***
Это третья ночь подряд, которую Лекса проводит совершенно бессонной. Вечером Кларк не появилась. Утром Кларк не появилась. Вечером следующего дня она не появилась тоже. Лекса несколько раз приходила к её дому, вглядывалась в тёмные постоянно потухшие окна, пыталась уловить там хотя бы призрачный, но силуэт готовящей ужин Кларк. Делающей чай Кларк. Готовящейся ко сну Кларк. Даже малейшее дуновение ветра заставляло вздрогнуть — стоило занавескам зашевелиться, внутри всё замирало, останавливалось, сердце работать больше не хотело в ожидании её светлой макушки. Лучше было бы, даже если бы Кларк просто выбрала проигнорировать её после их поцелуя. Лучше было бы, если бы Кларк просто выбрала больше никогда с ней не разговаривать. Лучше было бы, если бы она передумала — только с каждым пролетающим мимо часом Лекса понимала, что дело совершенно не в этом. Шестое чувство кричало, нет, вопило о том, что что-то не так, только вот волноваться Лекса себе пыталась не позволять. Получалось плохо. Стоило ночью прикрыть на несколько секунд глаза, как сны уносили её туда, где Кларк была бездыханной, окровавленной, опустошённой, и в тех кошмарах, где глаза её всё ещё были открыты — её взгляд был переполнен ужасом, крови, зрачки были ало-красными, практически светящимися в темноте, и свет от её глаз распространялся, слепил, и от этого в холодном поту Лекса и просыпалась, ещё даже не успев погрузиться в глубокий сон. В основном, её мозгу нужно было всего-лишь несколько минут, чтобы поглотить её в очередной кошмар, в котором она вновь и вновь будет пытаться дотянуться до Кларк, только вот тело не слушалось, каменело, будто никогда двигаться и не умело. Поэтому сейчас, собрав весь свой рассудок в кулак, посреди ночи в нелепой попытке бегства от собственных кошмаров, Лекса собирает небольшой когда-то сшитый Ниссой рюкзак. Прикасаться к нему настолько же больно, насколько больно и думать о ней — всё, что напоминает о Ниссе в памяти ещё слишком свежо, слишком живо и от этого избавиться невозможно. Только тревога, что бьёт в голове во всевозможные звоночки, позволяет ненадолго это заглушить. Что, если Кларк уже мертва? Что, если они уже убили её, будто её никогда здесь и не было? Что, если они следующие? Бездыханное тело Кларк из снов продолжает появляться перед глазами, стоит их на мгновение прикрыть. Сердце стучит в ушах, отбивает свой сейчас нечёткий ритм, точно мантру, только руки автоматически продолжают складывать всё, что можно найти — несколько тёплых связанных Мирой свитеров, небольшой из овечьей шерсти плед, несколько термосов давным-давно переданных им Рейвен, наполненных водой. Тёплые носки, нижнее бельё. И пистолет. Всё ещё заряженный одним патроном пистолет, что несколько месяцев назад в истерике принесла ей Рут. Он вряд ли пригодится, — с одним-то патроном, — но уверенности прибавит точно. Беспочвенной тревоге до конца всё же поддаваться не хотелось — Кларк пропала, Нисса погибла, но Рейвен всё ещё жива, хоть с ней и связаться пока что никак нельзя — нужно просто немного отвлечь мысли от смерти, и она сможет придумать, как им поговорить. Может, тогда она сможет узнать, что случилось с Кларк и всё окажется лучше, чем то, что творится в её голове. Даже перевод Кларк в любой другой сектор был бы лучше, чем смерть. Всё, что угодно, лучше чем смерть. Почти. Спрятав рюкзак под половицу, Лекса выпрямляется, пытаясь вернуть разуму ясность. Боль внутри не утихает — насколько было бы проще, если бы она-таки смогла отстраниться от Кларк, отвергнуть любую о ней мысль, не подпускать её к себе так близко с самого начала? Насколько было бы ей тогда сложно быть во всём этом одной? Смогла бы она уловить ту грань, тот самый момент, когда это превратилось в то, во что превратилось, что теперь боязнь за жизнь Кларк перекрикивала какие бы то ни было инстинкты? Спохватилась-то она слишком поздно. До леса быстрым шагом идти час; рабочий день начинается через три. Если ей придётся нести Трину на руках, выйти нужно максимум через час. Скрип половиц на крыльце запускает волну холодного пота на позвоночнике. Кровь отливает от лица. Шаги стихают. Лекса осторожно выглядывает в окно. Никого. Показалось? Слегка приоткрыв заднюю дверь, Лекса просовывает голову в небольшую щель, подставив ногу, чтобы её нельзя было открыть больше. Между половиц вставлен согнутый в несколько раз лист. Разрешение на нахождение Дейзи в лесу в качестве тренировки. Такое же разрешение для Трины. Это Рейвен, на всякий случай постаралась. Сердце в ушах возобновляется с таким ритмом и громкостью, что на ногах устоять становится с каждой секундой труднее. Неужели это и есть подтверждение, что Кларк мертва и что-то намечается? Сглотнув, Лекса сжимает руки в кулаки; отчётливый пульс продолжает отбиваться в ушах. Она быстро мотает головой — нет, об этом думать нельзя. Нужно позаботиться о Трине и Дейзи — сейчас это главное. Как только они будут в безопасности — тогда можно и подумать обо всём, что гложет. Приостановив сердце в груди, Лекса глубоко вдыхает, прикрыв глаза; это помогает успокоить беспорядочные мысли в голове, да и вообще, с каких пор она такая тряпка? Это Кларк превратила её в это? — Солнышко, пора вставать, — тихо говорит Лекса, открыв дверь в спальню; Дейзи недовольно ворочается в кровати, но сразу встаёт — беспокойные мысли не покидали и её, ведь Кларк нарушила обещание прийти завтра и позаниматься медициной. — Я за завтраком, — бросает Лекса быстро, выбегая из дома. На улицах краски сгущаются раз в тридцать. Голые деревья устрашающе теперь нависают над сектором, над жилыми домами, ветками, будто когтями своими, за ними цепляются, пытаются утащить в бескрайнюю темноту. Люди, кажется, совсем этого не пугаются, но между собой не говорят даже солдаты. Как бы не хотелось, но другого слова, чтобы описать эту тишину не находится — мёртвая. Такая тишина стоит на площади после казни. Такая тишина следует за ней к освобождению, когда Лекса сидит над людьми, пытаясь привести мысли в порядок. Пахнет в очередной раз горелым. Ком внутри затягиватся туже с каждым шагом. Воздух становится плотным, через него пробираться сложно, вдыхать тяжело тоже. Когда Лекса возвращается, Дейзи уже собрана, умыта, и причёсана. Она не спрашивает, зачем им так рано просыпаться; не спрашивает, почему Лекса ушла с постели задолго до неё. Кратко улыбнувшись только, садится на стул, пододвигая чашку с чаем к Лексе ближе. Холодный напиток согреть не может даже продрогшие руки, но сердце всё же оттаивает. — Как ты, медвежонок? Выспалась? — спрашивает Лекса, присаживаясь на ближстоящий стул, уже расставив подносы на столе. Дейзи только машет головой, поджимая губы. — Долго не могла уснуть, — говорит она, засовывая ложку с капустным салатом в рот, — и всю ночь сны какие-то беспокойные снились, то я постоянно куда-то бежала, то летала, то плыла, — приподняв брови делится Дейзи, вновь слегка покачивая головой, — в общем, бред какой-то. А ты? — Тоже, — сглотнув говорит Лекса; делиться своими снами всё же не хотелось — сказать, что во снах её преследует мёртвая Кларк сравни признаться, что это может быть правдой. — От каждого шороха вздрагивала, — она не лукавит — это правда. Единственное — не ото сна. От мыслей. — Может, тебе попросить отгул, — предлагает Дейзи и её взгляд продолжает обеспокоенно исследовать лексино лицо. Лекса же в ответ хмыкает, прекрасно понимая, что этого не случится, не сегодня уж точно. — Иди сюда, — тихо шепчет она, слегка улыбаясь, и раскидывает руки в стороны. Дейзи радостно подпрыгивает на месте, её синие глаза сияют радостью и она пристраивается в объятия Лексы, как влитая, прижимаясь своим едва дрожащим тельцем в её. Буря внутри утихает. Мысли вновь успокаиваются, стоит вдохнуть детский запах её волос. Сердце выравнивает ритм. Всё будет хорошо. Пока Дейзи с ней, всё будет хорошо. Как только Кларк к ним присоединится, будет даже лучше. Её руки сильнее сжимаются за лексиной спиной, мышцы в миг расслабляются. Уголок губ только мелко подрагивает от накопившихся в уголках слёз. И как ей сказать о смерти Ниссы? Лекса мягко отстраняется, касаясь её локтей, поглаживая их пальцами мягко, успокаивающе, но всё же крепко держась за неё. — Мне нужно, чтобы ты для меня кое-что сделала, — заговорческим голосом говорит Лекса, улыбаясь, и глаза Дейзи сверкают вновь, когда она внимательно, но с любопытством, вглядывается в сестру. — Как только позавтракаешь, мне нужно, чтобы ты достала оттуда рюкзак, — она бросает взгляд на их тайник под половицей, — и встретила меня у северо-восточного выезда через полчаса. Дейзи кивает, нахмурившись, но вопросов не задаёт; взгляд бегает по лицу, пытается понять, что происходит, когда её руки слегка напрягаются. — Возьми это, — она достаёт из кармана только что найденные на пороге разрешения и отдаёт Дейзи то, что с её именем. — Если меня там не будет, тебе придётся пойти одной, — вновь сглатывая, говорит Лекса, пытаясь скрыть дрожь в голосе, — в рюкзаке есть карта, она приведёт тебя к бункеру. Дейзи приоткрывает рот, и Лекса знает наверняка, что хочет сказать, только не позволяет ей этого. — Я знаю, что ты не будешь прятаться, поэтому для тебя у меня есть задание. Сейчас я пойду за Триной, и если всё удастся, то твоей задачей будет за ней присматривать, защищать, — добавляет она, когда Дейзи вновь хмурится, но спорить, кажется, уже не собирается. — Сейчас я пойду за ней и встретимся у выезда, — говорит Лекса, вновь улыбаясь, и заправляет волосы Дейзи за ушко, мягко потрепав её по нежной бледной щёчке. Оставив поцелуй на её волосах, Лекса поднимается, кратко вздыхая, и выходит из дома. На улице слегка посветлело — солнце встанет уже с минуты на минуту, поэтому нужно, всё же, поторопиться. Ускоряет шаг, уверенно направляясь к дому Рут и Трины, не позволяя ветру сдуть её уверенность и превратить в беспокойство вновь. Трина встречает её сонная, переполошенная, дремлющая на диване. Рут только-только ушла в западный лес, туда, куда их несколько дней назад перевели. Она поговорит с ней позже, расскажет, где Трина, как только представится возможность. — Ты завтракала? — мягко спрашивает Лекса, подхватывая малышку на руки, и она цепляется своими пальцами за её шею, с улыбкой прижимаясь к лексиной груди. Она кивает, вновь прикрывает глаза и через несколько секунд Лекса уже слышит мирное, тихое сопение. Схватив со стола ещё один термос с водой, на всякий случай, она кидает его в карманы своей широкой куртки, надеясь, что там он спрячется достаточно, чтобы солдатам не казалось, что она представляет собой угрозу. Сердце стучит, как бешеное, когда Лекса вновь возобновляет свой тяжёлый, сегодня немного более суматошный, чем обычно, шаг. Время подгоняет, но когда макушка Дейзи виднеется прямо возле ворот, становится легче. Рюкзак, что в двое её больше, нелепо торчит из-за спины, а небольшая испарина на лбу Дейзи смахивается каждые несколько минут. Нести этот рюкзак в зимней форме совсем уж неудобно, но поменяться они не смогут — Трина продолжает ворочаться, пытается найти самое удобное место в её руках, но с каждым шагом становится всё тяжелее и тяжелее. Её тёплое равномерное дыхание становится едва ли не единственной точкой опоры, что продолжает держать на грани сознания. Тихие напевания Дейзи очередной выдуманной песни добавляются, становятся дополнительным столпом, что держит рассудок на плаву. — Трина, — тихо говорит Дейзи, потрёпывая её по голове во время их небольшой остановки, чтобы сделать несколько глотков воды, — пора просыпаться, — ласково добавляет она, продолжая поглаживать её кудрявые тёмные волосы. — М-м? — она перехватывает вопрошающий взгляд Лексы, вытирая вновь покрывшийся испариной лоб запястьем. — У тебя уже руки дрожат, — Дейзи с серьёзным лицом кивает на них, и Лекса признательно сжимает ладони в кулаки. Она собиралась позволить Трине поспать ещё немного, думала разбудить её чуть позже, но Дейзи, всё же, её располошила, так что теперь Трина, зевая, продолжает жаться к шее Лексы, но теперь уже в сознании. Впопыхах объяснив, куда они идут, сонной малышке, Лекса, схватив одной рукой Дейзи, а второй Трину, постепенно приближается к очертанию леса. Сердце в груди сжимается, да так, что дышать вновь становится трудно — несколько роверов находятся уже там, солдаты неспеша заполняют пропускные пункты, только вот их здесь быть сегодня не должно. Они все должны были быть у восточного леса — именно там они всю эту неделю охотятся. Сердце падает в пятки, стоит Дейзи сжать её руку крепче. — Если со мной что-то случится, на карте есть отметки ловушек, которые ты сможешь обойти, чтобы насобирать нужную норму, но, пожалуйста, как можно дольше будь в бункере с Триной, — тихо говорит Лекса, от беспокойства задерживая дыхание, пока мимо проносится ещё один ровер, за собой оставляя только туман из противной желтоватой пыли. Кровь приливает к лицу неприятной липкостью на затылке, пульс отбивается в ушах, точно гимн её гибели, только останавливаться нельзя. Если остановятся сейчас — вызовут ещё больше подозрений, поэтому продолжают шагать мимо солдат, прямо к пропускному пункту. Миллер перехватывает её взгляд, нахмуренный, взъерошенный и, кажется, злой. — Тебя тоже перевели сюда, шестнадцатая? — обращается к ней Кэрри, перелистывая несколько листов из своей папки, видимо, в поиске её имени, но Лекса не успевает ответить, только вытереть теперь вспотевшие ладони о жёсткую ткань штанов. — Да, вчера, но я ещё не составил приказ, — вмешивается Миллер, делая к ней несколько шагов, и сердцебиение в ушах унимается. — Я принесла разрешения на обучение, — сглотнув говорит Лекса, доставая лист из своего кармана, пока Дейзи делает то же самое, и они обе подают это Кэрри. Он медленно, неспеша читает то, что в них написано, пока семь потов сходит по позвоночнику. Лекса не смеет поднять взгляд на солдат, стоит, сжимая руки Трины и Дейзи, пытаясь унять неконтролируемую дрожь, что пытается пробиться к пальцам. Кэрри кивает, протягивая разрешения обратно Лексе, что теперь уже не дрожащими руками их забирает. Миллер кивает к другому пропускному пункту, левее, и Кэрри, перебросившись с ним ещё несколькими репликами, отходит назад, к остальным солдатам. Почему он помог ей? Разве он не думает, что Лекса может погубить Кларк? Не лучше было бы ему тогда погубить саму Лексу? Лекса молча становится после Дейзи и Трины и, пока Миллер их осматривает, не сводит с него взгляда. Сердце вновь начинает биться в ушах так, что от этого звука можно оглохнуть, но редкое завывание ветра приводит в сознание вновь. Его глаза встречаются с её, когда приходит очередь Лексы. Его тяжелое дыхание над ухом отправляет стаю беспокойных мурашек пробежать по рукам. — Ты знаешь, где Кларк? — вопрос, который выбивает весь оставшийся воздух из лёгких, но нужда в нём настолько сильная, что сопротивляться ей смысла нет. Он на секунду застывает, застигнутый врасплох, но глаза его серьёзнеют, темнеют, когда он качает головой. — Я думал, что ты знаешь, — говорит Миллер на ухо, пока его руки исследуют лексины плечи. Впервые за всю свою жизнь она хочет, чтобы солдат на ней задержался. Она только едва заметно качает головой, поджав губы. — Последний раз её видели, когда она шла к Макрири два дня назад, — понизив голос говорит он, отступая на несколько шагов назад. — Всё чисто, — говорит он громче, но облегчения эти слова не приносят — наоборот, теперь она останется сама по себе со всеми этими мыслями и размышлениями о том, где может сейчас быть Кларк и жива ли она вообще. Сердце болью сжимается от этой проскользнувшей на затворках сознания мысли. Миллер молча проверяет рюкзак, но ни слова о содержимом не говорит, и взгляда в её сторону не отпустит — вновь повторяет, что всё чисто, и отодвигает ногой его дальше, ближе к Дейзи, что резво его подбирает и надевает на плечи. Сердце с каждой секундой затихает, освобождая место для шумных мыслей, что друг с другом соревнуются в скорости, в болезненности, в отчаянности; побеждает, пока что, одна единственная мысль, которая на языке оставляет горечь, тяжесть, а повторить её в слух равносильно саму себя убить. Только в это верить Лекса отказывается.***
Болезненное пульсирование в висках уже почти перестало ощущаться молотом, что раз за разом стучит, раскалывает голову надвое, беспощадно трощит каждый дюйм черепа. Она не открывает глаза — как только они увидят, что Кларк уже пришла в себя, снова начнут допрос, сравнимый только с пытками. Пульс ускоряется, когда по комнате разносится совсем не тихое шуршание какой-то упаковки сразу после оглушающего хлопка двери. Это стоит ей всего оставшегося самообладания, чтобы не вздрогнуть от этого звука. Руки уже давно отекли от тугой верёвки, что не позволяет крови нормально снабжать конечности; вчера, когда её отводили в туалет, она едва ли могла справиться с пуговицами и ширинкой штанов — пальцы не слушались, были настолько синие, настолько онемевшие и отекшие, что даже смотреть на них было больно. В этот раз их перевязали не так туго, но всё же очень ощутимо. Совсем не тихие шаги рядом с ней кровь в жилах остужают совсем; страх всё же продолжает зарождаться в груди, только вот Кларк смерти не боится. Она боится не умереть. Сколько можно уже? В надежде услышать что-нибудь полезное вновь, она не открывает глаза — вчера они уже позволили себе дать ей немного больше информации, чем должны были, но эта неосторожность не может не наводить на определённые мысли. Ледяная вода заставляет первым делом закричать и только потом уже открыть глаза. Синяки и кровоподтёки на лице щиплют, израненные бёдра и плечи немеют от прокатившейся по них боли, волосы неприятно касаются вновь раскрывшихся ран, смешиваются с ещё не запекшейся кровью. — Выспалась? — хмыкает Макрири, слегка приседая перед Кларк на корточки, но она не отвечает — стоит открыть рот, как оттуда выльются ещё сотни ругательств, за которые потом её вновь изобьют. Она со всей силы сжимает челюсть, сдерживая очередной крик, вырывающийся из горла, когда он упирается кулаком в изрезанное колено, чтобы привстать. — Вижу, что выспалась, — усмехается он, похлопывая её по тому же вновь кровоточащему колену, и вытирает руки о штаны. Кларк продолжает молчать; кровь и пот со лба стекают прямо в глаза, в них щиплет, моргать больно, но череп начинает пульсировать с такой болью, что тошнота вновь подкатывает к горлу. Кашель душит. — Ну-ну, Кларк, тебе дохнуть ещё рано, — бросает он через плечо, когда поворачивается к Мартину, — принеси воды. Дверь за ним закрывается с очередным хлопком, таким громким стуком, что от этого голова кружится. Эта бесконечность вращается вновь и вновь, и конца её не видать и на горизонте. — Я не знаю, какого рода информацию вы хотите от меня получить, — хрипло говорит в который раз Кларк, и когда Мартин даёт ей сделать несколько глотков обжигающе холодной воды, дышать на несколько секунд становится легче. Голова немного освобождается, оставляет место теперь и для мыслей. Макрири закатывает глаза, слегка подходит и его ладонь встречается с её щекой с характерным всплеском, да так, что из глаз снова сыпятся искры. — Может, стоило начать с твоей подружки, — насмехаясь, говорит он и его прищуренные глаза сверкают в полутьме мерзкой, наглой ухмылкой. Кларк не позволяет себе отреагировать на его слова так, как он того хочет, но глаза всё же сверкают гневом, стоит ему упомянуть Лексу. — Ты знаешь, что с ней? — спрашивает Макрири, приближаясь ещё на шаг. — Где она? Кто её сейчас спасает? — ухмылка вновь падает на его лицо. — Может, и спасать уже некого. Кларк стоически выдерживает его взгляд, не выдаёт ни слова. Он наклоняется к ней близко, так, что его дыхание опаляет лицо, и от вдоха одного с ним воздуха хочется остановить лёгкие и не дышать с ним рядом никогда больше. — Знаешь, Кларк, — начинает он, — мне надоело с тобой няньчиться. Макрири медленно проходит вокруг неё, словно осматривая добычу. Кларк чувствует его взгляд, как невидимые руки, касающиеся каждого её дрожащего волоса, и от этого незримого прикосновения невыносимо сильно хочется отмахнуться. — Почему же тогда не убьёшь меня? — вырывается из горла дерзко, но рвано, и Кларк поднимает подбородок — даже если она в таком положении, показывать, что им удалось её сломить, унизить, она не собирается. — Хотел дать тебе шанс, — вздыхает он, отбрасывая чёлку с глаз, — жаль прощаться с таким преданным солдатом… Ему договорить мешает оглушающий звук, да такой силы, что ударная волна сбивает с ног, трощит табуретку вдребезги, почти сжигает верёвки, что всё это время держали руки. Остаётся только свист в ушах и поднявшаяся в миг повсюду пыль.