birthmark

одна из немногих причин, почему намджуну понравилась новая жизнь сокджина — это его квартира. уютная, маленькая, так нравилась джину, что в демоне тоже просыпались чувства к его домашнему быту. спальня и гостиная, где по вечерам чаще они и засыпают (сокджин на намджуне, который продолжает в одиночку смотреть телевизор), не доходя до первой; тесная прихожая, ванная — совсем небольшая для двоих мужчин, но там так легко застать джина врасплох и прижать к душевой кабине, горячо выдохнув в его шею, а потом отпустить раскрасневшегося. а также крошка-кухня, где приятно наблюдать, как он вновь готовит что-то очень вкусное, чем, скорее всего, накормит и его. дьяволу можно бесконечно повторять, что пища для подпитки его тела нужна всего раз в год, а то и реже, но джин все равно поставит две порции на стол и, если нужно будет, заставит его есть со своих палочек. — я не хочу есть твой рис! — в кои-то веке намджун повышает голос, вечно горячей ладонью удерживая на расстоянии от своего лица кисть сокджина с палочками с рисом. он упрямится, видя, что две миски с маленьким количеством риса должны были быть одной, но джин специально положил себе меньше, чтобы намджуну, которому еда и не нужна, досталось тоже. демон воротит нос, а человек, весело улыбаясь, придвигает свой стул ближе к его, закидывает колено на намджуново бедро и локоть ставит на плечо, лишая его движений. намджуну не нравится — клыки вылезают из десен, и он демонстративно оголяет их, надеясь напугать сокджина хоть немного: — ешь сам! ты постоянно голодный ходишь, потому что заставляешь меня есть твою порцию! дьявол сверкает алыми зрачками и скалится. джин смеётся, рукой хватая его подбородок и разворачивая к себе. — не смогу себе простить, если моя любовь съест меньше, чем я. — а если твоей любви не нужно это? — я сам решу, — он довольно ухмыляется и одними пальцами опускает челюсть намджуна, раскрывая рот, где блестят белоснежные длинные клыки, и засовывает палочки внутрь. спустя секунду намджун смиренно жуёт рис, даже не ощущая пресный вкус блюда, и вновь раскрывает рот, но уже для кимчи с сокджиновых палочек. он смотрит исподлобья на довольное лицо человека и выдыхает горячим тёмным дымом, заставляя его снова смеяться. — приятного аппетита, малыш. — даже дьяволы не используют такое принуждение, каким обладаешь ты. ты самый настоящий монстр, джин-а. — готовлюсь стать самым жестоким демоном и твоим мужем в аду. у сокджина улыбка здесь счастливее, чем за все перерождения, а намджуну уже не столько хочется затащить суженного в ад, сколько остаться здесь с ним, с ежедневным домашним йогуртом, странным телевидением и полкой с книгами. он прочитал уже три? человеческий разум, изложенный на страницах, посредственный, но чем-то завораживает. он встряхивает головой, отгоняя подобные мысли, и ложкой продолжает ковыряться в стаканчике йогурта. джин заставил. приходится симулировать, что вкус какой-то вишни его любимый. — намджун-а? — вдруг подает голос сокджин. — м? — а ты был рядом со мной с самого рождения? красные зрачки сверкнули, уставившись на человека с огромным недоверием. — любовь моя, я являюсь воплощением греха, но до слежки за ребенком не опустился бы. в ответ сокджин кладет кисть на чужую коленку и негромко смеётся. уголками губ демон показывает подобие улыбки — искренней и мягкой, которая принадлежит только джину — и положить на руку человека свою. такая же теплая, как и его. ему нравится. — я имел ввиду не аморальщину, которой вечно занят твой дьявольский мозг, — он наклонился вперёд и аккуратно дотронулся указательным пальцем до его виска, оказавшись лицом к лицу почти вплотную, — а что-то более милое. как, например...сказка о спящей красавице! враждебная ведьма так сильно хотела отомстить королю, что всё детство была рядом с его дочерью, но творила не злые вещи, а защищала ее от опасностей. она хотела быть ее ночным кошмаром, но полюбила ее, словно свою дочь. раз я перерождаюсь в четвертый раз, я подумал, что, возможно, ты прятался где-то рядом всё время, пока я был ребенком. но я просто не замечал тебя? или ты не хотел, чтобы я замечал? намджун на секунду задумался, и за его нахмуренными бровями и взглядом, что опустился к полу, наблюдать было невероятно. — но разве... разве я похож на злую ведьму? — демоны тоже своего рода злые существа. — мы не злые, а лишь ставим людей против их деяний. а они не так часто бывают добрыми, — он фыркнул с прежней ухмлыкой и сунул в рот ложку. — неужели я объясняю это тебе в четвертый раз? с каждой новой жизнью ты становишься глупее, сокджинни. — ах, да как ты смеешь?! — ты первый назвал меня злым. теперь ты злой, любовь моя. — намджун-а! ты ушел от вопроса. — чтобы защитить свою честь от клеветы глупого мальчишки. двадцатитрехлетний 'мальчишка' прищурился и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. обиделся — не иначе, и намджуну понравилось это до дьявольского хохота за грудной клеткой. его выдавала довольная улыбка, точно противопоставленная надутым щекам напротив. глазами, которым тоже теперь не хватало кровавого оттенка, джин прожигал в демоне дырку насквозь. внутри намджуна всё бурлило, словно закипающая вода для рамена. или всё-таки, как в котле для грешных душ? неважно, ему всего лишь нравилось раздражать любимого, когда он говорит о таких высоких вещах, связанных с перерождением, и пытается сделать вид, что разбирается в них лучше демона, живущего дольше всего человечества. — и как тому, кто в четвертый раз приходит за мной из ада, знать что-то о настоящей любви? — выдохнув, с наигранной обидой сказал джин и закрыл лицо ладонью, простонав: — по твоему лицу видно, что ты сейчас кончишь, смотря, как я злюсь на тебя. — если в четвертый раз я оставляю ад, наряжаюсь в глупые шмотки смертных, — он оттянул пальцами горло светло-голубого свитера, какой на него сам нацепил сокджин, — провожу с тобой всё время и исполняю каждое желание, то, думаю, я влюблен в тебя. — прям каждое? — в прошлой жизни ты попросил звезду с неба, и до твоей смерти она сияла в небольшом стеклянном футляре на полке над камином в нашем доме. — разве звёзды это не огромные газовые шары в космосе? — театральная грусть отступила, и сокджин, растопырив пальцы, сквозь них посмотрел на намджуна. — вот и продолжайте так думать, — он вновь ухмыльнулся. — я люблю тебя, сокджин-а. эти слова всё ещё жгут мое физическое сердце. мои мысли никогда не отпустят тебя, потому что жизнь имеет конец, а смерть, как и моя любовь к тебе, — нет. я готов следовать за тобой даже после твоего сотого перерождения, пока ты не будешь уверен, что готов оставить смертный мир и остаться со мной. а может, однажды я заставлю тебя согрешить так, чтобы 'четыре-раза-пай-мальчика-сокджинни' определили в ад как дьявола, страшнее меня в десять раз, — и снова от удовольствия у намджуна в глазах загорелся пожар. — был ли я с тобой с детства? изредка поднимался, чтобы увидеть, как моя любовь растет и распускается в прекрасном физическом теле, каким тебя только мог одарить рай. но в остальное время я был в аду и представлял, как смогу дотронуться до тебя, ощутить неизменный вкус твоих губ и сказать, как сильно скучал. я не мог скрывать своих чувств, и другие дьяволы делали из меня посмешище. влюбился в смертного? заслуженный позор. правда, потом они ходили с ожогами от голубого огня, каким могу доставить неимоверную боль только я, и боялись слова лишнего сказать мне еще какое-то время. со злостью, размером с ваш тихий океан, я поднимался на землю и, наблюдая, как подросток ким сокджинни учит биологию, чтобы стать первоклассным врачом, и даже не подозревает, как сильно я люблю его, приходил в норму. моя любовь — это... — он прищурился на один глаз, после чего поднял ложку вверх и выдал: — ...что-то внеземное, так? настолько сильно я влюблен в тебя, сокджин. а сокджин застыл с непонятным выражением лица: его взгляд остановился на испачканном в йогурте уголке губ намджуна, а мыслями он был в последних его словах. он действительно любит, любит больше смерти, его любовь выше, сильнее и искреннее, чем любые чувства, с которыми он сталкивался, встречаясь с людьми. сокджин влюблен в демона? нет, сокджин влюблен в того, кто четыре раза доказал, что любовь существует, при этом являясь физическим воплощением грехов смертных, и готов пронести её ещё тысячелетия. воображая масштабы, которые покорил намджун, лишь бы быть рядом с ним всегда и отдавать всего себя на протяжении всей смерти, поражают, всё внутри взрывают и заставляют глубоко дышать, всё также рассматривая капельку йогурта на уголке губ демона, чувства к которому не сравнятся ни с одними другими. настолько сильно он влюблен в намджуна. — любовь моя, ты плачешь? — нет! — сокджин всхлипнул носом, вытирая влагу на уголках глаз. — просто ты... в миг намджун оказался возле сокджина, стоя на одном колене, пальцами аккуратно придерживая его запястье и смотря глубоко в глаза. его зрачки снова карие, а в них читается обеспокоенность, которая вылезает из дьявола так редко, что сейчас джин раскрыл рот от удивления. — я заставил тебя плакать? я сделал тебе больно, сокджин-а? — он лепетал, другой рукой боясь дотронуться до лица человека; прежнее тепло, часто обжигающее сокджина, пропало, и от намджуна повеяло чем-то прохладным и окутывающим, словно на сильный ожог нанесли расслабляющий крем. по телу джина побежали мурашки. — ни за что! это... — сокджин снова провел под глазами, собирая слезы пальцами. — это мои чувства. — чувства? разве они осязаемы? — почти, глупышка, — он улыбнулся, заводя намджуна в заблуждение, а затем скрепил его ладонь со своей — несколько капель, оставшихся на его пальцах, попали на кожу демона, отчего тот почувствовал нечто странное. — когда человек испытывает сильные эмоции, в его голове происходит очень много химических реакций, последствия которых могут быть самыми разными. у сентиментальных людей обычно выступают слезы. это необязательно должно значить, что этот человек расстроен или подавлен, — просто определенные чувства берут верх и выходят посредством слез. сейчас я так счастлив, что заплакал. вот такой я у тебя, малыш, — джин хихикнул, другую ладонь опуская на намджунову скулу. — я сделал тебя счастливым, и поэтому у тебя на глазах появились слезы? — именно так. — а когда ты плакал во время нашего первого секса и сказал, что всё хорошо? — да, — сокджин выдохнул, стараясь не подавать виду, что намджун портит момент. — это тоже. — точно? — точно. рядом с тобой я плачу только из-за счастья. — а если я сделаю тебе больно? — демон до сих пор был напряжён, и перестал он хмуриться, только когда сокджин нагнулся к нему и соединил их губы в коротком поцелуе. — когда ты сотворишь херню, я обязательно сообщу тебе, — он стёр с уголка губ намджуна капельку йогурта большим пальцем и облизнул его. — а пока что я могу сказать тебе только то, что люблю тебя так же сильно, как и ты меня. намджун вздохнул с облегчением и вдруг, снова удивив сокджина, подался вперёд и макушкой упёрся в его грудь. естественно, руки джина сразу опустились на его плечи, заключая в такие странные и неожиданные объятия. он расплылся в улыбке, поглаживая ладонями спину демона, и на сладком выдохе спросил: — тебе нравится обниматься именно так? — это положение неудобное, но я очень хотел обнять тебя. когда намджун поднялся, а сокджин за ним, руки располагая на его плечах и оказываясь так близко, чтобы было удобно рассматривать алую вселенную в глазах своего дьявола, между ними повисла слишком теплая и безотказная атмосфера. и джин решил ей воспользоваться. — ужин? — нет, — безразличие вернулось на лицо намджуна, на что сокджин отреагировал улыбкой. — тогда прогуляемся? — а ты точно хочешь этого? — завтра меня наконец-то поставят ассистентом на сложной операции, а потом у меня дежурство. меня не будет дома больше суток, и кто-то успеет очень сильно по мне соскучиться. ты уверен, что точно хочешь пренебрегать моими желаниями сейчас, чтобы завтра я ушел недовольный спасать жизни людей? намджун вздохнул. — не волнуйся, мы пойдем на твою любимую пустую аллею в парке. — так бы сразу, — тут же схватив человека за руку, он потянул его в сторону спальни, чтобы переодеться. — но только недолго. потом ты должен хорошо поесть и выспаться. завтра у тебя важный день. сокджин поплелся за намджуном, не переставая улыбаться. они живут вместе меньше месяца, а глупый демон уже знает его вдоль и поперек. и это ведь только начало!