Луна и Солнце

Заметки Boogum: Это размышления о Зумэй, как и просил(а) Cocaine Blues. Подразумевается Зутара. Его мама любила розы. Дворцовые сады были заполнены ими: огромные разноцветные кусты с шелковистыми лепестками, требующие прикосновений и восхищения. В детстве Зуко поймал себя на том, что был очарован ими — особенно красными. Багровая Королева, в частности, всегда приковывала к себе его взгляд: робкая роза, тайно раскрывающая свои лепестки, но распустившись полностью, превосходящая всех в яркости красок и богатстве красного венца. И всё же, несмотря на красоту и очарование Багровой Королевы, Зуко по личному опыту знал, что если сжимать розу слишком сильно, её приятное прикрытие рассыпется, обнажая колючий стебель — иногда он даже не замечал, как крошечные шипы пронзают его нежную плоть. Только когда густые алые капли сбегали по ладони, он понимал, что должен отпустить розу. Ему всегда приходилось отпускать её. Зуко жалел, что не смог выучить этот урок с первого раза. Ещё он размышлял, как мог не заметить сходство раньше. Мэй всегда умела держать дистанцию. Ему было шестнадцать, когда их пути вновь пересеклись, но он обратил на неё внимание ещё ребёнком. Блестящие чёрные волосы, кошачий разрез глаз и кожа, такая же бледная, как луна. Она была маленькой и только начинала расцветать в своей красоте, но он знал, что она станет кем-то особенным. Он не был разочарован. Воительница, что стояла перед ним в ослепительном красном, была скорее женщиной, чем девочкой, и её губы стали бесконечно соблазнительнее. Ему хотелось притянуть её ближе. Он не заметил шипы, что ласкали его кожу, когда она приняла его объятия. Ты так красива, когда ненавидишь весь мир. Это прозвучало как комплимент. Впрочем, тогда так и было. Он был зол и потерян, ненавидя мир и всё в нём. Она присоединилась к его страданиям, подпитывая его тёмный огонь своими сухими комментариями и отстранённостью. Вполне естественно, что они начали встречаться. Иногда её безразличие ко всему было даже облегчением. Ей было наплевать, что он совершил, в чём потерпел неудачу и о чём сожалеет. Её единственным требованием было, чтобы он не был надоедливым. Зуко решил, что это его вполне устраивает. Он старался игнорировать, как маленькие шипы болезненно впивались в его сердце каждый раз, когда она отмахивалась от его попыток сделать что-то приятное для неё. Он старался закрыть глаза на то, что когда он хотел выразить свои мысли, она лишь устало вздыхала, будто он был маленьким ребёнком, которому она должна была потакать. Вместо этого он сосредоточился на том, как она смешила его, как были сладки её поцелуи, как шелковиста была её кожа. Это помогало — немного — хотя боль в груди продолжала накапливаться, становясь сильнее с каждым днём. Шепча, что что-то не так. Только присоединившись к Аватару, он понял, что упускал. Он заметил это, когда впервые смотрел на закат и в оранжевом, который Мэй ой-как-ненавидела, увидел простую красоту огня в его чистейшей форме. Он почувствовал это, когда опустился на колени перед сидящими в кругу разношёрстными ребятами, подавая чай и шутя несмешные шутки (потому что мог вспомнить только концовку), и они просто улыбались и смеялись в знак признания, потому что так и поступают друзья и он не то чтобы был единственным, кто не умел шутить. Но именно тогда, когда девчонка с глазами цвета океана обвила руки вокруг него в импульсивном объятии, у него наконец открылись глаза на правду. Зуко не ожидал от неё такого открытого проявления симпатии. Их разделяли недели недоверия и неприязни, пока однажды она не позволила ему быть ближе — ближе настолько, чтобы он мог почувствовать, как их сердца бьются в унисон, и знать с пьянящей уверенностью, что он прощён. Инстинкт подсказал ему повторить её движения, притягивая девушку ещё ближе, чтобы уткнуться лицом в её плечо, и в тот момент он наконец и обрёл покой. Он почувствовал себя счастливым. Тогда Зуко понял, что никогда не сможет вернуться к Мэй. Потому что он не ненавидел мир — он всего лишь не знал, как ценить его, до этого. Но теперь — теперь он понял, что значит дорожить жизнью и теплом, и всеми глупыми пустяками, что делают нас людьми. Теперь он понял, что значит любить, и осознал, что не хочет возвращаться в объятия колючего сердца. Он больше не хотел, чтобы его душа истекала кровью от боли. Мэй была Багровой Королевой, и он знал, что должен отпустить её. Ему всегда приходилось отпускать её.