Подмена чувств

— Даже капитаны бывают на самом краю, — как-то сказал ей Шинджи. — О чем вы, тайчо? — Зачастую у всех офицеров о нас максимально идеализированное мнение. Капитан он же кто? Самый сильный, лидер, непоколебимый, принимает правильные решения, — Цукико усмехнулась. — Это вы ведь о себе, тайчо? — спросила она, нахмурив брови и состроив смешную рожицу. — Я бы попросил побольше уважения! — Не удержалась! Хирако отмахнулся от нее, на самом деле оценив шутку, и продолжил: — Понятное дело, что это — наша работа. Но никто не допускает, что мы тоже можем ошибаться. — И в чем же вы ошиблись, Хирако-тайчо? В Айзене? — О, ну эта ошибка будем меня преследовать еще несколько вечностей вперед, — усмехнулся капитан. — Я ошибался в других людях. Я ошибся в Гине. Ошибся в тебе. Даже в твоем семпае ошибся, представляешь. — А причем здесь он? — А, то есть про себя даже не спросишь? — Вы всегда упускали мой потенциал, — по-напускному надменно вздернула она нос. — И все же? — снова стала она серьезной. — Я не придал значения тому, что он чувствовал. И понял это только тогда, когда он оказался на самом краю саморазрушения. — Кенсей? Не верю. — О, поверь мне, ему через многое пришлось пройти после твоей смерти. Я бы никогда не подумал, что такой человек, как Кенсей, может сломаться. Lewis Capaldi — Bruises Shinedown — If You Only Knew Кенсей давно не говорил о ней ни с кем. Даже с самим собой. Он уже точно не помнил, сколько лет прошло. Десять? Или уже пятнадцать? Боль постепенно притуплялась, но иногда наваливалась, словно цунами. — Может быть, пора забыть? — как-то спросил его Шинджи. — Ты либо доведешь себя до изнеможения, либо… — Забыть что? — Ну… — Хирако замялся, теребя маленький кулон в кармане. — Не бери в голову. Как ни странно, забывать ему совсем не хотелось. Сколько бы ему ни говорили, ни намекали, что надо все отпустить, забыть, выкинуть из головы — он не хотел. И это несмотря на то, что пытался отпустить ее он уже давно, когда понял, что становится опасным для своих товарищей. Но, черт побери, как же ему хотелось снова чувствовать ее тепло рядом. Необязательно близко, ему было бы достаточно и сотни километров. Кенсей чувствовал его всегда, даже когда она просто сидела в противоположном угле кабинета одного из капитанов, когда они устраивали посиделки. Он всегда наблюдал за ней издалека. И ему становилось так спокойно просто от осознания того, что она где-то рядом. А потом ее реяцу исчезла из зоны его досягаемости. Мугурума почувствовал это в ту же секунду, как Гин спрятал ее. Как-то он рассказал об этом Хирако, когда тот его напоил. — Ты помнишь первое обращение в Пустого? — Холлоуфикацию? — поморщился Шинджи. — Не хотелось бы вспоминать. А почему спрашиваешь? Кенсей молчал. — Слушай, ты либо хочешь чем-то поделиться, либо нет. Я не давлю, конечно… — Хирако пожал плечами, спрашивая себя, за что ему досталась роль его личного психотерапевта. — Что ты чувствовал? — Ну… — замялся он. — Недоумение, на самом деле. Все-таки меня предал мой собственный лейтенант. — Ты знал, что он тебя предаст, признайся. — Ох, как будто ты сам ожидал, что именно так! — И все же? — Я не знал, что делать. Я превращался самый последний, к тому времени вы все уже в отключке были. Если честно, меня поглощал ужас. Я держался до последнего, а потом… — Пустота. — Верно. А что случилось с тобой? Когда мы прибыли на место, ты уже был, мягко говоря, не в себе. — Меня ранили в спину. И не только. — Поясни. Кенсей тяжело дышал, отвернувшись от друга. Было не в его правилах так выражать эмоции, но на иное он уже способен не был. Не мог же он показать ему, как к глазам подкатили слезы от одного только упоминания той ночи, когда Кенсею показалось, что часть его души просто выключили. Потом его действительно ранили, и он начал обращаться в Пустого. Только по прошествии времени он осознал, что настоящий удар был психологический и мастерски продуманный. — Я жалею о нескольких вещах, — выдавил он из себя. — Пусть это и не в моих правилах. В первую очередь, я жалею о том, что все поняли мое слабое место, кроме меня самого. Такой ярости, как в тот день, я не испытывал никогда. Повисла пауза. Шинджи впервые видел своего друга таким. Мугурума не был скуп на эмоции, наоборот он был излишне эмоционален, особенно в самые ненужные моменты. Но то были раздражительность, гнев, агрессия, усталость — ничего, скажем так, положительного. — Вот ты же помнишь это ощущение, когда тобой овладевает Пустой? — продолжил Кенсей. — Помнишь это ощущение, когда в груди появляется дыра? — он прижал кулак к груди. — Так вот я чувствовал, будто из моего тела буквально вырвали кусок, зацепив сердце, органы, душу. Выпотрошили, а потом собрали, как есть, что осталось. И самое ужасное было в том, что Кенсей не хотел этому сопротивляться. Но об этом он точно никому не расскажет. — И не очень хотелось возвращаться обратно, да? — Откуда ты знаешь? — Ты сам только что сказал, — ухмыльнулся Шинджи. — Размазало тебя совсем, Кенсей. Соберись уже. — Иди к черту, Хирако, — Кенсей ушел в город, хотя ненавидел это больше всего. Хотя сам понимал, что и правда уже пора было собраться. Но в то же время ему хотелось, чтобы дыра в груди продолжала болеть. Чтобы помнить. Однако спустя 50 лет он перестал вспоминать ее совсем. Сдался? Лишь одной ночью ему показалось, что старая и давно зажившая рана попыталась открыться. Кенсей тогда проснулся, тяжело дыша и глотая воздух, как во время невыносимой жары. Нет, не делай этого! Он тогда списал это на то, что его гигай совсем износился. В тот день Цукико приняла решение сойти с ума. Но не смогла. *** Иногда ее выбивало обратно в депрессию. Почему я всегда тот человек, кто портит все сам себе? Почему всегда так выходит? Может быть, стоит остаться одной. Не привлекать к себе людей. Пока что ничего хорошего из этого не вышло. Она просто искала кого-то, на кого можно положиться, кому можно довериться. А с доверием с некоторых пор было сложнее всего. — Я порчу все, чего касаюсь. — Выдумки. Как ты испортила меня? Как ты испортила Шинджи, остальных? — Хирако-тайчо рассказал мне, что с тобой было в первые годы после Холлоуфикации. — Как это связано с тобой? Точнее… Почему ты считаешь, что ты в этом виновата? Это были мои ощущения, мои чувства. Мой выбор. — Не думала об этом с той точки зрения. — Не думала она, — цокнул он языком. — Вот ты не думала, а я сто лет думал. Все наши ощущения — это наш выбор. Сама подумай. Я не выбирал что-то чувствовать к тебе тогда. И все закончилось пьяным поцелуем, который ты даже не запомнила. — Ты прекратишь когда-нибудь мне это припоминать? — прервала она Кенсея. — Нет, — коротко и быстро ответил он и как ни в чем ни бывало продолжил: — Ты сделала выбор: следить за Гином. Ты сделала выбор притвориться, что влюбилась. Ты сделала выбор притвориться арранкаром. Наш выбор — это наш способ выживания. — Как твой выбор страдать связан с выживанием? — А не факт, что я бы выжил в ином случае. — Тогда я делаю выбор, — Цукико развернулась к нему на кровати, поджав под себя ноги. — Я выбираю следовать тому, что я чувствую, а не тому, что считаю необходимым, — Кенсей широко раскрыл глаза, не скрывая недопонимания, шумно вдыхая через нос. — А теперь попроще, если можешь, Цуки. — Помнишь день, когда ты опрокинул то треклятое ведро с водой? — Мугурума усмехнулся. — Никогда не забуду шинигами, которая впервые за всю историю Общества Душ начищала казармы. — Я тогда чувствовала, что мне надо пойти на все, чтобы Хирако-тайчо меня заметил. Хотя понимала, что занимаюсь вообще не тем. Кто знает, может быть, мы бы тогда не познакомились. — О нет, тогда ты меня очень расстроила — в Академии я тебя увидел иначе. Так что больше не твори подобной херни!