Без звука

Хэнк лежал в постели, предварительно сняв с себя всю верхнюю одежду и оставляя только нижнее бельё. Почему-то ему было до безумия жарко, хотя, если хорошенько призадуматься, то можно найти две причины. Первая - он пиздец злой, гнев бы шел черным дымом из ушей мужчины, если бы приобрел форму газа. Эта скотина, мать которой была, наверное, сущим ангелом, если смогла дать человеческое имя такому ублюдку, подорвала хорошее настроение лейтенанта и немного жизнь в целом. Откуда Перкинс знает, что Андерсон - бисексуал? Неужто получил доступ к его истории браузера, увидел там гет- и гей-фильмы для взрослых и сделал такой вывод? От такой крысы можно ожидать любые трюки, не за красивые глазки его же взяли в ФБР. Ну, окей, узнал и узнал, плевать. Они, вроде как, в свободной стране живут, где представители сексуальных меньшинств, вообще-то, должны жить без страха быть избитыми или униженными, с равными правами. К тому же Хэнк - полицейский со званием "лейтенант", если что, то и сам способен себя защитить, а оскорбления таких людей, как Гэвин Рид, например, его не интересуют. Это так, на случай, если Ричард решит в качестве мести за неразделенную любовь (хотя правильнее это называть помешательством) распиздеть всем о его ориентации. Но на что мужчине точно не похуй, так это на то, что всякие мудаки распускают языки и пытаются насильно засосать его, лейтенанта, прямо перед его же домом. За что сука и получил по лицу, смачно, с таким хорошим звуком, хоть записывай на диктофон и включай по вечерам, вспоминая этот дивный и прекрасный момент. А рожа какая была у спецагента смешная после этого удара - словами не передать! Будто реально не ожидал, к чему такие неосторожные действия могут привести. Как же он надеется, что этот выродок вернется в свою штаб-квартиру в Нью-Йорке или где она там и больше никогда нос свой проклятый в Детройт не сунет. И вторая причина, почему может быть жарко - это волнение. Где-то пятнадцать минут назад он, послав на три лучших буквы Перкинса, зашел в дом, чуть ли не хлопнув дверью. Затем, тяжело вдохнув и выдохнув, он понял, что никто его не встречает у порога. Это, как минимум, странно. Андерсон позасматривал во все комнаты; в своей, детской, крепко спал Коул, заботливо накрытый тонким одеялом, а в ванной был обнаружен и Коннор. Вот он и беспокоил полицейского. Глаза пунцовые, ресницы мокрые, не надо быть великим Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что парень хоть немного, да плакал. Но сказал, что всё нормально. А Декарт относится к такому типажу людей, который Хэнк безмерно уважал. Его суть была в том, что такие люди говорят, как есть, не скрывая и не обижаясь втихаря. Ну, и раз всё в порядке, то и тревожиться не о чем. Да, может быть такое, что у него случилось что-то неприятное, вроде плохого сна или скорби по тетушке, но если это что-то тяжкое, то, с чем самому справиться бывает трудно, то Кон бы точно рассказал. А может в этот раз всё немного по-другому? Может он только думает, что справится, а на самом деле ему сейчас реально плохо на душе? С такими мыслями лейтенант и задремал. Перед глазами призрачно всплывали картинки, где Коннор, такой хрупкий, такой весь маленький и милый, как щеночек, сжимается в позе калачика, его брови нахмурены, линия губ искривлена от внутренней боли. И ничего нельзя сделать, никак не помочь, никак не поддержать. Сердце Хэнка заставляет кровь пустится по жилам с удвоенной скоростью, в висках горячо запульсировало. И в какой-то момент он просыпается. Нужно срочно подойти к Декарту и обнять того ради своего же собственного внутреннего спокойствия. Сказать тому, что тот не одинок; что даже если это какая-то мелочь, то он всё равно может ею поделиться; что здесь он в безопасности, его никто не обидит и не осудит; сказать, что он любим, тепло, нежно и по-настоящему. Поэтому Андерсон, как ужаленный, подрывается с кровати, на ватных ногах от резкого пробуждения ковыляет в гостинную, где сейчас должен мирно спать обьект его ласковых, затаённых глубоко внутрь, желаний и симпатий. Словами не передать, какой ужас он испытал, как пустилась дрожь с мурашками по телу, когда он увидел пустой диван. Коннор пропал.