Нет ничего страшнее, чем открыть глаза и потеряться. Потеряться в мирах, в двух реальностях, в двух версиях себя, словно заблудиться в двух соснах. Каждый из миров выглядел слишком живо; оба были наполнены смыслом, жизнью, воспоминаниями. Но какой из них ложный? Чему стоит верить? Что есть дом?
Маттиас открыл глаза. Он лежал на своей кровати, которую даже восходящее солнце не хотело задевать своими лучами и обходило стороной. В комнате царила полная тишина, которая съедала последние надежды на лучшее. Привычная серость и прохлада комнаты говорила только об одном — Маттиас вернулся домой. Или в свой страшный сон, похожий на клетку?
— Клеменс? — тихо позвал Маттиас парня, боясь услышать лишь приглушенное эхо от стен и полную тишину. На зов никто так и не откликнулся. Вторая половина постели была так и не тронута и веяла одиночеством. Таким одиночеством, которое ломило кости и заставляло все сжаться внутри. Маттиас боялся этого — остаться одному после того чудесного сна. Насколько это глупо теряться в реальностях?
Такой странный вопрос «
кто я» крутился в голове. И страшнее всего не его возникновение, а отсутствие ответа. «
Кто я? Маттиас-одиночка или живущий вместе с Клеменсом? Да и Маттиас ли я вовсе?»
Брюнет поднялся на ноги. Казалось, что даже нет смысла ни в малейшем движении. Куда двигаться, зачем идти? Зачем жить? Это перемещение ещё не укладывалось в его представление реальности. Чтобы убедиться в мире, в котором он оказался, Маттиас достал ноутбук, который пару дней назад открывал Клеменс. Открывал ли? … Там должны быть их фотографии. Именно их, и никого другого. Те воспоминания, что воскресил блондин в его голове, остались истинны и в голове Маттиаса. Это все точно происходило!
Но никакой папки «Фото» не было. Абсолютно никаких следов. Одинокий рабочий стол со скучными файлами, текстовыми документами и ни единой частички любви. Словно из души вырвали что-то очень важное, что-то ценное и близко сердцу. Понимание того, что он внезапно оказался никому не нужным, а его любовь действительно существовала только на уровне пикселей, заставляло пойти голову кругом.
— Блять! — процедил гневно парень и захлопнул ноутбук. Чувство несправедливости бушевало внутри него. В стену полетел стакан, который неясно как здесь оказался, подушки, книги. Любая вещь, что попадала под руку, оказывалась на полу. Шум и треск вещей стих и оставил Маттиаса наедине со своим напряженным дыханием и полнейшим одиночеством.
В глазах парня появились слезы. Слезы потери, утраты чего-то очень важного. Все вышло из-под контроля. Не было никакого пути обратно. Единственные, кто были способны вернуть ему память и успокоить — это родители. При всем уважении к мачехе отец был ближе, они лучше находили общий язык из-за схожести характеров. Понимали, когда каждый из них хотел побыть один, а когда его поведение выдавало потребность выговориться, но из-за замкнутости самостоятельно никто из них не шёл на этот шаг. Все проблемы они держали внутри себя, вели внутренний диалог, но иногда рядом нужен был такой человек, который помог бы разобраться в проблеме и просто поддержал бы. Какое счастье, что такой человек был его родственником.
Развод родителей Маттиас пережил трудно, и это оставило след в его душе. Было странно, что родители больше не живут вместе, а он обязан уехать из уже родного Берлина на одинокий остров где-то в океане. Покинуть друзей, маму, бабушку… Это казалось страшным сном. Родители заверяли, что он будет возвращаться и видеться с друзьями и родными. Но даже в свои одиннадцать лет Маттиас понимал, что дружба на расстоянии едва ли продержится. Его прилеты раз в год не возобновят отношения. Свои переживания мальчик держал глубоко внутри, а отец, видя отражение себя в сыне, прекрасно понимал это и ощущал на собственных плечах всю тяжесть детского восприятия этой ситуации.
Все было будто новым: климат, устройство, люди, природа. Все казалось чужим, а сердце ломило от тоски по дому, школе, друзьям — и все это осталось в прошлом. Чем больше Маттиас погружался в эти мысли и терял стимул к адаптации, тем сильнее замыкался. Отец прекрасно видел состояние сына и помогал ему не застрять в прошлом, а смотреть только вперед: на прекрасное северное сияние, на богатство природы, на незнакомую интересную культуру.
«Тебя ждет столько открытий, что всякий мальчишка позавидует!», — с улыбкой произнес Харальдюр, заботливо приобнимая сына за плечо и прижимая к своему боку. Их румяные щеки обдувал ледяной ветер и трепал плотную одежду, но погода их не волновала, потому что перед глазами было настоящее ночное небо с целой россыпью звезд. В Берлине практически не видно звезд, но здесь, на снежной горе посреди пустыря, все огоньки словно на ладони. Мальчик удивленно хлопал глазами и попытался их сосчитать. Как же он скучал по этому виду.
«
Когда я вырасту, то стану космонавтом и достану звезду для папы», — решительно подумал Матти.
Ах, куда уходят детские мечты?
— Алло, пап? — начал Маттиас и присел на край кровати.
— Да. Что-то случилось? — звучал холодный голос, словно не ожидавший звонка. В этом голосе сошлись сталь и лед как будто после долгих лет холодной войны и разлада. Неужели у этого Маттиаса плохие отношения с семьей? Почему он не помнит этого?
— Пап… Я… — не мог сказать Маттиас, пытаясь подавить ком в горле от подступающих слов. Голос предательски дрожал, выдавая все его эмоции с потрохами.
— Не мямли. Что случилось? — распорядился усталый мужчина на другом конце трубке. Тот бы папа так не сказал. Но был ли смысл спрашивать, вспоминать свой сон? Или реальность? Или что это было вовсе? Этот тон только отпугивал и не располагал к доверительной беседе.
— Я в дерьме. Я… Я потерялся? — даже собственный голос звучал так неуверенно и одновременно смешно. Как этой буре эмоций придать словесный облик? Маттиас делился самым сокровенным, своей самой большой проблемой с человеком, которого почитал и уважал. С самым близким человеком на земле. Но в ответ лишь молчание.
— Что ты такое говоришь? — недружелюбно ответил Харальдюр. Все его нутро отрицало важность проблемы и вовсе за такую и не считало. Услышав эту глупость, он шумно вздохнул, будто ребенок пришел в ночи жаловаться на кошмар и просить защиты. Но ведь он и так защищен, а то лишь воображение.
— Пап, я потерялся! Я не знаю, где я. Мне снятся реалистичные сны, я не знаю, где я настоящий, а где фантазия. Пап, найди меня, пожалуйста, — сорвался Маттиас на плач. Ему было стыдно проявлять свою слабость перед любым человеком, а уж тем более в виде слез, поэтому первые секунды он старался скрыть и прерывистое дыхание, и дрожь, и путаницу в мыслях. Однако чем дальше он озвучивал свои мысли, тем ярче видел в них бедственную ситуацию.
—
Что ты принимал?
Этот встречный вопрос острием ножа разрубил все те хлипкие ниточки родственных связей между ними. В голосе отца не было ни капли сочувствия, желания помочь. Он не воспринял серьёзно боль сына, а лишь решил, что все дело в наркотиках. Как бы Маттиас хотел, чтобы все дело было исключительно в них. Тогда проблема бы решилась парой месяцев лечения и все. Но здесь ситуация страшнее — он заблудился без веществ. Заблудился самостоятельно. А отец не понимал его, не хотел. Ментальные проблемы не ставились в графу «важных», а уж тем более «проблем». Причина таких странных вопросов может быть одна — наркотики.
— Ничего, — отчаянно протянул Маттиас, касаясь лбом своих колен и сдерживая очередной приступ слез, перекрывших его горло. Не вздохнуть и не выдохнуть. — Честно, я чист, пап. А… Что ты знаешь о моей личной жизни? Я один или с кем-то?
— Что за викторина? Ты мне ничего не рассказывал об этом, — отрезал мужчина.
— У меня есть кузен? — предположил Маттиас.
На другом конце линии слышен усталый вздох. Кажется, мужчине эта игра не нравилась, как и состояние сына, но он согласился играть по его правилам.
— Есть. Никюлаус. Он вроде бармен. По-крайней мере лет пять назад работал им, сейчас уже не знаю, — ответил он спокойным тоном. Кажется, не знать дела родственников стало нормой. Но в воспоминаниях Маттиаса они дружили всей семьей: праздники, дни рождения, постоянные гости. Однако даже в этих светлых отголосках детства не было месту кузену Клеменсу.
«Если Клеменс не мой парень и не мой брат, значит, он все же модель, которую похитили», — сделал заключение Маттиас, но от этого легче не стало. Значит, что и сам парень правда являлся одиночкой, который всю свою жизнь, день за днем, неделя за неделей тратит в пустоту, и мог воскреснуть только в воскресенье. Какой ничтожной жизнью он жил. Да разве это можно было назвать жизнью? Существование, не иначе.
— Я понял, — вздохнул он и вытер щеки от слез. — Спасибо, пап.
— Все? Тебя отпустило? Прекращай с наркотиками. Это уже не смешно. Еще раз позвонишь в такой истерике, я запихну тебя в наркологический центр, ты меня понял? — поучительным тоном сказал Харальд. В нем было столько желчи, что каждое едкое слово впивалось в открытую душу Маттиаса самыми острыми ножами.
Даже не хотелось ничего говорить. Маттиас сбросил вызов и отложил телефон на кровать. Облокотившись локтями на колени, он спрятал свое лицо в ладонях. Как же больно было принимать такую реальность после тех чудесных снов, что грели душу и наполняли всё тело смыслом. Новые цели, желания, эмоции. Сейчас это было всё утеряно, забыто. Или всего этого действительно не было и никогда не существовало?
Из этих мыслей Маттиаса вытащил очередной звонок. Он поступил от секретарши «Нежных Грез», которая хотела уточнить, приходило ли сообщение на электронный адрес. Парень поднял белый флаг в этом сопротивлении двух миров и просто плыл по течению. Да, никакого Клеменса не существовало и все это было сном. Если «этой» реальности так угодно.
— Да, пришло. Простите, что не ответил. Я был… занят, — хотя и сам Харальдссон был бы не против узнать, где он был все это время. Да и сколько прошло дней?
— Хорошо. В таком случае Вы бы могли сегодня подойти в наш отдел? В такой сложной ситуации Вы наша последняя надежда, — произнесла девушка бархатным голосом, который не мог не окутывать мягкой пеленой. Пожалуй, в этой ситуации голос секретаря, представившейся как Сольбьёрт, был единственным приятным моментом за этот день.
— Да, без проблем, — ответил Маттиас, потирая глаза. — Во сколько?
— Во сколько Вам угодно. Вас внизу встретят и проведут, — произнесла девушка.
***
Маттиас отринул все воспоминания. Он решил жить здесь и сейчас. И если в его возможностях помочь найти Клеменса, то Харальдссон готов на все, что угодно.
— Здравствуйте, — послышался приветливый голос за спиной Маттиаса. Голос принадлежал милой светловолосой девушке с широкой улыбкой. Она была в красной блузке и черных штанах, как ходят все сотрудники. Однако фигуру девушки украшал корсет, обтягивающий ее талию. Выглядело вполне стильно, и на ее фоне Маттиас, одетый в обычный серый свитер с распущенными петельками внизу, ощущал себя несколько неловко. — Мое имя Астрос, а Вы Маттиас, верно? Я проведу.
Большая череда коридоров и ни единой души. От ослепительности хотелось жмуриться, а чувствительные к свету глаза и вовсе слезились. Их шаги отдавались гулом, давящим на уши. Внутри Маттиаса рождалось беспричинное чувство незащищенности и беспомощности. Словно некий жук впился в его плечо и высасывал всю силу и энергию.
В большом просторном кабинете уже сидели за столом руководитель компании Эйнар Стефанссон и незнакомый молодой человек. Он поднял на гостя свои большие карие глаза и приветливо кивнул головой. В этом худом и милом лице не отражалась заинтересованность, а лишь усталость, что подтверждали круги под глазами. Эйнар обернулся на вошедшего и тут же подскочил, освобождая место за столом.
— О, здравствуйте. Это Маттиас Харальдссон. Согласно нашей базе данных, он последний раз видел Клеменса. А это Андреан Сигюргейрссон из отдела полиции, — суетливо проговорил Эйнар. По его тону голоса можно с уверенностью сказать, что он один из самых заинтересованных людей в расследовании. Слышилось, как мужчина надеется на содействие Маттиаса и обнаружение хоть каких-то подсказок в этом деле.
Маттиас кивком головы поприветствовал собравшихся и присел за стол.
— Расскажите, как прошел ваш сеанс? — начал детектив и нажал на кнопку записи на телефоне.
— Мы были дома, в пижамах, играл джаз… — начал Маттиас, но после нахмурился и коснулся пальцами своего лба. Нет, это было в другой раз. В реальности? Во сне? Все воспоминания смешались в голове и создавали сплошную путаницу. Нервное частое моргание привлекло внимание полицейского.
— Простите. Мы были в кафе, за четырнадцатым столом. Болтали обо всем и одновременно ни о чем. Клеменс был улыбчив, впрочем, как и всегда, и ничего не предвещало беды. Я ему подарил брошь, которую приобрел в магазине за бонусы. В благодарность он поцеловал меня в щеку, а дальше он словно испарился.
Каждое слово давалось с трудом. С этой путаницей в голове он мог запутать и других людей. Или еще хуже, навлечь на себя подозрения, несмотря на алиби. «Какой же я придурок». Клеменса и правда украли; того парня, что будил его утром, показывал фотографии и вытирал кровь из носа. Тот, кто дарил ему самые светлые чувства из всех возможных.
— Вы не слышали никаких шумов на фоне? — спросил Андреан ровным голосом.
— Нет, ничего. Возможно, они были, но в кафе звучала музыка. Я пытаюсь вспомнить, что могло бы быть подозрительным, но, честно, ничего не приходит в голову.
— Его голос не был напряжен? Возможно, похититель уже был в его доме, пока он работал… Может, он подавал какие-то жесты, знаки? Отбивал пальцами просьбу о помощи азбукой Морзе? — предположил служащий, почесывая карандашом короткую щетину на нижней скуле.
— Я не думаю. Он был абсолютно расслаблен и не подавал никаких сигналов о возможных проблемах. Я не замечал по крайней мере ничего подобного, — ответил Маттиас, с каждым словом ощущая свою бесполезность следствию. А если тот и правда что-то хотел сказать, но Харальдссон из-за своей эгоистичности не замечал? Возможно, тогда бы сейчас была совсем другая история. Еще одна из реальностей?
Чем дальше шло расследование, тем меньше Маттиас мог что-то рассказать. Если бы он мог вернуться в прошлое, то обязательно обратил бы внимание на любые знаки, спросил «тебе ничего не угрожает?». Кто бы мог знать, что тот вечер закончится на таком страшном знаке вопроса.
В один из моментов к Андреану подошел Эйнар и скользящим движением руки протянул по столу плотный конверт. Наклонившись, он прошептал что-то полицейскому на ухо. Он напряженно кивнул и раскрыл протянутый конверт. Внутри него были не то фотографии, не то иные материалы на плотной бумаге небольшого формата, которых Маттиас не мог увидеть даже на просвет. Сосредоточенные темные глаза скользнули по объекту, а после на Маттиаса, снова на карточку, и снова на него.
Маттиас непонимающе смотрел на следователя в ответ и ощущал себя крайне неуверенно. Может, это блеф и попытка проследить за паникой на лице, если бы парень был виновен? Но шутка в том, что Маттиас честно был невиновен, и только его частое моргание выдавало нервозность.
Андреан повернулся к Эйнару и сдержанным жестом попросил наклониться к себе. Пошептавшись пару раз, они все же обратили свое внимание на Маттиаса. Несмотря на эту странную сцену, он приятно улыбнулся.
— Спасибо большое, что уделили нам время. Позвоните нам, если вспомните что-то важное.
***
Чем ближе он подходил к дому, тем сильнее ощущал терзавшую изнутри злость. Сигарета, которая до этого ощущала лишь бережное давление губ, испытывала на себе ярость зубов, пока те не разодрали тонкую бумажку и не выкрошили весь табак на язык. Не было сил терпеть ни собственных мыслей, ни всей этой полиции на дорогах. Все одновременно раздражало и отторгалось всеми внутренностями. Кожа словно горела от этого воздуха, а сердце тянулось к другому. В другой мир. Маттиас спешил домой, чтобы лечь спать далеко не из-за усталости, а чтобы проснуться в теплых объятиях под мурлыкающее «Доброе утро». Если это больная галлюцинация, то парень хотел остаться в ней навечно.
Поворот ключа в замке открывал не только дверь, но наращивал обороты злости Маттиаса. Его дыхание участилось, а попытки сдерживать свой пыл становились все слабее и безнадежнее.
— Сука! — прикрикнул парень, когда за ним захлопнулась дверь. Он ударил несколько раз стену и зашипел от боли. Даже физическая боль не помогала избавиться от внутренней злости и пустоты. Глупое решение, но Маттиас нашел лишь один способ ее заглушить — алкоголь.
Уже через полчаса первая капля пива коснулась его языка. Конечно, едва ли он опьянеет, но после третьей бутылки почувствовались слабость в теле, пустота в голове и желание смеяться над любой чепухой. Румяные щеки приподнимала растянутая в смехе улыбка, а руки потянулись к пульту. Старина-телевизор, забытый друг, помогал избавиться от чувства одиночества своим бестолковым звуком на фоне. Иногда там были интересные передачи про животных, но Маттиас мог посмеяться даже над этой примитивной передачей.
Даже в этом выборе судьба была не на его стороне — на том канале шли новости.
— Ну и хуйня эти ваши новости, — пробубнил себе под нос Маттиас, собирая бутылки у дивана, чтобы не споткнуться.
Сейчас он ощущал долгожданное расслабление. Может, именно таким он был до всех этих событий? Маттиасу не хотелось думать о себе, о происходящей ситуации и необходимости записаться на прием ко врачу, который скорее всего спрячет его в психушку. Ну разве это нормально?
От этих мыслей на его лице растянулась улыбка.
— … недавно стал известен предполагаемый похититель Клеменса Ханнигана, модели виртуальных свиданий «Нежных грех». Информация поступила из отделения полиции, которая обнародовала кадры с камер наблюдений. На этих кадрах мы можем увидеть силуэт мужчины и его внешность.
Маттиас поднял взгляд на единственный источник света. Хорошо сработали, даже без его особой помощи смогли найти этого поехавшего. На экране был нечеткий силуэт сопротивляющегося парня в легкой одежде — «так вот в чем ты был на нашем свидании». Его небольшая фигура отбивалась от более рослого, который буквально одним рывком толкнул в машину и захлопнул дверцу. На одну долю секунды этот поехавший поднял голову.
Зачесанные волосы к затылку, вытянутое лицо, крупные скулы. Маттиас смотрел на собственное размытое отражение.
— … это единственный кадр, на котором можно разглядеть подозреваемого. Если Вы знаете, кто это, просьба обратиться в отделение полиции по номеру…
Маттиас замер. Этот силуэт в приближении обладал теми же очертаниями, что и он сам. Лично он не мог совершить подобное, но парень уже перестал чему-то удивляться. Скорее бы проснуться.
— Пиздец, — заключил Харальдссон.
