***
Яна поднялась на пятый этаж типичной московской многоэтажки и в нерешительности замерла на лестничной клетке. Достала телефон, зашла в галерею, ещё раз сверилась с адресом. Попытка оттянуть встречу не увенчалась успехом, она приехала куда требовалось. Савельева несколько раз прошлась взад-вперёд по площадке. Вышедшая из лифта женщина с подозрением глянула на неё, молча зайдя в соседнюю квартиру; она поняла, что больше тянуть нельзя. Сейчас идея встать в пару с Гаффне больше не казалась Яне такой гениальной, как утром, когда она пришла на каток к бывшему тренеру Эрнеста. А что, если Самойлов прав, и он за эти три с половиной месяца из подающего огромные надежды фигуриста с замечательной техникой и натренированным мышечным корсетом превратился в осунувшегося алкоголика? А вдруг он вообще не откроет? Или не живёт здесь? А если переехал? Самойлов ведь мог и не знать. Слишком много если, слишком много сомнений. Но даже если это так, она хотела знать это наверняка. Только убедившись своими глазами, что нет никакой возможности кататься с Эрнестом, она сможет со спокойной душой, насколько это вообще возможно для профессиональной спортсменки в семнадцать лет, написать заявление о завершении спортивной деятельности и отнести его в Федерацию. И если есть хоть малейшая возможность, она пойдёт на многое, чтобы ей воспользоваться, потому что жизнь без льда — не жизнь. Яна с силой зажала палец на дверном звонке у квартиры с многообещающей табличкой «13». Оптимизм внушало одно уже число. А ведь сегодня пятница. Радовало лишь то, что календарь показывал двадцать первое марта. Шагов не послышалось, но дверь резко распахнулась, напомнив ей, что никто не вечен, и она спокойно могла бы отлететь от такого удара к противоположной стене. К счастью, реакция Яны была выработана годами тренировок, и задело лишь плечо. Подняв глаза, она увидела взъерошенного парня в помятой чёрной футболке и спортивных штанах. Тот застыл, подозрительно рассматривая девушку на пороге своей квартиры. Яна пыталась вспомнить, где могла его встречать. Достаточно худой, с ужасными синяками под глазами, да ещё и эти неестественно серые глаза без каких-либо вкраплений голубого или зелёного… — Эрнест? — Типа того, — буркнул он в попытке захлопнуть дверь, но Яна подставила ногу в щель, что было очень опрометчивым шагом, ещё немного — и дверь захлопнулась бы по её ноге. Савельева, как истинная девушка, первым делом окинула стоящего перед ней парня критическим взглядом. «Не в твоём вкусе», — услужливо подсказал внутренний голос. Яна пожелала ему заткнуться. Хотя с правдой не поспоришь, он действительно был не её типажом. Она предпочитала блондинов, брюнеты вызывали в ней смешанные чувства. Особенно такие смуглые. Эрнест походил на мексиканца: темноватая кожа, острые черты лица, выпирающие скулы, только глаза выбивались из этого ряда, будучи не карими. Кажется, его отец был американцем… Или дело в том, что он несколько месяцев не умывался и поэтому такой смуглый? Настойчивый кашель и недовольный взгляд отвлекли её от изучения будущего, как она надеялась, партнёра. Конечно, Яна не раз сталкивалась с ним на соревнованиях и банкетах, но никогда не обращала особенного внимания. Из сборной она вообще мало с кем контактировала, только с парой девочек периодически переписывалась. — Дело в том, что я… Мы… — она замялась. До этого она не думала, что предложить ему совместную работу будет настолько сложно. Много, оказывается, нужно решимости, чтобы остаться в спорте. Пока Савельева соображала, с чего бы лучше начать разговор, чтобы её не выставили из квартиры сразу же, она сделала шаг внутрь, заставив его посторониться. Спрашивать разрешения Яна и не собиралась. В её характере было идти напролом, и это качество она нежно любила, в спорте без него никуда. — Послушай, если у нас с тобой что-то там было, то… Эрнест принял её смятение за смущение, трактовав по-своему. Он последние несколько месяцев был не особо разборчив в связях, и эта смазливая девочка вполне могла оказаться в его постели. В любом случае, он собирался выставить её за дверь. Яна недовольно нахмурилась, соображая, к чему эта фраза. Вместе с осознанием стало смешно — она бы ни за что не пошла с ним на отношения. — У нас с тобой ничего не было, — немного зло отозвалась она. Всё же было обидно, что её посчитали за одну из девиц на час, о которой можно сразу же забыть. — Яна Савельева. Ну и? Ни о чём имя не говорит? В его мозгу пошёл мыслительный процесс, это она заметила по задумчивому взгляду. Стало обидно. Нет, Яна, разумеется, не ожидала, что перед ней упадут на колени за одно только успешное спортивное прошлое, но уж ради приличия мог хотя бы показать, что в курсе, кто она такая. — И что хочет Яна Савельева? Что опальной фигуристке понадобилось от бывшего фигуриста? Эрнест дразнил её. Он, гад, вспомнил, но издевался, проверял её терпение. Может легче всё же спокойно уйти на покой, чем работать с таким человеком? Но нет, она же упёртая, до конца пойдёт. Вот только на вопросы его отвечать Яна не собиралась. Не так быстро. Она тоже умеет издеваться и испытывать терпение. — Так ты меня узнал, — хитро прищурившись, сказала она. Эрнест даже не стал этого отрицать, это было бы слишком глупо. Не знать главную надежду Пхёнчхана, с треском провалившуюся в нём, невозможно, если ты входишь в состав сборной. Ещё недавно Савельева сверкала на лучших ледовых аренах мира, а теперь с трудом попадала в первый десяток на национальных стартах. Впрочем, его мало волновала судьба какой-то там девчонки. Эрнест вообще с трудом представлял, что могло понадобиться одиночнице, оказавшейся за бортом международных соревнований в этом сезоне, от него. Поплакать вместе в подушку, погоревать о несправедливости жизни? Яна тем временем изучала его хоромы, которые вполне можно было бы назвать хоромами, если бы не ужасный бардак и слой пыли. Казалось, просторный коридор ежедневно посещали десятки гастарбайтеров, иначе такому количеству грязи на полу просто неоткуда было взяться. Владелец квартиры выглядел ненамного лучше. Самойлов оказался прав лишь частично. Кажется, Эрнест был трезв, но запах недавнего перегара ощутимо бил в нос. — Собираешься пригласить в клуб неудачников? — безразлично отозвался он, тон его никак не изменился, желания общаться с ней не прибавилось. — Оставь заявку у моего менеджера, я спешу. — Залить в себя ещё пару литров? О да, это дело не терпит отлагательств! Язвительности ей всегда было не занимать. Яну даже не смутило то, что это вроде как она без приглашения ввалилась в чужую квартиру, ничего не объяснив, а теперь ещё и пытается взывать к чьей-то совести, и это при том, что именно она находится в бедственном положении, собираясь его о чём-то просить. Впрочем, желание в принципе просить этого человека исчезло безвозвратно, когда он открыл рот и алкогольные пары отчётливей завитали в воздухе. — Послушай, Яна Савельева, то, чем я занимаюсь, тебя ни в коей мере не касается. Так что проваливай. Он начинал закипать. Мало того, что тратит его время, так ещё морали собралась читать. — Нам надо поговорить, — упорства ей тоже было не занимать. — Я так не считаю. Уходи. От его интонации — без агрессии или показной злобы, лишь с холодной недоброжелательностью — Яне стало не по себе. Никак она не ожидала, что этот парень примет её в штыки. На радушный приём тоже не надеялась, но можно было и поприветливей с девушкой, которая терпит твой помятый вид. — Один вопрос, и меня здесь больше нет, — серьёзно заявила она. Гаффне безразлично пожал плечами, ожидая, что же скажет ему эта девушка. Вся такая аккуратная, с идеально уложенными волосами и неброским макияжем, она казалась инородным телом в его заваленном различным хламом коридоре, который не убирали несколько месяцев. Эрнесту не терпелось выпроводить её из своей квартиры, а ещё лучше из жизни. Навсегда. — У тебя десять секунд, — не выдержав угнетающего молчания, пригрозил Эрнест. Он поднял голову и долгим пронизывающим взглядом смерил Савельеву. Яне даже стало как-то физически некомфортно от пустоты, что творилась в глубине его глаз, не отражающих никаких эмоций. — Ты ещё хочешь кататься? В груди неприятно защемило. Эрнест шумно сглотнул. Собрался с мыслями, крепко схватил её за руку и потащил к двери. А он и не заметил, как они плавно от неё отошли в процессе их непонятной беседы. — Так, всё, убирайся отсюда! — его голос прозвучал резко, воздух в квартире будто наэлектризовался. — Эрнест, послушай меня! Мы оба были близки к своей цели, но в последний момент… — Но в последний момент ты грохнулась на ровном месте на Олимпиаде, а я убил свою партнёршу, — он сказал это неестественно спокойно, словно обсуждал погоду, но потом язвительно добавил: — Я помню, спасибо. Гаффне не хотел обсуждать произошедшее ни с кем, тем более с едва знакомой девчонкой, её непосредственность просто убивала. Так же как и совершенно не вовремя накатившие воспоминания, которые весьма болезненно отзывались глухим грохотом в груди, где-то в районе сердца. — Это сейчас не важно! — абсолютно не думая, что несёт, на повышенных тонах продолжила Савельева. — Давай попробуем кататься в паре, до Олимпиады ещё два года, и мы вполне можем добиться успе… Весь её запал и уверенность в себе пошатнулись, стоило ему сильнее сжать её запястье. Эрнест буквально доволок её до порога, поворачивая задвижку замка. — Проваливай, Яна Савельева! — крикнул, борясь с подбирающимся к горлу комом. — Чего ты боишься, я не понимаю. То, что случилось с Ингой, не дол… — Да что ж ты за человек-то такой?! — заорал он, открывая дверь. — Я не буду кататься ни с тобой, ни с кем-то другим! Почему когда мне почти перестали сниться кошмары, в мою квартиру вваливаешься ты со своим идиотским предложением?! — с силой вытолкнул её на лестничную клетку. — Фигуриста Эрнеста Гаффне больше не существует. Умер. Прощай, — запер дверь, оседая на пол прямо в коридоре. За дверью послышался непонятный шорох, на полу под ней оказался просунутый клочок бумаги. Эрнест развернул его из чистого любопытства. Какая же эта девочка всё-таки настырная, думал он, читая строчки записки. Там значилось: «Я жду тебя в понедельник на катке. В 9:00. Самойлов ждёт тебя тоже. PS: сегодня в семь вечера включи Матч, тебя будет ждать сюрприз. Не вздумай выключать, пока не досмотришь. Там скажут много интересного. PPS: подстригись наконец». Эрнест с силой сжал листок, скомкал, отправил в свободный полёт куда-то в сторону гостиной. Он неплохо продержался при девушке, дал волю эмоциям только оставшись в одиночестве. Зарылся руками в волосы, которые уже давно надо было подстричь, судорожно втянул носом воздух. Всё это в прошлом. В прошлом. Он с отвращением взглянул на свои руки. Если всё в прошлом, почему его руки до сих пор по локоть в крови? Чувство вины — чудовищная, непреодолимая сила, от которой невозможно спрятаться и которую очень сложно побороть. Ты можешь попытаться забыться, но оно отрезвляет действеннее всякого аммиака. Преследует по пятам, забирается к тебе под одеяло и если на время оставляет, то только затем, чтобы вновь ударить с новой, оглушительной силой. Эрнест который раз уступал этому чувству.***
Эрнест остановился за спиной Самойлова и уставился на каток. По льду под знаменитое «Libertango» Эл Ди Меола каталась Яна. На инструментальную версию именно этой композиции у неё была поставлена произвольная программа в только что закончившемся сезоне. Прежде Эрнест видел её пару раз во время этапов Гран-при, на которых она выступала. Он вообще любил смотреть прокаты товарищей по сборной, хоть с большинством и не был знаком лично. Но сейчас при ней он готов был лишь фыркнуть, что она своим корявым катанием оскорбляет великую музыку, хотя прекрасно видел, что когда она на льду, любая музыка уходит на второй план. Слишком сильно он её ненавидел, чтобы признать это вслух. То, что сделала эта выскочка, до сих пор не укладывалось у него в голове. Она не просто взбередила его старые раны, она унизила его прилюдно, она на весь мир прокричала о его трусости. А его можно было обвинять во многом: и в эгоизме, и в грубости, и в жестокости, и в беспричинной ненависти к некоторым особо выдающимся индивидам, и даже в отсутствии любви к братьям нашим меньшим, но никак не в трусости. Трусом он никогда не был. Эрнест знал, что никогда не простит подобное. Но она была талантлива. Слишком талантлива. И он мог делать что угодно, говорить что угодно, как угодно унижать и оскорблять ее, но отрицать этого он не мог. Только если при ней, чтобы задеть посильнее, чтобы хоть на миг прочувствовала его боль. Сейчас же он взгляда не мог от неё оторвать. Сделав тройной тулуп, Яна вошла во вращение, потом перепорхнула на другой конец катка. Тело её облегало однотонное чёрное платье для выступлений. Зачем она его напялила на тренировку, так и осталось для него вопросом. Наверное, хотела произвести впечатление. Кружевные вставки на платье и длинные ажурные перчатки придавали её образу соблазнительности. Выглядела Яна дерзко и неприступно. И порочно. Этот образ никак не сочетался с её ангельской внешностью: длинными блондинистыми волосами, молочной кожей и голубыми глазами. Эрнест стоял, разглядывая возможную партнёршу, и меньше всего его сейчас трогала техничность её катания. — Ну и как она тебе? — Самойлов повернулся к ученику. Олег не представлял как, но у этой девочки получилось затащить его на каток. Он понимал, что нет ни малейшего смысла заводить с Эрнестом сейчас разговоры за жизнь, то, что он здесь, уже говорит о его намерении возобновить тренировки. Когда-нибудь, когда Эрнест окончательно придёт в себя, их ждёт серьёзный разговор, но сейчас к нему соваться с расспросами нельзя. — Неплохо. Плавно расправив руки, Яна разогналась до бешеной скорости и взмыла в воздух в высоком прыжке. Едва коснулась ногой льда, тут же прыгнула ещё раз. Светлые волосы, собранные в хвост, хлестнули её по спине. Эрнест сглотнул, а Яна продолжила скользить по катку. Он не мог понять, то ли она идеально вписывается в каждую ноту мелодии, то ли музыка подчёркивает любое её движение, но то, что происходящее на льду смотрится великолепно, отрицать было невозможно. Но ей он этого ни за что не скажет. Самойлов довольно улыбался. Он хорошо подумал, перед тем как предложить Яне кататься под его руководством, и всё-таки решился, хоть в последние два года она не показывала высоких результатов. Раньше она занималась у весьма опытного специалиста, но Самойлов видел, что для неё этого было недостаточно. Яна способна куда на большее, и сейчас он как никогда уверился в своём решении. Завершила свой прокат, к сожалению, Савельева не так удачно. Сначала вылетела из круга во время риттбергера, повалившись на лёд, а потом снова оказалась лёжа на нём, но уже после акселя. Гаффне с чувством выполненного долга потёр руки. Что ж, Яна, не так ты безупречна, как хочешь казаться. По его телу разливалось необъяснимое воодушевление, когда она потирала ушибленные места. И пусть её боль не сравнится с его унижением, которое было благодаря её стараниям, это зрелище радовало парня. Эрнест ушёл от бортика так же тихо, как появился там. Олег не стал его останавливать, решив, что ученик сам придёт к нему, когда посчитает нужным сообщить о своём возвращении. Яна подъехала к новоиспечённому тренеру, поправив смявшееся платье. — Как вам? — Есть над чем работать, но в целом хорошо, — Олег думал, что будет хуже, когда она сказала, что уже месяц полноценно не тренировалась. — Скажи, Яна, а почему ты ушла от Марины Геннадьевны? Если не секрет, конечно. Савельева не хотела обсуждать бывшего тренера. Очень не хотела. И она легко могла бы сказать, что это секрет, благо путь для отступления ей подготовил сам Самойлов, но если она хочет работать с ним в долгосрочной перспективе, честность — то, чем нельзя пренебрегать. Разрыв с бывшим тренером остался скомканным, СМИ придумали кучу фантастических гипотез по этому поводу, но Олег желал услышать причину от самой ученицы. — Не секрет. Просто она сказала, что как фигуристка я закончилась. Яна надела чехлы на лезвия коньков, намереваясь отправиться в раздевалку и переодеться. Утром она принесла с собой платье для произвольной программы, чтобы показать себя при полном параде, тренеру необходимо было оценить не только технический уровень. Сейчас же она собиралась продолжить занятия в более комфортной одежде. Яна знала, что Эрнест никуда не ушёл из спортивного комплекса и где-то её поджидает. Он был зол, и она прекрасно его понимала. Признаться, ей даже стало немного стыдно за свои пятничные высказывания на телевидении, но её просто захлестнуло тогда отчаяние. Яна не знала, как ещё расшевелить его. Эрнест вполне мог возненавидеть её после такого, и она об этом уже жалела. Ненависть — не то чувство, с которого надо начинать партнёрство. — Весь каток отшлифовала или где-то недоработала? — уже у входа в раздевалку за спиной раздался полный язвительного пренебрежения мужской голос. Яна медленно развернулась. Она заметила его ещё во время проката, но виду не подала. Специально пришла на каток на полчаса раньше, чтобы размяться как следует и продемонстрировать Самойлову нынешний уровень катания. Яна ни на секунду не сомневалась, что Гаффне появится здесь. Он оставался чемпионом, даже несмотря на своё неспортивное поведение, а чемпионы подобные провокации просто так не прощают. Эрнест должен был прийти как минимум, чтобы отплатить ей за унижение, и Яна очень надеялась, что он всё же решит остаться. Жажда побед ещё разливалась у него по крови, глаза горели при виде льда, тело отзывалось приятным трепетом. Он просто не может не остаться. Она же всё просчитала. — Задница перевешивает? — снова усмехнулся он. — Моя задница — мои проблемы, — спокойно ответила она. Яна сделала вид, что его присутствие её абсолютно не волнует. Она не собиралась уговаривать его второй раз, то, что он здесь, и так в открытую вопило о том, что он согласен на её предложение. Не убить же Эрнест её пришёл, в конце концов. — Ошибаешься, Яна Савельева. Поднимать-то тебя мне. — То есть ты согласен встать со мной в пару? Лёгкое удивление не прошло мимо неё, хоть Яна и была уверена, что он не напомнить о своём категоричном отказе явился. Радость тоже охватила её. Не каждый день доводится вставать в пару с чемпионом Европы и одним из самых перспективных фигуристов мира. Савельева надеялась, что Эрнест не сильно разочаруется в ней, она ведь ни разу не пробовала парные элементы, но полагала, что научиться им не составит огромного труда. Она быстро обучалась всему новому, а уж когда хотела этого настолько, насколько хотела остаться среди спортивной элиты, подавно. — То есть если ты упадёшь с высокой-высокой поддержки, угрызения совести и не подумают меня мучить. Решай сама, надо ли тебе это, Яна Савельева. Она вздрогнула. Он же шутит? Мстит? Припугнуть решил? Он же не настолько придурок, чтобы специально отправить её в последний полёт?.. Хотя, кто знает степень его злости. С учётом последних событий, Эрнест легко может отпустить руку, когда она будет лететь в паре метров надо льдом. Ему не впервой. Но ей всё равно нечего терять. К тому же, она отчаянная. Яна готова если не на всё, то определённо на многое, чтобы заработать себе второй шанс в спорте. Первым Савельева так и не смогла полноценно воспользоваться. — Было бы не надо, не пришла бы к тебе, Эрни, — сладко пропела Яна конец фразы. Его глаза потемнели. Это было даже хуже, чем удар ниже пояса. И она об этом прекрасно знала. Она помнила, что на всех пресс-конференциях и интервью Инга обращалась к нему именно так. — Что-то не так, Эрни? — ещё более приторно переспросила Яна, наслаждаясь полученным эффектом. — Ещё раз так назовёшь меня, и вставать в пару мне будет не с кем, — он схватил её запястье, когда она потянулась к ручке двери раздевалки. Останется синяк, с сожалением заметила Савельева, вырывая руку из крепкого хвата. Не пропил ещё всё натренированное, мышцы в тонусе, это уже радовало. Яна немного побаивалась работать с этим человеком, несмотря на всю свою решительность. Мало того, что ей, закоренелой одиночнице, придётся довериться совершенно чужому человеку, разучить различные поддержки, подкрутки и выбросы, так ещё этот самый человек смотрит на неё точно российский патриот на Гитлера. — Тогда убери словосочетание «Яна Савельева», когда обращаешься ко мне, из своего лексикона, — расцепив наконец его пальцы, не свойственно ей сурово произнесла она. — У нас тренировка на льду через пять минут, не опаздывай, Эрнест. Эрнест опаздывать и не собирался. Он докажет и этой самоуверенной выскочке, и одному наглому американцу, и всем, кто раньше времени списал его со счетов, что он не трус. Вот только вряд ли Яна останется рада, когда поймёт, что ей предстоит. Но будет уже поздно. Она сама в этом виновата.