«Когда я с тобой Не существует никого другого У меня ещё никогда не было такого чувства» The Astronaut
•••
17 января
В машине тихо. Только, перебивая монотонным дыханием, негромко шумит печка, а её тепло обогревает весь салон. В лобовое стекло беспрерывно врезаются узорчатые снежинки, тут же растворяясь на поверхности. Скопившиеся сугробы периодически сгребают дворники, а поднявшаяся метель заносит окно белым саваном по новой. И можно было бы вечно созерцать красоту великой непогоды, но сотовый в руках продолжает гудеть, в который раз завершая свой монолог до раздражения заезженными словами оператора. Мужчина вздыхает, поднимает взгляд выше приборной панели и замечает у раздвижных дверей супермаркета брюнетку, что выныривает сквозь толпу людей и, нахохлившись, прячет милый носик в ворот куртки. Прежде чем добежать до машины, она накидывает меховой капюшон и, убедившись в отсутствии транспорта, переходит дорогу между парковкой и зданием. Мужчина же вновь жмёт на номер в списке звонков. — Слушай, это кошмар, там километровые очереди, — распахивая дверь пассажирского сидения, без промедления извещает Джиён. Она забирается внутрь, стучит ботинками друг о друга, очищая от снега, и, полностью усевшись в кресле, захлопывает дверцу. — Ты сама предложила заехать с утра, — монотонно произносит, журя свою спутницу в очевидном. — Я говорил, что перед работой… — Да-да, слышала. Ты опять бубнишь, как старый дед, — без грамма стыда парирует она, вытаскивая из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку. Мужчина усмехается чужим словам, продолжая следить за звонком на телефоне. «Всё ещё не взял трубку, вот же мелкий паршивец», — думает про себя, постукивая пальцами по рулю. — Чонги, перестань названивать. Захочет, позвонит сам, не маленький, — снимая прозрачную упаковку, говорит девушка. — Зная его, он не позвонит. Проигнорит, — без единого оттенка в голосе, даже скорее отречённо произносит он, метая взгляд в сторону на миниатюрные пальчики с длинным чёрным маникюром, что зажимают сигарету и зажигалку. — Но, ладно, ты права, позвоню позже, — завершая звонок, тяжело вздыхает мужчина, убирая сотовый во внутренний карман пальто.•••
Тишину разрезает громкий надоедливый резкий шум. Голова же начинает гудеть, и, приняв попытку отмахнуться от звука, Юнги быстро сдаётся и прячется под подушку, хрипло мыча в ткань мятой простыни. Но от этого становится только хуже. Из-за нехватки воздуха и смеси запаха перегара, противной туалетной воды и порошка для стирки его начинает подташнивать, и всё с большей вероятностью виднеется перспектива испортить ковёр спальной комнаты. Подушка откидывается в сторону, сваливаясь с кровати на пол. Юнги глубоко вздыхает и поворачивает голову на бок, хмурясь от раздражения. Но тут, будто бы по щелчку, сотовый, что визжал где-то под покрывалом, замолкает, напоследок предсмертно вибрируя. Воцаряется тишина, хотя сложно оценить её по достоинству — в черепной коробке всё ещё раздаются отголоски противной мелодии, по ощущениям тянущейся будто бы из самого сна. Да и голова не перестаёт гудеть, отзываясь пульсирующей болью в висках. Юнги жмурится, потирая лицо рукой, стараясь снять тот груз, что с силой приковывает его к постели тяжёлыми цепями. Хотя больше хотелось стереть себя с этой страницы убогой жизни, вырвать и скомкать листок, а затем выкинуть к чёртовой матери. Такое ощущение, что всё время отключки его дубасили битами или же проехались грузовым поездом — все мышцы ноют, а ноги без сил настолько, что сложно ими пошевелить. Так ещё этот отвратительный вкус во рту и сухость, от которой не только ощущается вселенская жажда, но и нарастает желание выпить чего-нибудь покрепче. Например, яду. — Да твою ж мать, — хрипло скулит Мин, переворачиваясь на спину и матеря про себя даже эти минимальные движения и слова. Горло саднит, и сглатывать слюну выходит довольно неприятно, а спина и шея ломят из-за неудобной позы во сне. В одно мгновение мозг загружается, и Юнги чётко осознаёт, с кем и как, а главное чем он довёл себя до полумёртвого состояния. Смазанные картинки прошедшей попойки мелькают одна за другой, сменяясь уже въевшимся вкусом алкоголя, смешанным с табаком и отвратительным сочетанием текилы и лимона с солью. Тут же тянет блевать, потому что спектр всех ароматов горько оседает на языке, так ярко, будто бы наяву. Приходится глубоко вдохнуть и выдохнуть, унимая рвотные позывы и стараясь упрятать мысли о спиртном в самый дальний угол сознания. Усталость разливается по телу, выспаться не выходит, да и кто бы мог надеяться на такое счастье. Юнги будто бы загрузили сразу же после выключения, не позволяя организму отдохнуть от тяжёлых нагрузок. А то количество спиртного, смешанного с сигаретами, что было продегустировано прошлым вечером, действительно можно назвать — тяжёлые нагрузки. В этот раз они с Хосоком побили все рекорды по влитому в себя. Только минувший праздник закончился, и придётся пожинать плоды их веселья, а точнее — пару дней отходить, то и дело глотая таблетки. А может вдобавок к этому ещё ощущать вину перед определёнными людьми. Только бы понять перед кем. Если воспоминания самой пьянки не заблокированы разумом, то дорога домой вспоминается с большим трудом. Как только таксист мог разрешить сесть в машину человеку, что прямо на его глазах заталкивал полуживого друга обратно в подъезд с подозрительно знакомым и огромным дорожным знаком, остаётся загадкой. Да и почему не послал, когда Юнги, не унимаясь на заднем сидении, без остановки тараторил о Пикачу, что брелком висел на зеркале в салоне? Удивительно. Юнги может вспомнить, что назвал таксиста другом, братом и товарищем, а потом элегантно, чуть ли не уползая на четвереньках, покинул салон. От этой картины в своей голове Мин рефлекторно морщится, сгорая от чувства вины и унижения перед посторонним человеком, а после хрипло шикает, про себя матеря чёртову головную боль, что отбойным молотком добивает до самого предела. Мин проводит руками по лицу, потирая глаза и стараясь, наконец, очухаться. С его губ срывается тяжёлый стон, когда память подкидывает новые серии неудержимых приключений. После такси Юнги помнит… Чимина. — Чёрт, — только этого ему не хватало. Откуда этот мелкий рыжий взялся в позднее время перед самым входом? Везение, не иначе. Только адски проклятое. Чимин… Юнги, помнит подъезд и чёртов замок… даже ключ помнит и свои бессвязные слова… А вот что было дальше? Непонятно. Вот оно — то самое чувство, когда важная деталь ускользает у тебя из-под носа, и ты не можешь никак ухватиться за неё и обрести понимание. — Да блять, — мозг отказывается работать и будто раскалывается на две части, доставляя новую порцию боли. Вспомнить продолжение весёлой ночки не удаётся, остаётся только глотать отрывки сохранившегося и материть себя по полной. А после всё-таки последить за поведением младшего и определить, насколько Юнги мог провиниться перед ним. Усаживаясь на краю кровати, Мин зарывается в волосы руками, сдавливая их до бледности костяшек на пальцах. Это помогает притупить головную боль лишь на мгновение. — Нужно же было так напиться, — хрипит он себе под нос. Отпуская тёмные пряди, Юнги подныривает рукой под одеяло, бездумно шаря ладонью по постели в поисках телефона. Хотелось узнать, кто потревожил его и разбудил таким неприятным в это утро — и утро ли — способом. Смартфон валяется практически в ногах, выключенный и разряженный, как и его хозяин. Юнги поднимается с кровати, ловит рой тёмных мушек перед глазами. Он потирает лицо ладонью, стараясь хоть как-то убрать пелену и, шаркая голыми ступнями, направляется к рабочему столу. На себе он видит только джинсы, съехавшие с одного бока. Другие вещи валяются на полу, тогда как один носок закинут аж на рабочее кресло. Юнги хмурится, пытаясь вспомнить момент раздевания, но, увы, в голове пустота по этому запросу. Перекати-поле. Среди бардака находит зарядку и оставляет сотовый на краю, не дожидаясь его включения, а сам, хватая полотенце и сменную одежду, направляется в ванную. Уже после обнимания с бачком унитаза и бодрящим душем, Юнги протирает запотевшее зеркало и смотрит на своё отражение. То, что он видит, не приносит ни малейшего удовольствия. Только жалость. Уставшее лицо и тёмные круги под глазами. Да и небольшая щетина, от которой он собирается тут же избавиться, хватая с бортика пену для бритья и бритву. В квартире, как ни странно, тихо, поэтому щелчок закрываемого замка кажется оглушающе громким. Юнги накидывает на голову полотенце и немного взлохмачивает ими волосы, потихоньку ступая по ламинату босыми ногами. Его состояние оставляет желать лучшего. Голова всё ещё раскалывается, а затёкшие мышцы ноют, доставляя дискомфорт. Уже при входе на кухню свет с улицы бьёт, словно сто тысяч ламп, и Юнги прячется за тёмную ткань полотенца, прикрывая им глаза. Отвернувшись от окна и остановившись возле чайника, он щёлкает кнопкой и засматривается на маленькую, горящую красным надпись, тягуче думая о своём. Из забвения его выводит скатывающаяся по спине капля, от которой по коже бегут мурашки. Но вздрагивает он совсем от другого. — Кофе на голодный желудок и жуткое похмелье? — совершенно внезапно, входя на кухню, интересуется Сокджин. — И? — не смотря на собеседника, вопросительно отвечает Мин, стаскивая полотенце с головы на плечи. Старший же проходит мимо, на ходу застёгивая последние пуговицы рубашки. Останавливается возле графина с водой и достаёт с полки стакан, бесстрастно говоря: — А я собирался тебя травить, но ты и сам неплохо справляешься, — и, сделав пару спокойных глотков, уходит с кухни. Юнги фыркает себе под нос, никак не комментируя чужие слова. Начинает искать чистую кружку и свою баночку с кофе, которую постоянно убирают в разные шкафчики, словно издеваясь. Пыхтя и негодуя, он рыщет по всем местам, там, где могли спрятать такой нужный в это утро продукт. На всякий случай заглядывает в холодильник, надеясь, что Намджун невольно убрал баночку на полку с соусами, а не в мусорное ведро. Но тщетно. Юнги возвращается к налитому в кружке кипятку, раздумывая о варианте с чаем, но его размышления сбивает Сокджин, возвращаясь в помещение. Он кидает пластинку с таблетками на стол, проходя мимо нахмурившегося Мина. — Что это? — сомневаясь, спрашивает и параллельно задевает взглядом надпись «Аспирин». — Таблетки, слепой, что ли? — включая конфорку, наиграно вопрошает старший. — Знаешь, как-то это… не в твоём духе. С чего бы эта забота? — с заметным затруднением подбирает слова Юнги, стараясь не сказать лишнего. Их с Джином отношения далеки от дружеских, но по неизвестной причине Мин не хочет сейчас портить то равновесие, которое появилось в это утро. Ведь если старший по своей воле принёс таблетки, значит не такой уж он и козёл, каким старается быть временами. — Ты выглядишь, как поцарапанный мокрый уличный котяра, а я… «Хотя нет. Козёл. Просто скрывается», — думает Юнги, запивая таблетку тёплой водой. — Занимаешься альтруизмом? — перебивает он чужой монолог. — Нет, это была просьба Чимина. Пришлось себя пересилить и не подсыпать тебе яду. Хотя… кто знает. — Вот оно что… А я уж подумал… — Что я стану помогать тебе просто потому что? — хмыкает. — Увольте, я в своем уме, пока что, — притворно фыркает и помешивает ложкой в кастрюле. — Пока что, — бормочет себе под нос Юнги и решает закончить на этом диалог. Он даже чувствует некое разочарование, но оно не успевает расцвести в груди, заменяясь другими чувствами. Например, стыдом, виной и страхом. И всё из-за Чимина. «Надеюсь, ничего лишнего не сболтнул», — думает Мин, усаживаясь на одном из стульев у кухонного стола. Пластинку с лекарством он кидает на середину, а стакан оставляет возле себя. В сторону окна совершенно не хочется смотреть. От яркого света в висках начинает пульсировать с большей силой. — А где мой кофе? — вспоминает он, когда старший решает немного прибраться, складывая чистую кастрюльку на верхнюю полку пенала. — Та пустая баночка, которая лежит поверх всего мусора под мойкой? — открывая верхний шкафчик кухонного гарнитура, обходительным тоном интересуется Джин. — Блять, — устало выдыхает Юнги и несильно начинает потирать виски, стараясь унять боль. — Значит, она, — с громким хлопком закрывает дверцу. На это остаётся лишь цыкнуть и накинуть на голову полотенце, снова скрываясь от света, проникающего в кухню из-за окна. По неизвестной причине Юнги не хочет уходить. Просто по-человечески нет желания оставаться одному в комнате, поэтому он тянет время и даже надеется на небольшое продолжение их непривычной спокойной перепалки. Каким бы ненормальным это желание ни является. Ему хочется компании, даже такой недружелюбной и язвительной. За последнее время, пока Юнги живет в Сеуле, у него появилась привычка общения и компании с кем-либо. И это становится больше необходимым, чем как раньше — ненужным и лишним. Чувство одиночества, которое его преследовало и настигло в Тэгу ещё месяц назад, всё ещё живёт в самом сердце. Оно как будто с ним уже всегда. Догоняло его и всё детство, когда брат получал от отца хотя бы малые крохи внимания, а вот для Юнги не оставалось ничего. Только безмерное унижение и яд в свой адрес. Да, были попытки смягчить отношение отца, стараться получить внимание, но всё это до определённого возраста. Юнги долго искал в себе причины недовольства родителя, но с годами приходит понимание и осознание того, что старшие — такие же люди, родители такие же живые существа. Они могут ошибаться, могут быть неправы, и проблема вовсе не в ребёнке, а в загнанном в рамки человеке, что боится признать свою вину и взять ответственность за действия. Юнги начинает кусать губы, вспоминая последний разговор по телефону с братом. Это воспоминание уязвляет и ощутимо начинает напрягать, поэтому Мин зажмуривается сильнее, выкидывая ненужные мысли из головы. Но тут рядом с оглушающим стуком оставляют тарелку супа с уже утонувшей в нём ложкой. И, удивлённый такому исходу событий, Юнги не находит ничего проще, как спросить: — Это что? — Суп. А тебе всё-таки стоит обратиться к окулисту, — язвит старший. Слишком плоские шутки, но тем не менее Юнги тихо фыркает. — Отравленный? — спрашивает он, с притворной брезгливостью помешивая ложкой бульон, скрывая за маской отвращения своё собственное смятение. — Готовил не я, но очень надеюсь что да, — отходя обратно к плите, парирует Джин, снимая со своего тела кухонный фартук. — В каком смысле? — недоумевает Мин, следя за чужой спиной. — Чимин, — спокойно напоминает тот, оставляя потерянного Юнги одного на кухне. — Чимин, — повторяет, глядя в тарелку с подогретой жижей, от которой легонько поднимается пар. Он похож на тот самый суп, который готовят от приступов острого похмелья. Жирный и не самый вкусный, но действенный. — Будь благодарен, он встал пораньше и сделал это для тебя. Каким бы суп отвратительным ни был, будь благодарен, — доносится голос Сокджина. Юнги поднимает взгляд и замечает старшего в дверях кухни. Тот успевает накинуть на себя пальто, но не застегнуть его. Джин уже хочет вновь развернуться и уйти, как Юнги хрипло спрашивает, и тем самым останавливает собеседника: — А он отвратительный? — хмуря брови, кивает он на обсуждаемое блюдо. — Искренне надеюсь, — бросает Сокджин и всё-таки покидает его, уходя в сторону прихожей. — Ты очень добрый, знаешь? — повышая голос, уведомляет Мин и чувствует от этого новый салют боли в своей голове. — Мне все это говорят. Не удивил, — прилетает в ответ, а следом бренчат ключи, и входная дверь захлопывается за уходящим. Юнги перестаёт буравить взглядом пустое пространство дверного проёма. Стаскивает полотенце обратно на плечи и усаживается поудобнее, чтобы попробовать бульон, приготовленный младшим. «Он встал пораньше», — звучат в голове слова Сокджина, заставляя почувствовать скрежет и тягучую панику внутри. «Значит, младший не почудился и действительно был возле подъезда, доведя меня до квартиры», — думает про себя Юнги, помешивая ложкой в тарелке. — Чимин, значит… — выдыхает он.•••
В течение дня в квартире заметно теплеет. Поэтому лежащий на кровати Юнги прищурено окидывает взглядом выключенный обогреватель, что стоит возле стены на проходе. Почему-то прибор хочется убрать подальше. И, недолго выжидая, Мин поднимается с постели, сворачивает шнур и прячет всё в шкаф. Пара часов дополнительного сна способствует уменьшению головной боли. Юнги решается наконец выползти из комнаты и сходить покурить, а заодно позвонить Хосоку и узнать, как поживает собутыльник. В квартире темно и тихо, а на балконе в разы холоднее, но всё же терпимо. Тем более если перед входом туда накинуть тёплый свитшот, тогда можно и не почувствовать низких температур. Юнги топчется на месте в чужих тапочках, которые были взяты на временное пользование у Намджуна. Достаёт пачку сигарет и зажигалку, оставляя их на краешке подоконника. Вечерний Сеул — это прекрасная картина. В нём есть всё: и яркие огни, и толпы людей, спешащих по своим делам, модные бутики и дорогие рестораны. Пейзажи за окном могут гипнотизировать многих, а то, что видно с последних этажей многоэтажки, можно назвать поистине завораживающим. Стоит только приоткрыть окно и впустить на тихий балкон немного мороза и шума города, как одиночество уже становится не таким тяжёлым и горьким. Эта компания расслабляет. Все здания непривычно укрыты снегом. Для всегда тёплых корейских зим новая стала холодной ледяной сказкой, с непривычно высокими и бесчисленными сугробами. Снежинки невольно залетают в приоткрытую щель, теряются в темноте угла, а некоторые оседают на тёмных волосах или тают, касаясь кожи. Юнги облокачивается о стену, достаёт из потрёпанной пачки самую целую сигарету и зажимает её между губ. Несколько раз щёлкает зажигалкой, стараясь ладонью спрятать пламя от ветра. Он делает затяжку и медленно выпускает сизые кольца, которые растворяются среди ночного неба и мелких колючих снежинок, оставляя после себя лишь едкий никотиновый запах. Шум города доносится до слуха, но нисколько не приносит дискомфорта. Даже напротив, избегая тишины, эти ноты кажутся спасительным якорем. Но жаль, что они не позволяют заглушить свои мысли. Оставленная пачка сигарет лежит на краешке подоконника. Юнги старается вспомнить, в какой момент их с Хосоком пьянка переросла в вандализм и порчу собственного имущества. Неужели они дрались за право обладания никотиновой отравой? Пришло время это узнать. Телефон, зажатый в руке, загорается, Юнги вводит пин-код и снимает блокировку. Открывает журнал звонков, замечая несколько пропущенных с одного и того же номера. Он игнорирует это и нажимает на контакт под совершенно другим именем. «Хоуп». Раздаётся пара долгих гудков, после которых через динамик передаются странные шипящие звуки и будто бы завершающий этот момент удар, а затем хриплое: — Блять. Юнги ждёт, пока шуршание прекратится, а собеседник с другой стороны наконец сможет ответить на звонок. — Алло, слушаю, — сонно и тихо говорит Хосок. Его хриплый, раздражённый голос едва ли можно узнать в череде неразборчивых звуков. — Ты всё ещё спишь? — удивляется Мин, облокачиваясь о раму открытого окна. — Айщ, это ты, Юн? — немного с сомнением спрашивает тот. — Да. — Это хорошо, что ты звонишь, — приглушённым голосом говорит друг, будто убирая телефон подальше от головы. Хосока становится очень плохо слышно, но в конце он восклицает хрипло, и его привычный голос пробирается наружу. — Я уже хотел… а что это? — Чего там? — интересуется Юнги. Он выпускает едкий дым в воздух и ждёт ответа, потихоньку начиная замерзать на морозном воздухе. — Дорожный знак, — медленно произносит Чон, будто не веря своим глазам. Юнги даже вспоминать не нужно, он точно знает, что они оба стащили дорожный знак с ближайшей парковки. Это было что-то вроде их детской мечты — иметь у себя запретную вещицу. — Это твоя идея, — уведомляет Юнги, скидывая все подозрения с себя. — Моя? — изумляется младший. — Ну, не моя же? — Ужас, не помню ничего, — практически скулит Хоуп, и Юнги его искренне понимает. Он тоже не может вспомнить последние моменты своего путешествия в квартиру. — Как голова? — решает задать вопрос, хотя и без ответа знает — хреново. — Трещит, ещё желудок болит, так что я отключаюсь, — совсем уж тихо уведомляет Хосок перед тем, как несколько быстрых гудков раздаются в динамике. Юнги даже не пытается представить, к чему такая спешка, ему своего отвратительно утра хватило по горло. Поспешно докуривая сигарету, он тушит её о карниз и выкидывает окурок в окно, закрывая его до щелчка. Заходит обратно в помещение, поправляя за собой шторку. В квартире всё так же темно и тихо. Гостиная утопает в тенях и редких полосках света, падающих на пол из больших окон. Безмолвие будто оглушающее, так и хочется включить телевизор, чтобы перебить свои мысли. Развалившись на диване, Мин снимает блокировку с телефона, просматривая пропущенные звонки. Прошла куча времени с момента, когда звонили в последний раз. Юнги думает, стоит ли перезванивать или всё оставить как есть. В прошлый раз разговор не задался, стоит ли пытаться вновь? Возможно… Воспоминания о Тэгу врываются сами собой. Этот город противоположность красивому и яркому Сеулу. Он будто его тень, мерзкая и ядовитая. Высокий уровень коррупции, много мусора, алкоголя. Много грязи. Юнги знает, как выживать на бедных улицах Тэгу, он знает, как трудно найти заработок и удержать его в кармане от тех, кто ищет простой наживы. А лучше бы не знал. Юнги не любит Тэгу. Этот город душный, убитый, изуродованный. В нём он травил себя, истязал морально, считая ничтожеством. Он думал, что город его погубит, в нём было сложно дышать. И вот когда Мин только его покинул, тот старается его догнать? Только палец собирается тронуть контакт и совершить звонок, как другой раздаётся в квартире, останавливая Юнги от решения. Он вздыхает и быстро блокирует телефон, засовывая его в карман спортивных штанов. — Кого это там притащило? — бормочет себе под нос, поднимаясь с дивана. Посмотрев в глазок, Мин тут же щёлкает замком двери, открывает её на полную и отходит в сторону. Скептически осматривает трёх потрёпанных и взмокших парней, пока те, словно утята, заталкиваются в пространство прихожей. Кажется, Юнги успевает заметить у Тэхёна в капюшоне целый сугроб, а его варежки и помпон на шапке облеплены комочками снега. — Хён, как я рад, что ты дома, Чимин потерял ключи! — раздаётся первое от этого улыбающегося квадратной улыбкой чудилы. А затем крик сменяется тихим и возмущенным «ой», потому что Чимин, оказывается, совершенно другого мнения. Возмущённый последними словами, он успевает несильно ударить брата локтем в бок, расстёгивая куртку. А тот в ответ строит комичную рожицу и возмущённо тянет: — Но это же правда! Пока двое парней, мешкая, медленно раздеваются, Чонгук бодренько разувается, вытряхивает из кармана часть снега и, приоткрыв входную дверь, скидывает на площадку. А уже затем, не здороваясь и не поднимая взгляда, улепетывает на кухню, двумя ладонями загребая в хвост взмокшие и растрёпанные волосы. — Там же не такой сильный снегопад, откуда столько? — решает поинтересоваться Юнги, рассматривая чужие куртки и небольшие лужицы под зимней обувью. — Хён, не обязательно нужен снегопад, чтобы оказаться в снегу, — красноречиво объясняет Тэхён и проходит вслед за Чонгуком, кидая шарф на комод. «Странная парочка», — думает Мин, смотря уходящему в спину. А затем разворачивается, медленно понимая, что они с Чимином остались наедине. И наверное это даже для него стало неожиданно пугающе. Вокруг, будто в мгновение, строятся стены, пропадает расслабленность и лёгкость. Вся простота и открытость общения, к которой они успели прийти ранее, сходят на нет. Младший, и без того постоянно краснеющий и стесняющийся, совершенно точно старается не смотреть в его сторону. Только аккуратно убирает чужую обувь на полки и развешивает куртки по крючкам. «Что-то случилось, вчера… почему он меня избегает?» — Юнги в момент жалеет, что поехал домой в пьяном состоянии, жалеет, что ничего не может вспомнить, и жалеет о том, что мог наговорить. Потому что видеть избегающего его Чимина — не самое приятное зрелище, если учесть, что в груди начали всплывать чувства не совсем для себя понятные и принятые… «Я поспешно делаю выводы…» — успокаивает себя Юнги, тихо выдыхая, стараясь не выдать своего волнения. У младшего волосы торчат в разные стороны, и безумно хочется их пригладить рукой или хотя бы убрать взмокшие после зимних забав рыжие прядки с лица. Но приходится прятать руки в карманах спортивных штанов, сжимая в кулаке телефон и зажигалку, и будто бы исподлобья следить за чужими действиями. «Почему Чимин?» — задаётся вопросом Мин, пока тот засовывает во все три пары ботинок электрические грелки. Почему именно Чимин отзывается в его душе новыми незнакомыми чувствами? Может это из-за длинных рукавов кофт, а в данный момент конкретно красной вязанной, с небольшими отверстиями для больших пальцев, что наполовину скрывали миниатюрные ладошки? Младший в таких вещах выглядит более тёплым, хрупким и уютным. А ещё эти мягкие щёки, что даже от неуловимого взгляда или же небольшой просьбы расцветают алым цветом. Почему же Чимин? Не Тэхён, который так громко говорит по телефону в соседней комнате. Не Хосок, что заражает своим смехом любого и может разговорить даже мёртвого. И не Намджун, чей айкью можно ставить в один ряд с великими людьми. Почему Чимин? Они наедине всего лишь минуту, но видно со стороны, как чужое внимание, даже столь непродолжительное, влияет на младшего. Тот бегает взглядом, словно зверёк, загнанный в клетку. Юнги кажется, что ему некомфортно до такой степени, что сердце в груди может остановиться от испуга, как у маленького зашуганного кролика. Это Юнги привык быть нелюдимым, привык быть один, без надобности объяснять свои взгляды и действия… но Чимин другой. Ему как будто нужна досказанность и ответы, которых у Мина, к сожалению, не найдётся. — Чимин, я это, — Юнги мнётся, рукой взлохмачивая свои волосы. Уже практически решившись, он хочет сказать «спасибо» за суп, приготовленный с утра, это бы помогло разбавить затянувшуюся тишину. Но только старший набирает воздуха в лёгкие и хочет вытянуть из себя звук, как из проёма кухни выглядывает Тэхён, твёрдо заявляя: — Я ставлю чайник, Чимин, быстро иди переоденься и принеси нам носки! — и тут же пропадает из виду. Юнги в миг стреляет взглядом на чужие стопы. — Наверное, он прав, — оглядывая мокрые носки и такие же светлые джинсы, говорит старший, — тебе лучше переодеться, а то заболеешь. Чимин на это кивает, мельком окинув его взглядом. Под его вниманием старший сам чувствует смятение, поэтому тут же переводит взор на пол прихожей, замечая там валяющуюся вещицу. Чимин сбегает, а Мин старается не меняться в лице, замечая его уход. Тот неловко покидает входное пространство, тогда как Юнги поднимает с пола чужую шапку, кидает её на комод и, уже взглянув на себя в зеркало, взлохмачивает ладонью пушистые после дневного душа волосы, вздыхает и вырубает свет. Он решает направиться в комнату, чтобы не мешать парням, или если отвечать по-честному, желает спрятаться и подумать насчёт поведения младшего. Но не тут-то было, на полпути его окликают, заставляя остановиться: — Эй, хён, а ты куда? Не хочешь присоединиться? Мы принесли мандарины! — зовёт Тэхён, выныривая из-за дверного косяка. Его щёки красные из-за мороза на улице, а волосы торчат в разные стороны завитками, сам парень шмыгает носом и переминается с носка на пятку. Выглядит он забавно и как-то по-юному, из-за чего слова косвенного согласия слетают с языка совершенно непринуждённо. — А кофе есть? — уточняет Мин, мельком кидая взгляд за спину Тэхена, где туда-сюда слоняется самый младший. — Конечно! Чонгук пьёт только его! — чересчур активно восклицает кудрявый парнишка, пока где-то в недрах кухни раздаётся возмутительное от того самого Чонгука: — Он мой! — Не обеднеешь! — и безапелляционное от Тэхёна в ответ.•••
За окном незаметно темнеет, только поднявшаяся метель играет в свои игры с колючими снежинками, то и дело стучится в стекло, будто желая присоединиться. С приходом младших в квартире становится шумно и оживлённо. В гостиной зажигаются все светильники, телевизор тараторит на половине громкости, пока на фоне обсуждаются разные темы. Юнги не всегда вникает в суть диалогов, но старается включаться и отвечать на заданные вопросы. Потихоньку чистит свою долю от мандариновой горки, методично съедает по одной дольке и наблюдает за их небольшой, совершено неожиданной компанией. Чонгук постоянно трётся рядом с Тэхёном, воркует с ним или же старается быть центром внимания неугомонного тонсэна. Параллельно пререкается с Чимином по поводу и без, из-за чего тот пыхтит, временами наиграно злится и мстит, то щипая бока или вовсе взлохмачивая чужую шевелюру ладонями. Довольно непривычно видеть подобные проявления обиженного, ребяческого поведения. Юнги сидит в этой компании, слушает их со стороны и наблюдает за чужими действиями, ощущая себя многодетным отцом-одиночкой. Довольно странное чувство, непривычное. Он может уйти в свою комнату, оставить младших в гостиной, но, честно говоря, не хочется. Да и большой подкуп в виде пакетика мандаринов приятно греет душу. А бонусом к любимому лакомству идёт Чимин, немного нервный, но оттого слегка нелепый и неповоротливый. За ним интересно наблюдать. То у него в руках неудачно раскроется пакет со снеками, да так, что вся пачка высыплется на пол кухни, заставляя Чонгука возмущённо воскликнуть. В следующий же момент Чимин чуть не пропахивает носом ковёр гостиной, переступая через растянутые ноги Тэхёна. А не проходит и пары минут — случайно проливает на чистую майку половину стакана с водой, когда брат задаёт не самый подходящий в этот момент вопрос. Да, возможно, Юнги может винить себя в этих неудачах младшего, ведь это он смущает и напрягает своим присутствием, но принципиально не хочется. Есть желание наблюдать за милым парнем, что из раза в раз алеет от смущения от ушек до пят и прячет свой взгляд в сторону, не желая или же боясь сталкиваться с чужими изучающими глазами. Чем больше времени Юнги сидит вместе с парнями, тем яснее приходит осознание того, что рыжик точно не обижен. Смущён — да. Скован, растерян, взволнован — всё из этого списка. Но, с вероятностью в сто процентов из ста, не обижен. Задеть Мин его точно не мог, даже в столь неконтролируемом состоянии, как прошедшим вечером. Да и утренний суп тому подтверждение. Стал бы Чимин готовить для него? Точно нет. Закрылся бы, но совершенно по-другому. И Юнги делает вывод, что мог сказать примерно в духе: «выходи за меня, ты слишком милый»? Вполне ожидаемо, судя по его умилению на этого неуклюжего ребёнка. Да и правда же. «Чем же я его так сильно смутил? Я с ним заигрывал? И его смятение именно из-за этого?» — думает Юнги, закидывая очередную дольку в рот. Если Чимин упёрто избегает старшего, Чонгук с непривычки осторожничает, то общаться приходится с одним-единственным человеком из этой неугомонной шайки. Тэхён чем-то напоминает Хосока. Такой же открытый, простой и весёлый. Тот постоянно задаёт вопросы и уже только этим занимает всё пространство в просторной гостиной. Но почему-то его вопросы всё чаще касаются Чимина, или же Юнги сам обращает на это внимание, пробуя на себе феномен Баадера-Майнхоф. А может просто его крыша вот-вот тронется от чересчур неусидчивого мальца. По ходу разговора Юнги узнаёт от Тэхена много разных историй про Намджуна и Хосока. К удивлению старшего, они сходятся по вкусу на сериалы, обсуждая последнюю из новинок японского кинематографа, сравнивая его с нашумевшим аналогом корейской индустрии. Но всё заканчивается тем, что, оставшись наедине, Тэ спрашивает про продюсирование музыки для рыжика, тем самым вгоняя в смятение и лёгкое волнение. — Хён, ты должен знать, для него действительно это очень важно! — шепчет Ким, когда герой разговора скрывается на кухне, отбиваясь от Чонгука, что с таким невыносимым упорством просит сварить глинтвейн, ведь это так по Новогоднему. Тэхён придвигается ближе, пользуясь моментом, объясняет ситуацию. — Это его шанс найти компанию для работы. Поэтому Чим так волновался и долго подбирал музыку. Он перфекционист в своём деле… это правда важно, — бормочет он напоследок, глядя прямо в глаза, будто стараясь достучаться до собеседника с помощью взгляда и мыслей. — Я не знал, что это настолько важно, — хмурясь, отвечает Юнги, мысленно ставя галочку. — Очень важно, — произносит тонсэн перед тем, как Чонгук вбегает в гостиную, приземляясь рядом, наваливаясь на Тэхёна и не переставая тараторить о своём. Мин думает отложить на потом размышления об этом моменте, а пока он переводит своё внимание на самого младшего, стараясь включиться в беседу. Первое, что Юнги понимает насчёт Чонгука, — так это то, что тот совершенно точно не любит новые знакомства. С ним труднее всего выйти на диалог, хотя ещё тогда, в их первую встречу в кафе, они немного, да болтали. Но даже этот факт не позволяет начать общение с того же уровня. Приходится привыкать заново. Второе — он не хочет называть Чимина хёном. Кажется, принципиально. И делает это только в исключительных случаях, когда ситуация того требует: — Чимин! Принеси подушки с дивана! — восклицает Гук, проверяя шнуры в подключаемой приставке. Юнги сидит рядом, на том же самом ковре возле телевизора, листает ленту в телефоне и попутно поедает свою часть мандаринов, откладывая кожуру в небольшое ведёрко. Поэтому он не сразу понимает, за что одна из этих самых подушек прилетает точно в голову мелкому хулигану. Чонгук шикает и оборачивается, хмуря свои тёмные брови. Юнги поступает так же, смотрит в сторону Чимина, который упирает руки в бока и грозно взирает на своего тонсэна. Конечно, со стороны его грозный взор таковым не является, для Мина так совершено. Рыжик, сильно стараясь состроить злой и возмущённый взгляд, совершено упускает такие детали, как детское личико, умилительно надутые губки и бровки домиком. Именно это не позволяет быть серьёзным и пугающим одновременно. У него настолько не выходит, что Юнги приходится скрывать рвущуюся на волю улыбку и создавать задумчивое лицо, чтобы не смутить это ходячее рыжее чудо по новой. — За что?! — восклицает младший. Чимин же на это показывает пару жестов, мельком поглядывая на притихшего и пытающегося разобраться в ситуации Юнги. — Ла-адно, хён. Доволен? А теперь принеси, пожалуйста, эти подушки сюда, — прищуриваясь, тянет Чонгук и снова возвращается к настройке приставки. А когда рыжик занимается делом, пыхтя, недовольно перетаскивая множество подушек на ковёр, Гук ехидно улыбается, словно забавляясь чужим гневом. Юнги на всё это только приподнимает бровь, не сразу разобравшись в минутном конфликте. Но когда младший пропускает из своего лексикона уточнение «хён», а следом получает от рыжика тычок в бок, тогда до Юнги совершенно точно доходит суть их личной перепалки. Тэхён почему-то на это даже бровью не ведёт, продолжая каждый раз невозмутимо заниматься своими делами. Ремонт одного джойстика продолжается недолго. Чонгук собирает обратно детали, закручивает два болта и пытается пройти лёгкий уровень, тестируя на деле свою работу. Улыбнувшись во все тридцать два, младший с детским восторгом в глазах разворачивается к Юнги, заверяя: — Готово, можно играть. На секунду Мин даже восхищается этим немного закрытым, но рукастым парнем. Но лишь на секунду, до того, как тот бесцеремонно кричит: — Чимин, тащи сюда еду! — зовёт он рыжика, который большую часть времени, пока чинили джойстик, скрывался на кухне, доводя готовку глинтвейна и нескольких закусок до конца. Нет. Юнги честно нравится видеть немного возмущённого и строгого Чимина, но в этот раз подзатыльник за игнорирование уважения прилетает уже не от него. — Чимин-хён, — уведомляет Мин, берёт второй джойстик в руки и слышит тихое пыхтение: — Ты туда же?.. Это всё из-за вашего роста! Маленький рост — большие комплексы, — бухтит себе под нос младший. — А у тебя, мелкий, я смотрю запасная жизнь появилась? — фыркая от чужой наглости, старший закидывает очередную дольку в рот. Чонгук на это прищуривается, возмущённый чужим ответом. И, наверное, впервые за вечер Тэхён решает вступить в спор, откладывает телефон в сторону и подсаживается ближе к своему соулмейту, укладывая подбородок на его плече. — Чонгук-а, ты просто забываешь, что Чимин старше тебя. Знаешь же, как его раздражает, если ты игнорируешь возраст, — и целует в ушную раковину, тут же отстраняясь. От этого действия мурашки заметно пробирают всё тело Чонгука, он умилительно глядит на своего парня и тянется следом, укладывая голову на чужие колени. — Они просто завидуют моему росту, — бубнит он, словно обиженное дитя. — Айщ, ребёнок, — бормочет Юнги, замечая входящего в гостиную Чимина. Его розовые щёки горят как опаляемые жаром, волосы немного всклокочены, а лоб вспотел видимо от приготовления глинтвейна. Младший ловит взгляд, невольно покусывая губы, будто от волнения и бесконечной тревоги, а может своих личных мыслей, никак с Мином не связанных. Но проходит мгновение, и он обращается к брату, показывая несколько незнакомых жестов. — Хён, Чимин просит помочь ему. Я занят, успокаиваю Чонгука, так что это твоя задача, — тянет Тэ, показательно поглаживая своего соулмейта по голове и улыбаясь такой же хитрой улыбкой, как бы это делал наглый лис, своровавший самую жирную курицу в курятнике. Юнги хоть в тайне удивляется и восхищается чужой беспардонности, но и поспорить не может, а уж отказать Чимину нет и в мыслях. Поэтому откладывает джойстик на ковёр и уже хочет подняться с пола, но осекается и продолжает сидеть, невольно хмурясь на действия рыжика. Тот, округлив от негодования карие глаза, машет ладонями перед собой, будто пытаясь отказаться от помощи старшего. Это немного задевает. Самую малость. «Что же я сделал такого, что этот ребёнок избегает меня и не хочет со мной контактировать?» — думает Мин, прикусывая губу изнутри. «Я… я же не приставал? А я мог вообще? Это будет полный пиздец, если да,» — в мгновение накручивает себя. — Так помогать или нет? — тянет Тэхён, утыкаясь взглядом в брата. В ответ неуверенно кивают, мельком посматривая на Юнги. А тот замечает, как чужие щёки начинают краснеть от смущения. Можно не сомневаться, Чимину совершенно точно неловко, и эта самая неловкость вкупе со своими выводами передаётся и Мину воздушно-капельным. — Хён, помоги ему, мне кажется, он перегрелся на кухне, — обращаясь к Юнги, просит Тэ, за что получает лёгкий пинок в спину, выразительный злой взгляд и ужасно грозный тычок пальцем на того, кто по мнению самого Чимина должен быть помощником. — Эй! Почему я?! — тянет Тэ возмущённым голосом. Юнги вымученно вздыхает, откладывает со своих колен несколько мандаринов и поднимается с ковра, тихо бурча себе под нос: — Наглые дети, — посылает напоследок безумной парочке. Проходя к выходу, он обращается уже к Чимину, мягко касаясь кончиками пальцев талии, непринуждённо уводя его на кухню: — Пойдём, помогу, — бормочет тихо, стараясь спрятать своё замешательство, но вместе с этим суёт рыжику одну дольку мандарина в приоткрытый от негодования рот. За порогом гостиной Чимин будто бы выходит из забвения и как ошпаренный об чужую руку улепётывает прочь, создавая вид занятого и весьма задумчивого своей работой человека. Потеряв твердость под пальцами, Юнги обречённо вздыхает и сжимает ладонь в кулак, неосознанно стараясь уловить чужое тело и удержать его. Но оно уже ускользнуло на кухню, и его приходится догонять. «Трусишка», — думает он, отстранённым взглядом рассматривая рыжий затылок младшего. С каждым их новым взаимодействием становится в привычку ощущать трепет и волнение, поэтому Юнги уже не отмахивается, а старается насладиться этими мгновениями близости. Густой насыщенно-пряный, с присутствием запаха ягод, аромат глинтвейна окутывает с головой. Стоит только ступить на порог кухни, как становится нечем дышать. За время готовки Чимин совсем позабыл о проветривании помещения, из-за чего всё пространство обдаёт жаром, а свежий и свободный воздух исчезает вовсе, оставляя взамен удушающее пекло и адскую духоту. Высокая температура мешает свободно вздохнуть, Юнги рвётся приоткрыть окно на минимальную щель, стараясь спасти положение. — Тут парилка, Чимин! Ты чего не проветрил? — порывисто спрашивает старший, обращаясь к замершему у холодильника. Тот не отвечает, только потерянным взглядом обводит места своей деятельности — обеденный стол, столешницу — и дойдя до кастрюльки на плите, пятернёй загребает мешающую чёлку назад. Растерянный от чужих слов и будто бы внезапного озарения, он несмело пожимает плечами, косо поглядывая на Юнги. Последнему ничего не остаётся, кроме как рефлекторно цыкнуть, закатывая глаза, а после отойти от окна к работающей плите: — Бестолочь, — бормочет он, выключая одну горящую без надобности конфорку, — так замёрз, что решил устроить пожар? Младший хлопает глазками, никак не реагируя на слова. Его раскрасневшиеся щёки и взмокшая челка придаёт и так юному лицу более детский вид. Чимин кусает пухлые губы, словно маленький набедокуривший ребёнок, от этой картины сердце Юнги сжимается, а трепет словно пронизывает всё тело, заставляя кончики пальцев колоть от этого чувства. И именно тогда Мин одёргивает себя, понимая, что его излишняя внимательность и эмоциональность ни к чему хорошему не приведёт. — Ты это, — тянет он, замолкая на полуслове. В момент старается подобрать предложения, чтобы замять их затянувшиеся гляделки. Сердце в груди необъяснимо громко стучит, заглушая крики доносящиеся из гостиной. Юнги взъерошивает свои волосы и отводит взгляд обратно к оставленной кастрюльке на плите, устало выдыхая: — Так ладно… с чем помочь? — бормочет, смутившись, словно сам он и есть набедокуривший мальчуган. Юнги чувствует, как свои собственные щёки начинают гореть от смущения, но это легко находит объяснение: «Очень жарко, надо бы открыть окно шире». Не долго думая, Чимин решает сбежать от затянувшейся сцены. Находит взглядом свой сотовый, направляется к нему, нелепо огибая старшего, что в ожидании замирает на его пути. Младший быстро набирает текст и неловко суёт смартфон в чужие в руки. Юнги чувствует мягкие подушечки пальцев, что случайно задевают его ладонь. Но несмотря на это, старается сосредоточиться на набранных словах, считываемых с экрана сотового. «Юнги-хён, можешь попробовать и сказать, чего не хватает или может слишком много? Я перестал чувствовать вкус объективно», — Юнги внутренне расслабляется, понимая, что помощь будет не сложной и полностью в его компетенции. — Понял тебя, — откладывая чужой телефон на столешницу, он взглядом находит лежащую ложку и зачерпывает в неё напиток, следом аккуратно дуя. — Я думаю, всё в порядке, — зачерпывая второй раз, оценивает он проделанную работу, — даже бы сказал, всё очень хорошо, — оставляя ложку в рядом стоящем стакане, напоследок отзывается он, разворачиваясь к младшему. Чимин, покусывая свои губы, нервно кивает и тут же начинает мельтешить, доставая с полки стаканы и раскидывая соломинки в каждый из них. — Я хотел сказать спасибо, мне стало легче, — выдыхает Юнги, разбирая небольшой бардак готовки. Он обращает взгляд на Чимина, замечая в его глазах замешательство и непонимание. Мин тут же внутри вспыхивает и начинает объяснять: — То есть, в том плане… Утро… Ты утром приготовил суп, и это было действительно вовремя, спасибо, — бегло бормочет, потирая свою шею ладонью. Чимин заторможенно кивает, прикусывая губы, скрывая небольшую улыбку за этим жестом. Именно это даёт знак объясниться дальше. — Я вчера был пьян и мог что-то не так сказать и сделать? Не бери в голову, хорошо? — уточняет он, неловко, протирая салфеткой воду на столешнице. — И перестань меня избегать… я не кусаюсь же в самом деле, — выдыхает Юнги, вглядываясь в распахнутые от удивления глаза.