Гермиона Грейнджер и таинственное дитя

Гермиона мягко выплыла из уютного сна; все еще находясь в полудреме, отметила, что ей удобно и тепло; попыталась понять, где находится, и воскресить в памяти последние события. Вместе с осознанием реальности накатил страх. Визит к Макгонагалл… Разговор с Малфоем и… все. Они, кажется, составляли план будущей работы. То есть работ. Малфой… Она задремала у Малфоя! Стало стыдно. Уснуть во время мозгового штурма – совершенно на нее не похоже! А Драко этого не знает, как и не знает, что она очень плохо спала последние две ночи. Притворяться спящей дальше смысла не было, и Гермиона медленно открыла глаза. Комната была погружена в полумрак, только камин горел. Получается… получается, Драко ради ее комфорта приглушил верхний свет? Это не укладывалось в картину мира Гермионы Грейнджер. Сам Малфой обнаружился на ковре у камина, он полулежал и читал какую-то книгу. Стоп! Он уступил диван? Гермиона осознала, что не просто лежит вдоль дивана, так еще и кто-то заботливо укрыл ее пледом. Не мог же мерзкий слизеринец, чистокровная задница, невыносимый ханжа, большую часть жизни считавший ее человеком второго сорта, проявить такую заботу. Но поскольку в помещении никого больше не было, пришлось поверить в эту нелепость. Гипотеза, будто кто-то из авроров посетил Малфоя, обнаружил ее прикорнувшей в положении сидя, уложил и укрыл, была еще более неправдоподобна, чем та, в которой все это проделывал сам Драко. Чем дольше Гермиона об этом думала, тем хуже ей становилось. Он же теперь будет глумиться до скончания веков! Размышляя, она не отводила взгляда от тощей длинной мальчишеской фигуры у камина. Настоящий Драко, в отличие от Драко из ее ночного сна, был в рубашке, но картинка была настолько же будоражащей и настолько же умиротворяющей, как в видении. О чем они говорили перед тем, как она отключилась? Точно! Метаморфы. Он ей поведал, что метаморфомагия – побочный эффект от связи с вейлами и что подобное чистокровные скрывали еще пуще, чем союзы с полукровными волшебниками – оказывается, по кривой чистокровной логике признать метаморфа в семье позорнее, чем сквиба, ибо это свидетельство родства с магическими существами. Гермиона парировала этот аргумент: Флер Делакур гордилась тем, что была на четверть вейлой. На это Малфой пожал плечами и уничижительно фыркнул: «Французы!» Вывод, которого в силу своей ограниченности и напыщенности боялся Драко Малфой, Гермиона Грейнджер, конечно же, сделала с легкостью: в его родословной со стороны Блэков (о да, чистота крови навек!) были вейлы. Как проявляется ген, он, конечно, не знал и очень удивился тому, что не только Тонкс была метаморфомагом, но и ее сын унаследовал эту особенность. Сын оборотня... Малфой предположил, что ген магического существа вылез из-за того, что вторым родителем был ликантроп, который по сути своей тоже магическое существо. Кажется, он быстро вникал в то, как работает генетика. В начале обсуждения Гермионе удавалось гнать от себя мысли о Тонкс и Люпине, она заставляла научный интерес превалировать над эмоциями, а потом… ее прорвало. Вот оно! Она разрыдалась, у нее была истерика, она выплакалась и уснула. Только сейчас Грейнджер подумала, как недальновидно с ее стороны было спать в обществе Малфоя. Он же мог легко обезоружить ее! – Проснулась, соня? – раз, и Гермиона встретилась взглядом с серыми глазами. Это было настолько неожиданно, что она растерялась. Ее хватило на беспомощное: – Я не соня! – До спящей красавицы не дотягиваешь, – хмыкнул Малфой. Не то чтобы это задело, но стало неприятно. Стоп! Откуда он знает магловскую сказку? – Сейчас ты мне скажешь, что и Шарль Перро был магом или сквибом? – Не знаю, – лениво потянулся Малфой, и Гермиона резко села – некрасиво заставлять хозяина апартаментов, пусть временного, валяться на полу, когда гость оккупировал целый диван. Конечно, в комнате были еще и стулья… – я нашел его сказки здесь в шкафу. Жуть, – теперь он театрально передернул плечами. Гермиона закатила глаза. С таким Малфоем общаться было привычнее, чем с непонятным молодым человеком, утешавшим ее во время истерики, а затем уложившим спать. – Совсем не жуть, если сравнивать с братьями Гримм. Да и бард Бидль, честно говоря…. Мохнатое сердце чародея… брр... – ступила она на более-менее безопасную почву. – Ты читаешь магловские сказки? Вообще-то нужно было поблагодарить за заботу, но слова никак не желали складываться в предложение. – Я тебе уже говорил, что от скуки читаю все, что написано. Читал. Может, ты еще не заметила, но в последнее время скучать мне не приходится. – Я рада, что вношу разнообразие в твои будни. – Я тоже, – совсем неожиданный поворот. Гермиона попробовала разозлиться. Злость лучше смущения, но злиться было не на что. Разве что на себя, расклеившуюся, а теперь ведущую себя хуже пуффендуйской первокурсницы. – Спасибо тебе, прости, что устроила такое, – скороговоркой выпалила она, ожидая, что сейчас ее окатит волной смертельного яда и она будет долго корчиться в муках на этом самом диване, но Малфой снова удивил – молча пожал плечами. – Не знаю, что на меня нашло, – продолжила она оправдываться. Драко ее прервал: – Прекрати, Грейнджер. Я не совсем бесчувственная скотина, хоть ты ни за что не поверишь в это. Гермиона не нашлась с ответом, ей снова стало неловко в компании совсем незнакомого человека. То есть человек-то знакомый, но эту его сторону она не знала. Не факт, что он сам ее знал. – Спасибо, – повторила она. – Пожалуйста, – откликнулся Малфой и наконец растянул губы в знакомой ухмылке: – Угощайся. Пока ты спала, эльф принес обед. Поскольку ты здесь почти с утра, думаю, тебе не помешает перекусить. Драко показал рукой на стол, где на тарелке лежали по куску пастушьего пирога и йоркширского пудинга. – А ты? – Гермиона взглянула на свои старые механические часики – четыре пополудни. Неудивительно, что у нее урчит в животе. – Я поел, не волнуйся, – усмехнулся Малфой, явно наслаждающийся ее растерянностью. – Эльфы меня закармливают. Иногда мне кажется, что они пытаются превратить меня в рождественского гуся. – Что-то они не преуспели, – ввернула Гермиона и с опозданием подумала, что Малфой может отметить внимание к его внешности. – Я не Уизли, – фыркнул тот. – Не люблю переедать, теряется связность мышления. Гермиона аж приоткрыла рот. Неужели у них с Малфоем больше общего, чем ей казалось раньше? Она ведь тоже предпочитала вставать из-за стола немного голодной. Сегодня утром и вовсе на ходу схватила тост, на ходу же запивая его чаем. Она даже представила, что бы ей сказали по поводу такого халатного отношения к питанию родители, затем вспомнила, как питалась весь прошлый год, и вздрогнула. – Озябла? – голос Малфоя звучал безразлично, но ведь это опять забота! Или нет? – Есть немножко, – пусть лучше думает, что ее затрясло от холода. – Там чай, я попросил Винки, чтоб оставила его горячим. – Спасибо, – кажется, в третий раз за четверть часа поблагодарила Малфоя Гермиона и воспользовалась предложением. Малфой вежливо отвернулся. Неприятно, когда тебе заглядывают в рот, когда ты ешь. Не поворачиваясь, он заговорил: – Пока ты спала, у меня тут промелькнула одна интересная мысль. Ты поторопилась и… ммм… извлекла у своей Уизли не то воспоминание. – То ешть? – Гермионе изменили манеры, и она задала вопрос, не проглотив кусочек пирога, который жевала. Малфой был захвачен демонстрацией своей гениальности, потому (видимо, потому, теперь Гермиона не могла с уверенностью сказать, что понимает все мотивы этого человека) проигнорировал казус. – То есть нас интересует не итог. Мы знаем, к чему это привело. Нас интересует то, что было перед тем: якобы мои взгляды, которые Уизли якобы ловила. Как она… ну… как ее угораздило... – Как Джинни влюблялась в тебя? – а ведь он чертовски прав! Гермиона воодушевилась. – Ты молодец! Отследить, куда летели ее взгляды и кто был в этот момент возле тебя – отличная идея! – и тут же сдулась. – Только не уверена, что и в этом случае Джин станет сотрудничать. Она отчего-то не заинтересована узнать, кто отец ее ребенка. – Отчего-то? Грейнджер, я разочарован в тебе. Ты совершенно незаслуженно носишь титул умнейшей ведьмы поколения, – ну вот, снова на арене! Гермиона даже не успела соскучиться по этой стороне мерзкой слизеринской натуры. – Малфой, не тяни, говори, что хотел. – Меня зовут Драко, и ты неплохо справляешься с моим именем. – Драко, не тяни, – со вздохом повторила она, со странной смесью чувств наблюдая за представлением, в которое Малфой превратил подачу информации. – Кто-то, кто может оказаться кем угодно, не только увидел ее интерес ко мне, что унизительно для девчонки, но и воспользовался увиденным, что унизительно вдвойне. Поставь себя на ее место. Ты бы хотела знать имя человека, который таким образом… воспользовался тобой? Твоей слабостью? Она, конечно, хотела бы. В ее случае этот человек пожалел бы, что на свет родился. По крайней мере, ей так казалось. Но, нужно признать, результат анализа Драко уложил ее на лопатки. Фигурально. Гермиона не смотрела на ситуацию под таким углом. И почувствовала себя очень нехорошо. Она ведь давила на Джинни. А Малфой… Драко заслужил поощрение. Они вместе, похоже, неплохая команда. Гермиона с минуту размышляла, спросить ли, как планировала, о том, что именно будет помнить о прожитой жизни живой портрет, или проявить командный дух и рассказать обо всем передуманном ночью. И все-таки поделилась – правда, не без внутреннего сопротивления – версией, которую еще утром клялась не озвучивать никому, пока не найдет ей подтверждения.