей превратился в Пустого за секунды. И если раньше во время попыток обуздать эту силу они как-то научились контролировать внутренних Пустых, то сейчас бывший самый несдержанный капитан девятого отряда явил себя во всей красе: перестал что-либо контролировать вообще. В том числе самого себя. В какой-то момент он почувствовал, словно у него появилась Пустая цепь. Как ее звенья начали рвать, кусать и есть сами себя, постепенно продираясь к его душе, уничтожая ее, раня, раздирая на куски. И Кенсею было чертовски приятно ощущать это саморазрушение, словно в нем он видел единственный выход. Если уже он не мог покончить с собой, то мог буквально загрызть себя изнутри. *** — Хей-хо, Кенсей! — послышался издевательский голос откуда-то… Отовсюду. Мугурума не мог понять, где он: он не был в ангаре, он не был в Сейрейтее, он был… — Внутри себя ты, baka! — ударило его осознание сразу по затылку. Он встал, почесывая голову, в поисках источника этого ехидного и такого странно родного голоса. — Кто ты?! — Твое осознание, — прозвучал зычный голос где-то у правого уха. Кенсей резко обернулся, пытаясь выхватить свой зампакто, чтобы нанести удар противнику… Но зампакто не было. Голос неприятно и долго смеялся. — Так просто меня не убить, — Кенсей встретился глазами с источником звука. Им оказалось существо, являвшееся копией его самого. Его худшей версией себя. — Тогда сам убей меня. — Ну нееет! Так просто это не заканчивается! Если хочешь, чтобы я тебя убил, тебе сначала нужно меня победить! — звенел ужасный голос. В руке появился зампакто. И Кенсей атаковал. В реальном мире его друзья уже второй час пытались достучаться до Кенсея Пустого, но безрезультатно. Он подставлялся под удары, парировал, контратаковал — делал все, чтобы сражаться и чтобы попасть под удар меча. — Так не пойдет, друг мой! — кричал его странное внутреннее «я». — Сражайся! Докажи, что ты хочешь умереть! Через сутки это возымело действие. Возможно, умирать Кенсей хотел не настолько сильно. Lewis Capaldi — Before You Go A Great Big World, Christina Aguilera — Say Something Я должен тебя отпустить. Я не знаю как, но должен. Интересно, что изменилось бы, если бы я тогда не испугался? Если бы на следующий день не избегал тебя? Как же я скучаю по тебе, дурная ты девчонка. Что во мне для вас не так. Черт побери, все не так! Слишком не так! Зачем я влюбился в девчонку, такую же как я, почему тоже шинигами?! Почему я позволил Хирако управлять тобой, следить за Гином? Как же я боялся за тебя. И в итоге ничего не сделал. Я же не умею любить. Я не знаю, что это такое, это не просто стена, на которую надо подняться, это не враг, которого надо победить. Черт побери, я полюбил тебя, но не знал, что с этим делать! Интересно, а мог ли я что-то изменить? Как же бессмысленно вспоминать это все, когда тебя уже нет. Я должен тебя отпустить. Иначе я либо сойду с ума, либо убью всех остальных. Цукико, появись, скажи что-нибудь, пожалуйста! Я же сейчас отпущу тебя, и пути обратно не будет… Еще не раз он возвращался к своему внутреннему Пустому в надежде разобраться в себе. Но он смог разобраться только в том, что он все еще корит себя за смерть офицера, в которую нехотя влюбился. По-своему, со своей долей настойчивости и желания оттолкнуть. Но все же влюбился. И именно ее он возможно любил. И это «возможно» тяготило еще сильнее осознания, что ее больше нет. «Возможно» давало слишком большой простор для неопределенности. Однажды Шинджи даже решил, что Кенсей на грани суицида. Ну или он просто так сидел, свесив ноги с одной очень высокой крыши. — Ты как, тайчо? — Дерьмово, если честно, — ответил Кенсей. — Может быть, ножки-то поднимешь повыше? Ну так, а то еще упадешь, мне потом твою кровь с земли соскребать. Ободрись, где твоя гордость в конце концов! — Не упаду. Падать уже некуда, — как-то пусто ответил бывший капитан, бросил ее кулон вниз, поднялся и ушел прочь. — Кенсей, зачем?! Через какое-то время они перестали вспоминать Цукико-тян. В первую очередь, сам Кенсей. Шинджи сохранил кулон у себя. Вдруг все же понадобится.