***
Испуганные глаза Терры распахиваются в немом крике о помощи, когда кто-то медленно снимает с неё чёрный капюшон. Шестнадцатая ненавидит себя за то, что волна облегчения прокатывается по телу, когда она понимает, что это не Анья. Терре двадцать пять, она работала на местной ферме, у неё есть сестра-близнец и двое детей. Они с Лексой никогда не были подругами, но были знакомы. Шестнадцатая аккуратно вынимает изо рта девушки тканевый кляп и думает, что никогда не сможет привыкнуть к этому. Тут пахнет смертью. Затхлый запах сырости от пропитавшейся кровью древесины забивает ноздри, мгновенно проникая в лёгкие. Тут пахнет мёртвыми людьми. Их предсмертными слезами, понимающими взглядами и последними словами. Сосновыми дровами, отсыревшими из-за старости. Тут пахнет болью и отчаянием, животным, практически парализующим страхом перед смертью, страшными и глупыми мыслями о спасении и безосновательной надеждой. Пахнет застывшей кровью и солоноватым потом. Серые глаза Терры наполняются слезами, когда Лекса разрезает верёвку, связывающую дрожащие руки. Девушка глухо стонет, приглушая всхлипы, и пытается рукой зажать кровоточащую рану в груди. — П-пожалуйста… — шепчет она, кашляя, и, кажется, они обе могут слышать, как хлюпают от крови её лёгкие. — Yu gonplei ste odon, — тихо говорит Шестнадцатая, понимая, что другие тоже могут услышать. Лекса вводит нож в сонную артерию за долю секунды, шумно выдыхая, когда глаза девушки практически сразу стекленеют. Первая. Ещё двенадцать. Лекса срезает тканевую, неприятную на ощупь бирку с её номером, тщательно пришитую к нагрудному кармашку. Люди в предсмертной агонии готовы сделать всё что угодно. В первый раз, когда ей пришлось делать подобное, Лекса развязала всех сразу. Они напали на неё, и двое из тех, кто всё ещё хоть как-то мог устоять на ногах, вышли из этого амбара. Потом семью каждого из приговорённых к казни убили так же. Солдаты смиловались над детьми, убили их сразу же, с первого выстрела, и Лексе не пришлось освобождать их своими руками. Спустя четыре года, когда люди привыкли к подобному поведению войск, практически каждый житель хотя бы раз обращался к ней с просьбой освободить его, ничего не слушая, если что-то вдруг пойдёт не так. Лекса снимает очередной капюшон с лица и почти сдаётся, когда видит Сандру. Старушка Сандра, так они с Ником в детстве называли её. Она была единственным человеком в их секторе старше пятидесяти. Ей было шестьдесят три, но её не убивали, ведь Сандра была очень умелым фермером. Это она разработала систему удобрения растений, создала формулу, идеально подходящую для того, что они выращивали здесь. И ни с кем ею не делилась. Она была одинокой и достаточно своенравной, никогда не пыталась сблизиться или подружиться с кем-либо и ни к кому не проявляла особых привязанностей. Сандра была настолько холодной ко всем, что солдаты даже не пытались шантажировать её смертью знакомых, не рискуя ещё больше сократить население, которого в те времена было ещё меньше, чем сейчас. Теперь только Лекса помнила, как женщина рассказывала им с братом старые сказки, как воровала для них с грядки свежие ягоды и обещала когда-нибудь обязательно испечь им пирог. Ходили слухи, что у неё есть взрослый сын, но никто не знал, правда ли это. Никто, собственно, и не пытался выяснить. Сандра всегда отлично справлялась и одна. До сегодняшнего дня. Солдаты бы не убили её, если бы женщина не рассказала свою секретную формулу. Ей было одиноко, — думает Лекса, когда их взгляды встречаются. Она пытается не вспоминать её голос, вкус этой сладкой клубники, который до сих пор ассоциируется с этой женщиной, но не получается. Сандра медленно кивает, начиная захлёбываться кровью, и это напоминает уже о втором разе, когда Лексе снова пришлось их освобождать. Это совершенно не то, чего она хотела. Сандра продолжает смотреть на неё своими выразительными глазами, в которых можно прочесть всё то, что Лекса всегда хотела услышать. Ты не должна этого делать. Ты сильная. Ты всем помогаешь. Лекса корит себя за свою неуверенную заминку, женщина снова кашляет. Кровь летит на её старую зелёную майку будто в замедленной съемке, когда девушка сжимает нож в руках. — Я… — хрипит Сандра, вновь закашливаясь, и её кожа начинает приобретать фарфоровый оттенок. Скоро начнутся судороги, — я передам Николасу… Лекса со всей силы закусывает щёку, пытаясь привести себя в чувство. Она не может вести себя так, не может заставлять этих людей ожидать спасения так долго. Она должна освободить их души, освободить их тела от этой боли, а не заставлять умирать в муках. Сердце стучит как бешеное, когда Лекса приставляет нож к её горлу. Во рту чувствуется чуть горьковатый металлический привкус крови, и девушка вся концентрируется в чуть подрагивающих пальцах. Все чувства отключаются, отходят на второй план, когда острие мягко погружается в податливую плоть. Лекса выдёргивает нож с глухим звуком, кусая губы. Аккуратно закрывает глаза старушке Сандре, тщательно избегая смотреть на чуть приподнятые в улыбке уголки губ. В амбаре не слышно ни одного звука кроме шуршания тонких лёгких штанов от соприкосновения с древесиной, который издаёт Лекса, на коленях передвигаясь от одного тела к другому. Артигас из шахты, хороший знакомый Моргана. Джейран, дровосек. Рина, швея, которая обучает Дейзи. Все эти люди живые мертвецы, но освобождать их всё равно тяжело. Два года назад Лекса освободила мужа Деборы, Мэйсона, ещё до этого — сына Софии Адама. Теперь пришёл и их черёд. «Пожалуйста, защитите мою семью». «Позаботьтесь о моих детях», «Не позволяй ей умереть» — говорит каждый, кого она когда-либо отпускала. У каждого убитого ею человека была своя семья. Свои люди, о которых он когда-то заботился. «Конечно». «Я сделаю всё, что в моих силах», — всегда отвечает Лекса и практически никогда не сдерживает свои обещания. Сегодня в воздухе висят слова, которые никто так и не скажет, но о которых каждый будет думать. Восстание. Попытка прервать этот нескончаемый поток смертей и крови. Попытка остановить то, что никто из предков не смог. Мятеж. Это слово застревает на кончике языка, будто, как только откроешь рот, чтобы сказать хоть что-то, — сразу почувствуешь именно его. На вкус слово горькое. Лекса вытирает окровавленный нож о свою майку и перекатывается с колен, чтобы сесть ровно. Она отодвигается к небольшому деревянному столбу, подгибает колени и складывает на них локти. В амбаре достаточно темно, но лицо каждого из убитых будто светится в темноте, освещаемое редкими лучами почти зашедшего солнца. Последний раз она видела Анью несколько дней назад, когда они повздорили из-за офицера Гриффин. С тех пор её не видел никто. Лекса дышит тяжело и медленно, пытаясь игнорировать въедающийся в кожу запах крови. Красный пот стекает по лбу, когда она отбрасывает в сторону нож, что с тупым оглушающим звуком падает на пол. Когда она была маленькой, Ник часто мастерил ей разные игрушки, будь то тряпичная кукла с волосами из пшеничных ростков или небольшой кораблик, неумело вырезанный из дерева. Он всегда добывал ей то, о чём маленькая Лекса и мечтать не могла, всегда помогал ей забыть, в каком именно мире они живут. «Ты особенная, Лекса», — говорил он ей, пока они сидели на заднем дворе посреди ночи, скрываясь в тени, чтобы их никто не заметил. «Не позволяй им сделай тебя другой». А Лекса всегда внимательно прислушивалась к нему, надеясь, что в один день всё изменится, но где-то в глубине души понимая, что этого не случится. И вот она здесь. Интересно, что сказал бы Ник, если бы увидел её вот такой: сидящей в амбаре, полном мёртвых людей, полностью измазанной в их крови? Борющейся с чувством облегчения оттого, что Аньи здесь не было? Что бы он сказал, если бы знал, что она продолжает ничего не делать? Продолжает подчиняться этим законам и правилам, продолжает терять своих людей просто потому, что солдатам скучно. Лекса сидит, смахивая ресницами затекающую в глаза кровь и пытаясь привести в порядок своё дыхание. Она знает, что несколько десятков человек ждут её на улице. Ждут, пока она назовёт им номера убитых заключённых, чтобы они могли не истязать себя пустыми надеждами. Она медленно поднимается на ноги, забирая найденный утром на крыльце нож, так предусмотрительно оставленный там одним из солдат. Лекса всегда была первой, кто узнавал о том, что сегодня будет казнь, ведь нож ей давали только когда необходимо было применить его в действии. Давным-давно солдаты выбрали именно её семью для этого. Она до сих пор не знает, почему и как, но ей пришлось это делать. Ник с Мирой были против, Нисса пыталась взять это на себя, а Дейзи ещё ничего толком не понимала. Только со временем все они осознали, насколько на самом деле важно для людей освобождение. Лекса выходит из амбара, чуть хлопая воротами, и десятки пар глаз устремляются прямо на Шестнадцатую. Её глаза стеклянные, не слишком отличающиеся от тех, которые она несколько минут назад закрывала, но Лекса берёт себя в руки почти сразу, когда все мгновенно затихают, чтобы дать ей слово. Она чуть подрагивающими руками достаёт собранные в карман бирки заключённых и большим пальцем протирает серую ткань от крови. — 01-55-98, — начинает Лекса, прочистив горло, но понимает, что от хрипотцы избавиться не удалось. — 01-68-53, 01-29-45, 01-78-92, 01-34-27… По мере того, как она зачитывает номера, её голос становится всё жестче и тверже, одновременно с этим и тише. Шестнадцатая краем глаза замечает, как до крови закусывают свои губы впереди стоящие люди, чтобы не закричать, услышав номер своих близких. Запрещено. Нисса стоит поодаль, не приближаясь слишком близко, и Лекса не может мысленно не благодарить её за то, что та не пытается никак утешить Шестнадцатую. Каждое её освобождение она предпочитает переживать одна, без кого бы то ни было рядом. Подруга знает об этом и уважает её решение. Спустя несколько минут люди расходятся, а Лекса продолжает стоять, ожидая, пока все уйдут и оставят её здесь одну. Вскоре людей на улицах практически не остаётся, только несколько солдат у того самого амбара. Поздно ночью они возьмут несколько человек для того, чтобы скинуть трупы в яму. Лекса постепенно возобновляет шаг, двигаясь к дому и всматриваясь в стеклянные поверхности окон в поисках своего отражения. Может, она и сама не хочет видеть своё окровавленное лицо, напоминающее о тех жизнях, которые она уже отняла. Тонкая подошва не защищает израненные после сегодняшней охоты ступни от мелких острых камушков, но Лекса не может позволить себе остановиться. Вокруг всё ещё пахнет смертью. Поэтому ей нужно смыть с себя этот отпечаток как можно скорее. На центральной площади всё ещё трудятся несколько человек, тщательно оттирая кровь от светлого камня. Среди них она замечает Трою, сестру Джейрана, которого она сегодня освободила. Девушка на секунду застывает, увидев Шестнадцатую, но сразу продолжает делать своё дело. Она смотрит на Лексу боковым зрением, и та медленно ей кивает, чуть замедляясь. Троя облегчённо выдыхает, борясь со слезами, и одними губами шепчет быстрое «спасибо», от которого сердце уходит в пятки. Лекса снова быстро кивает, поворачивая налево, в сторону деревянного душа возле озера, чтобы искупаться. В тёмном переулке она останавливается, чтобы снова перевести дыхание, и придерживается ладонью за шероховатую стену. — Лесса… — слышит она тоненький голосок впереди, но не может разглядеть, кто стоит перед ней, из-за темноты и едва видимой пелены перед глазами. Но она узнаёт её по голосу. Трина. Шестнадцатая сразу же оглядывается, высматривая, нет ли поблизости солдат, которые могли бы это услышать, и облегченно выдыхает, когда понимает, что они тут одни. — Ш-ш-ш, — тихо шепчет она, подхватывая девочку на руки. — На улице зови меня Шестнадцатой, хорошо? Трина сразу же обхватывает своими маленькими ручонками шею Лексы, утыкаясь носиком в её плечо. Малышка быстро кивает в ответ на слова девушки. — Как ты здесь оказалась? — всё ещё очень тихо спрашивает Лекса, пока Трина играет с её волосами. Она прижимает девочку к себе чуть плотнее, чувствуя, как тошнота поднимается к горлу вместе со слезами. — Искала папу, — бормочет в ответ девочка, — мама говорила, что он больше не придёт, это правда? Лекса сглатывает жгучий ком в горле, пытаясь не выдать свои эмоции через ломающийся голос, зная, что это бесполезно. Но как объяснить пятилетнему ребёнку, что папа больше не вернётся? — Твой папа всегда защищал твою маму, — медленно начинает она, поглаживая Трину по кудрявым волосам. — Теперь он защищает вас обеих. — Оттуда? — девочка показывает пальцем вверх, на небо, и Лекса инстинктивно поднимает взгляд к звёздам. Она чуть улыбается, переводя взгляд в голубые глаза Трины, и кивает. — А тебя он тоже защищает? Шестнадцатая снова улыбается, с трудом сдерживая слёзы, и бормочет: — Я уже взрослая, чтобы меня защищать. Может, на самом деле, она больше не заслуживает этого. Может, он и вовсе не может смотреть на неё такую. — Я по нему скучаю, — зевает Трина, потирая глазки, а сердце Лексы снова пропускает несколько ударов. В лёгких собирается колючая пустота с примесью боли. — Я тоже, — шепчет она ей в макушку, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и сглатывая горькую слюну. — Давай отведём тебя к маме. Ты знаешь, где она? — Дома, — просто отвечает Трина, снова зевая, пока Лекса думает, как можно брать на работу таких маленьких детей. Как они могут быть настолько бесчеловечными, чтобы эксплуатировать пятилетних детей? Трину тоже назначили в швеи, вместе с Дейзи, и теперь она должна так же просыпаться в пять утра каждый день, чтобы к шести уже быть на рабочем месте. А её мать… Сейчас у Лексы даже не хватает злости, чтобы выразить все свои чувства к этой девушке. Лекса снова идёт по главной площади, пока Трина что-то энергично лепечет ей на ухо. Она старается избегать всех этих странных взглядов от солдат и обращать своё внимание только на малышку, что сейчас у неё на руках. Лекса обнимает девочку так, чтобы укрыть от прохладного ветра, ведь Третья с самого детства обладает достаточно слабым иммунитетом и очень часто болеет. До их дома всего лишь несколько десятков метров, но каждый шаг отдаёт болью в лёгких. Раньше эта дорога никогда не была столь болезненной, а сейчас всё внутри буквально сжимается, когда Лекса видит такое знакомое деревянное крыльцо. Она стучит в дверь. Сначала тихо, но после нескольких безуспешных попыток уже громче, хоть и старается не разбудить вздремнувшую на её плече Трину. Шестнадцатая так и не открывает дверь, пока необузданная злость клокочет в горле. Шершавая колючая поверхность разбередила старые царапины на руках, и Лекса, кажется, получила занозу в ребро ладони. Сегодня был слишком тяжелый день, Лекса, однозначно, не готова ещё и к этому. Поэтому она просто распахивает входную дверь, прекрасно зная, что закрываться изнутри запрещено. На первом этаже дома совершенно пусто. По помещению гуляет жуткий сквозняк, отчего дверь полностью распахивается, сильно стуча о стену. — Рут! — зовёт её Лекса, прикрывая уши Трины от холодного ветра своей ладонью. Как же сильно сейчас хочется выругаться. Кости ломит от усталости, но она продолжает вслушиваться в пугающую тишину, сцепив зубы. Трина только крепче обхватывает её шею своими маленькими ручонками, причмокивая во сне. Лекса слышит тихие поскрипывания деревянных половиц сверху. Шаги. Рут здесь. Она быстро закрывает бьющуюся об оконные рамы форточку, покачивая дремлющую на руках Третью. Глубоко вдыхает, прежде чем ступить на шаткую ступень, ведущую ко второму этажу. В спальне темно и тихо, ободранные шторы не впускают свет от патрульных внутрь. Рут не в этой комнате, может, за стеной, но сейчас Лексе плевать. Она аккуратно отрывает от себя вцепившиеся в шею руки и укладывает девочку на твёрдую кровать. Трина ворочается, снова пытаясь ухватиться за Лексу, и та просто протягивает ей ладонь. Малышка дёргается во сне, притягивая к себе её пальцы. Подоткнув одеяло, Лекса присаживается на край кровати, всматриваясь в умиротворённое лицо. Сейчас она выглядит так, как должен выглядеть любой ребёнок. Беззаботно. Спокойно. Открыто. Все её внутренности в один миг завязываются в узел; Рут здесь. Лекса чувствует её присутствие спиной, и все мышцы сразу напрягаются. Они обе не говорят ни слова. — Если с ней что-нибудь случится… — начинает Шестнадцатая строгим и ровным голосом через несколько минут терпкого молчания. — Я убью тебя. Трина ослабляет хватку, и это идеальный момент для подъёма, чем Лекса и пользуется. Последние слова всё ещё стоят в воздухе, и она знает, что Рут верит. В горле сбиваются в ком все слова, которые Шестнадцатая когда-либо ей говорила — это всегда было что-то совсем противоположное от холодного и расчётливого «я убью тебя». Однако времени на жалость у них нет. Лекса разворачивается и выходит, не бросив и взгляда в сторону стоящей в проходе девушки. Их плечи почти соприкасаются, но в последнюю секунду Лекса втискивается боком и выходит. Теперь наконец время для душа.***
— Она снова меня пропустила. Они отходят на достаточно безопасное расстояние от постов, прежде чем Нисса позволяет себе заговорить об этом. Это происходит уже второй раз, когда офицер Гриффин отпускает её с кражей. — Не заметила, наверное, — пожимает плечами в ответ Лекса, поправляя рюкзак за спиной. Подруга дарит ей долгий скептический взгляд. Они обе понимают, что этот разговор ни к чему хорошему не приведёт и лучше бы выбрать другую тему для обсуждения или вообще идти молча. Но факт остаётся фактом — Ниссе снова удалось пронести небольшую перепёлку. Девушки замолкают, когда слышат шум двигателя, и военный ровер их обгоняет, оставляя после себя густую пелену дорожной пыли. — Скоты, — шепчет Нисса в свой рукав, немного закашливаясь от проникающих в лёгкие песчинок. Они останавливаются, ожидая, когда пыль вновь осядет, ведь при нулевой видимости добираться к городу — самоубийственная миссия. Через несколько минут охотницы возобновляют свой путь, оставив разговоры о Гриффин. Нисса думала, что она странная, но не упускала мыслей о том, что из этого можно изъять выгоду для сектора, и, если честно, была согласна с Аньей. Ещё бы немного придавить её, показать, что она видела только мáлую часть того, что им изо дня в день приходится проживать. Ещё немного — и им бы удалось сломать её вместе с этой слепой верой в Новый Мир, которой здесь обладает каждый солдат. Впрочем, каждый из них имеет ещё и холодную жестокость, и Нисса очень сомневается, что этому их обучают в подготовительной школе. Ещё давным-давно стало ясно, что сюда отправляют только особенных солдат, которые отличались чем-то животным и агрессивным. Они даже не считали заключённых за людей. Но с этой Гриффин что-то не так. Она уж точно не похожа на слепого агрессора. Впрочем, нельзя отрицать и то, что она может вести свою игру, менее кровавую, но намного более жёстокую. Лекса не слушала доводы Ниссы, что не могло не раздражать последнюю. — Стой, — шепчет ей Шестнадцатая, пока Нисса едва ли не падает, спотыкаясь о большой камень под ногами. Она слишком погрузилась в свои мысли, слишком отвлеклась, а Лекса говорила, что однажды именно это её и убьёт. Она стоит тремя футами впереди, выставив руку влево, чтобы преградить ей путь. Нисса хочет спросить, в чём же дело, но Лекса только тянет её вниз, чтобы та легла на раскалённые благодаря солнцу камни. Хорошо, что она в плотной охотничьей форме, которая спасает от возможных ожогов. — Видишь? — снова шепчет Лекса кивая вправо от дороги, по которой они идут. Несколько серых роверов плавно останавливаются, и оттуда вываливается два десятка людей. Их людей. Дюжина солдат подгоняет их автоматами, и небольшая толпа выдвигается в сторону поселения. — Они едут с запада, — кратко изрекает Лекса, пока Двадцать первая всматривается в людей. Они слишком далеко, чтобы можно было различить лица или точное количество, поэтому она просто поворачивает голову к подруге, нахмуриваясь. — С запада? Там нет ничего, кроме лесов. Девушка снова отворачивается, устремляя взор на людей. Они не кажутся ранеными или уставшими, все передвигаются достаточно бодро. Лекса несколько секунд молчит, смачивая губы водой из небольшой фляги, и протягивает её второй девушке. — Там есть их база, — отвечает она, вытирая прилипшую ко лбу грязь. — И граница. Нисса не стала спрашивать, зачем им идти к границе. Если Лекса это предположила, значит, у неё были на то свои причины. Иногда она знала больше, чем им положено. Иногда намного больше. Внезапная догадка пронзает её мысли неожиданно. Сначала Нисса даже не понимает, стоит ли об этом спрашивать, но, когда Лекса поднимается с колен, всё же решается. — Вы до сих пор встречаетесь. Теперь она даже не спрашивает, а утверждает. Шестнадцатая нисколько не отрицает. Нисса не пытается говорить, что это опасно, ведь они обе не знают, что можно ожидать. Не говорит, что для них это может плохо закончится. Лекса и так всё это знает. — Ты же не запала на неё? — в голосе Ниссы слышны неверие и скептицизм, тень насмешки с примесью издёвки. Если это так, у Лексы будут огромные проблемы, ещё с разбитым сердцем в придачу. Больше всего на свете Нисса хочет, чтобы подруга больше никогда не страдала. Что же, в реалиях законов их мира это нереально, но реально минимизировать страдания настолько, насколько это возможно. — Иногда она помогает мне, вот и всё, — потупив взгляд, снова пожимает плечами Лекса. Она не врёт. Воздух пахнет сухим песком, и в ноздрях начинает невыносимо жечь. После приятного влажного лесного воздуха эта пыль вдвойне противнее оседает в лёгких, но они возобновляют свой шаг. Обе молчат, и между ними восстанавливается уютная тишина. Им уже давно не нужно заполнять время пустыми разговорами, чтобы не чувствовать неловкости. Кажется, её вообще никогда не было. Нисса бросает короткий взгляд на сосредоточенное лицо подруги и понимает, что та думает об Анье. Они не видели охотницу с того дня, когда Дейзи впервые держала в руках лук. Лекса не говорила ей, но Нисса точно знала, что после этого они повздорили, и полностью понимала обеспокоенность Лексы. Если Анья уже мертва, их ссора — это последнее, что они разделили на двоих. Поэтому Лекса волнуется вдвое сильнее, чем обычно. Нисса часто ловила себя на мысли, что понимает Лексу больше, чем они обе догадываются. Это происходит на уровне ощущений, каких-то внутренних инстинктов. И так было всегда. С самого первого их разговора, когда они почти подрались из-за того, что Нисса не хотела ждать первого занятия. Лексе было пятнадцать, Ниссе — двенадцать. С того дня они неразлучны. Очень долгое время они просто конкурировали, ведь Двадцать первая не могла признать, что в этом мире существует кто-то, кто в охоте лучше её, а Шестнадцатая совсем не привыкла к конкуренции. С первого дня между ними возникли сильные чувства, но они продолжали прикрываться конкуренцией и ненавистью. Это прошло не скоро. — Это Анья? — вдруг спрашивает Нисса, когда они подходят ближе к группе людей, во главе которой стоят солдаты. Она чувствует, как сердце пропускает удар от облегчения после быстрого кивка Лексы. Они переглядываются, одновременно ускоряя шаг, чтобы добраться до города быстрее. Девушки пересекают черту города сорок минут спустя, практически полностью истощённые от тяжёлой и жаркой дороги. Это, на самом деле, огромное везение, что они почти сразу пересекаются с Тридцать второй. Она кажется очень возбуждённой и чем-то взбудораженной. Глаза блестят так, будто бы она выпила не один стакан дрянного разбавленного спирта. Они продолжают идти по параллельным улицам, делая вид, что друг друга не знают, и сворачивает вместе в один и тот же пустынный переулок. — Традцать вторая, — здоровается с ней Лекса, едва ли выдыхая от смущения, и только полу-улыбка на губах выдает её Анье с потрохами. Они по очереди пожимают друг другу локти и обмениваются приветствиями. — Где вы были? — сразу спрашивает Нисса, выглядывая из-за угла, чтобы убедиться, что никого нет поблизости. — Тебя пять дней не было! — В секторе строителей, — шепчет Анья в ответ, и эти слова привлекают внимание Лексы, как ничто другое. Она вопросительно дёргает головой, показывая, что женщина может продолжать, но Анья молчит, сомневаясь. Сейчас она выглядит чуть растерянной, и это самое странное, что видела Нисса в своей жизни. Растерянная Анья — нечто из разряда фантастики. — Мы разговаривали о тебе, — она кивает в сторону Лексы, которая хмурится в ответ, но Нисса сразу понимает, что к чему. — Они слышали о спасительнице ночной крови, Лекса, о тебе говорят в каждом секторе. Мира это начала. Лекса это закончит. Такие слухи ходили по их поселению, и Нисса давно догадывалась, что им удалось покинуть пределы города. — Они готовы, — кивает она со сверкающими глазами, и теперь определённо ясно, почему именно Анья казалась такой возбуждённой. Даже Нисса от одной только мысли о восстании чувствует, как кровь в венах начинает бурлить, но Лекса продолжает стоять идеально ровно, так, как когда она напряжена. — Анья, — практически рычит Лекса, сжимая кулаки. Она начинает злиться, и теперь Нисса чувствует, что этот разговор хорошо не кончится. — Не будь трусом, Шестнадцатая. Люди хотят этого, люди готовы к этому. Всё, что им нужно, — это ты. — Ты, кажется, не понимаешь, о чём вообще говоришь, — ещё больше злится Лекса, стискивая зубы. Они сверлят друг друга настойчивыми взглядами, пока Нисса снова выглядывает из-за угла. — Но я хотя бы не боюсь. Не я почти каждый месяц добиваю несчастных после казни, но мне, как и остальным, приходится работать по двенадцать часов в сутки в шахте, слушать крики людей с площади, которых снова наказывают за то, что они не хотят быть пронумерованным скотом. Я обучаю маленьких пятилетних детей убивать, Лекса, потому что у всех нас есть люди, о которых мы заботится, и насколько бы сильно я не боялась смерти, настолько же сильно я не хочу, чтобы они страдали. Нисса сглатывает несправедливость и слёзы, собравшиеся в уголках глаз. У них не принято жаловаться, только не на эту жизнь. Каждый понимает, что обречён на пожизненную тяжелую работу, на слепое подчинение и ежедневный страх за то, что солдаты выберут для новой казни кого-то из близких. Этот ужас витает в воздухе, с каждым вздохом проникая во все клетки, отравляя организм. Тридцать вторая хочет ещё что-то добавить, но обе понимают, что она впервые дала понять — охотницы для неё важны. Она впервые вообще заговорила о своих чувствах, и этого было достаточно, чтобы понять, насколько решительно Анья настроена. — Люди наконец готовы всё изменить, готовы взять свою жизнь в собственные руки, но им нужен лидер. Ты… Лекса резко поднимает ладонь и Анья замолкает. — Плевать я хотела на то, что они хотят, Анья, и ты знаешь это. Пока Дейзи жива и невредима, я не стану рисковать. — Значит, дело в Дейзи? — вызывающе спрашивает Анья, хватая Лексу за локоть. Это точно не закончится ничем хорошим. — Давай спросим у неё, хочет ли она всю жизнь провести так, как ты, — она тащит девушку за руку и на коже проступают красные пятна от мёртвой хватки. Будут синяки. Анья тянет Лексу к дороге, но та резко вырывается, прижимая бывшую наставницу к кирпичной стене, а Нисса продолжает стоять в стороне, понимая, что это закончится плохо. Она не вмешивается; Лекса и так достаточно думает о том, о чём не должна, и Нисса не станет её ни на что подначивать, как бы сильно ей ни хотелось поднять восстание. Она не станет рисковать Лексой. Ни в коем случае. — Только попробуй втянуть её в это, Анья. От стального голоса по спине пробегает стая мурашек, и Нисса уже спешит к девушкам, чтобы разнять их. Лекса смотрит на Двадцать первую таким пустым взглядом, что в жилах стынет кровь, но это ничто по сравнению с тем, как она смотрит на Анью. — Не заставляй меня жалеть о том, что я взяла в ученицы именно тебя.***
Она медленно бредёт к дому по пустынной дороге. Ветер приятно холодит лицо, зарываясь в волосы. Солнце почти село, и уже не так жарко и душно, как было ещё несколько часов назад. Лекса никак не может выбросить из головы её слова. «Не заставляй меня жалеть о том, что я выбрала своей ученицей тебя». Анья всегда давала ей понять, что именно на Лексу возложена ответственность за людей. Что именно ей придётся повести их на войну, прямо в лапы к смерти. Лекса не сопротивлялась, даже наоборот. Она всегда ждала того дня, когда сможет наконец подарить своим людям освобождение. Настоящую свободу. Именно так её и воспитывала Мира — ставить нужды людей выше своих собственных, ставить жизни людей выше своей собственной, и о другом не могло быть и речи. Именно это и гласит старая легенда, и если Лекса никогда в неё не верила, то все остальные — да. Но тогда всё было по-другому. У неё был Ник, мать и Дейзи. У неё была старушка Сандра. Был Морган. Рут. Анья. У неё была семья. Теперь она освобождает людей, но не так, как хотела этого раньше. Из всех её близких осталась только Дейзи. И Нисса. Впрочем, теперь это тоже под вопросом, ведь, если она примет позицию Аньи, всё будет по-другому. Как она вообще могла такое сказать? Как могла назвать её трусом, прекрасно зная, сколько всего ей пришлось вытерпеть от этих законов? Как она могла обвинить её в том, что та не хочет подвергать свою маленькую сестру опасности? Она освобождает людей уже четыре года, и за это время число образовалось совсем немаленькое. Как теперь она может подвести их всех? Как может сделать их смерти бессмысленными, как может повести их друзей и детей на войну? Злость вместе с безысходностью клокочет где-то внутри, и это самое неприятное чувство, которое Лекса когда-либо испытывала. Анья не может заставлять её выбирать между народом и Дейзи. Анья не может, потому что знает, как поступит Шестнадцатая. А Лекса не хочет делать этот выбор. И не будет. Не ценой её жизни. Девушка слышит шаги позади и останавливается. Она не оборачивается, только немного поворачивает голову, делая вид, что смотрит на кого-то из жителей. Офицер Гриффин. Опять. Лекса возобновляет шаг с новой силой, намекая, что не будет отвечать на её глупые вопросы, но та только нагоняет её. Теперь они идут почти рука об руку. Лекса старается не смотреть на Кларк исподлобья. Не получается. Её лицо напряжено, офицер явно усиленно над чем-то размышляет, пока Лекса удивляется тому, что впервые назвала её по имени. — Я слышала, о чём вы говорили, — тихо отвечает она на немой вопрос Лексы и сердце пропускает сотню ударов. Ноги больше не слушаются, и девушка останавливается, по спине пробегает холодок. Во рту сразу же становится сухо, но Лекса почти сразу берёт себя в руки. — О чём ты? Гриффин бросает на неё строгий взгляд, и впервые рядом с ней Шестнадцатая чувствует страх. Её они вряд ли тронут, раз уж она была против того, что говорила Анья, но вот Тридцать вторая… И Нисса. Если блондинка расскажет об этом, им обеим грозит смерть. — Хочешь, чтобы я сказала это вслух? — говорит она, сверкая глазами, и Лексе становится не по себе. Злость всё ещё никуда не делась, теперь увеличиваясь вдвойне. Она пристально смотрит в глаза солдата, во взгляде показывая всё, что думает о них, и ждёт, пока та не выдержит такого натиска. Но Кларк, сцепив зубы, делает шаг к Лексе, глядя на неё не менее яростно. — Что ты… Её прерывает громкий крик. И лучше бы она договорила то, что хотела сказать, и получила за это своё наказание, потому что Лекса не может не узнать того, кто кричит. Дейзи. В глазах Гриффин мелькает что-то похожее на растерянность, и Лекса срывается на бег. Звук исходил со стороны главной площади. Она не жалеет своих израненных стоп, максимально быстро выбегая на главную дорогу. Люди стремительно приближаются, и Лекса даже не пытается отдышаться, только проталкиваясь через толпу, чтобы выйти к центру. Дейзи стоит к ней спиной, и с двух сторон её за плечи крепко держат солдаты. Она уже не пытается вырваться, видимо, выдохлась, и тогда Лекса видит кровь на её кулаках. — Отпустите её! — она пытается прорваться через первую линию солдат, стоящих по кругу, но её быстро скручивают и рывком бросают на колени. Она даже не чувствует боли от соприкосновения костей с каменной поверхностью, и Дейзи силой разворачивают к ней лицом. — А вот и сестричка, — ухмыляется один из солдат, держащих её за плечи, и снова дёргает её на себя. Хруст костей. Или это ей только кажется… Лекса начинает вырываться с новой силой, не отводя взгляда от заплаканных глаз сестры. Чужие руки больно хватают её за запястья, выворачивая их ещё сильнее, и на глазах выступают слёзы. Она видит красное лицо Дейзи, влажные щёки и алые разводы крови на лбу, и ей совсем плевать, что один из солдат наводит на её голову пистолет. — Нет, пожалуйста, — тихо шепчет Дейзи одними губами, сдерживая рыдания, и Лекса чувствует, как наступает точка невозврата. Если они ещё хоть что-то с ней сделают, если причинят ещё больше боли… — Так как её зовут, скажешь всё-таки, малышка? — спрашивает солдат, снимая пистолет с предохранителя и делая ещё шаг к Лексе. Дейзи несколько раз подряд кивает, пока Лекса неотрывно смотрит ей в глаза, махая головой, чтобы она ничего им не говорила. — Лекса, — шепчет девочка, и вся площадь затихает. — Не слышно, — бросает солдат, переводя палец на курок. — Нет, — одними губами бормочет Лекса, всматриваясь в лицо сестры и понимая, что та не станет рисковать её жизнью. — Она просто ребёнок, — чуть громче говорит она, чувствуя как дуло больно впивается в лоб. — Лекса! — кричит Дейзи громче, и офицеры одним жестом заставляют толпу расступиться, чтобы освободить дорогу тянущим её к столпам солдатам. Шестнадцатую сразу же бросают лицом в пол, и разводы крови на камне, оставленные коленями её маленькой сестры, мельтешат перед глазами. Ей всего лишь одиннадцать. Она просто ребёнок. Кто-то из людей пытается поднять её на ноги, но Лекса делает это сама. Она бросается вслед за солдатами, игнорируя руки, пытающиеся её остановить. — Лекса! — кричит она так, что её голос отбивается от стен окружающих со всех сторон зданий. — Моё имя — Лекса! Дейзи начинает плакать вслух. Её всхлипы разносятся по площади противным эхо, и все солдаты останавливаются. Несколько подходят к Лексе со спины и одним движением сбивают с ног. Она смотрит на камень под собой, но перед глазами стоит лицо матери, которая берёт с неё обещание всегда защищать и заботиться о младшей сестре. Она не справилась. Лекса снова начинает вырываться, невпопад размахивая кулаками, надеясь задеть хоть кого-то из этих ублюдков. — Вы не можете отобрать у меня и это, — говорит она уже тише, сцепив зубы и смотря в глаза прямо одному из солдат, стоящих рядом с Дейзи. Она знает, что её слова слышат все. Абсолютно каждый, кто стоит на этой дрянной площади, утопающей в крови невинных людей. Пальцы солдат неприятно вьедаются в кожу на запястьях, но это ничто по сравнению с тем, что они сделали с Дейзи. На секунду воцаряется тишина. Лекса сплёвывает сгусток крови, не отводя яростного взгляда от офицера. Её дыхание тяжелое и быстрое, сердце буквально вырывается из груди, но девушка понимает, что если посмотрит на сестру, потеряет контроль ещё больше. Её и так убьют. Одним движением Лексу поднимают на ноги и солдаты теперь и её силком тащат к столбам. Ярость поднимается по позвоночнику вместе с обжигающим чувством беспомощности, когда они равняются с солдатами, держащими Дейзи. Они привязывают их, а Шестнадцатая не может оторвать взгляда от заплаканных глаз сестры. — Не бойся, — сглатывает Лекса, собирая последние силы, чтобы хоть что-то из себя выдавить. — Всё будет хорошо. Мы справимся. Дейзи кивает, шмыгая носом и пытаясь вытянуть губы в улыбке. У неё не получается, и это, именно это добивает Лексу. Она не слушает, что говорит солдат, оглашающий их приговор, но понимает, что Дейзи приговорили к пятнадцати ударам. Лексе же дали в два раза больше. — Всё будет хорошо, — снова шепчет она, собирая волю в кулак и протягивая к сестре ладонь. Дейзи сразу же за неё хватается, и тень облегчения проскальзывает на её лице. Так будет легче. Проще. Вдвоём. — Teina*, — шепчет Дейзи, сжимая руку сестры в холодной перчатке. Лекса намертво сцепляет их ладони и пытается показать на лице бесстрашие и уверенность. Она не знает, получается ли это сделать, но сестра снова чуть улыбается в ответ на улыбку Шестнадцатой. — Teina.