Без звука

Который уже час Коннор пытался уйти в сонное царство Морфея - достоверно неизвестно, но судя по кромешной темноте за окном - не больше двух или трех часов. И это было сущим кошмаром, ведь парень всем своим еством желал крепко уснуть, но мысли, которые крутились неостановимым вихрем в его голове, не давали покоя. Он не мог перестать думать об этих глазах, об этих, черт возьми, ясных голубых, прекраснейших глазах, которые жалостливо смотрели на него, глухого юношу с потерянным будущим. Он не мог выкинуть воспоминание о том, как сильные руки обнимали его в тот миг хрупкое, словно хрусталь, тело. Не мог забыть те слова утешения, которые были написаны на тетрадном листе бумаги корявым почерком. Это было понятно, как дважды два - Хэнку жаль его, просто по-человечески, и чтобы тот не загнулся совсем, чтобы и дальше пытался хоть что-то делать, хоть какие-то цвета превносить в свою беззвучную жизнь, поддерживал своей азартной ухмылкой. Но точно, наверняка ведь за ней кроется банальное сострадание. Наверняка видит в нем обузу, которая только и может, что доказывать себе, что он всё ещё нормальный. Да ни черта. Это просто призрачная вера в то, что даже без слуха Декарт сможет сделать пусть не что-то великое, но значимое за свою жизнь. На самом деле это - несбыточное чудо, которому не суждено случиться. Он, словно маленький ребенок, который пытается доказать не то, что обществу - себе, что он такой, как все, что тоже хочет любви, карьеру, всё то, в чем нуждается социальное существо, именуемое человеком. Коннор безнадежен. Может сколько угодно твердить себе, что всё будет хорошо, что выпутается из дерьма, в которое по воле случая вляпался. Может жить своими грёзами, которые на самом деле являлись миражом, пытаясь и дальше возродить магазин Аманды. Или может и дальше анализировать ситуацию, в которой оказался, вникая, отчаяиваясь всё больше и больше от своей беспощности, от простого до боли в висках факта - как прежде уже не будет, инвалидность останется с ним до самой смерти. Мало радости в неизбежном выборе из двух зол. Размышляя об этом, Коннор понял, что обманывать себя этими илюзиями - затея бесполезная и не приносящая пользу. А еще он понял, что катится в пустоту, где горькие слезы больше не текут по полыхающим щекам, где он не внушает себе, что с какой-то там, не важно на самом деле, долей вероятности может быть в романтических отношениях с Хэнком, а самое главное - эта та самая, черная и беспросветная пропасть, где Коннор не мечтает быть частью семьи Андерсонов. Так настало и утро. Воробьи щебечут на своём, лишь птицам понятном языке "доброе утро" и пожелания хорошего дня людям на радость, но парню до лампочки, он их всё равно не услышит. Шелест листвы, отдаленный шум проносящихся в далеке машин - ничего этого нет. Единственное, что не нуждается в наличии утраченной Декартом возможности слышать - созерцание того, как настает рассвет; как солнце, будучи горяще красным на горизонте, которого и не видно, начинает подниматься, всё выше и выше, с каждой минутой, с каждым вздохом. Настрой, который был у юноши сейчас, кардинально отличался от того, которого он все эти дни старался придерживаться. Молодец, конечно, смог продержаться бодрячком пять дней. Кстати, сегодня ему нужно прийти к Камски на второй сеанс. Где-то глубоко в душе его это радовало, ведь, кто знает, вдруг психологу удастся восстановить того светлого, целеустремлённого юнца. Где-то в семь утра проснулись и его сожители, каждый собирался кто куда: Коул - в школу, Хэнк - на работу, проклиная в рамках цензурной лексики то, что ему придется работать с Гэвином Ридом, ибо сегодня у них совместное задание. Коннор буднично улыбнулся каждому, приготовил завтрак и пожелал хорошего дня. Оба Андерсона были такие сонные и спешащие, что совсем не заметили, как радужка теплых шоколадных оттенков превратилась в цвет холодной, покрывшейся инием древесины. Его очи стали стеклянными, смотрящими в никуда, прямо как у неживой куклы, а кожа стала напоминать незапятнаный, нетронутый никем фарфор. Когда отец и сын покинули дом, торопясь по делам, Декарт снова лег на диван, пялясь в белый, как снег, потолок, уже ни о чем не думая. Так он и лежал, пока под подушкой не завибрировал телефон - напоминание о том, что пора идти в больницу. Доковылял Кон до неё, будто находился в тумане, хотя его и в помине не было: передавали чистое небо с ярким солнцем на неделю вперед. На рецепции девушка сразу узнала его, не забыв посмотреть на него с сочувствием; также написала, что психолог будет готов принять его через пять минут. Ну, раз так, то и отлично. Подождав ровно столько, сколько ему сказали, Элайджа спокойной походкой приблизился к нему, отсалютовав на языке жестов. Терапевт молча пригласил его присесть, когда они зашли в кабинет. "Когда я шел к Вам, то заметил кое-что необычное," - начал разговор Камски, размахивая кистями рук, передавая то, что хочет сказать, - "На Вас, в буквальном смысле, не было лица. Состояние полного покоя." "Как у трупа?" - добавил Коннор. "Да, именно..." - его брови нахмурились, - "Мистер Декарт, Вас будто подменили. На прошлом приёме я отчетливо помню, как Вы делились своими планами, как Вы хотели побороть свои страхи. Сейчас в Вас нет того блеска жизни." "Не думал, что так плохо выгляжу, - парень хотел было ухмыльнуться для иронии, но даже на это не хватило сил, - дело в том, что я многое осознал за прошедшую ночь." "Например?" И Коннор делился. Делился своими переживаниями, о том, каким бессмысленным стало его существование, о том, с какой невыносимой жалостью на него смотрят, даже самые любимые глаза. На этом моменте Элайджа его остановил. "Ваш обьект симпатии действительно так на Вас смотрит? Просто, - задумался на секунду терапевт, как бы лучше обьяснить, но затем продолжил, - иногда бывает такое, что мы, по своей натуре, пытаемся защититься от опасности, даже если её нет, путём того, что мы сами создаём мнения других о себе. Это может происходить неосознанно и неспециально. Так нашему сознанию проще самоутвердить нужную мысль, подкрепляя её фальсифицированными "фактами", которые мы сами же и сфабриковали. Скажите, помогал ли Вам в реализации Ваших планов тот, к кому Вы неровно дышите?" "Да..." "А если Вы спросите его мнения о себе, Вы будете уверенны в том, что тот не соврёт и скажет чистую правду, всё, как есть?" Уверенный кивок. "В таком случае - просто задайте ему этот вопрос. Таким образом Вы сможете легко доказать или отвергнуть всю тчетность Вашего бытия." И только Коннор хотел поблагодарить проницательного специалиста за совет, как тот, будто говоря о чем-то привычном, добавил. "А, и ещё, чуть не забыл. У Вас есть, скажем так, шанс вернуть слух, полностью. Но это так, к слову."