***
Подвал оказался не таким уж и страшным, как представляла Наташа. Крыс тут нет, а паучиха всего одна, и то находится этажами выше. Пыльно, конечно, но поправимо. Зато есть мягкий диван из флока, с которым не сравнится голая пористая земля, являющаяся как-то ночным пристанищем во время задания. В то время единственным доступным досугом было звёздное небо над головой, зато сейчас перед ним красуется плазма на журнальном столике. Под лестницей стоит книжный шкаф, наполненный от и до. Чуть поодаль боксёрская груша, намертво прикрученная к потолку. В противоположной стенке встроена полка, на которой покоятся несколько бардово-матовых бутылок Каберне. Того самого, которым и гордится Напа. Всё это под стеклом, для некой видимости солидности потаённого. Подвал маленький, буквально на несколько широких шагов Солдата, с единственным выходом отступления — он же и вход — ведущая наверх деревянная лестница. Стены давят, будто сужаясь с каждой секундой, желая сдавить всё содержимое, превратив в ничто. Никаких окон, лишь лампа над головой является источником света. Будто камера, в которой ему ни раз приходилось бывать. Напряжение подкатывает тугим комом к горлу. Солдат задирает голову, устремляя взгляд к мнимому небу, и кривит рот, издавая хриплые мычания. Вплетает пальцы в отросшие волосы, крепко цепляясь за корни. Слышит голоса из прошлого, вихрем призрака пролетающие, с ума сводящие. Рушится, подобно древнему изваянию, на собственные колени, а бешеные удары сердца бьют по перепонкам, подсказывая, что ещё чуть-чуть, и рёбра сломаются от столь сильной амплитуды. Это страх бешеный, животный и неукротимый, стелящийся матовой пеленой пред глазами. Видит, как впереди перед ним учёный в длинном белом халате расхаживает размашистым шагом, наполняет шприц какой-то вязкой жидкостью. Чувствует, подобно загнанному зверю, что дальше испытает невыносимую боль, от которой никуда не деться. Видит мальчишку рядом с собой на голову меньше, да в плечах уже. С живым блеском в глазах и улыбкой, от которой в груди теплеет и хочется беззаботно смеяться, да так, что дыхание пропадёт. Видит малюсенькую по сравнению с ним девчонку, чьему настою и наглости не занимать. А куда не глянь, везде в отражении на него смотрит убитый солдат, наносящий без сожаления синяк за синяком на хрупкое, юное тело. Сильнее сжимает волосы и начинает считать вдохи, замедляя удары сердца, не позволяет тому выпрыгнуть из груди. Карусель яркая, но ничуть не радостная, приостанавливается и выкидывает безбилетника, даря тому реальность. Становится легче. Паника, наигравшись, ослабляет коготки и отступает. Барнс тыльной стороной ладони проводит по мокрому лбу и поднимается. Говорит себе в сотый раз, что он на воле, в безопасности. Всё позади. Поверил бы себе, не кусайся прошлое так сильно.***
Наташа проверяет пальчиком температуру воды, убеждается, что потаённым демонам будет достаточно комфортно в котле, и полностью погружается в ванную, опираясь на руки. Слегка шипит, когда влага соприкасается с раной, но не отстраняется, а наоборот, расслабляется, позволяя плечу поныть, пропуская боль через себя. Проводит ладонями по глади, создавая небольшие волны. Улыбается искренне, по-детски — назло боли. Показывает, что не страшится давнего друга, идущего за ней по пятам с самого детства. Вдова знает, что внутри у неё длинный всеохватывающий клубок, состоящий отнюдь не из атласных лент, а из проблем и боли. Вынь его — и Наташи не станет. Но сейчас она абстрагируется и закрывает глаза, направляя сознание куда-то далеко-далеко, где покой и тишина, принимающие её столь радушно. В старинной России зимними вечерами было так холодно, что спасала лишь горячая ванна. Такая горячая, что пар от неё можно ножницами разрезать, а дышать становилось невыносимо тяжело. Зато какая-то лёгкость на душе появлялась, стоит полностью забраться в воду. А время теряло любые границы, часы превращая в минуты. Страны менялись, а привычка осталась. Зато к ней добавился бокал вина или книжка, да душистая пена с морской солью. Но сейчас и так сойдёт, как говорится, чем богаты. Хмурится от постукивания в дверь, беспечным голосом приглашает войти. Знает, что Роджерс не осмелится зайти, или не смотреть ему отныне ей в глаза без стеснения и красных щёк. Но дверь раскрывается, а на пороге ванны стоит не задуманный ею Капитан, а Зимний Солдат, чьи глаза округляются. Позвоночником чует заряд электричества, когда их взгляды пересекаются, создавая неуловимый контакт. Даже прикрыться в какой-то момент захотелось, но Наташа отбрасывает эту затею, лишь глаза по-лисьи щурит. Барнс же статуей замирает, не решаясь и звука выдать. Но Стив рассказывал, что Баки — джентельмен, коим Солдат никогда не был. Но раз уж хочется вернуться к человечной версии себя, то стоит начать с привычек, именно поэтому мужчина разворачивается на сто восемьдесят градусов. — Я думал, ты закончила плескаться, — невинно произносит он, с интересом рассматривая носки собственных ботинок. — Полтора часа прошло. — Как время быстро летит, — пожимает плечами Романофф. Он разрушил её желанный покой. Раззадорил, а теперь вот так просто отвернулся, думая, что исправил проблему. Наверняка ещё и сбежать попытается. Ну уж нет, ухмыляется Наталья. — Переживал, что я утонула? — ведёт тонкой бровью шпионка, не меняя позы. Тешится начатой игрой. Что ж, ей так хочется душу отвадить, выжить максимум из этой сцены. Отвлечься от всех проблем, в которые вновь погрузилась с его приходом. — Хотел рану осмотреть, — Баки, подобно истинному солдату, рапортует чётко и по делу, контролируя тембр голоса. — Надо было убедиться, что не просто так кровь отдал. Пожалуй, зайду чуть позже. — Постой-постой, — сразу же переубеждает его Вдова, паучьими лапками крепко вцепившись в цель. — Раз пришёл, то осматривай. Только полотенце подай. Изящным движением руки она указывает на заранее подготовленное полотенце, лежащее на туалетном столике, буквально в шаге от Солдата. Он, нервно взглотнув, поддевает полотно кончиками пальцев, радуясь, что зеркало перед ним запотело. Меньше поводов для смущения. И кидает, не смотря на цель, в Наташу. Совсем не элегантно, отчего губы шпионки искривляются в тонкой линии. Затем мужчина разворачивается, играя желваками на лице. Романофф тем временем выжимает всю влагу с волос и обтирается полотенцем. Не сводит глаз с Солдата, с его прямой осанки и еле заметных подёргиваний костяшек. Не спеша укутывается в ткань, бесшумно вылезая из воды. Может ей и будет в дальнейшем совестливо от этой сцены, зато сейчас до чёртиков забавно. Можно разок пошалить. Главное Роджерсу не проговориться про пытки над его другом, лишь так, невинно намекнуть, хотя и этого хватит, чтобы у того дыхание спёрло. А если ещё ненароком промолвить какое-нибудь грязное словечко, так и вовсе удар хватит. — Можешь обернуться, — ласково проговаривает шпионка, облокотившись тазом о бортик ванны. Барнс подмечает, что Наташа точно ведьма, и сейчас, как никогда, не хватает её огненных волос. И все игры её от Дьявола. Но ей не пронять Зимнего Солдата. Он и мышцей на лице не повёл при взгляде на застывшую Вдову, взглядом ягнячьим смотрящей на него. Делает шаг навстречу, желая лишь ранением и заняться, вот только её искусный взгляд мнимой овечки раззадоривает, отчего хочется поломать всю игру. Именно поэтому мужчина масляным взглядом проходится по шпионке, да так, что от данной наглости ей дышать становится трудно. Подмечает огонёк в глазах и ликует, оставляя этот раунд за собой. Берёт с полки аптечку и щедро поливает вату антисептиком. Фокусируется теперь исключительно на ране, туго зажатой швами. Подходит совсем близко, но больше никаких подачек и вольных переглядываний. — Не знаю как, но воспаление почти прошло, — подтверждает он свою теорию о том, что Наталья ведьма. Для заживления нужно несколько дней, а то и недель, а тут воспаление в течение суток проходит. Магия, и он готов поклясться, что чёрная. — Но всё равно надо обработать. Даже несмотря на то, что Романофф только после принятие ванны буквально скрипит от чистоты, Барнс решает не пускать случай на самотёк, зная чувство юмора вселенной. Слишком уж грубо, что вовсе необязательно, прикладывает ватку к увечью и размашисто проходится по коже, оставляя влажную дорожку. Вдова от неожиданности шипит, чем пасует перед Солдатом, слишком уж неприятно пощипывает антисептик. Но затем расслабляется, выпячивая завёрнутую грудь в полотенце вперёд, и делает глубокий вдох. Не желает оставаться в проигравших. Ему же так удобнее будет, верно? Рассматривает у лица ходящий вперёд-назад кадык и дышит тяжело-тяжело, отчего мужчина не решается поднять свой взгляд. — Готово, — выпаливает он и резко оборачивается, будто ужаленный. Убирает аптечку на место и быстро ретируется, хлопком закрывая дверь. В спину ему летят слова благодарности. Баки стоит у лестницы, крепко вцепившись в перила. Чёрт бы его побрал в тот момент, когда ему в голову пришла идея поступить по-правильному и помочь Вдове с ранением. Как-никак, союзник теперь. Но ничего, отыграется ещё. Наташа же по ту сторону смеётся бесшумным смехом, вспоминая потерянный вид столь бесстрашного Солдата. Значит, всё же сохранил что-то от живого человека, есть над чем работать. Откидывает полотенце в сторону и становится перед зеркалом, ладошками проводя по запотевшему стеклу. Критично осматривает тело, поджимая губы. Зацикливается над очередным уродливым рубцом, портящим её главное оружие. Не счесть, как много их на теле, что в какой-то момент счёт остановился, не желая угнетать хозяйку данной карты с отметками прошлого. Странно, но именно сейчас Наталье отчего-то становится плевать на шрамы, которые раньше приходилось замазывать тональником или вовсе прятать.