Отдых в стиле "Соукоку".

      — Я не хочу и не буду праздновать 14 февраля! — смазанный удар по плечу заставил дёрнуться, но почти не помешал контор-атаке.       — У нас нет выбора, — его спокойствие действовало на меня странным образом — с ярости необдуманной я переключалась на ярость холодную и удушающую.       Драка больше напоминала танец с множеством подножек и уверенными уворотами от лёгких ударов. Этот показательный танец для Акутагавы, мальчику нужна тактика боя.       У меня уже болели руки от принятых на блок ударов, а сердце стучало в ушах от адреналина в крови.       Хотелось достать тесак. Хотелось отойти и добавить удары по ногам. Хотелось сделать что угодно, чтобы прервать эту показательность.       Я слишком люблю наши спарринги, чтобы растрачивать их на это. Даже если это необходимо.       Во время очередного блока я складываю брови домиком, молча умоляя его дать сделать хоть что-нибудь кроме выверенных действий.       Удар вне схемы обрадовал, как первый снег. Моя серия тычков прошлась на блок. От лёгкого удара, нацеленного в бок, ухожу поворотом корпуса, ударяя по протянутой руке кулаком. На плечо приходится удар другой рукой и я сцепляю зубы. На секунду я отпрыгиваю от него на пару шагов.       Рука сама собой тянется к карману с тесаком. Краем глаза я вижу, как Осаму остановил свою руку в том же жесте направленном к кобуре.       Оружие мы достали одновременно.       Выстрел попал в пол, потому что Осаму не хочет лишиться руки. Вторая пуля пролетает мимо, потому что я оказываюсь за его спиной.       Моя шальная улыбка не меркнет, когда дуло упирается мне под ребра.       Моя улыбка становится шире, потому что стилет упирается Осаму в шею.       Мы стоим почти прижавшись друг к другу и загнанно дышим секунд 15, пока я не вспоминаю про Акутагаву и подглядывающую Гин.       — Ну что, малыш, хоть что-то понял? — пусть первые 15 минут это и было повторение ударов, но последние 2... Что ж, у него до сих пор во взгляде ощущение, что он тут лишний. Я мимолетом подмигиваю Гин и возвращаю внимание на её брата.       — Поначалу я не очень понимал, в процессе чуть разобрался, а в конце... Что это было? — да, он подопечный Дазая, но мальчишка слишком ко мне прикипел, чтобы я смогла его бросить на произвол судьбы.       — А это, Рюноске, бой людей давно изучивших друг друга... Мы знаем каждый шаг и это гонка на опережение: кто быстрее, кто сильнее, кто вертлявее, — он кивает понимающие, мол, представить можно, а потом отводит взгляд, будто подумал что-то смущающее.       — Это уже давно, зайчик, наши отношения тут не при чем, — покрасневшие кончики ушей говорили лучше любых слов и взглядов. Он искренне не понимал моей манеры вставлять вот такие обращения в диалог, не говоря уже об отвратительно привычке обнимать его на прощание. Я киваю Осаму, мол, я слежу за тобой и бегу к выходу.       Гин обнимает в ответ и тоненько восхищается, мило повторяя удары, которые я корректирую под её стиль боя. Она благодарно кланяется, обнимает мимолетно и убегает.       А я иду в раздевалку, чтобы принять душ и намазать ушибы и пару почти заживших царапин.       Неприятные ощущения в руках притупляются под прохладной водой, хотя я до сих пор ненавижу холодный душ.       Дазай находит меня сидящей на лавочке в топе и штанах, перевязывающую руки до локтей, чтобы не испачкать в жирной мази рукава. Он снимает плащ, жилетку и рубашку, садится прямо на пол и тянет свои руки мне. Бинты почти пропитались кровью и я встаю за перекисью. Дазай молча остаётся сидеть на полу.       Под бинтами у него железные пластины, которые позволяют принимать на блок даже удары ножом, только и у них есть запас прочности. Недавно какой-то чудак с непонятной способностью добрался до Дазая с кухонным топором. Я только ввязалась драку с другими товарищами и не успела подобрать момента, чтобы оглушить его прицельным ударом камня по затылку, как Дазаю пришлось уворачиваться и блокировать это странное оружие. Пластина не выдержала, треснула, нам повезло, что Осаму пострадал не сильно.       Теперь вот, перевязываю эту мумию, потому что в руки врачей он не даётся. "У меня моральная травма".       Повезло, что я в силу любопытства и обстоятельств очень плотно изучила тему медицины.       — Я тебе открытку сделала, — киваю в сторону сумки и откидываюсь спиной на стену.       Физическая активность была приятна только под дозой адреналина в крови и теперь мне стало жутко лень идти и вручать её самой. Я на секунду прикрыла глаза, а когда открыла... Осаму опять стоял передо мной на коленях с закрытыми глазами. И держал в руке эту несчастную валентинку.       Я вытащила её из расслабленной руки и только тогда мой напарник соизвлил улыбнуться и открыть глаза.       — Это мне? — я смеюсь и киваю.       — Остальным я купила, — поясняю этому довольному коту.       — А шоколад? — я закатываю глаза и шепчу ему прямо в лицо:       — Я потратила на него несколько часов своей жизни, если ты не соизволишь сделать того же — я могу очень обидиться, — горящий взгляд смотрел прямо и я наслаждалась минутами честности. Общаться с людьми, у которых если и было детство, то очень мало, стало привычным делом. Радовать моих великовозрастных детей стало отдушиной. Я встаю и отряхиваю штаны.       — Пока не предоставишь мне отчёт за прошлый месяц — не видать тебе шоколада, — я накидываю рубашку и жилет, захватывая верхнюю одежду. Уже в проходе оборачиваюсь, злорадно ухмыляясь:       — Бухгалтерия попросила выдрать тебе клок волос для куклы вуду, — весёлый смех стал мне ответом. Готова поспорить, он этого ожидал и совершенно не удивляюсь, видя на столе отчёт и ответную открытку: "Моей прекрасной Валькирии".       Моя "Самому очаровательному шуту" была воспринята благосклонно и я сочла это хорошим знаком. Осаму некоторое время перестанет раздражать моих ребят (наших, но меня любят больше) и сделает вид, что его хорошее настроение влияет на работу.       Манипулятор.       Я привычно проверила его работу и не нашла к чему придраться. Он делает так всегда, когда есть повод, чтобы никто не ожидал от него работы в срок. Он не настолько глуп, чтобы делать всё в последний момент, но показывать свою серьёзность ему не выгодно и я смирилась.       — Иногда мне кажется, что я твоя секретарша, — разворачиваюсь, чтобы принять букет. Я согласилась не спрашивать, кто ему поставляет цветы, но зато теперь у нас всегда есть свежие букеты. Мне приятно.       — Эх, откуда мне такое золото свалилось, из какой реки я тебя выловила, — улыбаюсь, тронутая очередным жестом.       — Если бы ты была моей секретаршей я бы настоял на платье или хотя бы юбке. А ещё чулках, — я смеюсь над его серьёзным тоном.       — Тогда торжественно клянусь, что никогда не стану твоей секретаршей, — про юбку и чулки я откладываю в памяти. Всё же даже чисто эстетически я очень даже красива. Мне второй раз повезло в генетической лотерее.       Чувствую, что-то мне за это всё же будет. Арахабаки, который чуть потёк крышей, мне уже достаточно. Проблем связанных с мафией тоже откровенно много.       — Сегодня мы свободны, как и завтра. Я договорился, — я киваю и передаю ему верхнюю одежду. Сегодня было откровенно тепло и я не хотела париться в утепленном пальто.       День обещал быть хорошим и не хотелось его омрачать такими мелкими неудобствами.       — Сегодня я хочу какао и выспаться, — появилось приятное ощущение, что меня понимают, когда меня сразу из коридора, где я только и успела, что снять берцы, унесли в ванную.       — Романтика, — хмыкаю. Не стесняясь, скидываю рубашку и постепенно снимаю бинты. Приятная усталость в мышцах прошла ещё в машине. — Сам небось устал, как собака, пусть ты и Скумбрия, — я, чуть подумав, оставляю нижнее белье и киваю, мол, садись рядом в ванной. Гормоны могли играть, но спасибо связям, которые даёт мафия, уже нет. Это было все равно долго, но гормональную перестройку нам ускорили.       — Ты постоянно думаешь обо мне, — двусмысленно. Хочешь опять меня обставить на своём поле боя?       — А ты обо мне, — я как-то сказала, что мы обменялись инстинктом самосохранения и теперь у нас инстинкт сохранения ближнего своего.       — Ты быстро привыкла ко мне, — действительно, я уже давно перестала вздрагивать от его прикосновений. Даже неожиданных. Даже со спины.       — Ты многое для этого сделал, — я вижу, что ты зачем-то пытаешься меня приручить. Будто планируешь что-то, где планируется моё безоговорочное доверие. Но его ты добился куда раньше.       — Это было взаимно, — я моргаю пару раз. Я всего лишь старалась понять. И приняла.       — Ты меня знаешь как себя, — и наоборот. Парой мы не станем. Не знаю, что это, но это точно не отношения.       Можно, конечно, щуткануть сейчас "Отношения в стиле соукоку". Не "Я тебя люблю", но "Знаю как себя и ты прекрасно меня дополняешь".       Напарники, семья, где непонятно кто мы друг другу хотя бы по иерархии, потому что мы иногда равны, как брат и сестра, иногда кто-то выше, будто старше на десятки лет, иногда мы как семейная пара, где жена — не шея, муж — не голова, а два человека, которые зависят друг от друга и в то же время свободны.       — Мы семья ведь? — он шепчет и только сейчас я вижу, насколько он открыл мне душу. Я тянусь к его макушке рукой и перебираю мокрые пряди.       — Мы самая странная семья в мире, я тебе больше скажу. И не смей в этом сомневаться, — вроде бы прямо сказала, а все равно ощущение, что можно понять двояко. Но это же Дазай. Он поймёт.       — Мы затопим соседей, нужно полы протереть, — полузадушенный смех стал мне ответом и я сама подавляю очередной смешок. Маленькая водяная война.       — Если ты купил тирамису я готова буду признать, что этот праздник не безнадежен, — он купил.

      Если мы не семья, то я не знаю, что это.