Louder than bombs

      Если бы кто-то решился и сказал Уте, что он станет постоянным посетителем ночных заведений — гуль бы посмеялся этому глупцу в лицо, а затем устроил на него охоту, в конце разрывая чужое тело на мелкие, пульсирующие затухшей жизнью, кусочки. А теперь… Мужчина сидит за барной стойкой и отпивает тягуче-приятное вино с примесью крови, специальное вино для гулей, безумно дорогое и запретное в этой стране, потому стоящее целого состояния.       Итори сидит рядом и, то и дело, бросает на него говорящие взгляды, из-за которых брюнет уже устал закатывать глаза. Пальцы чуть сильнее сжимают бокал, стекло грозится лопнуть в его руке, но ему плевать. Заплатит, деньги всегда есть. Вот только Аяко глядит на него хмуро, пока заглядывает за барную стойку, чтобы достать хранящуюся там сумку с инструментами. В ее глазах горят те самые эмоции, которые безумно раздражают молодого человека.       Он бы сказал, что может позволить таким эмоциям появляться только в кристальных глазах Кобаяши Чие, и ни разу не соврал бы. Но Кобаяши здесь нет, а его терпение не бесконечное — раздражение так и накатывает волнами, глуша рассудок и пробуждая первобытные инстинкты. В итоге, подруга накрывает его руку своей, и парень опускает взгляд на ее кроваво-красные ногти, длинные и очень даже острые.       — Успокойся, — она шепчет ему прямо в ухо, и каждое ее слово бьет ему по мозгам хлеще гремящий вокруг музыки, — ты слишком раздражен, с тобой невозможно сидеть рядом. Что такое, У-чан?       — За последние четыре дня я спал четыре часа, как ты думаешь, в чем проблема моего настроения? — он переводит взгляд от Змеи к барменше, и он настолько тяжелый, что рыжеволосая не выдерживает и отворачивается от него, возмущенная таким отношением к себе и потому не желающая продолжать разговор.       Итори безумно легко обидеть, но, также, девушка не менее легко отходит, поэтому Ута просто забивает на нее, возвращаясь взглядом к Кондо, которая, в этот самый момент, выныривает из-под барной стойки с инструментами в руках.       — Ты не в духе? — бросает она между делом, пока обходит барную стойку, направляясь в места скопления проводов, людей пока не так много — только начало вечера — поэтому девушка пользуется возможностью, чтобы быстро починить мелкие неполадки. — Надо же, даже твоя вечная подружка Итори-сама обиделась.       — Итори-сама… А как звучит-то, — понимая, что с ним больше не будет разговаривать его дорогая рыжеволосая бестия, мужчина решил ее оставить наедине со своими мыслями, сам же направившись за Змеей, — у меня выдалась паршивая прошлая неделя, вот, огребаю после нее последствия.       — Все в этом мире подчиненно определенным законам, — выдыхает Аяко в духоту помещения, пока срезает нужный ей провод, чтобы проверить внутренности на наличие барахлящей проводки, — ты сделал что-то ужасное, вот, и огреб за это.       — Это называется «карма», если мне не изменяет память, — гуль присаживается рядом на корточки, опускает локти на свои колени и с интересом наблюдает за заменой проводов и за тем, как ловко Кондо срезает не проводящий сигнал участок, — что именно у вас сегодня барахлит?       — Область сцены, там с попеременным успехом в адаптерах и удлинителях появляется сигнал, а у нас сегодня выступление, поэтому все должно быть в лучшем виде, — на этих словах мастер закрепляет свою работу и кладет провод к остальным, после чего выпрямляется и упирается ладонями в поясницу, пока потягивается, а до ушей масочника долетает будоражащий воображение хруст позвонков, — не хотелось бы, чтобы за мой проёб Аой-сан открутил мне голову.       — Не думаю, что ему захочется лишать меня такого удовольствия, как ты, Аяко-чан, — он прикрывает глаза и шумно вдыхает воздух, пропитанный запахом женского тела. Горячего женского тела, к которому легко прикоснуться и вжать в себя. — Как это противно звучит, — кривится девушка и откидывает волосы на спину, пока разбирает инструменты по отсекам сумки, — и с чего ты решил, что Аой-сан послушает тебя и не тронет меня?       — Мы друг у друга на особом счету, — просто отвечает гуль и выпрямляется, чувствуя, как заколка, держащая его скрученный в черный жгут волосы, уже не так крепко фиксирует пряди на голове, — и слушаем друг друга, скажем так, всегда.       — Тебя послушать — так ты с моим боссом… — Змея недоговаривает, сталкиваясь с проникающим глубоко в душу черным взглядом, лишь прикусывает губу и ухмыляется, одним своим видом давая масочнику понять, о чем она могла подумать.       — Не думаю, что тебе интересно, с кем я, помимо тебя, — последние слова Ута специально выделяет, наслаждаясь реакцией Змейки, проявившейся тихим возмущением, — делю свою постель.       — Да уж, — обогнув мужчину, Кондо направляется обратно к бару, чтобы запрятать свои инструменты от излишне любопытных глаз. Мало ли, кто решит на них сегодня позариться, — мне достаточно знать то, что мы с тобой… Чие-е-е-ча-а-а-н!       С мрачной радостью для себя брюнет отмечает, что к нему интерес потерян. Сам навязался — сам отвязался, как большой и самостоятельный мальчик. Да и, к тому же, в поле его зрения появился, наконец, интересный субъект.       Тот самый человек, из-за которого был потерян нормальный сон. Бесконечные образы, мелькавшие в воспаленном сознании, растворяются тут же, стоит ему остановить свой взгляд на тонком силуэте, восседающем рядом с Итори.       — Знала бы ты, сколько лет Чие-чан — не звала бы ее так свободно, — нагоняет уже нырнувшую за барную стойку подругу молодой человек, а затем резко разворачивается и делает пару шагов в сторону замершей на своем месте Кобаяши. Она даже голову боится в его сторону повернуть, как это мило. Напуганная тощая мышь, попавшаяся в острые когти голодного кота.       — Ой, да ладно тебе, У-чан! — встревает в разговор Итори и даже наваливается на вздрогнувшую девушку, вжимаясь грудью в ее тонкую руку и будто совсем не обращая внимания на страх, распространившийся вокруг них, гулей, густым ароматом. — Удиви нас, раз начал говорить!       — Мы с Чие-чан — одногодки, — все же, Кобаяши-старшая находит в себе силы повернуться к нему и уставиться исподлобья. От этого взгляда по его телу начинают бегать мурашки, а во рту пересыхает. Чудесное ощущение, которым гуль ни с кем не намерен делиться.       — Да ладно?! — восклицает Аяко, вынырнувшая из-под стойки, брюнетка тут же облокачивается локтями о только-только вычищенную блестящую поверхность и округляет свои глаза, смотря на Чие. — Чие… Сан. Ты, правда, одного года рождения с этим стариком?       — Попрошу, — не успевает она даже рта открыть, как ее обрывает лишь одним словом Ута, внимательно наблюдая за тем, как медленно надвигаются на него льдины ее прозрачных глаз. Она злится, и это заводит похлеще хорошего стриптиза.       — Может быть, разрешите и мне поучаствовать в разговоре? — ее голос необычно тих, но тверд, льется в его уши, словно самая прекрасная мелодия, что он знает. — Не люблю, когда меня обрывают и не дают ничего сказать.       — У-чан, — надувая накрашенные губы и прищуриваясь, смотрит на него с хитрецой Итори, а после подхватывает свой бокал с вином, так и не отлипая от Кобаяши-старшей, — хоть кто-то тебя, наконец, поставил на место.       Только Кобаяши это можно делать, и Ута не будет об этом никому говорить. Даже самым близким друзьям. Ни к чему им знать его слабость в виде несходящей ни под каким предлогом мозоли на сердце.       — А знаете… — Чие сползает со своего стула и пытается обойти масочника, вжимая голову в плечи и не позволяя ему смотреть на свое осунувшееся, болезненно выглядящее лицо. — Пойду я готовиться к выступлению. Не скучайте.       — Да ладно тебе! — пытается остановить ее Аяко, однако, девушка даже не оборачивается на ее восклицание. — Чие-сан, есть же еще время!       — Оставь ее, — гуль кладет на острое плечо Змеи руку и чуть сжимает, призывая ту заткнуться. Он не может сам себе объяснить, но Кондо, прямо сейчас, безумно его бесит. До скрежета крепких зубов.       Никто не должен так свободно общаться с Кобаяши Чие, пока он не позволит. Брюнет сам себя ловит на этой больной мысли и не находит для себя оправданий. Помешанный, вот он кто. На одном слабом, едва сводящим концы с концами, болеющем человеке. На той, которую прямо сейчас хочется схватить за руку и остановить, чтобы снова заглянуть в льдистые глаза.       На девочке из прошлого, которая, когда-то, заменила ему дыру в груди сердцем, научила жить и любить, а потом бросила, взрыв душу и оставив в ней глубокие, болящие и по сей день борозды. Такое не прощается, но только от одного взгляда на малышку Чие внутри все проходит, утихомиривается на время, чтобы взбрыкнуть с новой силой, энтузиазмом.       Все внутри него заходится просто от того, что она рядом. Она может быть всегда рядом, если он этого захочет. А ему жуть, как хочется привязать ее к себе. Как физически, так и духовно. И неважно, какие последствия это за собой повлечет.       Безликий давно стал самым настоящим монстром, так с чего бы его трогали сейчас чужие эмоции, чувства и переживания? Гуль — эгоист до мозга костей, и ради кого-то меняться не собирается. Не для этого зубами рвал тугую леску этой жизни, чтобы после зачахнуть из-за контроля над собой, который легко может оказаться в тонких ручках этой девчонки, которая настраивает высоту стойки с микрофоном. Только он может сам себя настраивать. А над Чие-чан у него вполне хватит возможностей выставить свой контроль.       Все вернётся на круги своя, как и восемь лет назад.       — Может, ты, все же, расскажешь нам, У-чан? — отрывает его от созерцания действия за сценой Итори, вынуждая мастера повернуться к ней и приподнять надбровные дуги (он совсем недавно сбривал жесткие отросшие волоски) в вопросе.       — Да-да, — присоединяется к барменше Аяко, — сказал «А», так говори «Б». Вы с Чие-сан, правда, одногодки?       — У нас разница с ней всего четыре дня, — выдыхает эти слова с такой неохотой мужчина, — я старше.       — Это что же, у Чие-чан день рождения шестого декабря? — прикладывает палец к нижней губе Итори, задумываясь, и почти смазывает идеально выведенный контур алых губ.       — Она старше тебя, между прочим, — как бы невзначай, бросает ей в ответ Ута и потягивается, — прояви уважение, Итори.       — Можно подумать, ты ко всем проявляешь, У-чан, — надувает подруга губы и слегка толкает его локтем в бок.       — Я просто сказал.       Нет, не просто. Безликий никогда и ничего не делает просто так. С годами он научился выполнять действия и говорить только те вещи, которые приносят ему выгоду. Время на ветер ему надоело пускать, к тому же, в его жизни уже было несколько весьма ясных уроков, которые «прозрачно» намекнули Уте, что все нужно проворачивать в свою пользу. Если молодой человек захотел, чтобы к Чие обращались уважительно — к ней будут обращаться уважительно. Хотя бы потому, что никто не хочет злить его.       — Мне вот, что любопытно, — придвигается к нему ближе рыжеволосая и прижимается телом, сокращая расстояние до минимума и шепча ему на ухо, — какие у вас с Чие-чан отношения, У-чан?       — А ты как думаешь? — поворачивает брюнет к ней голову, от чего эти слова скользят легким ветерком по ее накрашенным губам. — С чего такое любопытство?       — С ее появлением ты сам не свой, — первая отстраняется от друга барменша и закидывает ногу на ногу, от чего платье задирается, обнажая красивое упругое бедро, — у меня плохое предчувствие. Будь аккуратен.       Ута поворачивается к ней всем телом и долго, не моргая, смотрит. Изучает, пытаясь понять, что она хочет этим сказать. Всего на мгновение, но с лица Итори исчезают все эмоции, показывая ее напряжение, но этого достаточно для ответа.       Голуби активировались в четвертом районе.       А Кобаяши Чие ничего не стоит настучать им на него, чтобы ему открутили голову и насадили на самый острый прут.       — Вообще, — барменша на секунду переводит взгляд на Чие, начавшую распеваться базой, и снова смотрит на гуля, замечая, как он, словно на инстинктах, повернулся в сторону девушки, прислушиваясь, — есть один момент, о котором тебе стоит знать.       — Да? И какой же?       — Чие-чан передала какую-то записку своей сестричке, поэтому держи нос по ветру, если не хочешь завтра обнаружить в себе куинке, — Итори шепчет это достаточно громко, чтобы масочник расслышал каждое слово, пока наблюдает за своей добычей.       — Держи врагов близко, а друзей — еще ближе, — также тихо отвечает ей Ута, ни на минуту не отворачиваясь от Чие-чан.       Он просто не может оторваться от созерцания этой завядшей красоты, наблюдает за жухлым деревцем, так отчаянно борющемся за свою жизнь. Это приносит извращенное удовольствие, но немного отупляет. Гуль ведь, и правда, может напороться на проблемы, если продолжит играть с девушкой в кошки-мышки, ослабляя собственную защиту. Нужно подкинуть кого-то из своих, чтобы вынюхал все про эту злоебучую бумажку, по возможности, выкрал ее и доставил лично в руки Уте. Возможно, только после этого взбаламутившееся глубоко внутри раздражение утихнет.       Пока Кобаяши-старшая мурлыкает какие-то песни тихо в микрофон, мужчина прикрывает глаза и просто отдается мгновению, покачивая ногой в такт музыки. Атмосфера его убаюкивает, к тому же, сказывается недосып, поэтому, пока что, брюнет сам себе позволяет немного клевать носом. Для него этот голос, как самая сладкая колыбельная.       Которая рушится в мелкие осколки, стоит заведению начать впускать остальных гостей, давно ждущих своей очереди на холодной улице.       Раздражение нарастает с новой силой, так хочется открутить пару голов, а затем закинуть их куда-нибудь, как баскетбольные мячи в корзину. Все внутри ноет и чешется, и даже выпитый алкоголь, заказанный для него Итори, уже не так расслабляет, как было в начале.       Ута не без тяжелого вздоха замечает, что стал даже излишне раздражительным. Его транквилизатор далеко от него, ему даже нет ходу на сцену, чтобы вцепиться в хрупкое девичье тело, зарыться носом в кожу и глубоко дышать, наслаждаясь горьковатым ароматом. Нет, он мог бы сдать себя с потрохами и устроить настоящее шоу… Праздник подождет. Не стоит мимолётное помутнение рассудка того, чтобы устраивать целое представление и подставлять остальных гулей, которых здесь, к слову, немало.       Его черные змеи, клубящиеся в маленьком аквариуме под названием «сердце» и передавливающие друг друга, еще успеют сполна вкусить торжество. Нужно просто немного подождать.       Мужчина выныривает из своих мыслей ровно в тот момент, когда ловит на себе взгляд. Льдистые глаза смотрят, словно, сквозь него, застрявшие где-то между настоящим и прошлым. Чие о чем-то думает, но с такого расстояния так сложно распознать, в какую сторону движутся ее мысли.       А между тем, она начинает петь незатейливую, даже детскую для такого заведения песенку, чтобы скинуть с себя наваждение. Только скинуть его тяжёлый, склизкий, противный взгляд у неё точно не выйдет. Потому что Ута этого не хочет.

***

      — Знаешь, У-чан, — гуль отрывается от своего бокала с вином и медленно поворачивает голову к хитро улыбающейся Итори, — мне все было любопытно кое-что.       Ей нужна информация, и кто он такой, чтобы вечность бегать от ее расспросов? К тому же, это не какая-то великая тайна. Просто нечто ценное и очень много значащее для Безликого. Кобаяши Чие.       — Я очень терпеливая, кому, как не тебе об этом знать, — решает начать издалека девушка, пока выходит из-за барной стойки, чтобы присесть рядом, — и я не давила на тебя своим любопытством, потому что все это время думала, что ты решишься мне сам рассказать. Но что я вижу? Почему-то Рен-чан обо всем в курсе, а я нет. Ты что, У-чан, перестал считать меня своим другом? Даёшь какие-то крохи информации, но сам увиливаешь от ответов. Что это такое?       Масочник внимательно вслушивается в каждое слово, все больше и больше растягивая губы в улыбке, и под конец даже прикрывает глаза, смакуя только что брошенную ему в столь игривой форме претензию. Итори — мастерица говорить такие речи, что поначалу и не поймёшь, что запрятано в ее словах.       Здесь нужно смотреть глубже, чтобы понять суть.       — Что же ты хочешь узнать, Итори? — он решает, что пора уже приоткрыть эту плотную завесу, которая хорошо укрыла его прошлое, и выпустить до сих пор дремлющих чертей наружу.       — Что вас связывает с Чие-чан? Я вижу, что между вами есть какие-то отношения, которые длятся явно не первый год. Но почему я тогда ничего о ней не знаю, У-чан?       — Милая Итори, — мужчина складывает руки на стойке и переплетает пальцы, любуясь обновлённым, идеальным чёрным маникюром у себя на ногтях, — я с Чие-чан знаком намного дольше, чем с тобой. Я ее знаю со школьной скамьи.       — Ого! Так вы учились в одной школе? — рыжеволосая присаживается не высокий стул и откидывает волосы на спину, а после укладывает аккуратный подбородок на ладонь и смотрит на него, ожидая продолжения рассказа.       — Не только в одной школе. В одном классе два года подряд. На втором году обучения с нами ещё был Рен-кун, но в выпускном классе он попал в другой класс. Ну а я... Вовремя подсуетился.       Итори смотрит на него, не моргая, пока переваривает полученную информацию, и вздрагивает, когда по небольшому помещению бара разлетается мелодичный перелив дверного колокольчика, который оповещает их о новом посетителе. Она отворачивается от Уты и тут же натягивает на губы самую обворожительную улыбку, наталкиваясь взглядом на уставшего Йомо.       Ни слова не говоря, мужчина садится рядом с ними и прикрывает глаза, пока горбится, разом становясь меньше. В двадцатый район наведались недавно голуби, что совсем не стало радостной новостью для гулей, живущих там. Ворон тяжело вздыхает и открывает глаза, а после ведёт широкими плечами и поворачивается, наконец, к друзьям.       — Пиздец творится, да? — масочник рушит тишину своим вопросом, и получает в ответ от Рен-куна медленный кивок.       — Рен-кун... — у барменши мигом меняется настроение — Итори опускает уголки губ и заламывает брови, переживая за друга. Какой бы поддельной она порой не казалась, но с друзьями девушка всегда максимально искренна.       — Я в порядке, — заверяет их друг, — просто немного устал. Тяжело протаскивать провиант и оставаться незамеченным даже ночью.       — Вот если бы ты вспомнил о том, кто ты есть, Рен-кун, — лукаво начинает Ута и тут же поднимает руки, сталкиваясь с тяжелым взглядом, — молчу-молчу.       — Кстати, — рыжеволосая наклоняется заговорчески к насторожившемуся мужчине, — отвлеку тебя немного от грустного. Скажи, Рен-кун, это правда, что ты был в одной школе с Чие-чан и У-чаном?       — Ты не выдержал ее пыток и решил все рассказать? — Ворон дёргает подбородком, после чего разворачивается к ним всем корпусом. — Это правда, Итори. Мы были одноклассниками.       — Как интересно! — девушка хлопает в ладоши, не скрывая того, как загораются у неё глаза из-за столь интересной информации о друзьях. — Но Рен-кун... из У-чана и клешнями информацию не вытащишь, поэтому спрошу у тебя. Почему он так привязан к Чие-чан?       — А ты сама как думаешь? — Йомо смотрит через ее плечо на облокотившегося о стойку друга и слегка хмурится, давая своим загадочным молчанием пищу для размышлений.       — Неужели!.. — она прикрывает маленькой аккуратной ладошкой рот и резко поворачивается к масочнику, ища в его чёрных глазах подтверждение своей догадке.       — Да-да, Кобаяши Чие — моя бывшая девушка, — он жмёт плечами и говорит это таким тоном, будто повествует о погоде на сегодня, а не раскрывает, наконец, важную карту в колоде.       — Для тебя хоть когда-то существовали правила, У-чан? — Итори прищуривается, а после прикладывает картинно кисть ко лбу и прикрывает глаза. — Наш великий и страшный У-чан, оказывается, был в запретных отношениях с человеком!       — Я и сейчас в отношениях с людьми, — ему не нравится, к чему это идёт, поэтому мужчина отворачивается от неё и устремляет свой взгляд на богатый алкогольный ряд у стены, — если ты не заметила, то с той же Змеей.       — Не уверена, что Аяко-чан долго осталось, — растягивает накрашеные губы в широкой и недоброй улыбке барменша, — и ты прекрасно понял, что я имею в виду.       — Хм... Предпочту, чтобы ты озвучила вслух то, что имеешь в виду, — Ута не поворачивается у своим друзьям, только прикрывает глаза и делает глубокий вдох.       Ему бы успокоиться, потому что раздражение потихоньку начинает выливаться за края его чаши терпения.       — Чие-чан единственная, кто после отношений с тобой осталась в живых, — медленно, с расстановкой говорит девушка, а затем удивлённо оборачивается через плечо, потому что Ворон вдруг кладёт ей руку на плечо и несильно сжимает, словно предупреждает.       — Ах, вот, о чем ты... — гуль с закрытыми глазами поворачивается к подруге, а после медленно открывает их и смотрит на то, как вытягивается ее лицо в неподдельном страхе. — Не думаю, что тебе захочется узнать полную историю, Итори. К тому же, я совсем не в настроении продолжать говорить об этом.       Чувствуя, как пульсирует кровь в висках, масочник легко кивает гулям и спешит покинуть бар, пока ещё может себя контролировать. Он больше, чем уверен, какую зудящую пустоту и злобу увидела в его глазах подруга, потому что больше ничего не могло так ее напугать.       А Ута умеет пугать.       Ему не прельщает выходить на оживленную улицу, поэтому, сгруппировавшись, мужчина одним мощным прыжком преодолевает все этажи и оказывается на краю крыши.       Здесь значительно холоднее, поэтому он несколько секунд ёжится, пока привыкает, а после накидывает кардиган на плечи и осматривается.       Здесь все тот же вид, что и четыре года назад. Безликий стоит на том же месте, где и был в день открытия бара Итори. Как же ему не нравится, что его в последнее время все чаще и чаще закидывает в воспоминания.       На Токио быстро опускается ночь, а это значит, что безопасное время для людишек закончилось. От одной этой мысли у него на губах расцветает кровожадная улыбка, а кончики пальцев начинают покалывать в предвкушении. Ему хочется не убивать, нет. Понаблюдать за чужими мучениями, оставаясь в тени.       Кто-то оказывается совсем рядом с ним, но по одному только характерному запаху свежей крови, а также распространяющемуся безумию гуль понимает, кто это, поэтому не поворачивает голову, продолжая смотреть куда-то вдаль.       — Эта мелкая соплячка передала весточку CCG, — женский голос дрожит из-за переполняющих его эмоций, — в ближайшее время жди гостей, Безликий. Мне стоит подключать клоунов к этой проблеме?       Ута медленно поворачивается к своей временной собеседнице и округляет глаза, пряча холодные руки в карманы спортивных брюк. Его безумие, умело удерживаемое глубоко в голове, начинает шипеть и скрестись, сталкиваясь с другим, не менее страшным безумием.       — Рома-сан, — его активированный какуган начинает сиять ярче в темноте, на что женщина в ответ активирует свой и сводит брови к переносице, — благодарю за беспокойство, но я и сам справлюсь. Мне нужна была только информация о том, в какие руки пошла бумажка.       — Клоунам не нужны проблемы, и ты сам об этом прекрасно знаешь, — Хойто Рома смотрит на него некоторое время, а после резко взмахивает рукой и тут же расплывается в улыбке, — и только попробуй перевести их в двадцатый район. Я тебя не пожалею, малыш.       Гуль на это лишь ухмыляется, а затем прикрывает глаза. Его опять пытаются напугать, но на этот раз это взрослая, повидавшая жизнь женщина, а не какой-то там зелёный сопляк. Не стоит недооценивать ту, которая смогла сбежать из Кокурии.       Масочник отклоняется назад и камнем падает с крыши, наслаждаясь микросекундами ощущения свободного падения прежде, чем сгруппироваться и приземлиться на ноги. Одномоментное чувство абсолютной свободы, по которой скулит его еле живая душа. Он бы сам придушил ее, да только не может. Не хочется убивать себя, потому что тело уже успело сгнить и истлеть, чтобы потом собраться в новое. Однако же, навязчивые мысли этим мужчина не убил.       И теперь они подобно кислоте выжигают в нем все, заставляя действовать необдуманно, подставляться под удар и рисковать собственной задницей. Ради чего все это? Ради той, в которой жизни-то не чувствуется?       Ута открывает глаза и обнаруживает, что на улице успела образоваться кромешная тьма, в которой его глаза сверкают, подобно красным фонарям. Ужасающее и одновременно с там будоражащее видение для каждого, кто решит сюда свернуть.       Брюнет достаёт мобильник и ещё раз пробегается глазами по присланному адресу. Уже почти выжег себе под веками, выучил.       Темный переулок с не самой заметной вывеской бара остаётся пустовать. Потому что Уте нужна Чие, как кислород. Иначе он окончательно свихнётся и задохнётся в своей всепоглощающей злости.

***

      Кобаяши Чие останавливается и с плохо скрываемым удивлением смотрит на него, почти забыв, что хотела поправить толстый шарф на хрупкой шейке. Ута усмехается и выныривает из темноты под свет фонаря, являя себя во всей красе. Ох, как же он упивается всеми этими открытии эмоциями, что исходят от девушки.       — Ладно, это был вопрос времени, — она вздыхает, а после выставляет руку с пакетом перед собой, стоит ему сделать первый шаг к ней, — предупреждаю сразу, у меня в этом пакете молоко и сырая печень.       — Человеческая, я надеюсь? — масочник делает ещё один шаг и слабо ухмыляется.       — Вообще не смешно, — Чие хмурится, после чего сжимает ручки пакетика крепче, — что ты здесь делаешь?       — Что я могу делать в... — гуль демонстративно достаёт телефон, чтобы взглянуть на время. — половину десятого вечера около твоего дома, не зная до этого адреса твоего проживания?       — Больной ублюдок, — ну вот, снова Чие-чан льёт на него дёготь грязных слов, из-за которых ему так хочется вырвать ее длинный язычок, — у меня нет желания играть в твои игры. Пойди развлеклись с кем-нибудь другим.       — И это я слышу от тебя? От той, кто когда-то орала мне в ухо о нормах морали, прося никого не убивать? — Ута делает ещё пару шагов к ней, удовлетворенно отмечая, что девушка не двигается с места.       — Людям свойственно меняться, — шипит в ответ Кобаяши-старшая, оставаясь под светом фонаря, потому что боится шагнуть в липкую темноту. На его территорию.       — Я не человек, но тоже изменился, — быстро сокращает между ними расстояние брюнет, наблюдая за ней, как насытившийся, но не наигравшийся кот наблюдает за загнанной в угол мышью, — знаешь, это так волнительно. Я будто беседую с прекрасной незнакомкой с твоим лицом. Удивительное чувство.       — Не могу сказать то же самое, — Чие отклоняется в сторону и пытается его обойти, тут же подпрыгивая от того, как резво мужчина хватает ее за локоть и тянет обратно, — отпусти меня. Отпусти, Ута, пока я не закричала.       — А кто сказал, что я позволю? — он подтягивает ее к себе и второй рукой резко накрывает едва-едва открывшийся ротик. — Помолчи, тебе так больше идёт.       Мыча, японка начинает стучать своими маленькими кулачками по его груди, грозясь уронить свою небольшую ношу. Ее лицо совсем не красит эта злость, и Безликий с некоей горечью отмечает, что ему бы хотелось увидеть ее нежную улыбку, которую ещё восемь лет она адресовала только ему.       Пальцы на лице давят сильнее, от чего Чие болезненно мычит и опускает руки вдоль туловища, признавая своё поражение. В который раз показывает, какая же она умная девочка, которая принимает чужую игру. Видит, что у неё нет выбора, поэтому покоряется, чтобы избежать жестоких последствий.       Пожалуй, это одна из причин, по которой она заставляла в своё время трепетать сердце где-то глубоко в груди Уты. Признаться, заставляет и сейчас.       Чие закрывает глаза и мелко дрожит в его руках, борясь с подступающей истерикой. Маленькая, больная и хрупкая. Птичка со сломанными крыльями в гульей клетке, возжелавшая свободы, но потерявшая ее. Навсегда, судя по по его простым расчетам.       — От тебя пахнет гулем, — неожиданно, до его носа долетает слабый, еле-еле уловимый, но характерный запах. — Гулем... Почему от тебя пахнет гулем?!       Его контроль в секунду падает сухим песком им под ноги. Мужские руки впиваются в тонкие девичьи плечи и сжимают так сильно, что после останутся синяки.       — О чем ты, черт возьми, говоришь? — Чие морщится и пытается повести плечами, но в итоге прикусывает губу и тихо шипит. — Мне больно!       — С кем ты общаешься? — брюнет склоняется к ней и обдаёт лицо своим горячим дыханием, сверля взглядом и ожидая ответов. — Я не знаю этого гуля. Кто-то приезжий? Беженец? Или очередная крыса вылезла из своей норы?       — Я не понимаю, о чем ты! — Кобаяши-старшая уже не на шутку пугается такого напора светящихся алой злостью глаз. — Я никого из гулей не знаю, кроме тебя и твоей компании! Отпусти меня, дебила ты кусок! Ты мне сейчас плечи сломаешь!       Безликий резко отпускает девушку и делает шаг назад, прищуриваясь. Сканирует перепуганное тельце перед собой, выстраивая последующие схемы действия. Его бесит, что кто-то из чужаков касается его Кобаяши Чие. Оставляет свой запах, словно насмехается над ним, перебивает его своей отвратительной горечью. Этому нахалу нужно преподать урок.       Безликий никого не отпускает живым, если трогают его.       — Ты можешь обьяснить весь тот бред, что сейчас нёс? — вопреки здравому смыслу, девушка поддаётся вперёд, внимательно следя за поочерёдно отражающимися на лице мужчины эмоциями. — Какой гуль? Ты думаешь, мне в жизни тебя не хватает? Ты из меня кровь сосешь, как ненасытный и злющий комар, а теперь думаешь, что я ещё кого-то такого же пришибленного потяну?       — Во-первых, кровь сосут только самки комаров, поэтому с этим вопросом тебе не ко мне, а к Итори. Во-вторых, — брюнет резко наклоняется к ней и ведёт носом у самого нежного ушка, закрыв глаза, — запах очень слабый, значит, гуль либо хорошо скрывается, либо на самом деле слаб.       — У тебя либо совсем крыша едет, либо, — Кобаяши отшатывается от него и рефлекторно прижимает ледяную ладонь к покрасневшему уху, — я могу не продолжать. У тебя едет крыша, точно.       — Хочу заглянуть к тебе в гости, — неожиданно и так легко выдаёт Ута, наблюдая за ее вытянувшемся от возмущения лицом, — у тебя нет возможности отказаться, это так, к слову.       — А я пыталась?       — Можешь попробовать, но не думаю, что ты будешь рада тому, что я буду тебя волочить, как мешок из мяса и костей, — гуль ведёт шеей и прикрывает глаза.       У него внутри все бурлит, а язык тяжело прилип к небу. Злости нет конца, она шипит ядом, плещется и капает на пол его самолюбия, грозясь вылиться и разъесть все, до чего дотянется. Ему нужно убедиться, а после отправить своих людей на поиски нарушителя.       Крысы должны быть послушными и не высовываться из своих подвалов, если хотят прожить ещё один день.