Оказалось, приехать в школу на пикапе Рейкена значит повесить на своей груди табличку «обрати на меня внимание», которую будут видеть абсолютно все, кроме тебя самого.
Их застали, даже несмотря на то, что Нолан пугливо выскользнул из машины во время ленивой перепалки Тео и Гейба, которые обсуждали, можно ли хлопать бардачком, или стоит закрывать его так же нежно, как дверь самого автомобиля. Тео настаивал на гармонии везде и во всём, Гейб склонялся к тому, что бардачок можно не закрывать вовсе.
Кто-то из класса по химии заметил, как Нолан скромно забирает рюкзак из машины, и раззвенел эту новость всей подгруппе, поставив его в крайне странное положение: все на него смотрели, хихикали и пытались поздороваться. Под самый звонок кто-то даже приземлил рядом рюкзак. Впервые с перевода в эту школу.
— Здесь не занято?
— Нет, — обречённо произнёс Нолан и отвернулся, чтобы не разглядывать свою собеседницу. — Но не думаю, что тут стоит садиться…
— Почему? Стул поломан?
— Нет, стул в порядке. — От нового диалога неприятно щекотало в горле, и Нолан на всякий случай проверил, достаточно ли капюшон прикрывает шею, на случай, если на ней видны мурашки. Девушка точно не была страшной, даже напротив, весьма симпатичной, он помнил её в лицо — Хэйден Ромеро, она ходила с ним на испанский.
— Тогда почему я не могу сесть? — судя по звуку, она уже сделала это.
— Потому что… — а что сказать ей? Потому что тут никто не садится? Потому что я не привык? Потому что инопланетные монстры прокляли это место, и каждый, кто разделит его с Ноланом, в итоге будет жестоко казнён?
Стоило вновь обратиться к урокам Талбота, который и так с завидной регулярностью предугадывал ситуации, в которые другу предстояло влипнуть, и подыскивал какую-нибудь хорошую мысль на этот счёт. Но в этот раз мысленный Талбот почему-то молчал, давая всё разрулить самостоятельно. Перед этим стоило успокоиться и унять мандраж.
Нолан сжал губы трубочкой и шумно выдохнул. Досчитал до двух и носом втянул ещё.
— Так почему?
За неимением новых годных советов ведения светских бесед, Нолан обратился к старому: быть собой, не улыбаться, как идиот, и не смотреть прямо в глаза, точно социопат.
— Потому что… — всё же он снова запнулся и в панике обернулся прямо к Ромеро, глядя на неё в упор в молчаливой просьбе стереть его позор из памяти. Неловко дёрнул губами так, как, казалось, насмотрелся у Тео… — …со мной никогда не садятся в пару.
— Неудивительно, — «вежливо» отметила девушка, скривила губы в испуганной полуулыбке и прервала их когда-то начавшийся зрительный контакт, отвернувшись к доске. — Но я попробую… кстати, милый синяк. В смысле, я не думаю, что синяки — это мило, но ты выглядишь крайне забавно с ним.
Ах да, синяк… Гейб его случайно ударил, пока они разнимали драку. Не сказать, чтобы упоминания этого синяка были уместными и приятными, но комплимент ему в кои-то веки разряжал атмосферу, так что Нолан не сопротивлялся.
— Ты ведь дружишь с Гейбом и Тео, верно? — шёпотом начала Ромеро под конец урока. Ну да, от неё стоило ожидать чего-то подобного. От них от всех стоило.
— Едва ли… Возможно… Вроде да, — неуверенно выдохнул Нолан, надеясь, что на этом она закончит. Вопрос и так был явно нелёгкий, учитывая, сколько Нолан с ними общался, и отдавал провокацией. Они, конечно, наверняка стали ближе (не с Хейден) за эти выходные, но говорить о дружбе было всё ещё боязно.
— И с Лиамом тоже? Я видела, как ты болтал с его другом…
Девушка явно к чему-то вела. То ли хотела подобраться ближе к кому-то из них, то ли искала компании всех и сразу — Нолан не разбирался в девочках, исключая Энни, и совершенно не понимал сути их разговора.
— Я… Обязательно отвечать?
Хэйден хихикнула и, что-то быстро чирканув на задних листах тетради, придвинула написанное поближе к Нолану.
«Я и так знаю ответ, просто скажи, как тебе это удалось».
Она определённо хотела их дружбы. Увы, оной Нолан не распоряжался, хоть и чувствовал, что сам теперь дружит с ними, поэтому отвечать всё-таки не стал.
Прозвенел звонок.
— Так что? — девушка тут же обернулась, предусмотрительно вцепляясь в портфель Холлоуэя.
— Я не думаю, я не знаю, что я не советчик… То есть я не знаю и не думаю, что я советчик! — Она, тем не менее, напирала и мягко потянула на себя портфель.
— Ты думаешь? Ты уверен? — Боже, теперь эта чёртова фраза будет произноситься в голове не только голосом матери, но и Хэйден Ромеро!
Её тёмные глаза впились в лицо не хуже, чем пальцы в лямку, и наравне со словами стали требовать невозможного ответа. Кто-то из одноклассников заметил их активность и привстал у парты.
— Хэй, так и будешь молчать? — зевак собралось уже штук семь, и все они, даже не понимая, в чём соль, подбивали на диалог. Нолан был близок к тому, чтобы впервые в жизни узнать, что такое паническая атака: ладони уже вспотели, на чистых рефлексах продолжая держать рюкзак, сердце стало отдавать в ушах.
— Э-эй, задрот, — кто-то пощёлкал пальцами у лица, и Нолан с отстранённым удивлением обнаружил, что совершенно расфокусировал взгляд, стараясь уйти от бессмысленных допросов Ромеро.
— Простите-простите, очень срочно, простите! — кто-то выхватил его рюкзак из чужих рук и взял за запястье его самого, побежав к выходу. — Простите-простите, разойтись, расступись! И ты тоже, бегом-бегом с дороги, кыш!
Его вывели в коридор за каких-то пару мгновений и тут же прислонили к стене. Холодная сухая ладонь — не та, что держала запястье — легла на лоб.
— Не обращай внимания, ты как? Так, моргни?
Не уверенный точно, к кому было обращение, Нолан моргнул. Глаза защипало, и от осознания того, сколько времени он, возможно, стоял посреди класса, он стал моргать снова и снова, до тех пор пока зрение не пришло в относительный порядок, превращая две размытые фигуры напротив во вполне различимые силуэты Кори и Мэйсона. Один из них держал его руку, другой ощупывал лицо.
— Во-от, отлично, — лицо Мейсона осветила улыбка, и он наконец отпустил Нолана, убеждённый в том, что тот продолжит стоять. — Что, популярность, она такая, да?
— Мне это не нравится, — честно признался Нолан, лишь сейчас, постфактум, понимая, что он ещё тот счастливчик. Кому-кому, а ему бы точно хватило везучести столкнуться с чем-то подобным ещё там, в туалете, где в итоге он столкнулся всего лишь с Гейбом. И тогда бы ему, глупенькому дружку Талбота, не помог никто… Теперь же он будто сам был другом и Хьюитту, и Бретту, поэтому с удовольствием пожинал плоды этого нового знакомства.
— Ахах, найди того придурка, которому нравится этот детский сад, и я кину в него камень… — все замерли и спустя пару ударов сердца, до сих пор отдававшихся в ушах, засмеялись, наверняка одновременно представляя, как Мейсон швыряется морской галькой в своего лучшего друга. И в Бретта.
— Мы были в соседнем классе, — зачем-то сообщил Мейсон, точно оправдывал свою вездесущность: везде он первый, везде он за движ.
— А, ладно… Соседний — это типа физика, да? Ахах… — Смех хоть и сбавил напряжение, до конца оно не ушло, продолжая напоминать о себе лёгкими спазмами в животе и до сих пор покалывающими глазами. А ещё это дурацкое ощущение застрявшей на лице улыбки Тео… — Я должен идти, да?
— Да? — переспрашивает Мейсон, явно сам не знающий, что там и кому должен Нолан.
Нолану теперь есть с чем сравнивать отношение к нему Хьюитта, которое на контрасте с явно чересчур наглой одноклассницей выглядит дружелюбным и даже понимающим, поэтому Нолан не боится сказать самому себе, что Мейсон за него явно волнуется или переживает. Не кичится тем, что он молодец и спас, не требует своим вопросом остаться и дать награду, просто волнуется, как волновался за друга во время драки, пусть и в другом тоне.
Оставлять его в растерянности не позволяет совесть, и Нолан, вновь пряча глаза, ищет слова, чтобы его успокоить:
— Да, уйти… Математика. И Гейб… Я обещал Гейбу поговорить с ним. Думаю, я проведу с ним перемену.
— Он проводит тебя в кабинет? — уточняет, наконец-таки убирая руки с его лица, Кори. Кори (!) волнуется о нём, когда у самого глаза четверть дня (и это без встреч с Гейбом и Тео) похожи на испуганные оленьи.
Кори, наверное, по-своему смелый. И вовсе даже не потому, что ничего не желает делать со своими россыпями родинок. Нолан думает, что с ним следовало бы подружиться как раз ради того, чтобы говорить то, от чего у самого могут идти мурашки по коже, и делать то, на что вроде как не хватает смелости. С Кори следовало бы подружиться, потому что, в отличие от Бретта, он не просто учит быть «самим собой», а рассказывает на своём примере, когда стоит этим самым бытием злоупотреблять, а когда нет.
— Провожу.
— Пф, ну, тогда вот, вручаю его тебе, — Мейсон передаёт руку Нолана, сжимаемую за запястье, в ладонь только что подошедшего Гейба.
— Мне следует узнать, почему ты не пришёл и что вокруг тебя делают… парни.
Мейсон качает головой, точно не надеясь на перевоспитание некоторых, и молча уходит, взяв вместо Нолана за руку Кори.
***
До конца дня Ромеро не достаёт. Возможно, её отталкивает почти постоянное наличие рядом Гейба, который полным увальнем сидит на математике и биологии, а потом что-то перетирает с преподавателем по испанскому. На испанском.
По половине из этих предметов у Нолана нет ни одного совпадения с девушкой, но Гейб убеждает, что она может и в коридоре его подрезать, поэтому не помешает осторожность. Тем более что она не единственная «фанатка» Холлоуэя, некоторая кучка которых у него появилась ещё с тех пор, как есть за одним столом его позвал Лиам. Он даёт шанс не просто почувствовать себя важным, а увидеть, как эту важность замечают другие, оборачиваясь в коридорах, здороваясь при входе в класс и даже, по совершенно невероятному везению, пропуская в очереди в столовой.
— Они все либо сумасшедшие, либо тебя боятся, — получив свой обед, заявляет Нолан, по новой привычке ища взглядом столик, за которым сидят Данбар, Брант и Хьюитт.
— Не исключено. — Вдруг Нолан понимает, что сегодня может и не выйти посидеть за столиком «со всеми», потому что Гейб тоже все, а ни он, ни Тео не будут сидеть за одним столом с теми, с кем у них хорошие отношения только в лесу у костра.
Но Гейб, не видя растерянности на его лице, сам кивает на тот самый столик и спрашивает, идут ли они.
Они однозначно идут.
Без Талбота их компания выглядит до безобразия непривычно и странно, и привлекает без преувеличения внимание всей столовой: за одним столом, вроде даже спокойно говоря, сидят и Рейкен, и Данбар, каждый со своими маленькими компаниями и шутками. Не кричат, не разбивают носы и даже не сверлят друг друга взглядом — позже, получая по ноге сильнейший пинок промахнувшегося Тео, Нолан понимает почему: просто говорят и обсуждают будущие выходные.
Только наверняка всем непонятно, почему в этой и без того невыносимой в своей ядрёности компании сидит Нолан.
У них на лицах Холлоуэй так и читает: «Что сделал этот малый с разбитым носом, чтобы ему так повезло?» — и тут же в очередной раз тычется в свой поднос, пропуская мимо ушей часть какого-то приторно доброго разговора.
Вновь прилетает по ноге. Нолан поднимает голову и глубоко вдыхает, готовясь выразительно посмотреть на обидчика, но вдруг ловит взглядом вопрошающего Мейсона и остывает так же резко, как остывают горячие пончики под кондиционером.
— Ничего, — уточняет Нолан ему в ответ и вновь бежит от разговоров, переводя внимание на почти допитый сок в маленькой коробке. Неприметный такой, с химозным привкусом и висящей на соплях трубочкой.
***
О чём они в итоге говорят, Нолан не помнит; вспоминает ли кто-то про его синяк, Нолан не помнит. Он даже не помнит, как собственные ноги приводят его к дому, и делает ли он это сам: начавшийся непривычно и странно день так же непривычно и странно ускользает крупицами из его памяти.
В подобных ситуациях (да, бывали и такие) психотерапевт говорит, что, боясь вспомнить чего-нибудь лишнего, Нолан вытесняет воспоминания. Сам же он склоняется к тому, что попросту ничего не делает и оттого не запоминает: на кой чёрт рыбе помнить, как шагают цапли.
Со своими попытками помалкивать и иногда спрятаться в чей-нибудь панцирь Нолан та ещё рыба.
Мать настроений и идей Нолана не разделяла. Встречая сына у порога его спальни, она натужно вздохнула, будто в самом деле беспокоилась за своего ребёнка, прислонилась плечом к стене и, не давая возможности проскользнуть в комнату, спросила, откуда взялся синяк.
Нолан почти с удивлением вздрогнул, касаясь рукой припухлости на своём лице, и провёл по нему пальцем, точно так, как делал это в лесу: отдающее лёгкой болью прикосновение дало ему новый повод чувствовать себя живым, настоящим и кому-то нужным.
— Упал, — почти не соврал он, заранее зная, что в иное мать и не поверит.
Впрочем, она всё равно не поверила и вместо снисхождения испустила новый тяжёлый вздох:
— А ведь я говорила. Я говорила, что с этими мальчиками тебе ничего не светит. — Сегодня Энни уже спала в своей комнате и никак не мешала отчитывать своего брата. — Не Бретт, так другие, не побьют, так поранят!
— Мам, просто…
— Что просто? Ну давай, скажи ещё, что просто случайность.
Попала ведь, впрямь случайность. Нелепая, глупая, теперь уже едва не до слёз обидная случайность, за которую сам Гейб извинялся, скусывая пережжённые ранки на губах, без малого утро. И даже Нолан верит в эту случайность. Даже Лиам, Бретт… Верят все, кроме мамы.
Нолан тоже вздохнул, спрятав от мамы глаза, и качнул головой.
— Ну и не буду.
— Нолан, сынок. — Её голос остановил его уже за порогом комнаты. — Эти ребята тебе не пара: сегодня синяк, завтра царапина, а послезавтра что? Убьют, покалечат? Или ты думаешь, они тебя по голове погладят?
Думать вообще сложно, когда на тебя давят. Тем более когда давит мать.
Вновь издав вздох, на этот раз виноватый и задушенный, словно из груди рвался крик, но горло сдавливали мамины руки… Нолан впервые подумал, что руки, не дающие ему дышать, правда мамины.
Неужели он теперь смелый?
— Пойми, этот синяк — только цветочки, лучше такие друзья тебе точно не сделают.
«Хочешь сделать что-то? Делай. На кой чёрт сидеть и постоянно говорить?» — повторяет, словно поставленную на репите мелодию, фразу Бретт из какого-то очередного обсуждения. Он смешной, потому что сам говорит без конца.
Вспомнив о нём прямо посреди разговора, снова, Нолан подумал, что мама всегда говорила. Не била, но и не жалела, не хвалила, но и не ругала, не любила толком… Зато она всегда говорила, как сейчас, душа собственного сына и давя не только ему на горло, но и на саму душу. Может быть, и в самочувствии Нолана она была виновата?
В его самочувствии в последнее время виноваты были только «такие друзья», творящие искреннюю дикость и открывающие свои раны.
Нолан прикоснулся к синяку, надавил изо всех сил пальцем, чтобы зажмуриться, и выпалил, видя перед глазами вчерашний костёр:
— Пусть они сделают мне хоть пять, хоть десять синяков — они все будут моими, а не твоими.
А уж про парней он сказал, или про синяки, Нолан и сам не до конца тогда понял.
Дверь в комнату сына закрылась.
