***
– Ох, Чие-сан, – директор даже привстал обеспокоенно с места, стоило ему увидеть мое осунувшееся лицо с приличными такими темными кругами под глазами, тебе даже кажется, что он был готов метнуться ловить меня, если бы я, вдруг, начала заваливаться, – мне сказали, что ты заболела сильно, потому даже выйти не могла. Теперь я и сам вижу, может, возьмешь еще пару выходных? Как-то, потихоньку, помаленьку, а мы с директором перешли на "ты", видимо, сказывается то, что я не особо-то и младше, всего-то, на каких-то три года. В Японии, конечно, возраст играет огромное значение, но, в двадцать первом веке, уже больше у старшего поколения, молодежь же, сглаживает эти рамки, а после, и вовсе выходит за них. Мне, определенно, нравится смена уклада в моей стране. – Нет-нет, – я машу рукой и пытаюсь непринужденно улыбнуться, но, кажется, моя улыбка больше смахивает на оскал, – все в порядке, просто, после болезни всегда остаются такие последствия, я уже привыкла. – Ты уверена? – Аой-сан прикладывает пальцы к подбородку, осматривая меня, а очки, что были на нем, съезжают к самому кончику красивого тонкого носа. – Ты же качаешься даже немного, разве нет? – Я, правда, в порядке, – с нажимом говорю, заглядывая в его внимательные лисьи глаза, – я больше не могу дома сидеть, так что, сегодня вечером, выйду. Предупреди Кондо-сан, что мне понадобится готовая аппаратура, пожалуйста? – Если ты настаиваешь… Учти, что я вычту из твоей зарплаты эти пропущенные три дня, уж прости, но это было все без предупреждения и без ответа на звонки, – отводит в сторону взгляд мужчина, я обреченно киваю на эти слова, ведь, и правда же, здесь только моя проблема, а не чья-то еще, после чего открывает один из ящиков своего стола и достает в четыре раза сложенный лист бумаги, – кстати, тут тебе Аяко передала, сказала, что это от какой-то женщины, что заходила на днях и так хотела взять твой автограф, что попросила потом связаться с ней, когда ты выйдешь. Нас она попросила передать тебе записку, говорила, что от преданного фаната. Осторожно беру эту бумажку, у меня опять начинают подрагивать руки, а в горле встает ком одновременно с тем, как внутри меня просыпается нехорошее предчувствие. Точно, только-только расступившиеся тучи вновь закрыли небо моей души, загородили сердцу солнце и теперь готовятся пролить свой дождь и ураган на мое, донельзя хрупкое, состояние. В пятках начинает покалывать, пока я разворачиваю лист и медленно, очень медленно читаю каждое слово, так как буквы перед глазами плывут даже несмотря на то, что почерк крупный и ровный. С каждой строчкой, мое сердце все больше и больше пускается в отчаянный бег, пока глаза округляются до невозможных размеров, так, что мне даже пришлось зажмуриться от стрельнувшей боли, а ногтями больно впиться в ладонь, чтобы удержать себя в реальности. «Дорогая Чие! Спасибо, что всегда радуешь нас своими выступлениями! Хочу пожелать тебе прекрасной работы, ведь теперь, ты, точно, отсюда не уволишься, хи-хи! Иначе, я откручу голову твоему братику, Тамаки, и поднесу на серебряном блюде тебе на завтрак. Не злись, это всего лишь жизнь, всего лишь ее грязные правила, которые диктую даже не я. Ута передал, что очень недоволен твоим последним поступком, так что, боюсь, тебя ждет очень серьезный (и, наверно, болезненный) разговор с ним. Держу за тебя кулачки! Целую, Итори.» Сжимаю записку в руке, стараясь дышать глубже, хотя хочется прямо сейчас скомкать ее и выбросить как можно дальше, желательно в окно, предварительно с подожженным краем, чтобы больше не видеть этих слов, которые, однако же, отпечатались на моей воспаленной подкорке, точно, клеймо на боку у лошади. Отвратительно, больно, незаслуженно. Теперь он, наконец, полностью вошел в игру, начиная манипулировать мной через мою же семью, сделал роковой, почти фатальный, ход сразу к беззащитному королю на этой шахматной доске, и имя этому королю – Кобаяши Чие. Тварь. Прикусываю губу и прикрываю глаза, кажется, директор заметил мои резкие изменения в поведении и весь настрой, который, вдруг, высушил воздух в комнате, точно, солнце в пустыне в самый жаркий час. Он обеспокоенно встал из-за стола и налил мне из графина воды, однако, я отказалась, ведь, возьми я сейчас стакан – мои пальцы его не удержат, и он разлетится в ногах мелкими осколками и зальет половину кабинета, уж точно. Какая же ты сука, Ута. Какая, мать твою, сука.Глава 11. Чиё.
12 августа 2020 г. в 12:20
Сплевываю кровавую пену и набираю полный рот ополаскивателя, горло уже саднит от этих махинаций, а десны ноют и кровоточат, но я не могу избавиться от отвратительного вкуса у себя во рту. Меня вновь мутит, но блевать уже нечем, в желудке пусто.
В носу стоит запах его кожи, смешанный с ароматом мыла, ноздри дрожат, я хочу выжечь из себя эти ароматы, но не знаю, как, лишь отчаянно обрызгиваю пространство вокруг духами, чтобы они облаком осели на меня и перебили собой все. Чихаю от того, что в ванной уже дышать нечем от концентраций запахов, открываю дверь и на дрожащих ногах добираюсь до кровати, валюсь и тут же закутываясь с головой в пышное одеяло. Хочу спрятаться от этого дерьма, забыться, уснуть и проснуться другим человеком. Меня трясет, еле проглатываю слюну и впиваюсь ногтями в нежную кожу ладоней. Внутри все переворачивается и то слипается, то разлипается, сердце ухает куда-то вниз, а потом подступает к самому горлу, желая задушить. И, сейчас, я совсем не против.
Телефон пищит, но я не вылезаю из своего «кокона», лишь сильнее закутываюсь и пытаюсь дышать спокойней, глубже. Нужно успокоиться, даже если перед глазами стоит кровь, ее много, она красная, стекает по лицу, по телу, сочится, подступает ближе, желает наполнить собой… Всхлипываю и подтягиваю ноги к груди, мне безумно холодно, кажется, будто я лежу среди ледников, или же меня закрыли в морозильной камере. Воздух внутри одеяла нагревается, кофта начинает липнуть к телу, которое потеет, но внутри все будто заморожено.
Сердце сгорает в этом пожаре, оно неспособно так долго мучиться, ему нужен отдых, потому утихает, успокаивается, чтобы черным угольком рухнуть на место, веки тяжелеют, глаза отказываются смотреть на этот мир, извращенный, перекрученный, отразивший те пороки, которые, в пору бы, спрятать глубже. Тело покрывается коркой неги, у меня нет сил, и я беспокойно засыпаю под непрекращающийся писк сообщений. Меня больше нет ни для кого, сегодня, по крайней мере, точно.
Темно. Безумно темно и тепло, даже, можно сказать, жарко. Разворачиваюсь и открываю глаза, но вокруг нет ни одного, даже микроскопического, источника света. Вздыхаю и ощущаю давление на грудной клетке, будто тяжелые руки облокотились на меня, не давая дышать полной грудью. Закашливаюсь и прищуриваюсь, когда замечаю над собой подтеки. Они странные, будто маслянистые, ползут медленно, поблескивая. В нос бьет металлический запах, слишком знакомый и характерный для меня, чтобы не узнать, на кончике языка будто скапливается весь вкус, я пытаюсь откатиться со своего места, но тело не слушается меня, я замираю, словно парализованная, даже дышу через раз, пока подтеки сменяют свой цвет на кровавый.
Сначала заливает мое лицо, так, что я начинаю задыхаться, ведь кровь попала в нос, дышу ртом, как выброшенная на берег рыба, глаза слиплись, лицо все стянуло соленой коркой. Затем она проливается на мое тело, сковывая, обволакивая. Горячая, безумно горячая, точно кипяток, я силюсь заорать от боли, но не издаю никаких звуков, даже хрипы затухают в этом черном пространстве, наполненном лишь кровью.
Меня затапливает, чувствую, как постепенно погружаюсь в эту кровавую ванную, закованная кем-то, лишенная возможности дернуться, могу лишь отчаянно дышать и смотреть вверх, разлепив глаза. Делаю последний, самый драгоценный, вдох, когда полностью погружаюсь в красное море, что теперь ласково нежит меня, вот только для меня эти ощущения сродни раскаленному железу, что приложили к коже и жгут, до отвратительного запаха жареного мяса, сожженных волосков. Безумно ломит тело, кажется, что трещат кости, звук громкий, в самых ушах, отпечатывается в голове одновременно с полным агонии криком, прорезавшим эту толщу крови.
Вскакиваю на кровати и понимаю, что это я кричу от кошмара. Промаргиваюсь, прогоняя алую пелену, еле-еле, но начинаю различать мебель в комнате, вдыхаю судорожно прохладный воздух и тут же обхватываю себя руками, так как, из-за раскрытого окна, мне безумно холодно, а одеяло сбито к ногам. Все тело мокрое, ткань неприятно липнет к коже, отчего просто стягиваю кофту и кидаю ее на пол, оставаясь лишь в тонком нижнем белье. Соски от перепада температур твердеют и отдают ноющей болью, грудь будто сильно измяли, мне даже страшно к ней прикоснуться.
Сползаю с кровати и подхожу к окну, чтобы прикрыть его. Замираю, замечая ночные силуэты домов, они яркие, ведь Токио никогда не спит, отдают неоновым свечением, небо красноватого оттенка из-за бьющего в него света от города, ни одной звездочки не видно. Хочется увидеть хотя бы одну, крошечную, возможно, она бы вселила в меня надежду на лучшее будущее, но мне остается лишь плотнее задернуть шторы и отправиться в душ. Мимоходом проверяю время и сокрушенно трясу головой, обнаруживая кучу пропущенных от Аяко-сан и Аой-сан, целые текста, настроченные Наной и Тамаки, вижу звонок от Хоши. Гипнотизирую ее номер, а потом набираю.
Мне сейчас нужно побыть с кем-то, иначе я точно сойду с ума и не доживу до утра. В порыве паники наемся таблеток и задохнусь в собственной рвоте около унитаза. Но, безумно страшно звонить Тамаки или Нане. Не хочу их втягивать во все это, они, итак, замешаны в сраных играх этого полоумного гуля. В любой момент Ута сделает роковой шаг, который отберет у меня семью. Для него это – комедия, для меня – погибель. Хочу спрятать своих родных, защитить, но как мне это сделать? Как связаться со следователями, чтобы Безликому никто не доложил? Страшно, мне безумно страшно.
Кусаю ноготь большого пальца, слушая длинные гудки, пока, наконец, трубку не берут.
– Котенок, – удивленный и сонный голос Ким заставляет меня встрепенуться, – чего так поздно звонишь?
– Привет, – сглатываю комок из вновь подступающих слез, – Хоши… Ты можешь приехать?
Слушаю тишину и не могу сдержать первого всхлипа, он срывается с дрожащих губ вместе со слезинкой, которая, все же, выкатилась из воспаленных глаз. Быстро утираю рукой соленые капли, растираю их по коже, и жду, так надеюсь на ответ.
– Напиши мне адрес, – отвечает девушка.
– Спасибо.
Кладу трубку и быстро скидываю sms, после чего кладу телефон рядом и утыкаюсь лицом в коленки. Меня опять трясет, не могу держать себя в руках, рыдания вырываются из горла хриплыми криками, меня словно душить начинают, в груди все болит, что-то изнутри скребется, требуя выпустить наружу, но я лишь могу сильнее сжаться, чтобы погасить истерику внутри себя, заглушить это цунами хаотичных чувств, что лижет мои органы, обгладывает кости.
Хоши не погрязла в этих проблемах, она – не моя семья, девушка лишь хорошая приятельница, вряд ли гуль и его помощники потянут к ней загребущие руки. Да и, все же, проще рассказать, завуалировав, свои проблемы чужому человеку. Она меня так хорошо не знает, надеюсь, не осудит, остудит мою голову и, возможно, подскажет решение.
Встаю, опираясь спиной о стенку, и бреду к шкафу с одеждой, чтобы накинуть на себя хоть что-то, тело все еще горячее, но пот высох, стянул кожу неприятной пленкой, поэтому быстро хватаю тунику и шлепаю босыми ногами в ванную, чтобы, хотя бы, быстро ополоснуться. Радуюсь впервые тому, что у меня нет шевелюры, ведь пришлось бы еще долго сушить волосы, а так я лишь тщательно натираю тело мочалкой, чуть ли не скребу ей по саднящей коже. Мне нужно, хотя бы мнимое, ощущение чистоты. Ута проник слишком глубоко, он грязью расплылся во мне, хочу удалить его, как ненужную опухоль, вырвать с корнем, выкинуть в мусорку и плюнуть сверху.
Вздыхаю, натягиваю на влажное тело одежду и выхожу из ванной, подскакиваю от звонка в дверь, осторожно подхожу и заглядываю в глазок. Выдыхаю, убедившись, что это блондинка, открываю дверь и пропускаю ее внутрь, она здоровается, поклонившись, и проходит внутрь с пакетами в руках, быстренько разувается и переступает со ступеньки в комнату, направляю ее на кухню, где она ставит пакеты на стол, слышу звон стекла и удивленно на нее смотрю.
– Тебе нужно расслабиться, – девушка жмет плечами и смотрит на меня сочувствующе, – на тебе даже тени лица нет.
– Да, – тихо отвечаю на выдохе и с трудом отодвигаю стул, из-за истерик у меня совсем не осталось сил, плюхаюсь на него и рукой машу Хоши, чтобы она села напротив.
– Где у тебя штопор? – девушка достает из пакета бутылку вина, я качаю головой, я совсем не хочу сейчас пить, но она проходит к шкафчикам и начинает поочередно их открывать, чтобы найти злосчастную открывашку.
В другой ситуации я бы обязательно поинтересовалась, а, собственно, где ее манеры в моем доме, но сейчас я настолько вымотана, что просто слежу за ней пустым взглядом, постепенно начиная подсказывать путем игры «горячо-холодно».
– Ну, теперь точно дело лучше пойдет, – мастерски с хлопком вытянув пробку, Ким разливает красное полусладкое по бокалам и пододвигает ко мне один, сама же берет свой и начинает крутить в руке, чтобы алая жидкость красиво переливалась и распространяла тонкий аромат по кухне.
У меня все еще немного дрожат руки, я пригубила совсем слегка и тут же ощутила кисловатый букет на языке, который медленно перетек в сладость. Отпиваю чуть больше, проталкиваю разогревающую жидкость внутрь, чтобы она скользнула по саднящему горлу, на время отставляя все свои проблемы. Мне нужно сосредоточиться на чем-то физическом, на чем-то… Более реальном, например, на этой красноватой жидкости. которая так похожа на кровь, но ей, точно, не является.
– Давай поговорим, – однако, блондинка возвращает меня к реальности, она оставляет бокал и складывает руки на столе, укладывая на сцепленные кисти рук подбородок, я смотрю на нее и уже открываю рот, чтобы начать разговор, ради которого, собственно, и позвала ее, как перед глазами снова начинают проносится картины, которые хочется стереть, но, чем усерднее пытаюсь – тем ярче и четче они становятся, а в носу встает запах крови.
– Котенок, – обеспокоенно Хоши накрывает мою руку и сжимает ее, у нее теплая и сухая ладонь, такая ласковая, греющая, дарящая, от чего-то, чувство безопасности, а сама девушка склоняет голову, в ее глазах двумя фонарями горит очевидное беспокойство за меня, – ты в порядке? Ты, точно, хочешь об этом поговорить?
Я киваю, показывая, мне нужно. Завуалированно, скомкано, может, непонятно, поговорить с ней загадками, но поговорить. Выговориться, потому что одиночество в четырех стенах меня не поддержит, а, наоборот, усугубит положение, я не хочу сойти с ума от всего, что на меня навалилось, а если идти к психологу, то это, фактически, предоставить Уте открытый доступ к моему состоянию. Нахер надо, он, итак, знает больше, чем нужно. Влез, бесцеремонно, ко мне в душу, и теперь копошится там, точно, личинка майского жука, протаранивает тонкие стенки и влажно поблескивает всей своей отвратительной сущностью. Как бы я хотела, чтобы эта тварь обо мне так и продолжала ничего не знать, но, видимо, моя жизнь закончилась тогда, когда я вернулась в Токио. И, собственно, какого черта? Я всегда мечтала о спокойной жизни в достатке, у меня и в мыслях никогда не было связываться с гулями. И что сейчас? Получите, распишитесь. Похоже, теперь, мы отделаемся друг от друга только тогда, когда кто-то из нас сдохнет первым. Я надеюсь, что это будет гуль.
– Прости, что веду себя так… – я начинаю говорить, немного проглатывая окончания, но она меня не перебивает, складывает руки на столе и чуть придвигается вперед, наклонившись корпусом к столу, показывая, что вся внимание. – Просто… Блин, об этом, реально, тяжко говорить.
Девушка не проронила на это ни слова, и я, правда, благодарна ей за это. Кажется, мне просто сейчас нужен человек, который молча меня выслушает. Без комментариев и вставок, станет участником моего слезливого, ужасного, отвратительного монолога, который я бы не пожелала, в других ситуациях, выслушивать никому.
– Я подверглась насилию, – на выдохе проговариваешь чуть ли не скороговоркой, – меня изнасиловали.
Хоши молча находит мои руки и сжимает их, переплетая со мной пальцы, смотрит в глаза, в которых загорается жалость и сожаление, она поджимает губы, так как понимает, что слова сейчас излишни, ей больно это слышать, она немного вжимает голову в плечи, но слушает, готовится к продолжению. А мне же, от констатации этого факта, внезапно становится легче. Намного легче, чем восемь лет назад, когда это случилось в первый раз.
– Этот ублюдок, – с нескрываемой ненавистью говорю это, сплевывая каждое слово, – решил, что, раз сильнее – то ему все можно. Надавить, сломать – для него это в норме. Больная сволочь, чтобы его наконец поймали и убили. Черт, как же я его ненавижу, ты бы знала. Как ненавижу одно только упоминание о нем. Отвратительное существо.
– Хочешь, сходим в полицию и напишем заявление? – наконец, подает голос Ким, я смотрю на нее с грустью в глазах и очень горькой улыбкой в самых уголках губ. – У меня там дядя работает, попрошу его взять это дело, он не уйдет безнаказанным.
– Если бы только я могла все решить через полицию, – качаю головой, шея ноет, так как на ней ссадины и синяки, которые прекрасно видны блондинке, и на каждый она смотрит так, словно пытается вложить в свой взгляд хоть какую-то силу исцеления или, хотя бы, облегчения боли, – увы, эта мразь стоит выше, так что, до него не доберутся. Я уже пыталась, давно еще, но не прокатило.
– Так это – не первый раз? - у нее даже рот открывается в удивлении, а я медленно киваю. – И он... Снова полез к тебе? Блять, у него вообще есть что-то, что называют "совестью" и "моралью"?
– У него таких понятий никогда не было, – я вздыхаю и смотрю в окно, за которым медленно проглядывается начинающийся рассвет, вот, он только лижет самую кромку темного неба, – ты же знаешь, я жила долгое время за границей. Так вот... По большей части, из-за него.
– Как же я ненавижу таких ублюдков, – рычит девушка, после чего заглядывает тебе во вновь слезящиеся глаза, – ты не одна, Чие, слышишь меня? Не одна! Я с тобой, так что, не загоняй себя никуда! Давай, завтра, сходим ко врачу, а еще зафиксируем побои? Ты не должна молчать, ты должна с этим бороться! Я помогу тебе, чем смогу!
На этот раз, моя улыбка уже теплее и нежнее, я встаю из-за стола и подхожу медленно к Ким, она тянет свои руки и обнимает меня за талию, зарывается лицом мне в живот, сминая ткань, осторожно, боясь причинить дискомфорт, так как видит, какое сейчас все мое тело, и, на этот раз, я не чувствую болезненных спазмов в нем, я чувствую лишь теплое дыхание и желание меня защитить, укрыть, спасти. Черт, наверно, я сейчас должна быть благодарна тому, что мне в жизни повстречалась эта девушка. Никогда еще, кроме как, от своих близких, я не получала столько поддержки и отдачи, мне так хорошо от того, что меня не завалили вопросами, а просто выслушали, пусть и до пизды сухой, но рассказ, а после предложили свою помощь.
Черт, мне сейчас, впервые за столько часов, хорошо. Мне спокойно.
Примечания:
Прошу прощения за столь долгое отсутствие, я принесла тут вам новую главу!