Голый расчет

      Илья выжидал. Искушение начать действовать было очень велико, но он ему не поддавался. Увы, не потому, что ощущал себя опытным разведчиком или просто разумным человеком. Уже некоторое время власть в его голове захватил влюбленный идиот, которого никакими силами нельзя было оттащить от руля. Правда, тот прекрасно знал, когда нужно заткнуться и уступить место профессионалам, и ему тоже не чужда была осторожность, особенно, если поспешные действия могли навредить Наполеону. Вот только это не мешало ему беспрерывно зудеть где-то в уголке мозга. Умом Илья прекрасно понимал, что его напарник довольно вынослив, а значит, сможет долго продержаться в случае необходимости. Знал, что Аберт не пыточных дел мастер и не садист по натуре, хотя бывает жесток с теми, кто осмеливается встать у него на пути. Сейчас ему просто нужны деньги. Пока он их не получит, Наполеон будет жив и даже относительно цел. А вот если Аберта чем-то спровоцировать или сильно напугать, то он, не задумываясь, убьет пленника. Так что стоило бы все внимание сосредоточить на мадам Фавре и ее подручных, чтобы, не упустив подходящий момент, освободиться как можно тише. Все это Илья знал и понимал, но не в состоянии был полностью абстрагироваться от происходящего в главном зале, хотя не мог этого ни увидеть, ни услышать. Он хотел только одного — вытащить Наполеона из этой передряги. Передряги, в которую тот сам себя и загнал, кстати сказать. Ох, мало кого-то в детстве пороли! Всыпать бы этому кому-то по первое число, и за дурную самодеятельность, и за тягу к излишнему риску, и за испорченные планы, а самое главное — за натуру его уголовную и неистребимое желание ухватить, что плохо лежит. Ведь все же прекрасно было рассчитано! Вот зачем Наполеон эти деньги стащил? Решил помериться силами с Абертом на нелегком поприще афер? Сказал бы кто Илье до встречи с Наполеоном, что он влюбится в самого настоящего джентльмена удачи — это помимо пола любовничка — так он бы ни за что не поверил. Посмеялся бы только и пальцем у виска покрутил, потому что явно же бедлам плачет по болезному, который осмелился предположить такое в его присутствии. А вот как-то влип по уши. И видели глазоньки, что покупали… Тьфу ты. Наполеон ведь и не скрывает, что из себя представляет, наоборот, хвастается, выпячивает свои недостатки, заставляя считать их достоинствами. И при этом умеет так посмотреть, что сердце немедленно начинает таять, будто снеговик под лучами апрельского солнца. «И взгляды там, и все прочее к тебе уже не имеют никакого отношения», — отругал Илья себя за неуместную романтичность, — «И не может иметь. Ты свой выбор сделал, и нечего теперь страдать. Теперь между тобой и Наполеоном будет в самом лучшем случае только нейтралитет». Кстати о нейтралитете: швейцарцев, а в особенности мадам Фавре, слишком долго игнорировать действительно не стоило. Хотя в нем сейчас должна быть большая доза какой-то дряни, так что пребывать в нирване какое-то время, да и потом, уже «придя в себя» выпадать из реальности он имеет полное право. Кто знает, как на него мог подействовать конкретный наркотик? Главное, чтобы не попытались вколоть что-то дополнительно. Тогда придется действовать раньше срока, чтобы не допустить интоксикации. Ну, а пока этого не произошло, нужно выжидать. Выжидать, даже если все вокруг вызывает одно желание — сбежать, как можно скорее. Стоять прикованным к стене пещеры было как-то слишком уж мелодраматично на вкус Ильи. А еще холодно и временами мокро: откуда-то сверху незаметно сочилась вода. Хорошо еще, что на правой руке осталась та же самая пара наручников, в которой его сюда привезли, а на левую надели похожую. Цепочки на них были хоть и крепкие, но слишком длинные — легко порвать, особенно в том положении, в котором он сейчас находился. Удобная для побега конструкция. Правый наручник держался вообще на честном слове. Илья мог освободиться в любую минуту, если бы захотел. «Освободиться и пойти выручать Наполеона!» — настойчиво заявил тот самый влюбленный идиот. Илья сжал зубы. Наполеон сильный, излишнее беспокойство о нем только мешает им обоим. Он умный. И увертливый. Сейчас, наверняка, дурит Аберту голову. Для Аберта же лучше, чтобы это было именно так, потому что Илья был совсем не уверен, что у него получится доставить мерзавца к Уэйверли целым и невредимым, и вообще живым, если тот причинит Наполеону слишком сильную боль. Совсем без боли обойтись не получится, конечно. Илья усиленно втолковывал это себе, чтобы не натворить глупостей. Один уже натворил. Хватит на сегодня. Между тем шея начала затекать. Илья осторожно приподнял голову и немедленно поплатился за это — Ох, герр Свенсон, вы, кажется, начинаете приходить в себя? — мадам Фавре, которая стояла поодаль, у входа в этот закуток и, вроде бы, смотрела совсем в другую сторону, вдруг оказалась совсем рядом с ним. Буквально вплотную. Илья коротко застонал, показывая, что да, очнулся, но еще не совсем. — Ну же! — мадам ухватила его за подбородок и вынудила приподнять голову. — Вы и так заставили меня ждать! Максим ничего не понимает, дозу я рассчитала идеально, так что вы должны были прийти в себя уже пятнадцать минут назад. Давай же, давай, возвращайся ко мне, мой мальчик. Почему так долго? Илья мысленно пожал плечами. Ну откуда ему знать ее расчеты? Он бы лично еще с удовольствием повисел, изображая из себя дохлого кролика. Но нет так нет. — Где…? — просипел он и закашлялся. Вышло очень даже натурально. Тем более, что в горле действительно першило. — Где ты находишься? У меня в гостях, мой мальчик, — сладко пропела мадам и погладила его по щеке, а потом провела рукой ниже, по шее и груди. «Ну, какой я тебе мальчик?» — тоскливо подумал Илья. Теперь он в подробностях знал, что произойдет дальше. Эта кошка драная полезет к нему в штаны, желаемой реакции не добьется и примется за «наказание». Потом может вколоть наркотик с эффектом афродизиака, если ей, конечно, все-таки интересен секс, а не просто власть. В любом случае, мадам не отошла бы от своего сценария, что бы ее жертва не предпринимала. Только Илья не собирался быть покорной жертвой. Вот если бы еще охранники на что-нибудь отвлеклись или мадам Фавре приказала бы им отойти подальше, чтобы не сразу среагировать успели, все могло бы закончится прямо сейчас. Мечты, мечты… Надо попытаться самому смоделировать ситуацию, при которой мадам захочет остаться с ним наедине. Может быть, все-таки подыграть ей? Эту часть работы Илья всегда терпеть не мог и, честно говоря, был более чем счастлив, когда ее брал на себя Наполеон. Поначалу, пока не понял, что ревнует, глядя на то, как напарник легко соблазняет женщин. И ревнует вовсе не к успеху у противоположного пола. Мадам Фавре времени зря не теряла и уже прижалась к нему бюстом. «Объективно говоря», — попробовал убедить себя Илья, — «у нее вполне себе симпатичная грудь. И сама она даже красивая. Если не смотреть ей в глаза, конечно». Глаза у мадам были по-настоящему жуткие, возможно поэтому ни грудь, ни другие части тела так и не стали выглядеть привлекательнее. *** — Эй, Питер, Ленц велел прибраться, он что-то разлил у себя в берлоге. Иди, а я тут останусь, — грубый голос, раздавшийся будто из ниоткуда, прозвучал для Ильи райской музыкой. «Вот оно!» — подумал он. — Тебе велел, ты и прибирайся! — возмутился Питер. — Так он сказал, чтобы ты шел. Меня он не подпускает к своим склянкам. — Потому что ты, — вступил в разговор второй охранник, — спирт у него пытался стащить. — А ну, пошли все вон! — закричала мадам Фавре и наконец отлипла от Ильи. Это вот действительно был шанс. Все отвлеклись, настала пора действовать. Илья одним рывком разорвал цепочку на правом наручнике и правой же рукой «поцеловал в ушко» мадам. Рывок левой руки — и вот он полностью свободен. А охранники даже ничего не заметили, занятые препирательствами о том, кто должен идти убираться. С ними он тоже справился быстро. Жаль, связать их как следует не получилось. Илья только и успел стянуть всем троим руки сзади их же ремнями, прежде чем отправиться искать Наполеона. Нашел как раз тогда, когда тому ввели сыворотку правды. Слушать, как Наполеон признается ему в любви, было по-настоящему ужасно. Нет, то есть сердце-то сначала зашлось от счастья. Любит! До сих пор любит! Илья догадывался о чувствах Наполеона, но не надеялся услышать признание. Уж точно не после всего, что сотворил. А потом резко ударило под дых осознание, что не только любит Наполеон, но и ненавидит тоже. И через секунду — липкий пот по спине. Когда со всей ясностью дошло, как подставил себя, их обоих, Наполеон этим признанием. Это было именно то, чего так хотел избежать Илья. Из-за чего наговорил и наделал столько непоправимого. И, получается, что все было зря? Обнять бы сейчас Наполеона, вытереть кровь с лица, расцеловать; одновременно каяться и ругать за неосторожность… Но Илья мог только беспомощно смотреть, как того выводят из пещеры. По периметру зала он насчитал как минимум пятерых людей Аберта, не считая его самого и Ленца с Симоном. Если сейчас попытаться отбить Наполеона, тот может пострадать в перестрелке. Может быть, и к лучшему, что его увезут. Больше свободы. Не придется ни на кого оглядываться. Да, точно, так лучше. И план побега еще может сработать. Выглядит Наполеон, конечно, ужасно, и, кажется, скоро потеряет сознание, но никаких критических повреждений на нем не видно. Аберт, следовательно, доживет до разговора с Уэйверли. Или нет. Это, определенно, был день откровений и осознаний. Илья понял, что ни Аберт, ни его подручные, никто из слышавших признание Наполеона, не должны иметь возможность раскрыть детали этого допроса в А.Н.К.Л. Особенно, если Наполеону не удастся сбежать в этот раз. Объяснение того зачем и почему он так сказал, придумать пара пустяков. Но сомнение у Уэйверли обязательно останется. Этого нельзя допустить. Илья не любил убивать без крайней необходимости. Но тут была именно что крайность. Звук, внезапно раздавшийся откуда-то из глубины пещеры, Илья не мог спутать ни с чем. Взрыв. Там что-то взорвалось. И это было очень-очень неправильно. — Ленц! — крикнул Аберт, разумеется, тоже услышавший взрыв. — А ну стой. Это не у тебя в лаборатории склянки полопались? Ленц развернулся вместе с повисшим на нем Наполеоном, прислушался, и вдруг, бросив общую ношу на Симона, дал стрекача. Вернее, попытался. В недрах пещеры что-то снова взорвалось и отчетливо запахло дымом. Аберт выругался по-французски и выстрелил Ленцу в ногу. — Не уйдешь! Первым здесь сдохнешь, если что. Илья понял, что дольше медлить нельзя и кинулся к опешившему Симону, согнутому под тяжестью Наполеона. Третьего взрыва он был не намерен ждать. Аберт снова что-то кричал и, кажется, стрелял. Его подручные кинулись к выходу, перегороженному стонущим и матерящимся Ленцем, началось форменное столпотворение. Илья видел только Наполеона. Когда ему удалось вырвать его из рук Симона, и отбросить с дороги тех, кто мешал пройти, сзади снова рвануло и спину опалило нестерпимым жаром. Отчаянным рывком Илья выкатился наружу и накрыл собой Наполеона. «Не успел!» — подумал он. И это была его последняя мысль.