«Я не хочу без тебя спать, Я не хочу умереть в кровати, Я не хочу без твоих объятий, Невыносимо тебя желать. Я не хочу без тебя дышать, Лишь одеяло согреет плечи, Ты знаешь, это меня не лечит, Я не хочу без тебя спать.»
(Нервы — Я не хочу без тебя спать)
[My passion]
— Обязательно курить в кровати? Это небезопасно, — Саске морщился от запаха сигарет, которым, казалось, пропиталась вся его одежда, волосы и кожа. Не то чтобы табак являлся самым противным для него ароматом, но пахнуть так, как розоволосый ему не очень хотелось. Кроме того, мягкие губы, которые с такой страстью и преданностью скользили по его лицу и шее, отдавали этим навязчивым запахом. — Я так люблю твое занудство, — Сакура не придавал особого значения замечаниям, в его характере было игнорировать все недовольство, которое летело в его сторону. Он не считал эту черту положительной, очень даже наоборот, но, в конце концов, он находился в своем доме, в своей кровати. Саске улегся по правый бок от него, согнув ноги в коленях, он пытался что-то читать, что-то о журналистике тридцатых годов Америки. Сакура бы назвал это смертной скукотой, если бы с вожделением и упоением не засматривался на то, каким его парень становился строгим и сосредоточенным во время чтения: черные тонкие брови сводились у переносице, а губы поджимались в напряжении. — Я в восторге от твоего пренебрежения правилами, — Саске в очередной раз цыкнул, от недовольства сделав глубокий вдох, тут же пожалев об этом. Почему его парень не мог перейти на поды или электронные сигареты, одноразки, в лучшем случае. Почему это должны были быть именно зловонные сигареты, которые при повышенной влажности воздуха можно было учуять за десяток метров? Саске нехотя отвлекся на уведомление, всплывшее в углу экрана ноутбука. Он забыл выйти со своей почты, проверяя сообщения от преподавателей. Ему нравилась та атмосфера, которую создавала фиолетовая подсветка по периметру комнаты, но он не мог ни черта разглядеть перед собой на полу, наступив по пути к столу на что-то предположительно похожее на скрученный носок. Он согнулся над ноутбуком, поморщившись от ярко-белого света. Его задания по проекту наконец-то соизволили проверить, корректируя недочеты. Саске немного расстроился, надеясь как можно скорее отделаться от нудной работы. — Хоть это и подъеб, тебе и правда это нравится. Наши отношения могли не начаться, не будь я таким настойчивым. — Ты вносишь разнообразие в мои будни, но меня напрягает, когда кровать может загореться. Сакура боролся с желанием подойти сзади и сделать что-нибудь с полусогнувшимся Учихой. Его отведенная назад задница была довольно залипательным зрелищем, особенно с членом внутри. Особенно с его. — Ты не уймешься, да? — Не умею, — Саске выпрямился, закрыв крышку ноутбука и повернулся лицом к Сакуре, тот уже придвинулся к краю кровати, свесив одну ногу, а вторую подтянув под себя. — Сакура, что ты делаешь? — тощие пальцы поползли по его штанам от бедер к ягодицам, а затем ощутимо сжались. Сакура прижался щекой к ширинке, потеревшись об нее, жесткий шов неприятно раздражал кожу, но вместе с тем парень ощущал слабое подергивание члена, с удовольствием отозвавшегося на ласку. — Развлекаюсь, — Сакура сделал самый невинный взгляд, который только мог, при этом продолжив прижимать Саске к себе руками. Он коснулся губами того места, где предположительно была головка, выпустив изо рта горячий воздух. — Сакура… — Саске был недоволен. Не было еще ни одной встречи, чтобы до его члена хотя бы не попытались не домогаться. Сакура был очень настойчивым, хватая его за задницу, кусая и оглаживая чувствительные места на его теле. — Ой, — Сакура напоследок потерся кончиком носа об образовавшийся бугор на месте ширинки, не в силах сдержать довольную ухмылку. — Ну вот что ты наделал? У них было не так много близости, чтобы Саске не испытывал смущение каждый раз, когда сверху-вниз заглядывал в хитрющие зеленые глаза. В оттенках фиолетового они казались еще более порочными, но такими привлекательными. — Организовал тебе стояк, — сделал он это, конечно же, больше для себя, чем для Учихи. Он вот уже около недели вел себя не самым лучшим образом, огрызался и дерзил. Сакура только и ждал, когда можно будет отомстить его маленькому студенту. — Эй, прекрати. Когда ловкие пальцы начали заползать под резинку штанов, Саске забил тревогу, попытавшись хоть немного отстраниться. Сакура проигнорировал жалкие потуги парня возразить. Он приспустил штаны вместе с тугой тканью нижнего белья. Член был еще недостаточно твердым, но уже готовым к более серьезным действиями. Сакура склонился ниже, к основанию, оставив мокрый след языком до самой головки. Он приходил в какой-то детский восторг от того, как сквозь фиолетовое освещение на лице Саске пробивался румянец, стыдливый и смущенный. Саске смотрел куда угодно, но не на него, что немного обижало розоволосого. Он ведь так старался для них обоих, почему его парень не может просто насладиться процессом, а главное — принять их близость как данное? У Саске зазвенело в ушах, а нижняя часть тела потяжелела на тысячу раз, когда до него донеслись ужасные чавкающие и глотающие звуки. Головка скользнула по губам, по верхнему небу, а после ударилась в мягкое горло, продвигаясь вперед. Он запустил пальцы в розовые длинноватые волосы, пытаясь контролировать хоть что-то. Безусловно, Сакура делал все более грубо, чем та девушка с другой группы. Ее язык был более аккуратным, движения плавными. Но Сакура делал ровно то, что точно приносило удовольствие. Он прекрасно знал точки, на которые давить было важнее, чем пустое размазывание слюны по основанию. — Сакура, где у тебя?.. Хаюн — младшая сестра Сакуры, после приезда сразу же отправилась в выделенную ей комнату. Она устала с дороги, поэтому проспала до самого вечера. Девушка проснулась от голосов в комнате по другую сторону коридора. Ее брат редко приводил друзей домой, когда жил с семье, поэтому она даже не надеялась увидеть кого-то, еще и так поздно. Она тихо постучала в дверь, все еще сонная, глаза заболели из-за контрастного освещения. То, что Хаюн увидела, не вписывалось ни в один сценарий того, что могла бы вообразить. Она помнила, сколько было споров и ругани из-за ориентации Сакуры, но впервые застала брата напрямую вовлечённым в процесс. Сакура одной рукой упирался в чужое бедро, второй довольно жестко впиваясь в задницу, розовые брови свелись к переносице, а губы туго растянулись ободком вокруг основания члена. Ее глаза оказались не готовы к такому. — Ой, я вам помешала? Извините, — она ответила первое, что пришло ей в голову. По-честности, ее не волновало, чем занимался брат в своей кровати. Девушка лишь иногда завидовала тому, что все его парни были куда симпатичнее, чем ее. Возможно, потому, что геи чаще всего ухаживали за собой больше, чем гетеро. Хаюн дошла до кухни, потирая лицо. Будет ли ей сниться то, что она увидела не так давно? Определенно. В холодильнике ожидаемо стояло фруктовое пиво и энергетики. Здесь ее никто не стал бы контролировать, только не Сакура, который хотел поскорее от нее избавиться. Это значило, что она могла спокойно курить на кухне и пить алкоголь. — Что-то не так, братик? — через несколько минут на кухне показался недовольный и помятый Сакура, стирая мутную жидкость с губ и подбородка. Хаюн с тяжелым вздохом опустила глаза, стараясь не думать о происхождении выделений. — Я говорил тебе не вести себя так, — Сакура был уставшим и очень злым. Он терпеть не мог, когда родители или сестра врывались к нему. Он всегда запирал дверь в родительском доме, но на момент отдельного проживания совершенно отвык пользоваться щеколдой. — О чем ты? Я буду очень милой с твоим другом, — Хаюн запнулась на последнем слове, не зная, кем приходился другой парень ее брату. — Ты повторяешь это дерьмо из раза в раз. Он не мой друг. Его член был в моей руке пару минут назад. Как думаешь, что это значит? — Сакура мог наговорить много мерзости, но сдержался. Хотя ему так хотелось удавить эту маленькую дрянь. — Какой же ты… — Хаюн поморщилась, с усилием проглотив пиво. — Какой? Отвратительный? Позор семьи? Не сделал так, как хотела мамочка? — Ты сам никогда не хотел побыть с семьей и пяти минут. А теперь выставляешь нас крайними, — ей было страшно находиться с братом в непосредственной близости. В приступах агрессии он мог быть совсем непредсказуемым: мог швырнуть в нее вещи или предметы мебели, замахнуться. — Ты младший ребенок, Хаюн. Тебя всегда любили больше. У тебя было все, что ты хочешь. Даже я, блять, прогибался под тебя. Сейчас я живу так, как хочу, поэтому иди нахуй со своей предвзятостью. Сакура в один момент потух, понимая, что разговор с сестрой — давно мертвое дело. — Сакура, я всегда хотела быть ближе к тебе. Но что я могу сделать, когда ты меня ненавидишь? — она всегда завидовала одноклассницам, которых забирали старшие братья после уроков. Ее же брат, если и приходил, то шел в пяти метрах позади нее, зло зыркая, когда она оборачивалась, чтобы проверить, следует ли он за ней. — Ты сделала достаточно, чтобы я хотел накрыть тебя подушкой. Так что лучше запри дверь на ночь, — Сакура ненавидел ее за утраченное детство, за недостаток родительской любви; все ее проделки вешали на него, за все ее неудачи отвечал он своей головой. Хаюн была и осталась проказливым и проблемным ребенком в свои семнадцать лет. Она была тем, от чего он хотел убежать.[My passion]
— Сакура, я уже понял, что твои отношения с сестрой не очень. И что это не мое дело. Но тебе не кажется, что это слишком? Саске слышал каждое слово. Он начал понимать, в чем была причина их плохих взаимоотношений. — Ты просто не знаешь, о чем говоришь. В школьные годы, когда ко мне приходили друзья, она клеилась к каждому. Чтобы я ни делал, она была рядом. Будто у нее своих дел нет. Сакура с силой хлопнул дверью, не забыв запереть ее. Он не хотел повторения. — Твоя претензия в том, что она прилипчивая? — Не совсем, но я не хотел ее компании зачастую. Она противная. — Она не могла остаться дома одна? Ей же почти восемнадцать. — Родители ее опекают, так что нет, не могла. Хотя с чего они решили, что со мной будет лучше, не понимаю. Мы ссорились все детство. В такие моменты Саске понимал, что ему очень повезло с братом. Пусть отец всегда ставил Итачи в пример, подгоняя Саске к тому, чтобы быть лучше. Но их, по крайней мере, любили одинаково.