Голый расчет

      Наполеон почти решил отступиться. Он действовал и в лоб, и исподволь. Приручал Угрозу, соблазнял его. То давил всей своей неотразимостью, а то не обращал внимания целыми днями. Угроза, как перезревший персик, должен, нет, просто обязан был, свалиться ему прямо в руки. Да вот ничего подобного не происходило. Нельзя сказать, чтобы он не реагировал. Реакция-то была, но несколько не та, что ждал Наполеон. Угроза мрачнел с каждым днем, сжимал губы и кулаки, глаза его вспыхивали льдистым огнем и… и ничего. Он стал действовать вдвойне профессионально в том, что касалось миссии, не уклонялся от личного общения. Но сам инициативу не проявлял, и кроме сорванных украдкой поцелуев ничего не позволял. Уму непостижимо до чего можно докатиться: от краж произведений искусства, до кражи поцелуев! Угроза определенно представляет опасность для его профессиональных навыков. И больше всего — навыков соблазнителя. Значит, стоит держаться от него подальше. Нет, можно было, конечно, попробовать заставить Угрозу ревновать. Трюк старый как мир, но обычно действенный. Однако Наполеону что-то подсказывало — в этот раз не выгорит, как ни старайся. Между тем, увлеченный охотой на одного русского упрямца, он не искал встреч с женщинами по его меркам уже очень давно. А секса хотелось все сильнее. Но вот беда, хотелось именно с Ильей. Его сильные руки, жар тела, искусанные губы… Еще хоть раз. Незавершенность, многоточие в конце фразы манили и тревожили. Заставляли продолжать попытки. Нужно было, чтобы эта партия осталась за ним. Еще раз — и все. На этом нужно будет поставить точку. Игра и так затянулась. Но точка все не ставилась, а Наполеон ненавидел подвешенные ситуации больше всего в жизни, поэтому, скрепя сердце, задумался об отступлении. Ведь случаются же и неудачи… Он раздумывал только над тем стоит ли ставить Угрозу в известность о том, что ему больше не нужно опасаться за остатки невинности, или просто спустить все на тормозах. Эти размышления занимали его на протяжении скучнейшего приема. Максим Аберт, с которым он должен был свести знакомство, так и не соизволил появиться на юбилее собственного кузена. А ведь Уэйверли уверял, что семейное торжество их новый фигурант никак не сможет пропустить. Наполеон чертовски устал от этой миссии, был разочарован, зол, и выпил к концу вечера чуть больше, чем следовало. Именно поэтому он решил все-таки поговорить с Угрозой и высказать ему все до конца. Не одному же ему мучиться! Вот прямо сейчас и выскажет. Угроза, конечно, как обычно, будет встречать Наполеона в их апартаментах, несмотря на то, что сам вернулся после долгой слежки. Привычка, которая очень удивляла, но в то же время, заставляла улыбаться в предвкушении и спешить до… в отель. Привычку Ильи можно было бы объяснить необходимостью координировать отдельные части их миссии между собой, но после триумфального взрыва базы ТРАШ они снова занимались нудной выматывающей рутиной. Ничего такого, что непременно нужно было обсуждать посреди ночи, с ними не происходило. А Илья все равно продолжал встречать. С кофейником наготове. Иногда еще и тостами. Наполеон постарался войти как можно тише. Он знал, что Угроза его все равно услышит, но каждый раз пытался застать того врасплох. И в этот раз удача улыбнулась ему — Илья спал! Заснул в кресле и не проснулся даже, когда Наполеон подошел к нему вплотную. Удивительно. Во сне Илья выглядел расслабленным и совсем молодым. Тень от длинных ресниц падала на щеки, губы были чуть-чуть приоткрыты, и Наполеон понял, что нужно что-то непременно сказать или сделать, иначе он рискует простоять до утра, наблюдая, как мерно поднимается и опускается широкая грудь. — Ах, Угроза, — он наклонился и провел пальцем по манящим губам, — а ты еще меня называл никудышным шпио… Договорить он не успел. Илья хищно потянул носом воздух, распахнул глаза, дернул Наполеона на себя, развернулся в кресле, подминая, и запечатал рот поцелуем. Если бы не крайне неудобная поза — вдвоем им в кресле было не уместиться даже боком — Наполеон бы не стал разрывать поцелуй так скоро. Он не мог связно мыслить, но чувствовал ликование. Наконец-то! Именно то, что было нужно, о чем он мечтал все эти одинокие ночи. Но раз уж поцелуй пришлось прервать, Наполеон решил вспомнить о разговоре, который планировал изначально. Правда, связность речи у него сильно пострадала. Да и в голове как-то подозрительно шумело. Должно быть, от бурбона. — Еще раз! — твердо сказал он, обводя непослушными пальцами скулу Ильи. — Еще раз. Ты говорил: «Повторим». Еще один раз — и все. Собственно, собирался он сказать совсем не это, но не отступать же теперь? — Отстанешь после этого от меня? — как-то слишком мрачно спросил Илья, поглаживая его бедро. — Да. Илья недоверчиво хмыкнул. Наполеон решил, что не помешает поднять ставки. Потому что не желал, чтобы Угроза соскочил с крючка. Да, только поэтому. — Сегодня можешь быть сверху. Ох, не стоило говорить это, втиснувшись в проклятое кресло вдвоем с Угрозой. У Ильи загорелись глаза, он вскочил на ноги и буквально выдернул Наполеона из гобеленовых объятий. Добропорядочная швейцарская мебель не была рассчитана на физкультурные этюды двухметровых шпионов и, жалобно крякнув, развалилась. Правда, ни Илья, ни Наполеон не обратили на это ровным счетом никакого внимания. *** «Такого учить — только портить», — подумал Наполеон, когда смог немного отдышаться после шквала сумасшедших поцелуев и ласк, обрушенного на него Ильей. Тот, хоть и выглядел совершенно спятившим от счастья, когда чуть не на руках уволок его к себе в берлогу, отдал должное прелюдии. Вообще-то, ее можно было бы и подсократить. Наполеон был уже почти на грани, а Угроза вот только-только добрался до объекта своего особого поклонения. И, кажется, не собирался ускорять процесс. Их что в Союзе делают из какого-то особого сорта стали? В прошлый раз Илья исследовал рельефы и пальцами, и губами со страстью истинного натуралиста, не пропуская ни единого миллиметра. Наполеон вздрогнул всем телом, вспоминая и предвкушая. Он даже не понимал до этого мгновения насколько жаждал этого. Как мечтал о повторении. Илья задел ребром ладони синяк на бедре, оставленный подлокотником разрушенного кресла, и Наполеона будто током ударило. Он застонал в голос, поражаясь сам себе — боль его никогда раньше не возбуждала. Это все Угроза виноват! За этот стон его вознаградили горячим и влажным поцелуем прямо в пострадавшее место. Он вскинул бедра вверх и застонал еще громче, пытаясь заставить Илью наконец заняться настоящим делом. Но вместо того, чтобы внять настойчивой просьбе (умолять Наполеон не собирался ни в коем случае), Угроза вообще прекратил действовать. И куда-то пополз, даже слез с кровати! Неужели все-таки решил сбежать? Да быть того не может. — Ты куда? — Наполеон, ощущая странное дежавю, перевернулся на спину и зашипел: прикосновения простыней были куда неприятнее, чем прикосновения Ильи. — Сейчас, — отозвался Илья, открывая ящики комода один за другим без всякой системы, — ты лежи-лежи. Мне коробку с гримом найти нужно. Коробку с гримом? На ролевые игры Угрозу что ли потянуло? Вообще, это интересно, но не прямо же сейчас. Прямо сейчас Наполеону хотелось просто и без затей почувствовать Илью в себе — сначала пальцы, потом кое-что покрупнее — и кончить, в конце-то концов! Плоская и длинная, как большой пенал, деревянная коробка, уже виденная Наполеоном раньше, была все-таки найдена, и, по счастью, довольно быстро. Илья без раздумий высыпал ее содержимое на постель, выхватил из общей кучи маленькую жестянку, а остальное одним движением смахнул на пол. Смазка. Вот что искал Угроза. Наполеон совершенно про нее забыл, а не должен был, ведь это его собирался поиметь мужчина, вполне пропорционально сложенный во всех местах. Что применительно к Илье означало весьма и весьма крупные размеры. В этом смысле он был полной противоположностью античным статуям. Во время работы с Сандерсом Наполеон наслушался достаточно историй про оргии, творящиеся в недрах КГБ, но никогда не верил в них, считая чем-то вроде современного фольклора или коллективных эротических фантазий. Однако жестянка со смазкой, как обязательный атрибут шпионской экипировки наводила на некоторые мысли. — Перевернись, — хрипло скомандовал Илья, терзая длинными сильными пальцами алюминиевую коробочку в попытках подцепить крышку ногтем. Та никак не поддавалась. Пальцы Ильи подрагивали. Наполеон, засмотревшись на эту картину, показавшуюся ему почти порнографической, сглотнул слюну и потянулся к члену, не обратив никакого внимания на приказ. — Не трогай! — рыкнул Илья. — Не трогай, я сам! И опять Наполеон даже не подумал послушаться. Он напоказ провел плотно сжатой ладонью по стволу вверх и вниз, глядя прямо на свою персональную Угрозу. В глазах Ильи разгоралось что-то дикое. Он рухнул на постель, заставив ее жалобно заскрипеть, и накрыл член Наполеона, поверх его ладони правой рукой. В левой у Ильи была жестянка, и этот изверг уронил ее прямо на сосок — холодную! И надо еще разобраться, не специально ли. Наполеон закричал и выгнулся вверх. Илья потянулся к его губам, ловя этот крик, впитывая его. Двойное давление на член, яростный поцелуй, жестянка, сползшая по дорожке волос в самый низ живота… всего этого было слишком много. Наполеон понял, что сейчас кончит и рывком выпутался из объятий Ильи. Он хотел большего. Илья смотрел на него совершенно сумасшедшим взглядом, но рук, чтобы восстановить статус-кво, почему-то не тянул. Наполеон нащупал чертову жестянку, которая свалилась между их тел, попутно огладив напрягшийся пресс Ильи, тот застонал и толкнулся налитым членом ему в бок. Буквы кириллицы никак не желали складываться в осмысленные слова. Пальцы Наполеона ослабели, но ловкости не потеряли. Ему удалось подцепить тугую крышку и сковырнуть ее. Жестянка оказалась полной: глянцевая плотно слежавшаяся масса с желтоватым отливом.* Кажется, содержимым никто не пользовался. Почему-то это обстоятельство порадовало Наполеона. — Держи, — он сунул коробочку обратно Илье и перевернулся. — И имей в виду, если ты прямо сейчас меня не трахнешь, то сделка отменяется, и я трахну тебя сам. Илья пробурчал что-то невразумительное и все-таки приступил к делу. Наполеон прикусил угол подушки, чтобы не орать на весь отель. Пальцы Угрозы были просто созданы доставлять удовольствие. Он вообще, вопреки опасениям, оказался прекрасным любовником. Настойчивым, даже чуточку бесцеремонным, но очень внимательным и чутким, достаточно опытным. Он умел отдаваться, но еще лучше умел брать свое. Это Наполеон понял еще в прошлый раз, а сейчас убедился окончательно. Неужели, в россказнях Сандерса все-таки была какая-то доля правды? Впрочем, Наполеона сейчас занимало только получаемое наслаждение. Он больше десяти лет не подпускал никого к себе подобным образом и почти забыл, как это может быть хорошо. Неудивительно, если учесть, что последние его несколько раз приятными нельзя было назвать даже с натяжкой. Не изнасилование, упаси боже, просто так сложились обстоятельства. Наполеон отказывался считать себя жертвой, но решил, что навсегда исключит этот вид секса из своего репертуара. И тут в его жизни появился Илья, перевернув все с ног на голову. Рядом с ним тело расслаблялось, а мозги и вовсе отключались. Оставались одни инстинкты. Пора уже было в этом себе признаться. — Давай уже! — все-таки в его Угрозе было что-то от робота. Нормальный живой человек давно не выдержал бы, а этот продолжает методичную подготовку. В спокойном состоянии Наполеон, может быть, и оценил такую заботу, но не тогда, когда метался по постели, задыхаясь от невозможности достичь освобождения. — Сейчас! — выдохнул он и насадился на пальцы до самого конца. Илья заговорил, кажется, по-русски. Шум в ушах мешал Наполеону расслышать. — Сейчас! — повторил он и вскинул бедра. — Да-да, — пробормотал Илья неизвестно на каком языке и вошел. Мир вокруг разлетелся на сотню сверкающих осколков. И Наполеон растворился среди них. Кажется, даже потерял сознание на несколько мгновений. Где-то на периферии ощущались толчки Ильи, тяжесть его тела, слышно было его шумное дыхание; но это продолжалось совсем недолго. Илья попытался произнести его имя, запнулся на половине, сжал бедра мертвой хваткой и кончил. «Сбежит!» — возникла вдруг у Наполеона паническая мысль и смыла всю посторгазменную негу. Он заворочался, перевернулся и обхватил Илью бедрами за талию. — Надеюсь, второй раунд продлится дольше, а то я как-то не успел ничего распробовать, — заявил он. — Ты же, — Илья погладил его по груди и облизнул губы, его член снова начал проявлять заинтересованность, — ты же говорил: «Еще только один раз — и все». — Я тебя обманул, — Наполеон улыбнулся и потянулся за поцелуем, — и в этот раз я хочу видеть твое лицо, — выдохнул он прямо в губы Илье, с удовольствием наблюдая, как расширяются его зрачки. Вторым раундом дело не ограничилось. Засыпая на рассвете, совершенно вымотанный Наполеон почувствовал, как Илья гладит его по плечу и что-то шепчет. «Pogibe’l moja…» — не очень-то похоже на любовное признание. Что такое «pogibe’l»? Это нужно было непременно разъяснить. Но после, после. Главное, что теперь Угроза точно никуда не денется. * Душистый вазелин. https://img1.festima.ru/1/PXZS82HlMtelZBYp Его изготавливали на фабрике гримировальных принадлежностей, и он действительно входил в наборы грима.