Знаете, в положении умирающего есть свои преимущества. Когда нечего терять — не боишься риска.
Рэй Брэдбери
***
— Лань Сичэнь… Сичень… Брат… За эту жизнь я бессчетное число раз лгал, бессчетное число раз убивал. Как ты и сказал: чего я не совершил из всех злодеяний этого мира?! Собственный голос звучит мерзко, до зубного скрежета зубов. Цзинь Гуан Яо делает над собой усилие и продолжает дышать ровно. Кровь в жилах будто застывает, дыхание все громче и более рваное. Нет. Еще не время. — Но я даже никогда не думал причинить вред тебе! — хрипло говорит Мэн Яо, с трудом двигая окровавленными губами. Он пытливо всматривается в лицо Лань Сиченя. В свете тусклых факелов, напряжённая до невозможности фигура брата, с бледным лицом выглядит словно нарисованная чернилами. Острыми, словно лезвие меча мазками, как в тех рисунках, которые тёмными вечерами рисовал для него Лань Сичень.***
Бледно-жёлтый свет мерцающей масляной лампы тускло озаряет небольшую гостиничную подсобку. Лань Сичень сидит перед чистым листом с кистью в руке, намереваясь сделать первый мазок. Живая картина перед глазами, образ, который мужчина собирается создать, вселяют чувство волнения. Сделав глубокий вдох, он с неким трепетом все же начинает рисунок. Черные, словно уголь, волосы лежат шёлковым покрывалом на спине мужчины: красивой и ровной, с отточенной годами идеальной осанкой, а обычно гордо поднятая голова сейчас чуть склоняется к листу бумаги, выдавая задумчивость. Все внимание, все мысли и чувства Сиченя сосредоточены на небольшом пространстве листа. Заклинатель не использует разбавленную краску для наброска, а сразу наносит быстрые мазки на бумагу. — Сичэнь-гэ, что рисуешь? — Мэн Яо обходит стол и кладет руки на плечо названного брата, касаясь тяжёлых длинных прядей цвета вороньего крыла. Такое короткое, невинное прикосновение, но от него по телу мужчины проходит тёплая волна и оседает в кончиках пальцев, заставив их дрогнуть. — Тебя. Изящная рука делает последние штрихи и откладывает кисть в сторону. Сичэнь придирчиво осматривает свою работу. — Очень неудачный набросок, — печально констатирует он, смотря на еще не высохший рисунок. — Не передает и малой части твоей красоты и обаяния. Из меня плохой художник, прости. — А по-моему очень красиво. Брат могу ли я его забрать? — Конечно, А-Яо. Слегка дрожащие пальцы касаются налобной ленты, и мужчина наклоняет голову вниз, пряча стремительно проявляющийся румянец на щеках и ушах. Но Мэн Яо этого не узнаёт, погруженный в свои мысли, восторженно прижимая уже высохший портрет к своим одеяниям.***
Тёплые воспоминания их совместно проведённых дней, жёстко контрастируют с холодом металла в грудной клетке. Но не смотря на это Мэн Яо улыбается. Искренне, от всей души. «Я глупец» Понимает, но не принимает данный факт Мэн Яо. А потом зажмуривается, чувствуя, как слезы текут по его лицу. Потому что все кончено. Все разрушено. И ничего не исправить. Добиваясь признания отца, он шёл по головам, лицемерно оправдывая свои зверства вынужденной мерой. И не замечая как все дальше и дальше, он отдалялся от дорогого ему человека. Которому он раз из раз лгал. «Я действительно чудовище» Между бровей Лань Сиченя глубокая морщина, под глазами круги, кожа, обычно сияющая совершенством, неприятно, нездорово бледна. Крепкая, но изящная рука, до побеления костяшек сжимает рукоятку подрагивающего меча. Цзинь Гуан Яо выдавливает из себя грустную улыбку. Своими действиями. он не только погубил себя, но и Сиченя. Что же он наделал. «Чудовище, заслуживающее смерти» Липкий, остро пахнущий чём-то неизвестным, противный страх, делает ноги ватными и полностью парализует возможность что-либо предпринять. Мен Яо делает шаг вперёд. В груди, куда вошло лезвие Шуоюэ, словно проворачивается раскаленный железный прут. Но мужчина лишь тихо вздыхает, на большее не хватает сил. «Мне больше нечего терять» Ослабевшие ноги подкашиваются, сплетаясь между собой. Но он успевает схватиться единственной уцелевшей рукой за предплечье брата. Из его груди и отрезанной руки капает кровь, рисуя вдоль запястья Сиченя красные линии, с каждой каплей унося остатки жизни. На лице Лань Хуаня застывает гримаса ужаса, глаза черны от расширившихся зрачков, словно пришитые пуговицы у мягкой игрушки. — Нет… — дрожащим голосом прохрипел Сичень, падая на колени и притягивая тело к себе. — Нет же… Мэн Яо поднимает на него полумёртвый взгляд. Ему оставалось совсем немного, и Лань Хуань не верит что это действительно происходит. Он смотрит на Цзинь Гуан Яо в упор, нервно цепляясь в ткань рукава. Это не может быть правдой. Нет же? — Пр.ости м.еня.прости Мэн Яо шепчет извинения, но вместо слов из него выходит лишь мучительный кашель. Рот наполняется кровью, ее ни выплюнуть, ни сглотнуть, и кашель, как назло, не проходит, и Цзинь Гуанъяо захлёбывается, тщетно пытаясь дышать. — А-Яо. Слёзы покатились по бледным щекам с удвоенной силой. Лань Сиченя беззвучно закричал, прижимаясь к окровавленной груди. Просто не отпускает, сжимая, как свое единственное спасение, тянет на себя. Одной рукой закрывает его рану на груди, а другой направляет ему энергию, И лишь спустя мгновение, он понимает. Цзэу-цзюнь выдыхает из легких абсолютно все. Мэн Яо мертв.