*
Сергей выходит из душа и идет на кухню, чтобы заварить себе чай, когда раздается звонок в дверь. Трубецкой поднимает брови, щелкая кнопкой на чайнике, и смотрит на время, нажимая на экран мобильного два раза. Сергей знает только одного человека, который может заявиться к нему в девять утра, не забыв захватить с собой хорошее настроение и бутылочку шампанского. Он подтягивает полотенце на бедрах и открывает входную дверь, щелкая замком. Ну, и кто бы сомневался, проносится в его мыслях. — А где шампанское? — вместо приветствия выпаливает Трубецкой. Муравьев, постукивая о дверной косяк, негромко смеется. — Стоит дома и ожидает, когда же ты сам к нам заявишься, — Сережа тыкает пальцем в голый торс Трубецкого и проходит внутрь. — Ты ремонт сделал бы для разнообразия, Серж. — А у меня есть время, чтобы заниматься ремонтом? — Сергей заходит в спальню, начиная переодеваться в домашнюю одежду. — Такая наша участь, — хмыкает Муравьев, и когда Трубецкой выходит к нему, он уже сидит за столом с заваренной кружкой чая. — Итак, располагайся, нас ждет серьезный разговор. Сергей заваривает себе чай и достает выпечку из хлебницы. — Пришел меня уговаривать? — он ставит плетеную небольшую корзинку посередине стола. Сережа качает головой в стороны и тянется за круассаном, разламывая его пополам. — Сгущенка, — Апостол облизывается. — Я пришел тебе напомнить, что мы тебя уже ждем в нашем коллективе. Даже Романов не против. Трубецкой фыркает. — А изначально он был против? — спрашивает Сергей, делая глоток чая. Муравьев жмет плечами, выдавливая сгущенное молоко из теста. — Просто скептически относится к новым людям, — отвечает он. — Но тебя он знает на уровне здравствуйте-до свидания, потому был не против, слушая мою лекцию, какой ты крутой преподаватель истории. Сергей качает указательным пальцем: — Не завышай мои способности. — Ты реально крутой препод, очнись! — Муравьев бьет ладонями по столу. — Это ты занижаешь свои способности преподавания. Трубецкой едва не давится чаем и, выпучив глаза, удивленно рассматривает довольного собой Апостола. — Меня спросить ты забыл, верно? — Так ты же не против. Трубецкой моргает. Муравьев моргает в ответ. — А. Ну да, — Трубецкой откидывается на спинку стула. — Я же не против. Сережа хлопает в ладоши и в один присест допивает оставшийся чай и захватывает еще один круассан из корзинки с собой. — Чудесно! Пятнадцатого августа жду тебя в моем кабинете, — Сережа направляется к выходу. — Подожди, я не- — Где он находится, ты помнишь, — дверью негромко хлопают, и замок защелкивается. Трубецкой мысленно вертит пальцем у виска и поворачивается обратно к столу, продолжая уже в одиночестве завтракать. Сережа радостно вдыхает в себя летний знойный воздух и достает телефон из кармана, проверяя сообщения. aesthetics.apostol: ты на отдыхе? aesthetics.apostol: ты две недели уже не отвечаешь, у тебя все окей? aesthetics.apostol: действительно так круто отдыхаешь? aesthetics.apostol: надеюсь, ты не утопил телефон в море И еще несколько сообщений оставались непрочитанными. Сережа не то чтобы расстраивался, вечерами ему было грустно, и он жаждал общения с приставучей рюмкой. Сам себе не признавая, что он действительно скучает по их общению, Муравьев закидывает телефон в карман брюк и выходит со двора.*
— Держишь? — Держу! — Крепче держи! — Сейчас натяну! — Погоди! Еще секунда! Держи! — Держу! — Тяни! — Закрепляй! — Порядок! Бестужев спрыгивает с толстой ветви дуба на землю, обмахивая шорты от коры и опилок. На его голове повязана бандана, такая же висит на шее у Кондратия, который смотрит на домик, скрывшийся в густой листве. Еще прошлым летом они соорудили каркас и натаскали необходимых покрытий для крыши и пола, каждый день убегая в чащу леса. Их мечта детства сбылась на собственных глазах и была сделана собственными руками. Миша присвистывает и садится на землю, доставая из сумки еду, которую бабушка Кондратия сложила в небольшие контейнерки с утра. — Пожарим картошку и сосиски? — предлагает Бестужев. — Давай, а я за водой до родника сбегаю, — Кондратий захватывает две бутылки и начинает спускаться по холму вниз. Миша разводит огонек, глубже втыкает две толстые палки в землю и, на заранее приготовленные палочки для еды, начинает нанизывать картошку. Июль заканчивается так же быстро, как и начинается; легкий ветерок ворошит концы ткани на голове, и Миша, удобнее усаживаясь на поваленный дуб, смотрит вдаль, где виднеется луг. Первые две недели августа они проведут в деревне под Брянском, затем соберут свои вещи, сядут на электричку до города, а оттуда на поезд, обратно в Москву. Будь сейчас Миша в городе, он бы сутками не выходил из квартиры. Да, он бы выбирался раз в несколько дней к Кондратию, или его бы посылали в магазин «а то прирос к кровати уже!». Отец с матерью уехали на море сразу, как отправили Бестужева в деревню. Что ему делать там, на море? Другое дело здесь, в деревне. Свежий чистый воздух, соловьи по утрам заливаются, корову нужно отогнать на пастбище, гусей на пруд, козу подоить, кур и уток покормить, соседского поросенка, который случайно забрел в палисадник, поймать, успокоить, да передать хозяйке. Помочь бабе Шуре собрать вишню и грушу, сходить в магазин, который находится за две улицы от их дома, успеть по пути по-собачиться с местными мальчишками и научить пару трюков, как уворачиваться от противника. Девчонки вешаются на шею Кондратия, умоляя того написать для них стихи, а поэт, отмахиваясь, ночами напролет сидит на крыше дома и считает звезды, завершая то самое стихотворение. Кто поймет жизнь в деревне, ее прелести, ее заботы, ее любовь и причуды, не прожив хотя бы одно лето в деревне у бабушки? Миша уже несколько лет ездил к бабушке Кондратия; его бабушка по маминой линии скончалась пять лет назад, дом в деревне был продан, а мать отца жила в Москве неподалеку от их дома. И потому Миша так рвался каждый раз в небольшую деревню под Брянском, где нет интернета, до Москвы можно дозвониться с перепадами сети, где все так часто напоминает детство Миши. Уезжая, он каждый раз крепко обнимал бабу Шуру и говорил, что еще ни раз вернется, потому что прошлое уже не вернуть; прошлое теперь в воспоминаниях. Кондратий возвращается с полными бутылками и ставит их в тень, чтобы те не нагрелись. Миша дожаривает две сосиски и откладывает их в сторону. Рылеев усаживается напротив и тянется за едой; вдыхая приятный запеченный аромат он облизывается и кусает горячую картошку. Когда Миша наливает чай из термоса и протягивает старенькую кружечку другу, он дергает носом и ведет плечом, и Кондратий вопросительно смотрит на него. — Кондраш, — Бестужев крутит веточку в руках и, когда слышит в ответ протяжное «мм», задает вопрос, который ему давно интересен, но который Кондратий может оставить без ответа: — Ты будешь ему признаваться? Рылеев как-то спокойно прожевывает пищу и поднимает взгляд. Он не отталкивается, не пугается вопроса, а просто жмет плечами и говорит: — Да, — и это звучит не очень по-рылеевски. — Как стих допишу, я думаю. Миша мычит и кусает травинку. — Как-то ты просто отвечаешь на это, — задумчиво отвечает Рюмин. Кондратий усмехается, выливая остатки чая в траву. — В деревне всегда как-то по-простому получается, — они смотрят в глаза друг друга, и Миша его, впрочем, понимает. — Мысли простые, дела простые. В городе все усложняют, от того, наверное, и забот и проблем больше. А деревенскому человеку что надо… дай Бог проснуться с утра, уже счастье. Работа в колхозе или у себя на огороде, каждый день одно и то же, считай, но ты погляди, как любят здесь они свою работу. Миша в раздумьях тянется за очередной сосиской и откусывает сразу половину, начиная медленно прожевывать. Он считает Кондратия самым умным человеком, которого встречал за все свои девятнадцать лет. Его рассудительность, его ум, его правота и трезвость взглядов — всегда завораживали, потрясали Бестужева. И сейчас, когда, казалось бы, нет повода думать над чем-то серьезным, Миша задумывается о своей жизни в деревне. Наверное, будь он коренным деревенским парнем, не создавал бы сейчас иллюзий мира, которые разбивались раз за разом. — В следующий раз долбани меня, чтобы я меньше говорил, — мысли Миши прерывает Кондратий. — А? — Миша распахивает глаза. — Не, все нормально. — Ты постоянно о чем-то думаешь после моих недолекций. — Просто ты очень умный, и я уже ни раз это говорил, и поэтому твои слова каждый раз заставляют задуматься о чем-то действительно важном, — скомкано отвечает Бестужев. Он уверен в своих словах, но сейчас ему хочется сказать далеко не это. — Просто спасибо, что ты есть у меня. Кондратий выдыхает и мастерки стирает слезу с глаза. Он поднимается и протягивает руки навстречу Мише, и тот вскакивает, кидаясь Рылееву на шею. Объятия всегда были чем-то личным для них, и потому обнимались они в те моменты, когда находились одни. Объятия были больше, чем поддержка на словах. Физическое соприкосновение сближало парней, и такие мгновения они ценили больше всего.*
Бестужев продирает свои глаза и потягивается, громко зевая. Кондратий смотрит на него, поставив руки на бока. Миша облизывается и переворачивается на другой бок, зарываясь под подушку от солнечного света. — Который час? — бубнит он и слышит протяжный вздох Рылеева. — Восемь, — отвечает Кондратий и сдергивает одеяло с неподвижного тела. — Ну-у, отдай, — вопит Бестужев, пытаясь нащупать рукой край пододеяльника. — Еще раньше не мог разбудить? Кондратий пыхтит и заворачивает Бестужева обратно в одеяло, отчего тот начинает удовлетворительно мурлыкать. — Чего надобно-то? — высовывая один нос наружу, решает уточнить Миша. Рылеев вскидывает руки, а-ка аллилуйя, и присаживается на корточки, чтобы вдруг встретиться с безумными сонными глазами Миши. — Бабушка в Брянск едет, ты поедешь? Миша приподнимает подушку и вертит у виска. Мол, извольте-с, это дело не ко мне. Кондратий, махнув рукой, выходит из комнаты и через пять минут возвращается обратно, сдергивая одеяло с Бестужева окончательно. — Давай, тело космическое, поднимайся и иди за яйцами. Бестужев мотает головой и поднимается; по телу пробегают мурашки, когда пятки касаются холодного деревянного пола. — Мои при мне, — хмыкает Миша и, сдерживаясь, чтобы не засмеяться, косится на ахнувшего Кондратия. — Мои, кстати, тоже, но я за другие говорю, — Кондратий удаляется из комнаты с важным видом. Пока Бестужев копается в курятнике и пугает своим зловещим сонным видом кур, Кондратий успевает накрошить зелень и порезать вчерашнюю картошку. Миша опускает яйца в раковину и послушно садится на свое место, дожидаясь завтрака. В готовке парень не ахти, и дабы не спалить чужую кухню, он предоставляет это дело профессионалу. Рылеев разбивает два яйца на сковороду, предварительно полив ее подсолнечным маслом, вокруг кладет картошку и посыпает все зеленью, а затем солит. Миша разливает из трехлитровой банки квас по кружкам и немного отпивает, дабы взбодриться. Он морщится и, когда перед ним появляется тарелка с ароматным и точно вкусным завтраком, облизывается и втягивает запах. — Тебе бы поваром быть, — засовывая картошку в рот, мычит Бестужев. — Чтобы тебе завтраки готовить? — нарезая хлеб, уточняет Кондратий. Миша, прожевав и уже захватив следующую картошку, вертит вилкой в стороны и воркует: — Ну, ты и так будешь мне завтраки готовить. Кондратий застывает с ножом в руках, после чего медленно передает хлеб Бестужеву. — Чего? — протягивает он и усаживается на стул. Рюмин запивает пищу и, отставляя кружку, начинает разглагольствовать, покуда у Кондратия еще есть аппетит: — Я давно хотел тебе предложить, чтобы мы переехали в квартиру моего отца. Она как раз находится практически напротив Вышки. Вышел, перешел дорогу, прошел пару метров и ты уже на месте. Ага. — Миша выставляет руку вперед: — Я в курсе, что ты заведомо уже против, мол, сидеть у меня на шее будешь. Ничего подобного. Коммуналку будем платить пополам. Плюс, с меня продукты, с тебя готовка. Кондратий, держа вилку с картошкой и кусочком жареного яйца у раскрытого рта, начинает моргать, как только Миша начинает на его выразительно смотреть, закончив свою тираду. — Ты это сейчас серьезно? — он вилкой указывает на Бестужева, и картошка съезжает по металлу и падает в тарелку. — Абсолютно, — кивает Миша и начинает наконец уплетать стряпню друга. Рылеев опускает уголки губ вниз и хмыкает. — Подумать можно, — отвечает он, помешивая зелень. Бестужев хмурится, пыхтит, чавкает, в общем, делает несколько дел одновременно, что у него всегда хорошо получается. — Да чего тут думать, — восклицает Миша. — Мы только полдня с нашего района будем добираться до Вышки. — Так-то оно так, — Рылеев всматривается в окно. — А твой отец не будет против? Миша фыркает и допивает квас прежде чем ответить. — Он там был последний раз три года назад, когда квартиранты съезжали. Кондратий вздыхает который раз за все утро и обещает подумать. Вечером, сидя на крыльце с мороженым в руках и смотря на появляющиеся звезды, они возвращаются к утреннему разговору, и Рылеев, думая вслух, решает, что ничего катастрофического не случится, если пять дней из семи он не будет ночевать дома. Миша успокаивает его и отмечает, что в гостиной есть два отличных дивана, а второй стол можно купить рядом в мебельном магазинчике, и Кондратий думает, что таким образом и начнется его новая студенческая жизнь.