***
Осаму часто оставался один, ведь у Фёдора много работы. Он это прекрасно понимает, но всё же омеге хочется внимания своего альфы. Иногда он выбирался из штаба в лес, чтобы прогуляться, послушать пение птиц, подышать свежим воздухом. В той местности была небольшая возвышенность, вокруг которой расположились сосновые деревья, а на ней самой росли одуванчики. Дазай любил вечерами сидеть на самой высокой точке, где его окружали цветы, иногда он дул на них, и их семена летели по ветру. Этот вечер был не исключением. Омега сел на траву, обхватил кольцом из рук ноги и смотрел вверх на яркие белые звёзды, что рассеялись по тёмно-синему небу. Голубо-белый диск луны, половина которого спряталась за соснами, ярко светила этой ночью. Светлячки жёлтыми огоньками летали рядом с шатеном, некоторые из них даже присели отдохнуть в его волнистые волосы. Волшебная ночь. Всё это очень вдохновляло Осаму: эти огоньки напоминали ему людей из агентства, что точно, как эти светлячки освещали этот город светом, так же и окружали его, а луна – лунного тигра, одуванчики – невинных людей, за которыми он наблюдал из окна ВДА, когда ему не хотелось работать, и коих так же много, а большие деревья напоминают многоэтажные здания Портовой Мафии. Жаль, что Фёдор всё ещё на работе, а не с кареглазым сейчас любуется этим видом. Летний ветерок спутывал каштановые волосы, забрался под блузку, неприятно охолодив кожу, по которой пробежало стадо маленьких мурашек. Сколько он сидит здесь в полном одиночестве с горькой ухмылкой, не проронил ни слова? Полчаса? Час? А может два? Надоело. Наскучило быть одному. — Дазай, что ты здесь делаешь? — из мыслей его вывел какой-то шум сзади, послышался знакомый голос. — А? Николай, это ты? — обернулся шатен, откидываясь назад, и оперевшись руками в землю. — Я тут просто отдыхаю, — отговорился он, откидывая голову обратно вверх, смотря в тёмно-синий небосвод. — Нравится место? Ты сюда часто ходишь, — проговорил светловолосый, выходя из леса. — Красивый вид. — Ты за мной следишь? — нахмурился омега, снова смотря на собеседника, его глаза сверкнули в лунном свете бордовым, не добрый знак. — Нет, не слежу, — отмахнулся тот, разводя руками, и поднимаясь на возвышенность, становясь слева от забинтованного. — Тогда откуда ты знаешь, что я часто сюда хожу? — изогнул бровь тёмноволосый. Не увертеться. Дазай не даст спуску, пока не узнает ответ. Гетерохром сейчас, как жертва, которую загнали в ловушку или её змей заключил в свои тугие объятия и отпускать явно не намерен. Белобрысый просто замолчал, садясь рядом с кареглазым. Подогнул ноги, придерживая кольцом из собственных рук, вскидывая голову вверх к звёздам. Лишь скрип сверчков рассекает тишину острым клинком. Две чёрные, как смоль, тени сидят, смотря на серебряный диск луны, что сияет ярко, освещая возвышенность и макушки сосен. — Просто я очень наблюдательный. Не более, — всё же отозвался Гоголь. Всё-таки нашёл, что сказать, молодец. — Сейчас, кстати, двенадцать часов ночи. Они сидели в тишине. Каждый старательно пытался найти какие-нибудь созвездия. Осаму склонил голову влево, не переставая искать на небе ответы на все вопросы, которые его интересуют. Только он там ничего не найдёт, как жаль. Если наблюдать издалека, то можно увидеть две неподвижные фигуры, они будто неживые куклы, им не нужно дышать, сами двигаться не могут. Смотрят, не отрывая взгляд, практически не моргая. Звезда упала. Она как будто устала висеть на небе, решила освободить место новым звёздам. Нужно загадать желание. Дазай хочет счастливую жизнь с Фёдором и их ребёнком. Большего не нужно, этого достаточно. Интересно, какое желание Гоголя? — Осаму, как думаешь, у Фёдора есть слабое место? — как бы невзначай бросает Николай. — Хм, у всех есть слабости, так что да, — шатен осматривает верхушки деревьев, на которых толпа светлячков. — А знаешь, кто является его слабостью? — спрашивает светловолосый, вставая с земли, и отряхая свою одежду. — Скорее всего я… — отвечает кареглазый, переводя взгляд на альфу, хлопая ресницами. — Верно, — Последнее, что увидел омега перед отключкой, это как Гоголь замахнулся на него битой с широкой и зловещей улыбкой, глаза недобро светились, в них отражалась луна. Омега почувствовал несильный, но способный вырубить удар, приходящийся по голове.***
Двумя часами ранее. Фёдор сидит перед тремя компьютерами, печатает на трёх клавиатурах, смотря то в один экран, то в другой, то в третий, предварительно одев очки. Пальцы с покусанными ногтями быстро-быстро бегают по клавишам, экраны меняют свои цвета, строчки появлялись одна за другой. Работы много, а времени нет. — Дос-кун, ты совсем заработался! У тебя аж мешки под глазами! Тебе срочно нужен отдых! — Гоголь буквально вломился в кабинет Фёдора. Последний же не обратил на него внимания, лишь свёл брови к переносице, хмурясь, не в первый раз беловолосый так врывается. — Ты опять меня игнорируешь? — светловолосый состроил обиженную гримасу, — Это не культурно, знаешь ли! — Не культурно вламываться в чужой кабинет без стука. И если я пойду отдыхать, то кто тогда по-твоему закончит работу? — обернулся брюнет, изогнув бровь. — Я не нуждаюсь в отдыхе, — проговорил тёмноволосый, отворачиваясь обратно к компьютерам, поправляя очки. — Твои красные глаза говорят иначе. Ты так зрение посадить можешь! Пялишься целыми днями напролёт! — нахмурился Гоголь пытаясь оттащить Федю от экрана. — Я ж не играю, а работаю. Коля, отпусти лучше, пока я добрый. — Потом доделаешь! — Надул губы Николай, но не отпускал. — У меня сегодня очень плохое настроение, отпусти по-хорошему, —белобрысый потащил чёрное компьютерное кресло на себя, брюки брюнета зацепились о ножку, и аметистовоглазый, не успев встать, упал, опрокинув на свою голову две клавиатуры из трёх. — Коля, блять! Беги, а не то умрёшь! — Упс, не хорошо получилось… Извини! —Николай выбежал из комнаты пулей от греха по дальше. Достоевский потёр ушибленное место, поднял клавиатуры, пододвинул кресло обратно и опять начал работать. Гоголь его раздражает всё больше и больше. Фёдору не свойственно так быстро раздражаться, так как у него огромное терпение, но не всё же бесконечно. Коля даже его раздражает. Но, возможно, он прав. Нельзя так сидеть за мониторами часами. Альфа подметил, что он стал быстрее злиться, чем обычно. Ему срочно нужен недельный отпуск, который он как раз недавно планировал провести с Дазаем. Достоевский откидывается на спинку кресла, запрокидывая голову назад. Тёмноволосый смотрит на потолок, не отрывая свой взор, делая вид, что однотонный чёрный потолок пиздец какой интересный. Брюнет закрыл глаза, его ресницы чуть подрагивают. Перед глазами появился образ улыбающегося Осаму. Точно! Где Дазай? Фёдор слышит шаги, кто-то активно и весело подпрыгивает, явно направляясь сюда. Это точно Николай, сомнений нет. Вряд ли бы Дазай в своём положении так весело подпрыгивал. Этот шут опять идёт доставать фиолетовоглазого. Тут Достоевскому в голову пришла гениальная идея кинуть кружку прям в Гоголя. Любитель ушанок потянулся за кружкой, что стояла подле первого экрана, замахнулся, и когда дверная ручка задёргалась, а дверь открылась, кружка благополучно полетела в Колю, но тот по реакции увернулся. Эх, обидно. — Эй, Дос-кун, ну ты чего? — обиженно начал светловолосый, демонстративно строя побитую собаку, такой же грустный и несчастный, — Я тут, кстати, тебе кофе принёс! — сразу же повеселев, Гоголь засунул руку в шинель и вытащил от туда чашку горячего кофе. — Та-да! — Спасибо, — коротко поблагодарил брюнет, забирая чашку у Коли, делая глоток. — М, довольно вкусный кофе. Кто заваривал? — Я! — улыбнулся Николай. — Понятно. А снотворное зачем подсыпал? — зевнул Фёдор, он почувовал усталость, и распробывал странные нотки вкуса. — Не сердись, тебе нужен отдых, так что спи, — беловолосый развернулся к двери и размерным шагом покидает кабинет Достоевского, сложив руки за спину. План начался.