Голый расчет

      Наполеон испытывал чувство сродни дежавю. Все было почти так, как должно было быть. С начала, с самого их первого раза. Но никакой радости он не ощущал, хотя Угроза, утомленный любовными играми, доверчиво уснул в его постели, а, проснувшись, точно не откажется от продолжения. Ох, как же хорош он был, разметавшись по простыням всего четверть часа назад! Как пытался поймать ритм и отвечал на каждый толчок, как прикусывал губы, стараясь сдержать стоны, а потом тянулся ими — яркими, распухшими — тянулся за поцелуями, все не веря, что больше ничего не получит. Наполеон не собирался лишать Угрозу поцелуев. Он вообще был против любых ограничений во время секса, все произошло случайно. Сначала у стены они целовались, о, еще как целовались. Это потом, уже в кровати, он засмотрелся на неприкрытую жажду, написанную на лице Ильи, и ему захотелось услышать стоны, может быть, даже крики. А еще лучше просьбы и мольбы. Поэтому, когда Илья снова потянулся за поцелуем, Наполеон покачал головой. — Нет, — и для верности повторил по-русски. — Niet! Сейчас ничего не будет. Мои правила, помнишь? Он немедленно пожалел о сказанном, взглянув в глаза Угрозы. Какая-то горькая обреченность мелькнула в них. Мелькнула и пропала, и Наполеон понял, что умолять Илья точно не станет, глупо было мечтать. Но не отступать же теперь от своих слов? Он умел быть жестоким. Правда, в этот раз непонятно к кому больше, к себе или к Илье. Наполеон просто хотел, чтобы Угроза все осознал, принял правила игры, извинился, в конце концов, нормально! А тот, как всегда, с легкостью нарушил его планы и одной фразой довел до помрачения рассудка, а потом все просто покатилось по наклонной. Не подросток же он, чтобы из штанов выпрыгивать, стоит только дернуть за веревочку. Хотя, надо признаться, у Угрозы было на что посмотреть и что потрогать. И ангел бы не выдержал, не то что обычный земной грешник. Только вот Наполеон совершенно не собирался заниматься с Ильей любовью. Уж точно не в первую встречу! Некоторое время ему удалось продержаться. Даже обед приготовил. И потом хватило сил погасить нежеланную эмоциональную вспышку и потребовать от Угрозы обещанную информацию. За это стоило себя похвалить. — Проверка. Что там с ней? — Наполеон отвернулся и с усилием разжал кулаки. Случившийся срыв — это постыдная слабость, но, если прямо сейчас обуздать чувства, то все еще можно исправить. Обычно Наполеон себя очень даже любил, принимал таким, как есть, со всеми многочисленными достоинствами и крайне редко за что-то на себя сердился. Надо же было ему встретиться с этим проклятым русским, чтобы его… архитектором. Сразу же все полетело к чертям, а первыми — тщательно выпестованное душевное спокойствие и умение сохранять хладнокровие в любой ситуации. — Проверка? — Вид у Угрозы был совершенно ошалелым, но сумел быстро переключиться на другую тему. — Да, проверка, конечно. Всего я не знаю, но меня настойчиво расспрашивали о твоих методах работы и общем, так сказать, моральном облике. Он встал из-за стола и подошел к Наполеону. — Я сказал, что лучшего напарника у меня никогда не было. Это не потому, что мы… не потому, что я тебя… я действительно так считаю. Правда. А потом случайно услышал один разговор. Кажется, в ООН кто-то был очень недоволен твоим назначением. Говорили, что США могли бы предоставить и другую кандидатуру. Уэйверли тебя отстоял, как я понял, но там еще что-то есть. Тебе нужно быть очень осторожным. Пожалуйста, не делай глупостей и не пытайся пока бежать. Когда все утихнет, я тебе помогу. Не так, как в Швейцарии, все по уму сделаем. Только подожди. — А если я, — Наполеон шагнул вперед, заставляя Илью попятиться, — если я не собираюсь никуда бежать, и не собирался? — И хорошо! — обрадовался чему-то Илья. — Это же хорошо, да? — Один не собирался, — уточнил Наполеон. — Я… — Ты. — Не могу, — с отчаянием выдохнул Угроза. — Прости, но не могу я! Выглядел он ужасно. Вообще-то, сам виноват. Зачем полез с признаниями? И без них тошно было. А стало еще хуже. — Да понял уже, — Наполеон махнул рукой, — и вообще, это была не лучшая идея. — Пожалуйста, пожалуйста, прости меня. За все прости. И смотрит умоляюще прямо в глаза. Собой Наполеон тоже не был доволен. Слушать сбивчивые извинения было вовсе не так приятно, как предполагалось, да и где-то в глубине души он знал, что сам тоже во многом виноват. Разумеется, Угрозе он об этом говорить не собирался. — Если я могу как-то исправить, если еще можно исправить, ты только скажи! Вот что делать с этим идиотом? Таким раздражающим, таким возмутительно желанным, таким люби… Наполеон сделал еще несколько шагов вперед и толкнул Илью к стене. — Хочешь меня? — Я тебя люблю. И снова этот взгляд. Ох, нет. Нет, нет и нет. Сейчас им обоим все это совершенно ни к чему. Илья еще спасибо скажет. — Я тебя не о том спрашиваю. Хочешь? Да или нет? Наполеон прекрасно знал ответ, но ему почему-то жизненно необходимо было услышать его от Ильи. — Да. — Если будешь играть по моим правилам, — Наполеон облизнул губы, — то все получишь. Ты в игре? — Да. Еще бы. — Тогда первое правило: никакой любовной чуши. Не хочу даже слышать. Секс — да, все остальное — нет. Илья напрягся, явно хотел возразить, но Наполеон прижался к нему всем телом и закрыл поцелуем рот. Момент для возражений был упущен. Ну, так он не обещал, что будет играть честно. Хотя, это была не совсем игра. Вернее, совсем не игра. Стоило прикоснуться к Илье, и так полыхнуло желание, что думать, анализировать он больше не мог. Наполеон в мельчайших деталях припомнил, как прижимал Илью к стене, как сдирал пиджак и водолазку, как оставлял пламенеющие на светлой коже засосы и кусал упрямые губы, как дергал ремень из шлевок, забыв, что его нужно расстегнуть. Сумасшествие. И, кажется, оно только прогрессирует. Наполеон вздохнул и прикрыл глаза. Конечно, от таких картинок желание вернулось, но он больше не станет ему поддаваться вопреки всем планам и намерениям. Да. Именно так. И вообще сейчас разбудит Угрозу и выставит его из своего дома. Илья зашевелился, подвинулся ближе и протянул к нему руку, всем своим видом показывая, что хоть и спит, но бдительности не теряет. И Наполеон вдруг с кристальной ясностью понял, что его присвоили. Нагло и окончательно украли, не спрашивая разрешения. Ничего с этим не поделаешь теперь. И ведь плевать хотел Угроза на все правила и рамки, которые предложил ему Наполеон. Ну, для вида, он согласится, конечно, на них, как вот сейчас, когда ни словом, ни взглядом не воспротивился смене ролей в постели и смиренно перенес отсутствие поцелуев. Потому что это не так уж важно. Угроза добился, чего хотел, выиграл, а Наполеон просто не сможет бороться сразу и с ним, и со своими чувствами. Ему стало очень страшно. Снова. *** Наполеон твердо решил, что свидания с Ильей должны быть по возможности короткими и редкими, а через некоторое время вообще сойти на нет. Было бы идеально, если бы Угроза бросил его первым. Рассчитывать на такую удачу не стоило, но кое-какие шаги в этом направлении Наполеон собирался предпринять. Резать прямо сейчас по живому было бы не только очень больно, но и недальновидно. Они уже попробовали, спасибо большое, ничего хорошего из этого не вышло, и повторять ошибки Наполеон не собирался. Но и полностью терять себя из-за любви он не хотел. Никакие чувства не длятся вечно. Несколько месяцев, в самом худшем случае — год, и страсть утихнет сама собой. А если потихоньку поливать угли водой, то разгореться вновь у нее не будет никаких шансов. Илья, конечно, упрямец, каких поискать, но и ему рано или поздно надоест смиряться и терпеть, надоест играть по чужим правилам, не имя даже призрачного шанса на выигрыш. Возможно, Наполеон обманывал себя, но ему казалось, что Угроза где-то глубоко внутри согласен с ним. Иначе, почему он снял квартиру так далеко? Да и квартирой это было сложно назвать, так, голубятня какая-то. Мансарда художника или что-то вроде. При этом обстановка далека даже от намека на любовное гнездышко. После их «воссоединения», затянувшегося на целые сутки, Наполеон всегда сам приезжал к Илье, поэтому вынужден был терпеть спартанские условия, в которых тот почему-то предпочитал жить. Но делать было нечего. Наполеону очень не понравилось, что он так и не смог выставить в тот раз Угрозу из постели, а потом из квартиры, как собирался. Несколько раз мысленно назначал себе срок, но что-то постоянно мешало. В основном, конечно, секс. Оторваться от Ильи было сложно и раньше, а уж после долгой разлуки и вовсе невозможно. Хотелось просто чувствовать, что наконец-то он рядом и никуда в ближайшее время не денется. Угроза ушел сам и то только потому, что их вызвали в штаб-квартиру. Уэйверли снова назначил их на одну миссию, будто и не было провала в Швейцарии и перерыва в совместной работе. Наполеон решил, что проверка будет ждать его после выполнения этого задания и постарался выложиться полностью, усилием воли выкинув из головы все любовные бредни. В конце концов, он был профессионалом. Угроза тоже делал все, чтобы максимально качественно выполнить работу и в сторону Наполеона лишний раз даже не смотрел. Вот и хорошо, вот и правильно. С тех пор так и пошло между ними. Все личное — только после миссии, без сантиментов и бессмысленных разговоров. Официальной проверки Наполеон так и не дождался, зато однажды осенним вечером, когда листва на деревьях в Центральном парке начала желтеть, прямо около своего дома он столкнулся с Сандерсом и сразу понял, что эта встреча не к добру.