Голый расчет

      И было ему странно. Не так уж больно, уж точно не как при ранении, но все равно неприятно. Да и место такое… сомнительное. Отлежаться бы, прежде чем вскакивать, да нельзя никак было остаться. Хорошо еще, что он заранее знал, на что идет, пусть только в теории. Спину Илья держал до самого конца — до своей ванной комнаты — даже когда Ковбой его уже не мог видеть. «Не смей раскисать, тряпка!» — строго сказал он себе, прислонившись к кафельной стенке, и включил прохладный душ. Потому что нечего тут! А так хотелось понежиться в горячей ванной, а после этого вернуться назад к Наполеону. Подгрести его под бок, обнять, крепко поцеловать, утверждая принадлежность, да и заснуть рядом на всю ночь. И чтобы утром Ковбою было лень брыкаться, и он позволил как следует потискать свой потрясающий зад. Ну, не только потискать, конечно. Илья почувствовал, что его член заинтересованно дернулся от таких мечтаний, сердито цыкнул, и сделал воду еще холоднее. «Обойдешься!» — теперь он обращался непосредственно к съежившемуся члену, даже пальцем ему для верности погрозил. — «Не обломится тебе больше ничего, так и запомни!» По радио зазвучала идиотская песенка с припевом «c`est la vie», say the old folks it goes to show you never can tell»*. Илья сглотнул горькую слюну. С самого начала он понимал, что с Наполеоном ему следует рассчитывать на один единственный раз. Каким бы тот ни был. Лучше всего, конечно, чтобы ничего такого вообще не случилось, но хотелось безумно. До такой степени, что при взгляде на Ковбоя мысли из головы разом выдувало. И явная его заинтересованность совсем не помогала держать себя в руках. Все эти томные взгляды, чеширские ухмылки, отирания рядом, прикосновения быстрые, но протяжные, будто хвостом под коленкой! Аристарх Фалелеич Мурлыкин** — чертушко, чтоб его. Невозможно же! Ни в какую нечисть Илья, разумеется, не верил. Однако осознавал, что, если поддастся искушению, последствия по разрушительности для него будут примерно такими же, как если бы он связался с этой самой нечистой силой. Даже хуже, потому что ни соляной круг, ни святая вода ничем не помогут. И Ковбой никуда не исчезнет, как и его сущность мартовского кошака. После неизбежного расставания придется наблюдать его загулы месяц за месяцем и реагировать сугубо по-деловому. Если добавить к этому понимающие улыбочки, вообще хоть вешайся. А улыбочки будут обязательно. Не удержится Ковбой, если ему хоть намек дать на то, как Илья влип. Посему, план был таков: дождаться подходящего случая, ошеломить противника и затащить в постель; там действовать по обстоятельствам, ничем притом не выдавая недостаток опыта; после, сохраняя боевой порядок, покинуть поле битвы и ни на какие провокации не поддаваться. Одного раза ему должно вполне хватить, чтобы утишить телесную тоску. Ковбой же, получив свое, переключится на другую цель. Им обоим станет намного легче. План был выполнен на все сто процентов. Илья мог собой гордиться. А то что хотелось выть… так это пройдет. *** Ковбой спятил. И сумасшествие явно прогрессировало, правда, почему-то только, когда они оставались наедине. Хотя, это и к лучшему. По утрам и вечерам он повадился демонстрировать коллекцию совершенно непотребного белья, постоянно забредая в номер Ильи за какими-то пустяками в распахнутом халате, а то и без него. Илья за время работы за границей навидался разных дамских штучек, но то дело другое. Он даже не подозревал, что мужские трусы могут выглядеть так откровенно по-блядски. Формально-то придраться было не к чему: все стратегические места были прикрыты. Но общий вид от этого не становился менее вызывающим, наоборот. Лучше бы совсем голым ходил, честное слово! Хотя нет. Не лучше. Чертов Соло. Хотелось вытряхнуть поганца из его шелковых (или каких там еще?) тряпок и любить так долго и сильно, чтобы и мысли не возникло светить ими перед кем-то другим. Сдерживался Илья буквально чудом. А последняя выходка Ковбоя вообще ни на что ни была похожа. Он подкараулил Илью у самого выхода, когда тот был уже полностью погружен в мысли о предстоящей слежке, и полез целоваться — присосался, как пиявка. Илья ответил. Конечно, машинально. А подлый Ковбой первым разорвал поцелуй, ловко открыл замок и буквально выпихнул опешившего напарника наружу. — Хорошего тебе дня, — донеслось из-за захлопнувшейся двери. Ага, как же! Когда сидишь в засаде со стояком, день кажется просто необыкновенно прекрасным. Конечно, Илья справился с неуместным возбуждением, но настроение было полностью испоганено дурными мыслями и предчувствиями. Вместо того чтобы удовлетвориться одноразовым сексом и найти себе новую забаву, Наполеон провоцировал. Грубо и однозначно, раньше он играл гораздо тоньше. Увы, приходилось признать, что что-то пошло не по плану. И на сумасшествие Ковбоя это не списать. Как и на то, что тому так понравился их единственный сексуальный опыт, что он есть-спать не может, а только все мечтает повторить. Илья отлично осознавал, что в данном конкретном случае не был таким уж идеальным любовником. Во всем нужна сноровка. С женщинами его опыт был, быть может, и не таким безграничным, как у Ковбоя, но все-таки обширным. И тут Илья в себе ничуточки не сомневался. А вот с мужчинами он раньше ни разу не был. Может быть, если бы он согласился тогда, пять лет назад, то не чувствовал бы сейчас себя неуклюжим мальчишкой на первом свидании. Сама идея в тот раз не вызвала ожидаемого внутреннего протеста. И для дела была бы польза. Барон фон Анкер ему даже понравился. Не как человек, как… мужчина. Слишком понравился. Именно поэтому Илья поспешно отказался. Настаивать барон не стал — порадоваться бы, да забыть, но не забывалось. Сидела где-то внутри заноза, пока не прорвалась наружу, протыкая насквозь, при встрече с Наполеоном. Впрочем, появилась эта заноза гораздо раньше. Илья мог назвать точный день и место: 15 апреля 1948 года, четверг; мужская полная средняя школа № 52, что на Петроградской стороне. Десятый класс, об экзаменах думать надо, а не смотреть, как солнце играет в волосах соседа по парте, когда тот склонился над тетрадью, и золотит пушок на его шее. А Илья смотрел и не мог оторвать взгляд. И было это с ним, если честно вспомнить, уже не в первый раз, только раньше он этого не осознавал. Тогда он сумел в зародыше задавить неуместное увлечение. Было ужасно стыдно. Павка — отличник, общественник, хороший товарищ, комсомолец, в конце концов! Нельзя о нем так. Как именно Илья и сам не очень осознавал, но знал твердо — нельзя. И он нарочно рассорился с Павкой и даже отсел от него на заднюю парту. Ровно через неделю Илья познакомился на ленинском субботнике с Лидочкой Потаповой из соседней женской школы, и когда впоследствии заходил разговор о первой любви, называл ее имя. Даже сам искренне начал считать, что был влюблен именно в нее. Не мог же он, в самом деле, влюбиться в парня. Так не бывает! Не бывает, и точка. Илья бы предпочел и дальше пребывать в плену заблуждений на этот счет, но с сожалением приходилось признать, что бывает в жизни всякое. Даже если оно в корне неправильное, аморальное и попросту глупое. Но признать, не значит начать потакать страстям и слабостям, особенно сейчас, когда непонятно чего ожидать от Ковбоя. Вернее, ожидать стоило, без сомнения, новых провокаций, но было жизненно необходимо понять, зачем он все это творит. Либо с самого начала это все была медовая ловушка, и Ковбой действует по приказу, либо сам Илья где-то крепко прокололся и выдал себя с потрохами. Вероятнее всего был второй вариант. Потому что медовую ловушку ему устроили бы с помощью женщины с вероятностью в 98 процентов. Да и смысла в ней именно сейчас, когда он работал на А.Н.К.Л. было немного. Значит, все-таки, Ковбой действует по собственному почину. Оставалось только уповать на годами выработанное упрямство и продолжать его игнорировать. Рано или поздно ему надоест бессмысленная возня, и он успокоится. Или Илья окончательно спятит сам. *Се ля ви, что будет дальше — не гадай. You Never Can Tell 1964 Single Version Исполнитель: Chuck Berry https://music.yandex.ru/album/5664590/track/30298 ** «Лафертовская маковница»