Гермиона Грейнджер и таинственное дитя

Драко расхаживал из угла в угол гостиной в лучших традициях Грейнджер. Снейп в какой-то момент фыркнул и покинул портрет, бросив напоследок что-то едкое про вестибулярный аппарат и тошноту. Но бывший студент, погруженный в тяжкие думы, даже не обернулся. Во-первых, не давали покоя мысли о судьбе отца. Люциус покинул пьедестал «идеального мага и лучшего родителя», но не перестал быть человеком, рядом с которым он вырос: тем, кто задаривал сына подарками, тем, кто окатывал волнами недовольства и гнева, тем, кто был рядом много-много дней детства. Поэтому Драко ненавидел себя за некоторое облегчение, разливающееся при мысли о его скорой смерти. Нет, были боль, сожаление, страх остаться без него, но и откуда-то изнутри лезло омерзительное предвкушение и даже предательское «скорей бы уже». Общаться с отцом не хотелось, причем Драко отлично понимал, что потом будет жалеть об упущенной возможности. А думать о том, каково Люциусу осознавать себя приговоренным к медленной смерти, просто не было сил. Как переносит это мама? Снейп сказал, что она знала о нюансах связующей магии метки задолго до смерти Лорда. Вот бы поговорить с ней! Желание излить душу было нехарактерно для Драко, но сейчас накатило именно оно. Не маме, так Грейнджер – где ее черти носят столько времени?! Кроме мыслей о Люциусе и жажды поговорить, Драко мучило (прямо-таки распирало!) любопытство. Внутреннему детективу хотелось знать, правильно ли они разгадали загадку, а внутреннему сплетнику – кто сделал Уизлетте ребенка. Но вместе с желанием узнать было и желание оттянуть момент окончательности, ведь фактически они с Грейнджер завершили все совместные проекты: исследование по зельеварению закончено ровно настолько, насколько можно (за день они в два пера вполне способны сносно его описать), наследство получено, загадка беременности рыжей почти разгадана… Разве что над трансфигурацией можно было еще поработать, но захочет ли Грейнджер касаться темы метаморфомагов после ознакомления с трудом Готлинга? Нужно было срочно придумать новую задачу, нужно найти логическое обоснование присутствию Гермионы в его жизни, пока она не будет готова остаться просто так. Конечно, есть еще обещанные уроки беспалочковой магии и основы легилименции, но теперь, когда отпала надобность выводить на чистую воды Корнера, есть ли смысл в занятиях? Остается беспалочковая. А что, если… Да! Оно. Почему бы двум одаренным магам не замутить практическое исследование по чарам? И Флитвик не откажет, у него слабость к умным студентам и их инициативам. Решено! Они займутся анализом совместного опыта применения беспалочковой магии. Когда Драко закончил формулировать в голове аргументы в пользу этого изыскания, за дверью раздался хлопок и знакомый голос проговорил пароль. В прошлый раз, когда Грейнджер произносила его так – тихо и неразборчиво, рядом с ней находилась Уизлетта. Не могла же она сейчас притащить с собой рыжую?! То, что Уизли – последний человек, которого Малфой хотел видеть в данный момент, даже преувеличением не было. Он напрягся и с приклеенной к лицу улыбкой повернулся к двери. Грейнджер вошла одна. Всей своей хрупкой фигуркой неутомимая гриффиндорка олицетворяла разочарование и опустошение. Не то чтобы упадок был неожиданной реакцией после эмоционального подъема, но Драко все равно испугался. Он полагал, что ответы на вопросы приведут ее в хорошее настроение, а такой угрюмой он этим летом Грейнджер не видел вообще. Неужели они ошиблись в предположениях?! – Привет, – буркнула Гермиона, бросив хмурый взгляд исподлобья. – Привет, – с вопросом в голосе ответил Драко. – Хоть я и пообещала Джинни, что не буду трепать языком, тебе скажу. Ты ведь и так в курсе. Мы оказались правы. Во всем. Молли варила зелье по Готлингу, чтобы родить девочку, Джинни использовала товар близ… Джорджа. Драко проанализировал свои эмоции. Удовлетворение почему-то отсутствовало. То, что некая абстрактная девчонка грезила о сексе с ним, должно было тешить самолюбие, но нет: Уизли не абстрактная девчонка, и от понимания, что она представляла себя с ним (более того – практически пережила этот опыт!), передергивало. Радовало, что заблуждение развеяно. Интересно, кто же настолько опростоволосился с рыжей, что ей захотелось как бы… заесть это воспоминание. – И?.. Кто этот герой-любовник? – Не знаю, – резко бросила Грейнджер, обхватив себя руками. – Джинни не хочет расставаться с фантазией. – И ты так спокойно об этом говоришь?! Она завелась с пол-оборота: – Что я должна была сделать? Применить заклинание силой? К беременной женщине? К своей подруге? Драко успел притормозить раньше, чем злобное «да, должна» сорвалось с губ. Ему было плевать на чувства рыжей паршивки! Он не хотел, чтоб эротическая греза с его участием жила в ее голове, будто настоящее воспоминание. – Не знаю, но хоть что-нибудь! Это неприемлемо! – более дипломатично высказал он ту же мысль. – Мне тоже неприятно, и я понимаю твои чувства. Драко не сдержал недоверчивого смешка – ей со стороны говорить легко. – Не фыркай, действительно понимаю. Я умею примерять чужие ситуации на себя, – Драко услышал в паузе невысказанное «в отличие от некоторых», – мне было бы очень неуютно, знай я, что кто-то знакомый использовал мой образ для подобного – не важно: Гарри, Рон, ты. А вот от тебя такой реакции не ожидала, – попыталась она перевести все в шутку. – Ты у нас экземпляр не самый скромный, и без того уверенный, что десятки девчонок о тебе фантазируют, – она улыбнулась и подмигнула. – Признай, лестно, что кто-то грезит о тебе в своей постели? Подсечь бы и сообщить, что он готов хоть сейчас уложить ее в свою постель и воплотить любую фантазию, но Драко был слишком зол. Видимо, она ожидала именно этого, потому что, прежде чем неуклюже сменить тему, выдержала паузу: – Поначалу я решила, что нужно добиться запрета этих чар! В этом порыве он узнал свою Грейнджер, но гнев и раздражение все еще перевешивали внезапный приступ нежности. – А потом подумала, что это почти как обычная мечта. А мы ведь не можем запретить человеку мечтать о чем угодно. А вот тут она не права, Драко показалось важным донести это до нее: – Фантазировать – да, но товар Уизли, по сути, вживляет ложные воспоминания. Представь, подходит к тебе незнакомый мужик, – даже проговаривать это было противно (Малфой мысленно приложил гипотетического членоносца парой-тройкой неприятных заклинаний, не из ревности – нет, исключительно для профилактики!), – и заявляет: «Детка, помнишь, как здорово мы покувыркались с тобой на прошлой неделе»… – Фу! Гадость какая, – на мордашке Грейнджер отразилась смесь паники и брезгливости. – Но ты прав, – брезгливость сменилась решимостью, – я обязательно зайду в бюро выдачи патентов и попрошу пересмотреть товар… Конечно, это удар в спину всем Уизли и бесчеловечно по отношению к Джорджу, но лучше это буду я и сейчас, чем через какое-то время кто-то более въедливый, – Драко мужественно сдержал смешок, – обратится сразу в Визенгамот. Или такие вопросы только через него решают? Он засомневался, что высокий суд будет рассматривать мелочь вроде патента, но воображение подкинуло картинку о разного рода извращениях с участием членов (в обоих смыслах этого слова) самого Визенгамота и признал грейнджеровскую правоту. Драко чувствовал, что настроение Грейнджер находится на той же отметке, что и его собственное. Послевкусие у истории осталось неприятное, под кожей зудело ощущение незавершенности, он только хотел поделиться этой неопределенностью, как Гермиона спросила: – Ты как? Малфой открыл рот, чтоб ответить, и… промолчал. На этот вопрос не существовало короткого ответа. – Черт, Драко, прости! – в нежном голоске сквозило раскаяние. – Я навязала всю эту глупость, когда у тебя… – Не-е-е, все в порядке, – он воспользовался Гермиониным чувством вины, утянул ее к себе на колени и уткнулся лбом в ее лоб. – Мне самому было интересно. Да и отвлекла ты меня здорово. – Не хочешь поговорить об отце? – Не знаю. Наверное, хочу. – Я выслушаю, – шепотом ответила Грейнджер. – К сожалению, это все, чем могу помочь. – Ты уже помогаешь гораздо больше, чем должна, – сказал Драко и сделал то, чего не делал, пожалуй, никогда: позволил словам литься без фильтра «что подумает собеседник». Проснулся он от собственного чиха, ощутил, что все тело затекло, спина болит, а нос… щекочут пахнущие цветочным шампунем волосы. Драко осторожно отодвинул шаловливые прядки, ссадил спящую Грейнджер с колен и едва не взвыл, когда кровь устремилась в ноги. Постепенно возвращалась память о последних часах. Сначала Драко просто вывалил на грейнджеровскую голову свои мысли об отце. Гермиона слушала и молча сочувствовала, не пытаясь перебивать его ненужными «я понимаю». Потом он, кажется, истерил, прося объяснить мотивацию последних действий Люциуса. Грейнджер поделилась размышлениями о том, что иногда ради близких людей мы идем на сомнительные с точки зрения морали поступки, и рассказала, что Уизли-старшая хотела стереть Уизлетте воспоминания о беременности и родах. Она предположила, что что-то похожее делает и Люциус – пытается снять с близких ответственность за свои поступки, потом оговорилась, что и сама… запнулась и замолчала. В этот момент Драко вспомнил о своей задумке про работу для Флитвика и представил ее Грейнджер как эксперту. Реакция была удовлетворительной: его назвали гением и крепко поцеловали. Он не был бы собой, если бы не воспользовался ее настроением. Целовались они долго и вкусно, видимо, пока не задремали. И Драко не знал, стоит ли считать казусом то, что задремал во время такого взаимодействия с… любимой девушкой. В голове было пусто и тихо, будоражить эту тишину размышлениями не хотелось. На столе стоял нетронутый ужин. Очевидно, кто-то из эльфов принес его, но не рискнул будить спящих. Драко прислушался к себе и понял, что не голоден. Он осторожно подхватил Грейнджер на руки и понес в спальню. Даже хорошо, что она спит так крепко. Это возможность доказать ей, что в барьере нет необходимости, что он вполне способен просто лежать с ней рядом. А то, что барьер не помеха для кое-чего другого, он наглядно продемонстрировал утром.