И от этой сути нельзя отказаться…
— Сузаку, как мы и договаривались, убей меня, — держа в своих руках такую до боли знакомую маску Зеро, Лелуш едва ли смог произнести эти слова. Они всё продумали, теперь, кажется, всё решено, остались лишь последние слова, последние шаги, взгляды — и всё будет кончено. — Ты всё же пойдёшь на этот шаг? — слегка не доверяя Лелушу в такой ситуации, Сузаку, как и подобает рыцарю, не стал проявлять агрессию, как обычно это делал из-за смерти своей любви. Мечта — та вещь, что нас заставляет идти дальше, что порождает порой ужасные замыслы, но каким бы ни был замысел, его нужно исполнить, нельзя развернуться в любую секунду назад и отбросить свои труды в дальний угол, позабыв обо всех усилиях, особенно сейчас, в самом конце. — Замысел исполнен — и сейчас на мне сосредоточена ненависть всего мира, — взгляды пересеклись и две спокойные души спокойно, словно никогда и ненавидели друг друга, смотрели в глубины тьмы друг друга. — Скоро я исчезну, разорвав цепочку людской ненависти. Маска Зеро, безликого героя, идеи, мессии, который спасал слабых, защищал простой народ и позиционировал себя как правосудие, как раз находилась в руках тирана, изверга, того, кто поставил право на жизнь многих людей под сомнение, ведь Кровавый император не щадил врагов, и маска способная закрыть лицо, скрыть в себе сущность человека, отбросив его желания, была сейчас в правой руке императора, он передвинул её ближе к Нулевому рыцарю, который должен был быть мёртвым, но сейчас он в полном здравии и который смотрел на это проклятье, которое отныне понесёт он. — У Ордена Чёрных Рыцарей до сих пор остаётся легенда по имени Зеро. Шнайзель тоже служит Зеро, — какая-то странная надежда, что должна была исчезнуть давным-давно, всё же была, всё же жива и словно кричит, умоляя о помощи, дабы наступило лучшее будущее. — Весь мир объединится за столом переговоров, а не с помощью военной силы. Люди снова смогут поверить в своё счастливое будущее. Слышать подобное из уст такого человека, демона из ада, как считали многие, было даже смешно. Лелуш ви Британия, девяносто девятый император Священной Британской Империи, в народе прозванный Кровавым императором, не был борцом за справедливость, о нет… он мог бы быть кем угодно, но не таким борцом. Он мог сойти за дьявола, за бога, кто-то считал его антихристом или мессией, но как бы это не звучало, справедливости, на удивление, не видели в его деяниях даже фанатики, которые, разумеется, были, как и у всех диктаторов. — И это… — смотря на этот шлем Сузаку полностью погрузился в свои мысли. — Да, — понимая, что пути назад нет, Лелуш в унисон с Сузаку произнёс заветные слова:— Реквием по Зеро.
План, что не должен оставить на этой земле никого равнодушным. Никто не пройдёт мимо этих роковых событий. Кто-то будет счастлив освобождению и рождению нового и счастливого мира, кто-то будет горевать над чем-то, но будет то, что объединит всех людей. Зеро — символ справедливости, символ свободы и символ сопротивления, что повёл людей за собой против тирана. Это то, что нужно всем. Даже тому, кто ещё не начал свой путь в этом мире, дабы в дальнейшем жить в полном спокойствии, уверенно смотря в завтрашний день. — В мире С мы узнали, что людям нужна надежда на будущее, — такое рассуждение вполне может существовать, оно вполне может быть истинной и даже может оправдать себя, люди отвергли идеи Чарльза, дав возможность воплотить безумный замысел одного человека. — Скажи, Сузаку, не похожи ли собственные желания на гиасс? — Лелуш, размышляя о том, что делали все те, с кем он встретился на своём жизненном пути, понимал, что за сила может быть в простых мыслях. — Когда просишь кого-то о том, что не способен сделать в одиночку. Странные слова, которые должны удивить Нулевого рыцаря, ведь его желания были только об одном: только о том, чтобы Лелуш ви Британия наконец-то покинул мир, наконец-то оставил его и умер, как подобает тирану, который хотел подчинить всех людей, однако… напополам с этой мыслью в голове билось желание растянуть разговор, побыть с лучшим другом подольше, в последний раз. Сузаку словно застыл на месте, ведь не понимал ход его мыслей. — Желания? — такого никогда не следовало в душе и тут вопрос, который заставил задуматься. — Да. На меня действует гиасс всех желаний людей на этой земле, чтобы мир узрел светлое будущее, завтрашний день, — на этом финальном аккорде осталось сказать только одно, чтобы спокойно идти вперёд, приняв свою судьбу. — Стреляет лишь тот, кто готов сам быть убитым. — Не раз мы натыкались на те моменты, которые хотели исправить, но сейчас нет пути назад, остаётся идти только вперёд, ради других людей, ради свободы, — продолжая мысль, которая вдруг засела в голове Лелуша, Сузаку невольно стал задумываться, а нужно ли это всё. — Сузаку, ты станешь настоящим героем, тем, кто избавит этот мир от его всеобщего врага — императора Лелуша, — теперь, наблюдая за тем, что Сузаку полностью принял свою участь, Лелуш невольно успокоился. — Скоро всё начнётся. Охрана специально будет промахиваться, а Джеремия позволит пройти. — Это будет представление, которое сможет позволить тем, кто действительно в этом нуждается, воскресить похороненные образы и желания, — нужно было наконец-то надеть чёртову, ненавистную маску, которая, казалось, душила своего владельца, а владельца ли? Кажется, это маска владела человеком. Оставалось ждать, чтобы ждать сигнал, который и решит дальнейшую судьбу. — Это наша последняя встреча и жалеть больше не о чем. — Правда… — Лелуш словно ожидал этих слов, словно жаждал этого услышать и в ту же секунду усмехнулся. — Скажи… что мы ещё усвоили в мире С, Сузаку? — Желания бывают опрометчивы, они никогда не будут едиными? — Нулевой рыцарь не очень понимал к чему этот вопрос, к чему всё это, ведь осталось только покончить со всем. — Нет, это совсем не то, что должен говорить Нулевой рыцарь, не позорь свой титул, — Кровавый император вздохнул, ведь всё решено. Смятение, боль в душе, вызванная действиями других, всегда оставляла свои следы, раны на сердце. Действовать так, как желает душа, возможно, не всегда получается, ведь есть те странные силы, которые сдерживают тебя, которые не могут отпустить твою жизнь. Непонятная сила, которую каждый человек за всю свою жизнь испил хотя бы единожды. Самый сладкий напиток. Этот напиток убеждает человека, развращает сущность, извращает идеи. — Самое главное, что мы узнали, что мы выучили тогда в мире С, так это цену предательства, — в сию же секунду в его руке появился пистолет, который в одно мгновение, словно молний, был направлен в сторону Нулевого рыцаря. — Мы узнали то… что даже самый близкий человек в любой момент готов вонзить нож в спину, даже если это значит верную смерть для одного из нас. В одночасье он смог то, до чего никто ещё не доходил. Сузаку — верный рыцарь Лелуша, соратник и друг в сию же секунду попытался уйти из хватки смерти, ускользнуть от шальной пули, но что-то не дало это ему сделать, а именно верный цепной пёс. Тот, который является по первому зову своего не в меру жестокого, кровавого хозяина, погубившего миллионы. — Джеремия?! — Сузаку был в панике, он понимал, что всё сказанное было ложью из уст Лелуша. — Пусти! — Сузаку, тебе не стоило доверять человеку, которого предало своё же создание — Орден Чёрных Рыцарей, которого предал друг, семья, страна, ведь когда-нибудь он отомстит, предав в ответ, — Лелуш в одну секунду приблизился к лицу своего верного Нулевого рыцаря. Что он мог сделать? Выстрелить в лучшего друга, взывая к своей невероятной силе, смеясь над трупом? Это было слишком банально, ведь человек умрёт, не будет больше служить, как собака на цепи, нужно было нечто другое, то, что может вызвать только преданность, через тело, через губы, через сознание. Руки императора прикоснулись к лицу Нулевого рыцаря, такое мягкое, нежное, желанное, что невозможно было оторваться, ведь это теперь принадлежит Его Величеству, ибо вещь не должна вырваться из хватки императора Священной Британской Империи. Приблизившись к лицу своего подчинённого, Лелуш, словно изменился, применяя к себе новую роль: повелителя над своим псом. Их губы были так близки, что невозможно было представить, одно неверное движение — и может произойти то, чего все так желали недавно. Лелуш, не думая о последствиях, прикоснулся своими губами к устам Сузаку. Языки только что вместе сплелись, и невозможно было это представить даже в самом желанном сне. Сузаку в одно мгновение застыл, как будто его ударили по голове чем-то тяжёлым, но вместо этого только один поцелуй и ничего боле. Он попросту не мог ничего поделать. Прошла только одна минута — и всё прекратилось, не было больше тех мгновений, которые испытывали оба, нет больше тех прекрасных и светлых эмоций, ведь наступило время реальности, а не иллюзий. Сузаку, чувствуя вкус губ Лелуша, только и мог, что смотреть на императора с не пониманием. — Было приятно иметь с тобой дело, Зеро, — Лелуш со своим очарованием, которое передавалось через его красивый голос, заставил всех замолчать в этой комнате. — Охрана, посадить его на цепи, ему нужно будет подумать над своим скверным поведением. В комнату ворвалась личная гвардия Кровавого императора — верные, псы, которые были готовы исполнить любые зверства, только бы хозяин приказал. Люди в серой форме, зеркальных шлемах, что закрывали лица, подбежали к Сузаку. Все, как один, обезличенные, ничем не отличающиеся друг от друга, как машины, машины предназначенные для исполнения приговора и зверств. Джеремия передал Куруруги в руки этих подонков, из которых, едва те ощутили власть, вылезла вся грязь, однако… Сузаку, только ощутив свободу для своих рук, принялся делать то, что должен был. Попытаться достичь императора прямо сейчас, ибо времени не было. Он не успел достать до ви Британии, но был очень близко к нему. Как только он захотел ударить Лелуша, его схватил Готтвальд, потянул на себя, заставив развернуться, и, прицелившись, ударил в живот, заставив Сузаку выдохнуть. Сузаку попытался справиться с таким крепким и умным рыцарем, но что оставалось делать, если он превосходит его во всём, в чём мог бы… Затем Джеремия, только схватив его за руку, быстро, словно делал такое всегда, перевёл своё тело в другое направление и перекинул Нулевого рыцаря через себя, тем самым столкнув его голову с мраморными ступеньками, что вели к трону. Куруруги Сузаку потерял сознание.***
Очнуться было слишком трудной задачей для Нулевого рыцаря. Он не приходил в себя так быстро, как хотелось бы, сознание до сих пор витало где-то в облаках, будто его душа уже давно переступила порог и находилась где-то там, за гранью. Сузаку попытался открыть свои глаза, но этого не получалось. Боль, которая была причинена мрамором и Джеремией, так отчётливо сейчас чувствовалась всем телом рыцаря, с ней было невероятно тяжело справиться, но рыцарь, чувствуя то, что нужно было пережить такой несчастный момент, крепился духом и всё же смог открыть глаза. Картина была не слишком-то утешительной: белая комната, белый, слепящий глаза свет, словно его хотели свести с ума этим белым цветом. Он хотел было уже взвыть, но что-то помешало ему это сделать. Возможно, сам организм не хотел выдавать своего присутствия, так что пришлось, на секунду прокусить губу, чтобы не сорваться на нещадный крик, наполненный отчаянием и болью от предательства. «М-моя… г-голова…» — он еле-еле смог привести мысли хоть в какое-то подобие порядка. Его руки были закованы в цепи, которые держали Сузаку, как цепь держит пса возле будки. Ноги же не были как-то скованы. Сузаку потерял всякую надежду на свободу, ведь он, как скот, которого скоро будут вести на убой. Он часто задышал. Последние мысли были только об упущенной возможности, только о том, как тогда он не смог достичь императора сразу же. Хотя наряду с этими мыслями он до сих пор чувствовал вкус свежих, нежных, желанных губ императора. Этот нежный аромат, который выбрал тогда тиран, словно усыплял бдительность рыцаря, ведь не заметил, как в зал вошёл Готтвальд, ведь он принюхивался к этому аромату, пытаясь вдоволь надышаться. Как только он начал более-менее соображать, то стал пытаться выдумать, как выбраться, но варианты в голову не приходили. Дверь в камеру скрипнула. Сперва он думал, что к нему придёт какой-то солдат. Он не думал, что его убьют, иначе его бы не сковали, но он хотел либо убить Лелуша, которого не было рядом, либо умереть, раз это невозможно. В камеру в беспристрастным выражением лица, точно судья или инквизитор, зашёл Лелуш ви Британия. Тот, кто и поймал предателя, тот, кто должен был уже уничтожить Сузаку, но что-то всё же останавливало его. — Ну что, Сузаку, — Лелуш посмотрел в сторону своего верного рыцаря, ведь сейчас тот только и мог, что греметь цепями, упираясь коленями в пол, — удобно в цепях? — Лелуш, предатель! Зачем я тебе поверил?! — начал заводить свою шарманку Сузаку, хотя зачем это? Зная Кровавого императора, Его Величество может сотворить что угодно, и не чему удивляться. — Может… потому что я заставил тебя поверить? — Лелуш слегка пожал своими плечами, подходя всё ближе. — Посуди сам, я позволял тебе делать практически всё, что только душе угодно. Кто бы мог подумать, что ты такой садист, а? Псы всегда любят свободу, не так ли? — Какой я тебе пёс?! Я человек! — Сузаку слегка сдвинулся с места, но вдруг осознал, что дальше не сможет пройти, ибо цепи оттягивают его. — Нужно было убить тебя ещё в мире С! — Ха-Ха… убить того, кого так ненавидишь только из-за смерти одной дамы, — он недовольно произнёс последнее слово. — «Юфи… моя дорогая Юфи, как так можно?!» — Лелуш смотрел прямо в его глаза, цитируя переживания рыцаря. — Боже, друг детства, а такая словочь, даже презервативы использовать не придётся. — А… ч…что? — произнёс Сузаку, только осознав последние слова. — А… ты про Юфи? — Лелуш прекрасно осознал, на что именно указал Сузаку, но решил притвориться, что не понял. — Ну так слушай. В детстве, когда ещё Нанналли и я были во дворце Пендрагона, моей первой любовью была Юфи… Неожиданно, да? — А… — Сузаку вдруг затих, словно почувствовал, что в гневе императора есть что-то. — Ой, нет, она вроде не клялась в вечной любви… — Лелуш сделал задумчивое лицо, даже слегка стал задумываться о своих словах, но вдруг просто вздохнул и продолжил. — Но это ничего не меняет… Меня она уже не особо волнует. — Не меняет, не волнует?! КАК ТЫ ОБРАЩАЕШЬСЯ К МЁРТВЫМ?! — закричал Сузаку, ведь его любовь, хоть и мёртвую, оскорбляли сейчас в явном виде. — Я тебя придушить готов! — Боже, какая уже к чёрту разница? — протянул император и, сощурившись, наклонился вперёд. — Что ты поменяешь своей ненавистью? Да и ненавистью ли? Уже поздно, мой рыцарь, — Лелуш прикоснулся к цепям, — я тебя раскусил, — он расплылся в самодовольной, жуткой улыбке, — разумеется, я всё знаю, мой милый Сузаку. — Ч-что ты знаешь… То, что я тебя ненавижу?! То, что я хочу убить тебя? Ты уничтожаешь все надежды людей! Тиран! — Сузаку смел ещё дерзить Его Величеству, как будто не видел его превосходства над собой. Ненависти не было предела, он только и мог, что кричать изо всех сил о том, что император виноват во всех грехах человеческих. Но интересно иное: а верит ли он сам в то, что говорит, и кого считает виноватым? Лелуш наблюдал за спектаклем минут пять, такие слова ненависти он ещё в свой адрес не слышал: ни от Каллен, ни от Нанналли, ни от ОЧР, ни от всего мира. Сузаку раскрывал все свои эмоции, которые скрывали глубоко внутри, только Лелуш сомневался в том, что Куруруги кричит о том, что чувствует. Можно, правда, сказать ещё, что он повышает голос на Его Величество, а это непочтительное обращение с монархами. — Чтобы остановить твой поток брани… Давай скажу, что я видел, как ты дрочил на мои фотографии, грязный извращенец, — протянул император с довольной улыбкой. — Разве так поступают лучшие друзья? Сузаку внезапно остановился, как будто что-то задело его за живое. Возможно, тому способствовало или враньё, или же эта правда, которую не принято говорить никому из живых людей. Нулевой рыцарь покраснел в один момент — это было тем, о чём Лелуш не должен был ни коем случае узнать, ведь это будет выглядеть, как полный бред, хотя и оправданный. — О-откуда т-ты… — вся информация, которую нужно было скрывать, сейчас вылезла наружу, словно поджидая момент для этого. Губы дрожали, он больше не мог так отчётливо кричать на него, хотя и были попытки. Только страшное удивление, изумление было в его эмоциях. Ведь действительно, когда Лелуш за камерами наблюдал за всем этим, было в новинку такое шоу, но в глубине души ему это даже нравилось. Лелуш упивался не только властью, но и реакцией Сузаку. Он заметил всё то, что так тщательно скрывал Нулевой рыцарь, а это очень сильно радовало упивающегося властью монарха. Он стало быть хотел уже снова прикоснуться к губам рыцаря, но что-то останавливало, нужно было ещё кое-что донести до разума Сузаку, дабы он, действительно, принял реальность. — Да ладно тебе, Сузаку, я, конечно, прощаю тебя, злиться ведь не выход из такой ситуации, — Лелуш слегка усмехнулся, проведя рукой по его торсу. — Но то, что ты кончал на моё лицо в то время, когда я спал сладким сном, а потом пытался всё это убрать — за это нужно ответить, — разумеется, дело было не в этом, размениваться такими мелочами — удел детей, играющих в песочнице, но отнюдь не правителя всего мира. Кровавый император не терпел одной вещи — предательства, и он знал, что Куруруги предаст его, а потому… он собирался сделать то, что задумал — привить верность. — Н-не было такого! Л-Лелуш, ты совсем с ума сошёл?! — Сузаку вдруг загорелся, как томат, отрицая слова Лелуша, хотя в душе всё же всё стыдился того, что произошло. — Я — натурал! Мне девушки нравятся! — Ну да, а небо зелёное, — вздохнул ви Британия. — Сузаку, мой милый рыцарь, зачем ты мне врёшь даже сейчас, причём так плохо? — Лелуш обратил внимание на стук его сердца — оно выдавало истинные чувства, а в зелёных глазах он читал настоящие мысли. Сузаку чувствовал, что Лелуш уже давно обо всём догадался, но это не могло быть правдой, он хотел, чтобы это была ложь, но что он видит? Лелуш всё знает, всё принимает и более того, находит уместным ещё говорить, что всё готов ему простить, почти всё… — Серьёзно. Как я могу смотреть на тебя, когда знаю правду? — император хотел что-то сделать, но пока словно размышлял. — Я ведь… рыцарь! Я должен был защищать тебя… вас от… всего! — эти отговорки были не в его стиле, но что оставалось делать? Он хоть и был в цепях, но нужно было оправдываться. — А я император, мне нужно подчиняться в любом случае. Так что, мой драгоценный рыцарь, тебе предстоит пройти некую «реабилитацию» в своём ранге, — император Священной Британской Империи усмехнулся, пожимая плечами с какой-то издёвкой, — пока я не убежусь в твоей безоговорочной преданности и любви ко мне. — Ч-что ты собираешься делать… — Сузаку не хотелось ничего знать, но страх перед неизвестностью брал верх. — Приручить к поводку одного назойливого пса, мой милый рыцарь, — прошептав это, глаза императора загорелись каким-то огоньком, в них заплясали черти. — И этот пёс — ты, — он захлопал глазами. — Ну… — Лелуш стал обходить Сузаку со стороны, — ты всё равно не сможешь сбежать, а значит твоё тело полностью принадлежит мне. — ЭЭЭ?! ТЫ ЧТО ЗАДУМАЛ?! — Вдруг он стал ещё больше пытаться вырваться из цепей. — Ну знаешь… это часть приручения диких зверей, сначала кнут, потом пряник, — медленно, словно наслаждаясь этим, Лелуш, стоявший сзади Куруруги, обхватил руками торс рыцаря и стал водить по нему, прощупывая через одеяния Зеро бугры мышц накачанного тела. — Прекрасно… — пробормотал Лелуш и ткнулся в шею Нулевого рыцаря, расстёгивая потайную молнию одеяния Зеро на груди. Куруруги, подвешенный на цепях, вздрогнул, когда холодный воздух камеры соприкоснулся с его тёплым телом. Император обошёл и посмотрел на рельефное тело, прикусив губу, взгляд уже был затуманен похотью. Брюнет закрыл глаза, шумно вдыхая воздух, представляя картины ближайшего будущего, одновременно с этим пытаясь успокоиться — ещё рано отдаваться желанию с головой, игра только началась. Он снова провёл своими ледяными руками по груди Сузаку, задевая соски, которые тут же затвердели. Лелуш расплылся в улыбке. — Да ведь тебе нравится, может, мне тебя и не стоило сковывать цепями? Впрочем, — он отошёл от рыцаря к столу, на котором лежал шприц, — они нам и не понадобятся, современная наука может предоставить куда более интересные способы сдерживания людей, — Лелуш закатил рукав Куруруги, взял шприц и подошёл к Сузаку. — Иди к чёрту! — шатен стал вырываться, дергать руками и не давать вставить иглу в вену. — Это всего лишь успокоительное, что ты так боишься? — Лелуш схватил рыцаря за руку, тот же в свою очередь повернул голову и вцепился в руку императора зубами. — Сука! — он наотмашь ударил зеленоглазого по лицу, после чего зарядил коленом в пах друга. — Всё равно всё будет так, как Я хочу! — проорал ви Британия и, пока Сузаку, выпучив глаза, глотал воздух, вставил иглу в вену и ввёл препарат. Сузаку часто задышал, зрачок почти мгновенно расширился, он проморгался, пытаясь прийти в себя, но мышцы всё больше становились ватными, он захрипел в попытке зацепиться через этот вдох за реальность, но чувствовал, что всё меньше может пошевелить хоть пальцем. Вскоре его дыхание замедлилось и стало ровным, а сам рыцарь отстранённо смотрел перед собой. — Ещё и быстродействующее, — Лелуш заглянул в почти чёрные от расширившихся зрачков глаза Куруруги и был доволен, он вернулся к столу, положил шприц и снова вернулся к рыцарю, расстёгивая кандалы. Куруруги завалился на Лелуша, тот успел схватить его и кое-как дотащить до койки, Сузаку не то что еле передвигал ногами, он ими вовсе не двигал — мышцы не слушались, хотя сознанием-то он владел сейчас, как обычно. Ви Британия повалил его на койку, рыцарь хотел высказать всё, что он думает о своём лучшем друге, но из горла донеслось лишь мычание. — Информативно, — заметил брюнет и залез следом, склонившись над рыцарем, который смотрел мягко говоря невменяемо. — Сузаку, — он улыбнулся и провёл своими тонкими ледяными пальцами по щеке Куруруги, — но ты же понимаешь, что сначала кнут? — Кровавый император расплылся в подлой улыбке и наклонился к уху рыцаря. — Приятно будет только мне, — он протянул это и, приподнявшись, стал снимать верхнюю часть костюма Зеро, задевая запястья Сузаку, которые были в крови от кандалов, заставляя зеленоглазого часто дышать и слегка морщиться — больше двигать мышцами он не мог. — Вот так, тебе должно быть больно, мой рыцарь, жалко, что ты кричать не можешь… — он вздохнул и снова довольным взглядом окинул тело Сузаку. Он видел в зелёных глазах рыцаря полнейшее отсутствие желания, Куруруги Сузаку сейчас его НЕ ХОТЕЛ, это и бесило, и радовало одновременно. Всё же тот не должен получать удовольствие согласно плану Кровавого императора. Сузаку было противно, он мечтал, чтобы сейчас же это закончилось, а ещё ему было больно… от осознания того, что это всё же случится — он видел ту страшную решимость в глазах изверга. — Наступит день, мой рыцарь, — прошептал Лелуш, снимая штаны с парня, — и тебе понравится даже такое обращение, если это буду я, — он холодно посмотрел в глаза шатена, снимая уже трусы, — ты будешь моим преданным псом, который млеет от одного моего взгляда на тебя… — ви Британия наклонился к Сузаку и прикусил того за губу, ощущая привкус крови рыцаря и тяжело вздыхая. Брюнет отчётливо увидел желанные слёзы в почерневших глазах Куруруги. Сузаку приоткрыл губы и, еле скребя ногтями по металлу койки, прошептал, хоть это и далось ему с большим трудом: — Л-лелуш… — слёз в глазах стало ещё больше, — не… на-адо, — дыхание участилось и снова замедлилось, препарат действовал слишком хорошо. — Надо, мой рыцарь, — ви Британия прошептал это нежно, пальцем смахнул слёзы с глаз Сузаку и поцеловал того грубо, без всякого намёка на нежность и доброту, которые были в его голосе, словно не был способен на эти чувства этот изверг. Лелуш грубо схватил Сузаку за волосы, давя на шею, перекрывая доступ кислороду, которого рыцарю и так не хватало из-за поцелуя. Он оторвался от губ рыцаря, убирая руку с шеи, и, смотря ему в глаза, самодовольно произнёс: — Что, мечтал меня выебать, но в итоге трахают тебя? Куруруги всхлипнул, смотря на этот холодный яркий свет камеры, наряд императора был тоже белоснежным, олицетворяющим чистоту. Отвратительная чистота… Да ведь он любил Лелуша, да, желал его, куда ж без этого? Он не хотел тревожить того своею любовью, поэтому и часто по ночам совершал рукоблудие, представляя своего лучшего друга, мечтая, чтобы эти сначала ласковые и медленные, потом рваные, быстрые, полные страсти движения совершала рука Лелуша, а ещё лучше его попка… Но не сейчас, сейчас Сузаку мечтал, чтобы это всё оказалось кошмаром, он не хотел. Само осознание, что его прямо сейчас будет как последнюю шлюху насиловать тот, кого он любил, было по меньшей мере болезненным, сердце сжималось, а сознание пыталось попросту отключиться, но как на зло, успокоительное действовало только на мышцы. Кровавый император довольно осмотрел обнажённого рыцаря, причмокнул, глядя на совершенно не возбуждённый член. Именно то, что и нужно. Сузаку не должен хотеть, ему не должно быть приятно, ему должно быть больно: физически и морально. Это успокоительное было настоящей находкой — Куруруги не мог сопротивляться, но зато прекрасно всё осознавал. ИДЕАЛЬНО. — Я вот думаю: сзади тебя трахать или всё-таки спереди? — Лелуш и вправду задумался. — Хотя о чём тут думать, я хочу видеть твоё лицо, твою боль и чтобы ты видел своего хозяина, — он стал снимать с себя штаны. — Ты будешь моим всецело: душой и телом… мой рыцарь, — он приподнял бёдра Сузаку, подложив под те одежду. Куруруги не мог вдохнуть, когда слегка влажная от предэякулянта головка члена императора оказалась прижата ко входу в его анус. Страх сковал его, отчаяние приняло в свои объятие, и он приготовился к боли, закрыв глаза и тихо всхлипывая. И боль не заставила себя ждать. Едва Лелуш слегка толкнулся в него, как агония объяла тело и он смог закричать, несмотря на действие лекарство. Он заорал, несмотря на препарат. По телу Кровавого императора прошлось стадо мурашек, когда он членом почувствовал теплоту попки Куруруги. Он почувствовал, как по его плоти медленно скатываются горячие капли крови. — Вот так, — прошептал ви Британия, — да, Сузаку, кричи, кричи так громко, чтобы все знали, что со своим псом делает хозяин, — он вошёл во всю длину, хоть это было не так уж и легко, и сам зашипел от боли из-за того, как сильно сжимался рыцарь. — Расслабься сейчас же! Иначе буду ещё больнее всё делать! Куруруги ничего не ответил, мышцы сами стали расслабляться, и снова из-за этого проклятого успокоительного… Он попросту беспомощен, что он может сделать? Дальше рыдать? Лелуша это, похоже, только ещё сильнее возбуждает, да не просто возбуждает — тот буквально готов вот-вот словить оргазм от страданий своей жертвы. Сузаку было не просто больно, была не только агония, но жуткий, какой-то животный страх — он не знал того, кто был перед ним. — Молодец, смотрю, ты уже начинаешь меня слушаться… Или это лекарство? Куруруги, сипя, вдохнул и поморщился. Лелуш вышел из него почти полностью, а затем снова толкнулся до самого основания. Рыцарь заорал, как резанный. На белые простыни упало несколько капель крови. — Умница, — казалось, радости изверга не было предела. — Я сделаю так, что ты охрипнешь от своих криков, мой рыцарь, — он ещё раз двинулся и снова вызвал крик шатена. — Ты мой, Куруруги Сузаку, — он сказал это слишком обыденно, сказал в губы. — Смотри на меня, — рыцарь не подчинился, чем вызвал приступ гнева у императора — и тот толкнулся пару раз быстро, ещё болезненнее для зеленоглазого, чем в предыдущие разы, Сузаку от этой боли даже смог, превозмогая действие препарата, отвернуться и всё так же жмуриться, крича, чувствуя, как вошедший в него без всякой подготовки член Лелуша продолжает разрывать его зад, перед глазами плясали белые пятна, возникающие вспышками. — Я сказал, — брюнет схватил подбородок друга и повернул к себе, — смотри на меня! — его гнев быстро сменился милостью, когда Сузаку всё же открыл глаза, полные слёз и отчаяния. — Ох, Сузаку, — он выгнулся, в очередной раз толкаясь в тело японца и смотря в его глаза, в которых была боль, — это сводит с ума… Смотри, кто тебя насилует, ты должен смотреть, чтобы знать, чей ты, кому ты обязан подчиняться беспрекословно, как пёс. Когда я буду уверен в твоей преданности, то… — он застонал, — тебе будет приятно. Куруруги закрывал глаза, казалось, что он на какое-то время от боли выпадает из этого мира, но как только его сознание почти полностью окутывала спасительная тьма, то Лелуш, видя это, делал особенно больно, заставляя шатена хрипеть от боли, широко открыв глаза. И тогда его встречали холодное освещение белых ламп и такой же белый потолок камеры, император в белых одеждах. Снова этот обманчиво белый свет ослепил Сузаку, какая же это чистота? У некоторых народов белый ассоциировался со смертью, но для Куруруги белый цвет отныне символизировал боль и безысходность, настоящие агонии тела и разума, которые сплелись в едином танце и становились всё ярче в своём… белоснежном сиянии. — Пожалуйста… — он завыл, он не знал, сколько это продолжается, время словно остановилось, казалось, что эта агония длится вечность. — Что? — прохрипел император, всё глубже входя в рыцаря, который всё сильнее сжимался. Ви Британия никогда не думал, что будет так приятно видеть эту гримасу боли и страха, буквально физически ощущать отчаяние, слышать тяжёлые всхлипы, хрипы рыцаря. На белой подушке он заметил мокрые следы — от слёз. Он наклонился к лицу Сузаку и слизал их, ощутив не только солёность, но и горечь — он точно знал, что чувствует предатель. Этот вкус ввёл изверга в полнейший экстаз, и тот, склонившись, тяжёлыми, ритмичными толчками продолжал вбиваться в сейчас беззащитное тело Куруруги, который был всё это время на грани потери сознания, ви Британия продолжал разрывать до крови зад рыцаря, чьё сознание уже горело в агонии. Лелуш продолжал болью выжигать в его сознании, почему пёс обязан быть верным своему хозяину. Говорить было трудно, но он из последних сил смог выдавить: — Глаза… закрыть… можно? — Сузаку снова зарыдал, но не отрывал взгляда от лица Лелуша, продолжая ртом ловить воздух, в то время, как в его груди то и дело случались спазмы, мешающие дышать. Перед глазами шатена была одна белая размытая пелена и только один тёмный силуэт. Хоть тот и был тёмным, но эта тьма была обманчива — она не успокаивала, а причиняла боль. — Ты спрашиваешь у меня такое? — усмехнулся Лелуш. — Мой рыцарь, — протянул он, — какой же ты у меня молодец, — император прижался щекой к щеке Сузаку и прошептал: — Закрывай, можешь даже не кричать, если не хочешь. Лелуш поцеловал его в висок и, ткнувшись носом в плечо Куруруги, прошептал: — Ты вкусно пахнешь, даже сейчас… Мой хороший… мой послушный, — всё быстрее вколачивался в тело рыцаря, слушая, как тот всё-таки кричит то ли от собственного желания кричать в попытке уменьшить страдания, то ли чтобы ещё как-нибудь не разозлить Лелуша, который и так причинял ему адскую боль. Ви Британия крепко обнял Сузаку. Перед глазами Куруруги была абсолютная тьма, и в этой черноте он находил спасение, эта тьма казалась ему концом, вот-вот его страдания кончатся, тьма дарила ему прохладу, не тот леденящий холод или выжигающий душу огонь, который дарил свет. Он был бы рад вцепиться в спину Лелуша, разодрать ту в кровь, чтобы тот хоть немного, но ощутил его агонию, но он не мог даже поднять руки. Беспомощен… Одна тьма перед глазами хоть как-то уменьшала боль, хоть как-то утешала спасая от этого белого света, обманчивой чистоты. Боже… его насилует его лучший друг, его любимый… Они всё же друг друга стоят… — Кто я? — требовательно спросил ви Британия, хватая его за руки и сжимая запястья, которые были в крови, снова принося боль. «Лелуш… нет… не он, его больше нет…» Не было больше того доброго Лелуша в чёрной форме студента или чёрном костюме Зеро, был только Кровавый император в своём противном, ослепительном, белоснежном, одеянии, не было больше приятной тьмы, был только ледяной и одновременно жгучий, режущий душу свет. Не было спокойствия, была, казалось, вечная агония. — Хоз-зяин, — язык заплетался, но он смог выговорить это. Он не верил, не хотел верить в то, что говорил, но знал, что если не скажет, то чёрт его знает, что взбредёт в голову этому дьяволу. Он говорил то, что Кровавый император хотел слышать. И Сузаку с каждым толчком начинало казаться, что всё именно так и есть. Лелушу было приятно это слышать, одно это слово приносило такое удовольствие, что он был готов уже кончить, да в общем-то он и собирался это сделать. Ви Британия ускорился, рваными движениями вколачиваясь в тело шатена, доставляя себе удовольствие, ему — боль, рыча от экстаза, слушая крики рыцаря, которые приносили ещё больше удовольствия. Брюнет толкнулся последний раз и кончил прямо в рыцаря. Пытка прекратилась. Пёс боится. Он загнан в угол, беспомощен, перед глазами только сплошная пелена проклятого белого цвета. Лелуш вышел из Сузаку и посмотрел на свой член — в крови Куруруги, анус рыцаря также был в крови, как и белые простыни, как и одежда Зеро. Это заставляло изверга чувствовать невероятную радость и лёгкость, словно он исполнил заветное желание или даже долг. — Я прикажу, чтобы тебя привели в мои комнаты… — Лелуш довольно смотрел на открывшего глаза Сузаку. — Ты же не думал, что на этом всё закончится? — он усмехнулся. — Нет, мой рыцарь, не-е-ет, — кровожадная улыбка сменила ухмылку, — ты будешь верен мне, и покуда я не убежусь в этой верности, всё будет повторяться. «И там будут эти… белые простыни…» Цвет беспокоил Сузаку почему-то больше всего, белый отныне — синоним к слову «боль». — Какие мне простыни приказать застелить? — стал размышлять Лелуш. — Белые… чёрные… — Чёрные! — выкрикнул из послдених сил Куруруги. Только не этот цвет, только не эта чистота. — Значит, белые… — хрипло расхохотался Лелуш. Белое семя стало вытекать из зада Сузаку, пачкая белые простыни. Опять белое… Сузаку снова завыл, будто его насилуют. — Сузаку? — Лелуш удивился такой непонятной реакции. — Хватит… пожалуйста… — он зарыдал, закрывая глаза, пытаясь найти спасающую тьму, но той не было, только вид белоснежных простыней, на которых Кровавый император снова будет насиловать его беспомощного, как куклу, — белый… Лелуш провёл ладонью по голове рыцаря, поцеловал лоб того и прошептал: — Хорошо, будут чёрными. Но ты полюбишь белое, мой рыцарь, я заставлю тебя полюбить. И Куруруги не сомневался: Лелуш заставит — и он будет ЛЮБИТЬ этот цвет, он будет его обожать, смотреть на него, как преданный пёс, чуть ли не бить хвостом об пол, желая видеть этот свет… своего хозяина, Кровавого императора.***
Сузаку открыл глаза. Его руки были связаны за спиной, ноги, по всей видимости, тоже — двигать ими не выходило, да и успокоительное всё ещё кое-как, но действовало. Первое, что он увидел — чёрные бархатные простыни, такие же подушки и одеяло. В комнате царил сумрак — на улице смеркалось. Шатен вжал голову в подушку, словно хотел утонуть в этой тьме, чтобы никогда больше не видеть света. Но свет сам его находил. Он вздрогнул, когда почувствовал прикосновение знакомых тонких, ледяных пальцев, почувствовал знакомый запах. — Ты такой красивый, когда спишь… — пробормотал Кровавый император. — Не надо… Куруруги был уверен, что изверг пришёл получить очередную порцию наслаждения, которое он находил в страдании рыцаря и удовольствии от секса. И рыцарь был готов умолять императора не делать этого, впрочем, разве он сейчас не умолял? — Я и не собираюсь, — хмыкнул Лелуш. Сузаку вздрогнул и повернул голову, чтобы увидеть, что Лелуш одет в обычные чёрные брюки и чёрную рубашку, никакого белого цвета. Отчего-то он почувствовал себя в большей безопасности, чем если бы император надел белое. Чёрный цвет успокаивал. И Куруруги закрыл глаза. Лелуш лёг рядом и обнял того со спины. — Я знаю, что быть связанным — не лучшее удовольствие, но я же знаю, что мирного сосуществования у нас пока не будет. ПОКА, — он сильнее прижался к рыцарь, давя на связанные руки. — Препараты тебе тоже вечно колоть нельзя, мы же не хотим, чтобы ты тут мне коньки отбросил, да? — изверг приподнялся и, согнувшись в спине, наклонил голову к лицу Сузаку, смотря в те, видя сплошную боль и… страх, он ткнулся носом в щёку. — Чем быстрее ты станешь мне верен, мой рыцарь, — он выделил слово «мой», — тем быстрее ты получишь свой пряник, а я отложу кнут в дальний угол. Ты всего лишь должен принять меня, стать моим, тогда ты полюбишь белый… А до тех пор, Сузаку, всё будет повторяться. Куруруги задрожал при воспоминании о том, что было и будет повторяться. — Тише… — прошептал Кровавый император, — будь мне верен, я только этого и прошу, люби меня, как любит пёс своего хозяина, — он поцеловал шатена в висок и прошёлся пальцами по растрёпанным волосам рыцаря, — разумеется, можешь любить и иначе, — ви Британия хрипло засмеялся. — Ну, а пока, спокойно ночи, Куруруги Сузаку. Да, Сузаку хотел спать. Заснуть и не проснуться. Подальше отсюда, подальше от этого самого, что ни на есть настоящего Дьявола, подальше от этого места, от этого ада, где царствовал Кровавый император, от всего мира. И он заснул, даром, что не навсегда. Лелуш вышел из комнаты и задумался.***
— Так чего Вы хотите, Ваше Величество? — человек лет сорока изогнул бровь и продолжил ковыряться ложечкой в клубничном мороженном. — Привить собаке верность. — М… — он поморщился, — верность — это сущность собаки, любой собаки. — Тогда почему я не вижу этой сущности? — Потому что пёс боится обмана. Доверие должно быть обоюдным: хозяин доверяет псу, а пёс — хозяину. Верность спит. Её надо вырвать наружу. — Насильно? — Разумеется, — тонкие губы, кои имели подлецы, расплылись в улыбке, его глаза, которые были точно лёд: холодные и прозрачные, потерявшие краски, выцветшие, сверкнули, как сверкает сталь на солнце. — И как? — хмыкнул Лелуш, смотря своими холодными глазами в ещё более холодные глаза собеседника. — Способов много, Ваше Величество. Боль, удовольствие, препараты — и внушайте, что хотите, он будет Вас слушать, вскоре даже будет верить в эти слова. А может случиться и так, что это будут его собственные спрятанные мысли, верность — сущность собаки, ей больно предавать. — Мне не очень хотелось бы пичкать его всякой дрянью, он же мне ещё нужен, Винсент, — император откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, он улыбнулся. Блондин вздохнул и встал из-за стола. — Пойдёмте, я Вам покажу кое-что. Ви Британия встал и пошёл следом. Они спустились в подвалы дворца, где были камеры для заключённых, коих тут было не мало. В каждую камеру вели массивные железные двери, закрытые на несколько замков. Мужчина остановился у одной из таких дверей и стражники открыли двери. Они зашли в камеру. На койке лежал человек. — Тамаки? — усмехнулся Лелуш. Японец лежал, не шевелясь, хоть и не был связанным, он смотрел вполне осознанно, в глазах его ви Британия видел настоящую ненависть, Тамаки еле шевилил губами, но так ничего и не произнёс. — Да, — вздохнул блондин, — Синъитиро Тамаки оказался уж больно буйным, вечно кричал, бился об стены, одним словом, нарушал спокойствие и вызывал головную боль у стражи, — он подошёл к столу и, взял оттуда шприц, присел на койку и взял руку мужчины, вставил иглу в вену. Лелуш увидел множественные гематомы на руке — следы от шприца. — Как долго ты его колешь? — Лично я это делаю редко. Но так… с самой битвы за Дамокл. — Нихрена… — он подошёл к койке и заглянул в глаза японца. В карих очах сейчас была только боль. Вскоре боль заменилась отчаянием. — Что это? — Успокоительное, — он начал вводить препарат. — Лишает возможности двигаться, говорить, но человек вполне себе в сознании. Вот так и лежит себе, размышляет… Потрясающая вещь, правда? — тонкие губы расплылись в усмешке, а в голосе была слышна искренняя радость. — Не то слово… Разве за два месяца он недостаточно размышлял? Ты же его угробишь, Винсент. — Ну и что? — британец пожал плечами. — Какой от него толк? — Что, нет ни капли сочувствия к забитым зверям? — А Вы сочувствуете куску стейка, который едите? Животным, которых забивают? Я нет. Блондин встал с койки, положив шприц на стол. Он подошёл сзади императора и, взяв того за плечи, прошептал на ухо: — Сделайте так же с Куруруги, он не сможет сопротивляться. А потом… кнут, кнут и ещё раз кнут, пока не увидите отголоски раскаяния в его глазах, тогда и пряник можно…