От нервов я не с первого раза попадаю в замочную скважину и боюсь погнуть ключ, что, наверно, очень забавляет Уту. Я не могу судить, так как этот гаденыш предпочитает сейчас нависать надо мной сзади, обдавая своим горячим дыханием мой затылок. Вот честно, если бы я знала, что ему от этого может быть больно, то с удовольствием врезала локтем в живот.
Однако, я рискую повредить себе сустав больше, чем доставить дискомфорт гулю, поэтому, тяжело вздохнув, открываю перед нами дверь и первая захожу, впуская, заодно, ночного гостя в свою съемную квартиру. Чудовище из моих кошмаров теперь обрело реальный облик и заходит за мной, какая ирония.
Все же, он ещё помнит о правилах приличия, и я безумно горда собой за то, что когда-то смогла ему привить некоторые вещи. Масочник снимает тяжелые берцы и ставит их на обувную полку. Его обувь в контрасте с моей выглядит просто громадной. А я бью себя по лбу, удивляясь тому, что вообще решила вспомнить о том, что проходила с ним много лет назад.
Забыть и выбросить из головы, вот, что мне нужно сделать в первую очередь.
— Так тихо, — нарушает неловкую тишину Ута первым, проходя вглубь квартиры и вертя головой, а я нашариваю на стене выключатель и слеплю нас обоих светом, — и скромно. Давно ты тут живешь?
— А тебе какая разница? — шиплю в ответ и тороплюсь на кухню, где также включаю свет. Ни за что в жизни я не останусь с этим чудовищем в замкнутом пространстве в темноте.
— Я думал, у нас сегодня будет тихий-мирный разговор. Вижу, ты этого не хочешь, — молодой человек следует за мной по пятам и шумно вдыхает воздух, словно собака, внюхивается, — гуль был у тебя дома. У тебя совсем голову отшибло?
— Да какой, к черту, гуль?! — я не выдерживаю и излишне шумно ставлю на кухонный стол свой несчастный пакет. — Ты, конечно, очень умный — говорить мне о запахах, которые я в упор не слышу!
— А тебе и не нужно, — Ута округляет глаза и опускает уголки губ, после чего достаёт из кармана спортивок телефон и быстро строчит кому-то, судя по всему, SMS, — я, собственно, по другому поводу пришёл.
Фыркаю и отворачиваюсь от него, чтобы открыть холодильник и спрятать на полупустую полку молоко. Я донельзя наивная, что поворачиваюсь к своему врагу спиной, но после выброса адреналина, который был всего пятнадцать минут назад от неожиданной встречи с мужчиной, моя эмоциональность и инстинкт сохранения значительно поубавились. Чувствую себя усталой и безумно сонной.
— Решила поиграть, Чие-чан? — вздрагиваю и замираю у столика, потому что мужское тело оказывается неожиданно так близко ко мне, фактически вжимается в меня. — Мне-то твоя игра нравится, но вот Клоуны разорвут тебя на части, как только ты станешь им мешать чуть больше, чем сейчас.
— Клоуны? — я впервые слышу это наименование, в голове проходит дурацкая параллель с цирком. Гуль мне говорит явно не о сбежавшем составе трюкачей.
— Подсовываешь записки для CCG? — брюнет опускает подбородок на мою голову, а его донельзя горячие руки перехватывают меня за талию и жмут к себе. — Думаешь, они помогут тебе? Милая, ты забыла, с кем ты связана?
— С напыщенным индюком, который верит в своё бессмертие? — я накрываю его руки и пытаюсь отцепить их от себя, но куда там. Я едва-едва могу разогнуть его пальцы, и то, я думаю, потому что он мне это позволяет.
Ута хмыкает и спускается на мое плечо, давит подбородком, после чего поворачивает голову и сухими губами касается моего ушка. По телу бежит дрожь, смешанная с тошнотой, я закрываю глаза и прикусываю губу. Хочется кричать, но мне быстрее выбьют челюсть, чем я смогу издать хотя бы короткий звук. У Безликого прилив сомнительной нежности, а в такие моменты я совсем не знаю, где границы его терпения и снисходительности.
Губы целуют мою скулу, потом движутся дальше, но я отворачиваю голову, не позволяя захлопнуть ему свой импровизированный капкан. Ему от меня нужно то, что я точно никогда не верну. Масочника это бесит, и я слышу, как клацают в опасной близости от меня его зубы. Не по слухам крепкие, оставившие на мне множество шрамов, о которых я предпочитаю не думать.
— Мне тебе пальцы сломать? — ласково спрашивает, точно, ухаживает. — Думаю, с указательным и средним проблем возникнуть не должно.
—
С хера ли?! — я моментально сжимаю руки в кулаки и предпринимаю очередную попытку вырваться, в итоге, ударяясь об стол перед собой и болезненно мыча.
— С того, что ты, моя милая Чие-чан, — все в том же ласковом тоне продолжает Ута, — лезешь туда, куда не надо. Тебе мало проблем? Так я могу подкинуть больше. Фактически, я уже подсовываю их тебе.
— Ты свою задницу мне сюда подкинул, а это самая большая проблема на данный момент, — я жмурюсь, чувствуя, как он перебирает пальцами, сдавливая меня в своих «объятиях», — что может быть хуже?
— Ты вплела своей жалобой голубям в это дело несколько районов, в которых, между прочим, живут невинные, — раскладывает гуль все по полочкам, — но откуда тебе знать? Эгоистичный человек, беспокоишься только о себе и... Ну, в л-у-у-учшем случае, о себе подобных. Это было сугубо наше с тобой личное дело, но ты решила поиграть в жертву и посмотри, что натворила?
— Прекрати давить на мою совесть! — я повышаю голос и поворачиваю к нему голову, вкладывая в свой взгляд всю злобу и надеясь, что она хоть немного его уколет. — Ты сам толкнул меня на крайности! Не забывай об этом и не перевирай!
— Я перевираю? — Масочник вздёргивает надбровную дугу, наблюдает и радуется тому, что у него получается выводить меня на эмоции. — Я толкнул? Чие, мы все могли бы решить между собой и без приплетаемая посторонних организаций. Знаешь, теперь я просто вынужден ввести в игру ещё нескольких людей, чтобы уравнять шансы.
— Что ты имеешь в ви...
— Как думаешь, долго ещё Итори будет обрабатывать Тамаки-куна? — у меня округляются глаза и я вся напрягаюсь, не веря, что взаправду это слышу. — Узнай она, чем ей грозит твоё заявление — открутит ему голову быстрее, чем ты попросишь меня остановить ее. Понимаешь, о чем я говорю?
Эта мразь, действительно, прибегает к самым грязным методам, прекрасно зная, как я трясусь над своей семьей и их безопасностью. Зажимает меня в угол, манипулируя моими же страхами. Ничего с годами не поменялось, только мы стали старше, а я научилась огрызаться и показывать свои зубы. На большее меня не хватает, потому что я, увы и ах, слабый, к тому же больной, человек.
— А что насчёт Наны-чан? — продолжает гуль, сильнее сжимая меня в руках и прикрывая глаза. Я шиплю, давясь ядом в его сторону, но внимательно слушаю. — До неё будет добраться легче всего. Маленькая девочка будет вынуждена стать жертвой обстоятельств из-за того, что кому-то захотелось справедливости.
— Не трогай Нану! — я повышаю голос так, что у самой звенит в голове. Прекрасно, какую картину мои соседи уже успели обо мне составить? — Не смей ее трогать, она ещё ребёнок! Хочешь возмездия, так верши его надо мной!
— Так неинтересно, — также спокойно отвечает Безликий, — ты затрагиваешь кучу невинных душ, которые окружают меня, а всего двоих человек в твоём окружении трогать нельзя. Неправильная игра, не находишь, Чие-чан? Где же мое преимущество?
— Твоё преимущество в том, что ты — гуль, — опираюсь руками о стол и тяжело дышу. Ещё немного, и у меня случится паническая атака, — а я — слабый и больной человек.
— Плохой аргумент, — в тон мне отвечают, — ты меня услышала, я надеюсь? Не люблю повторяться, и для тебя исключения не будет, Чие-чан.
— Услышала, — практически скриплю зубами, — что ты предлагаешь взамен на то, что ты и твоя шайка не тронете моих родных?
— Мне нравится ход твоих мыслей, но, по правде говоря, я ещё не придумал цену, которую тебе придётся заплатить, — меня резко разворачивают и вжимают в стол, от чего поясница начинает неприятно ныть, —
прижми пока свою задницу и не отсвечивай, если у тебя ещё остался мозг.
Его палец слегка постукивает мне по виску, я отворачиваю голову и поджимаю губы, размышляя о том, какие пути отступления у меня остались.
Нана передала мою записку CCG, что уже хорошо. К сожалению, это видела Итори, поэтому вопрос раскрытия меня и моего замысла не занял много времени. Теперь, даже если со мной свяжутся, я должна молчать. Иначе пострадают Тамаки и сестрица. Вопрос в том, умолчит ли Нана? Я втянула ее в это больше всех, а одно ее неправильное действие, и ее короткая, только начавшаяся жизнь оборвется. И я ничего не смогу с этим поделать.
Но голуби вряд ли оставят меня просто потому, что я откажусь отвечать на звонки. Не думаю, что каждый день они получают записки подобного содержания. Рано или поздно, они просто пробьют меня по базе данных и выйдут на след. А там поминай, как звали.
Я зажата со всех сторон, но во мне ещё теплится надежда рискнуть. Поставить все на кон, но спастись от Безликого. Обезопасить свою жизнь и жизнь семьи. Я эгоистка до мозга костей, но мне так не хочется подохнуть среди кровавого смрада, в который меня, не сомневаюсь, запихнёт Ута.
— Остался вопрос с гулем, который наведывается к тебе, — мужчина трется о меня, как кот, а после отстраняется. Словно пометил, а меня сейчас стошнит, — не пытайся искать в нем защиты. Это ничтожество настолько слабо, что я с лёгкостью перебил весь его запах. Ему предупреждение, кстати.
— Ты точно ревнуешь, — подкалываю его, а после не могу оторвать взгляда от эмоций, что окрашивают его чёрные глаза. Слишком открыто, совсем не в стиле теперешнего молодого человека.
— А что, если да? — предельно серьезно, не моргая, шепчет, наблюдая за мной. — Мне нечего стыдиться своих чувств, и именно сейчас я ревную, как
последний дурак.
Смотрю в его чернильные глаза, замечая, как высыпает вокруг по тонкой коже красная сетка сосудов. Гуль напряжен до безумия, у него дрожат ноздри, а на руках проступают крепкие жилы. Будоражащее зрелище, которое я могла наблюдать раньше. Наблюдаю и сейчас, но без восхищения, а с плещущимся через края ужасом. Я боюсь Уту и не могу этого отрицать.
— Кстати, — он моргает и в одно мгновение рушит все напряжение, отступает и складывает руки на груди, — где мои вещи?
— Выкинула, — цедить слова сквозь зубы — удел, который мне остаётся, — не хочу хранить в своём доме хоть что-то, что принадлежит тебе.
Масочник хмурится, вглядывается в мое лицо, а после молча выходит из комнаты, оставляя меня одну на кухне.
Щёлкает дверь спальни, и я, наспех кинув пакет с печенью в раковину, спешу за названным гостем, желая остановить его. Неважно как, но вытолкать из своего личного пространства.
Забегаю в комнату и вижу, как он включает стоящую на прикроватном столике лампу, другой рукой подхватывая лежащие там бумаги. В ужасе бегу к нему, чтобы отобрать и не дать прочитать, но сталкиваюсь с самым отвратительным — с разницей в росте.
Безликий просто поднимает руку выше и продолжает глазами бегать по листкам, пока я повисаю на его руке, как обезьянка. А мои попытки дать ему в пах он успешно блокирует рукой, зля меня ещё больше.
От бессилия отпускаю его и громко мычу, пока обхватываю себя руками и сажусь на незаправленную кровать. Мне должно быть все равно, однако, лицо заливает краска стыда от того, что у меня в комнате бардак. Я бы с удовольствием залезла под скомканное в ногах одеяло и забылась, но увы, я не настолько потеряла страх перед хищником, который щурится, вчитываясь в то, что распечаткой валялось рядом с местом сна.
— У тебя анемия? — Ута переводит взгляд на меня, и в глазах у него столько вопросов, на которые мне не хочется отвечать. — Ты для этого сырую печень купила?
Но он, конечно же, не отстанет. Не в его порядке уходить без ответов на свои
злоебучие вопросы.
— Если бы я ела нормально, то никогда у меня ее не было бы, — опускаю взгляд и начинаю рассматривать свои короткие носки. На контрасте с моими бледными тощими ножками они будто ещё темнее, хотя итак чёрные. Словно сливаются с полом.
— Что тебе мешает есть, как все? — гуль кладёт бумаги с анализами обратно и упирает руки в бока, наблюдая за тем, как я мнусь. Чует, что я не хочу отвечать, но всегда в боевой готовности надавить на меня, чтобы вытянуть необходимую информацию.
— Много чего. Отсутствие аппетита, например.
— Давно хотел спросить, — я напрягаюсь и поднимаю на него взгляд, готовясь отбиваться до по последнего, — ты же больная вся. Что у тебя?
— Браво! Только заметил? — мне бы заткнуться, засунуть свой сарказм куда подальше, но он уже льётся из меня. — Может, твоё отношение ко мне изменится, и ты, наконец, перестанешь прикладывать меня головой о стены?
Гуль смотрит на меня, как на умалишённую, наверняка, в голове подбирая слова помягче для моей нежной психики, судя по активно ходящим под его кожей желвакам.
Грустно усмехаюсь и обхожу его, чтобы собрать в аккуратную стопку бумаги на столике. Не люблю беспорядок даже в таких мелочах, и даже сейчас беспокоюсь не о том, что у меня дома жестокий убийца, а беспокоюсь о том, что этот убийца разбросал какие-то жалкие распечатки.
— От тебя лекарствами несёт за километр, а твой вкус стал горьким, — делится наблюдениями Безликий, повернувшись за мной, — лучше тебе сказать, Чие-чан, если ты не хочешь, чтобы я применил силу.
— Лежачих и покалеченных не бьют, слышал о таком? — меланхолично пытаюсь узнать у него, пока прячу листы в узкую полочку. — Какая тебе выгода в том, что ты узнаёшь, чем я болею? Лишний повод поглумиться надо мной? Показать своё превосходство? Мне казалось, ты и без этого демонстрируешь его во всей красе.
— Не играй с моим терпением, — мужчина дышит мне в затылок, от чего по мне бегут крупные мурашки, и я собираю всю себя по частям, чтобы прикрыть глаза и выдохнуть твёрдо и уверено. Расправить легкие и четко произнести то, что висит надо мной злым роком уже столько лет.
— У меня онкология, — давлюсь, все же, словами, потому что так давно никому не говорила о своём диагнозе, — была некоторое время назад. Не так давно мне пришлось пойти на химиотерапию, чтобы перевести все в ремиссию. Теперь доволен?
Ута позади молчит даже слишком подозрительно, а я не хочу оборачиваться, чтобы видеть его взгляд. Больше всего я не нуждаюсь в жалости от этого монстра. Ведь, все же, большая часть вины лежит на нем. Меня потряхивает, от чего впиваюсь ногтями в ладони и прикусываю нижнюю губу, после чего тихо выдыхаю.
— И своим поведением, своими идиотскими играми в гения ты все больше и больше провоцируешь возвращение моих худших кошмаров, — поворачиваюсь к нему на пятках и задираю голову, слезящимися глазами смотря прямо в его, чёрные, смолянистые и блестящие непонятно какими эмоциями, — думаешь, ты являешься моим худшим ночным кошмаром? О нет, ты глубоко ошибаешься.
Ута смотрит на меня, наклонив голову, и я позволяю этому взгляду проникнуть глубже, туда, где остались сожжённые болезнью руины настоящей меня. Он, видимо, отчаянно пытается зацепиться хоть за что-то, но скатывается в пачкающую копоть, а я надломлено улыбаюсь, пока наблюдаю. Сил что-либо делать нет, есть только бесконечное желание отдохнуть. Прикрыть глаза и отгородиться от вечной суеты и проблем, которые накрыли с головой сразу по моему возвращению в Токио.
— Не нравится, да? Так я не держу, вали отсюда на все четыре стороны, — шиплю сквозь плотно стиснутые зубы, после чего толкаю его в грудь.
И Безликий отшатывается, всего на маленький, но шаг. Продолжает смотреть на меня, не моргая, а мне становится так противно. Даже не от него, а от себя. Смотрю в пол, из последних сил сдерживая слёзы. Перед глазами всплывает густая пелена, которая отказывается уходить, потому первая слезинка обжигает кожу, моментально скатываясь к подбородку.
Подношу руку и тыльной стороной собираю влагу, а после шмыгаю моментально опухшим и засопливившимся носом.
Удивительно, что я все ещё продолжаю лить слёзы при Уте, хотя он меня сейчас вообще не трогает. Просто невообразимо, но я все продолжаю проявлять перед ним слабость, хотя перед другими из последних сил держусь, обманывая их и себя, что я сильная. Гуль знает меня настоящую, сейчас стоит и молчит, просто наблюдает.
Вздрагиваю, когда чувствую горячие руки на своих плечах, после чего меня мягко притягивают, что я утыкаюсь носом в мужскую футболку с изображением католического креста, пронизывающего череп. Поднимаю руки и слабо упираюсь ими в гулью грудь, но не предпринимаю попыток вырваться, закрываю глаза и глухо шмыгаю носом, пока меня нежно гладят по затылку. Надо же, я успела забыть, что брюнет может быть таким.
Его излюбленным приемом всегда были эмоциональные качели, а мне только оставалось держаться изо всех сил, чтобы не слететь с них и не удариться больно о землю. Сейчас у него стадия спокойствия и нежности, которой мужчина делится со мной, а я с ужасом для себя отмечаю, что мне не хочется покидать эти объятия, потому что мне удивительно спокойно.
Я не могу это объяснить, но Ута удивительный, ведь с самого начала он умудрялся меня успокоить. По прошествии восьми лет, даже зная мою жгучую ненависть к себе, он проворачивает те же приёмы, и они, сука, работают. Цепляюсь пальцами за ткань футболки и трусь лицом, оставляя мокрые солёные следы, после чего затихаю, чувствуя, как его руки спустились на мою талию. Замирают там, не смея идти дальше. А Безликий словно задался целью дышать со мной в унисон, обдавая своим горячим дыханием мою голову.
— Почему ты это делаешь? — не отрывая головы, спрашиваю. — Почему сейчас успокаиваешь меня? Зачем тебе это? Не надоело возиться со мной?
— Не надоело, — в тон мне тихо отвечает Безликий, — хочешь знать, почему? Потому что
ни с тобою, ни без тебя жить не могу.
Хмыкаю, потому что эта фраза переносит в старые, до невозможного блеклые воспоминания. Они запечатлены на его шее кольцом, напоминая и мне заодно, что нас, когда-то, многое связывало.
— Не в твоих правилах признаваться в любви, да? — все же, поднимаю опухшее лицо и смотрю в ярко горящие в тусклой комнате глаза. — Столько лет прошло, а ты не можешь это произнести, да? Что ж, и не нужно.
— Тебе не нужны мои признания? — Ута выгибает надбровную душу и тянет ухмылку, а его серьга слабо сверкает в свете его глаз. — Не думал, что, обнимая тебя снова, услышу именно эти слова. Даже обидно стало, я, может, только-только собрал все своё мужество.
— За тебя больше говорит это, — поднимаю руку и касаюсь кончиками холодных пальцев его татуировки, веду вдоль букв и наблюдаю за тем, как его зрачки расширяются, — кто угодно может трактовать ее по-своему, но ты-то знаешь истинное значение.
— Да, — Масочник прикрывает глаза и гулко сглатывает, а я вижу, как остро дёргается его кадык, — потому что некоторые вещи нельзя забывать. Своё сердце, например.
— Но ты упорно старался забыть меня.
— Как и ты меня.
***
Закуриваю, плотнее укутываясь в куртку, и смотрю на ночной Токио, пока Ута открывает окно шире, пуская на маленький балкончик осеннего воздуха. Совсем скоро наступят первые зимние морозы, и их отголоски уже вовсю гуляют в воздухе. Я ненавижу, как пахнет печень, пока варится, поэтому открыла все окна в квартире, после чего благополучно слиняла на балкон. Гуль, почему-то, напрочь отказавшийся сваливать из моей квартиры, последовал за мной, аргументируя тем, что иначе его вывернет от запаха.
— Надо же, — выдыхаю слова вместе с дымом, — мы впервые в компании друг друга ведём себя так спокойно, а не ебем с особой извращенностью мозги друг другу.
— Говори за себя, — отвечает Безликий, после чего оборачивается на мою вздёрнутую бровь, — что? Я вёл себя, как примерный мальчик. Почему ты так смотришь на меня?
— Примерный по каким-то своим критериям? — стряхиваю пепел в уже прилично заполненную пепельницу.
— Тебе бы курить бросать, — он тянется к моей пачке, за что тут же получает по рукам и замирает, уставившись на меня.
— То, что мы с тобой не поругались, ещё не значит, что не поругаемся прямо сейчас, — тыкаю в его сторону тлеющей сигаретой, — не трогай то, что тебе не принадлежит, иначе в следующий раз прижгу руку. Я знаю, шрама у тебя не останется, но больно тебе будет.
— Осмелела, я смотрю? — масочник щурится, а затем резко отворачивается к открытому окну балкона, высматривая что-то в темноте.
Я также всматриваюсь в темноту, но замечаю лишь слабое шевеление где-то на соседней крыше. Моментально отшатываюсь от окна и судорожно делаю затяжку. Только гулей мне тут ещё не хватало.
Ута смотрит ещё какое-то время в темноту города, после чего поворачивается к окну спиной и легким прыжком оказывается задницей на подоконнике, смотря на меня с хитрецой, горящей алым огоньком.
Ветер треплет его смоляные волосы, сбивая причёску и заставляя отдельные пряди лезть в глаза, но ему, кажется, плевать. Высунув язык и двинув им по серьге, он подмигивает мне и наклоняется назад, выпадая из оконного проёма. Даже зная, кто он такой, я вскрикиваю и бросаюсь к окну, безрезультатно вглядываясь в темноту.
Делаю шаг назад и закрываю окно, перекрывая доступ холоду к моей маленькой съёмной квартире. Захожу домой и морщусь от запаха, но понимаю, что больше не в силах торчать в том месте, где всего минуту назад ошивалась с гулем. Меня пробивает крупная дрожь, а к горлу подкатывает ком — признаки запоздалой истерики.
Если Безликий и смог подавить ее на время, то сейчас она возвращается, и я зажимаю рот обеими руками, давясь хриплым криком.
Резко оседаю на пол и сипло дышу, борясь с желанием блевать. У меня в желудке ничего нет, но меня мучают спазмы одновременно с тем, как резко меня бросает в жар.
Снимаю с себя куртку и отшвыриваю в сторону, отвратительный запах печени будто даёт мне пощёчину, поэтому начинаю с помощью дыхательной гимнастики приводить себя в чувство. Я уже поранила себе ладони, излишне сильно впиваясь ногтями в нежную кожу. Благо, остались только очень глубокие борозды, до крови не дошло.
Мне удаётся с первой попытки встать на ноги, шатаясь, бреду на кухню, чтобы снять коричневую пенку с воды. Мои легкие почти буквально сжимаются от этого специфического запаха, но я держусь. Не маленькая уже, сама захотела взрослой жизни. Правда, все равно остаётся загадкой то, как мама могла готовить абсолютно любую печень. Магическое искусство, не иначе.
Я практически засыпаю за столом, пока жду полной готовности. Мне совсем не хочется есть, все, что я сейчас желаю — упасть лицом в кровать и отдаться Морфею в его манящие объятия. С другой стороны, я не уверена, что даже под дикой усталостью усну в комнате, где побывал этот упырь.
Я выгорела, не иначе. На удивление спокойна, ничего не хочу испытывать, да и не испытываю. Смогла поговорить с Утой без скандалов, потому что все эмоции выплеснулись последней, слабой вспышкой. Не знаю, повторится ли это в будущем, но сейчас я хочу пребывать в этом пустом состоянии. Слишком долго в нем быть нельзя, и будь я сейчас при деньгах, то непременно побежала бы на приём к психотерапевту. Но в данный момент... Борюсь со всем сама, стиснув зубы.
К тому же, я все равно никому и никогда не смогу рассказать всю правду.
Кровать мне кажется настоящим подарком, несмотря на все мысли, я отрубаюсь сразу, как моя голова касается подушки. Вокруг меня витает кровавое безумство гуля, а я сплю, как младенец. Я все ещё хорошо сплю только тогда, когда меня окружает что-то, что хоть как-то принадлежало Уте.
Я больная, и мне пора ко врачу.
***
— Тебе не кажется, — Аяко хмурится, пока смотрит на то, как быстро я допиваю свой кофе, — что тебе хватит на сегодня кофе, Чие-сан?
— Не кажется, — я все равно зеваю в ладонь так, что на глаза выступают слёзы, — но я, какого-то черта, никак не могу проснуться.
— Ты не пила никаких успокоительных? Снотворных? — я отрицательно качаю головой, а Кондо вдруг вытягивается и заглядывает за меня, после чего растягивает губы в улыбке. — Аой-сан, здравствуйте!
Я тут же поворачиваюсь на пятках и тоже здороваясь, склонившись. Начальство подходит к нам, тусующимся у пустой барной стойки, и присаживается за один из высоких стульев. Я замечаю глубокие тени у мужчины под глазами и невольно округляю глаза, а после утыкаюсь в свой стаканчик с кофе. Не в моих правилах сверлить людей вопросами, даже если мне очень любопытно.
Зато Аяко не теряется и моментально садится на соседний стул, поворачиваясь лицом к Ямамото и продолжая улыбаться. Клянусь, у меня бы уже лицо свело столько улыбку держать.
— Что-то ты сегодня весёлая такая, — щурится мужчина, а после чуть отклоняется, чтобы заглянуть ей за спину и посмотреть на меня, — как ты себя чувствуешь, Чие-сан?
— Благодарю за беспокойство, уже все хорошо, — я смущенно улыбаюсь, потому что мне все ещё непривычно его обращение ко мне, — Извините за причинённые неудобства.
— Это все будет вычтено из твоей зарплаты, — моя улыбка приобретает оттенок грусти, но это справедливо, поэтому ещё хорошо, что он не заговорил об увольнении, — ты можешь взять дополнительные смены, потому что твой график плавающий.
— Хорошее предложение и я бы его с радостью приняла, но боюсь, что не смогу, — я не разрываю зрительный контакт с Аой-саном, а Аяко раскачивается на стуле, наблюдая.
В какой-то момент, она слишком сильно дёргает телом, от чего начинает заваливаться прямо на начальника, а я с круглыми глазами смотрю на то, как ловко он ее ловит, предотвращая встречу ее лица с полом. Мне бы такую ловкость. Даже жутко немного.
Ухмыляюсь своим мыслям и перевожу взгляд с рассыпавшейся в извинениях Аяко на Ямамото, у которого между бровей залегла нехилая такая морщина.
Цепляюсь взглядом за тонкое золотое кольцо на его безымянном пальце на левой руке и делаю заметочку в голове у себя разузнать побольше о боссе. Сам он никогда и ни с кем не делится информацией, предпочитая слушать своих работников, если и собирается с ними на редкие посиделки в каком-нибудь соседнем баре. Удивительно, но в
этом клубе никто из сотрудников пить не хочет.
— Кстати, — Кондо ловко выплывает из мужских рук и поворачивается к замершей мне, —Ута мне так и не рассказал вашу с ним историю. Кста-а-ати... Аой-сан, мне ещё кое-что любопытно.
— Ты же знаешь, что любопытство кошку сгубило? — готова поклясться, что мужчина поморщился от того, насколько ярко светится девушка из-за своего интереса, который она даже не пытается скрыть. — Ты не отстанешь, ведь так? Что тебе интересно?
— Мой знакомый, Ута, сказал мне, что вы друг у друга на особом счету, — японка откидывает волосы на спину, — мне любопытно вот что: вы действительно друг друга знаете?
Ямамото задумывается на минутку, во время которой по его тонкому красивому лицу пробегает такая тень, что у меня в горле, невольно, застревает кофе, и приходится откашляться. Неужели, у меня уже зрительные галлюцинации? Быть того не может. Люди, которые имеют что-то за душой, не просто так выпускают свою черноту. И я вряд ли ошиблась. Сжимаю бедный стаканчик сильнее, грозясь смять его и вылить на себя уже остывший, но все же трудно отстирываемый кофе.
— Ута? Масочник с собственной студией в четвёртом районе? — Аяко активно кивает головой, а я превращаюсь вся в слух. Мне нужно больше знать, чтобы для себя решить, валить с этой работы или оставаться на ней. — Аяко, а ты знаешь фамилию этого
«миротворца»?
Мир не прекращает своё движение, но мое сердце пропускает удар.
Миротворец четвёртого района. Так Уту называют либо гули, наслышанные о Безликом и ищущие с ним встречи (понятия не имею, откуда это второе прозвище у него), либо люди, которые имеют тесное сотрудничество с гулями и потому в курсе их внутренних и внешних войн.
И я, до этого никогда не задумываясь, теперь понятия не имею и предположить не могу, кто же такой этот Ямамото Аой. Скромный босс ночного бара и по совместительству клуба, или монстр под стать моему давнему кошмару из прошлого?
