***
— Мама? Ты плачешь? — раздался тихий детский голос, который разбил утреннюю тишину комнаты. Женщина словно вырвалась из своих мыслей и смахнула слезы со щеки. Язык быстро скользнул по соленым губам. Не хотелось, чтобы сын видел ее в момент слабости. — Я? Плачу? Да ну что ты такое говоришь? — легко отмахнулась Гуннхильдюр с непринужденной улыбкой, хоть в глазах и оставался след тоски и разочарования. В ее кулаке был стиснут чек на две персоны в ресторане на имена, которые она не хотела бы видеть вместе. Эти и другие улики открывали глаза женщине все на новые и новые признаки измены, а она была так слепа и так наивна. То, сколько лет муж лгал Гуннхильдюр, разбивало ее сердце. Она может потерять статус жены, но обязана быть отличной мамой. — Матти, иди сюда, — позвала женщина мальчика к себе рукой. Когда перед ней встала сонная невысокая фигура сына, такого лохматого и снова с потерянным во время сна носком, Гуннхильдюр увидела в нем причину не сдаваться, не опускать руки и быть самой сильной женщиной в мире. На ее грустном лице растянулась улыбка. — Как ты смотришь на то, чтобы поехать в Берлин к бабушке? — Сейчас? Зачем? У меня ведь школа, — протянул Матти. Он только перешел в 3 класс и как всякий ребенок не особо любил ходить туда, но некоторая тяга к порядку и расписанию в юной голове уже сформировалась. Не ходить в школу — это плохо. Как бы там ни было скучно, но нужно ходить, чтобы быть «хорошим мальчиком». Его легкое беспокойство о состоянии мамы утихло, она ведь улыбается. Разве могут несчастные люди улыбаться? — Ничего страшного. Будешь ходить в немецкую школу. Ты же знаешь немецкий, все будет хорошо, — заверила женщина, ласково поглаживая пухлую щечку теплыми кончиками пальцев, от которых пахло сигаретами. — А папа с нами поедет? — Не думаю. У него много дел на работе. А мы сделаем бабушке сюрприз. Ты можешь сделать какой-нибудь подарок ей. Может, нарисуешь что-нибудь или стишок сочинишь? Ты же такие хорошие стихи пишешь! В детстве всегда кажется, что мама самая красивая, смешная и справедливая. Ее руки, пахнущие табаком и кремом с пионами, кажутся самыми нежными на свете. Ее шаги услышишь из толпы, походку увидишь с самой высокой точки на планете. Ее улыбка согреет сердце. Дом — это там, где мама. Маттиас всегда был послушным и усидчивым ребенком; он не капризничал, не пререкался и был настоящим чудом для родителей. По-настоящему «хороший мальчик». И сам он едва мог сказать, что ему чего-то не хватает. Кажется, что их семья ни капли не отличалась от остальных. Разве в чьем-то доме папа задерживался дольше 8 часов в день? Разве в чьем-то доме принято выезжать загород каждую неделю по выходным? Нет. Для Матти это была самая лучшая семья, где царила любовь и взаимоуважение. Гуннхильдюр всегда курила. Часто и долго. Она словно смаковала этот горьковатый привкус, заигрывала с сигаретой. Женщина даже не задумывалась об этом — оно получалось само, словно дано природой. Кто-то хорошо пишет, кто-то рисует, а кто-то красиво курит. Почитывая журнал или постукивая по клавиатуре элегантными пальцами, она зажимала губами сигарету и выдыхала дым через противоположный уголок губ. Жест, который обычно рисуют злым персонажам в мультиках. Но даже в этом непривлекательном способе курения женщина была эталоном грации — укутанная дымкой таинственности она существовала где-то в другом мире. И этот процесс настолько увлекал мальчика, что он мог смотреть на маму хоть час. Конечно, ей говорили, что это неправильно делать из родного человека пассивного курильщика, но привычка берет свое. Она была человеком творчества: ее выставки привлекали множество внимания и, кажется, мама была известна в узких кругах. Матти любил смотреть за работой, но ничего не понимал. На его вопросы «а о чем это?», женщина с усмешкой трепала его по голове со словами «да это так, взрослые глупые дела, потом поймешь». Гуннхильдюр часто раскрывала в своем творчестве личностные и социальные проблемы, ее беспокоило будущее страны и как человек влияет на историю. Ее выставки и картины действительно имели успех что в Исландии, что в Германии, куда она периодически привозила работы. Маттиас гулял по залу, рассматривал экспонаты и ничего не понимал, но, несмотря на это, он был рад за маму и безумно гордился ею. Папа же был неким сильным силуэтом в доме, который дарил и уют, и финансы, и мог действительно заняться воспитанием сына. Однако работа забирала все силы, и с каждым годом Харальдюр терял за стенами дома все больше и больше энергии. Частые игры в шахматы или приставку сменились на рядовые вопросы «ну как оценки?». Цифры от 10 до 8 вызывали улыбку на таком понурившем лице. «Хороший мальчик», — отвечал папа. И Маттиас старался из всех сил, чтобы эта улыбка не прекращала сиять и мальчик получал внимание в виде похвалы. В последнее время Харальдюр приходил домой все позже и позже, поэтому времени на действительно частые и родительские разговоры было все меньше. Маттиас скучал по этому и стал забывать смех отца. Правила игры в шахматы стирались из памяти, а функция «игра с другом» изменилась на обычное «играть». Но мальчик не жаловался и не осознавал, что это что-то плохое — это просто «взрослая жизнь», которая кажется такой далекой и скучной. Нужно просто самому находить развлечения. Сейчас «хороший мальчик» послушно завтракал и собирался в школу, которая находилась не так далеко. Несмотря на возраст, мальчик был почти полностью самостоятельным. Он мог сам сделать себе завтрак, подготовить одежду к выходу и даже погладить. В нем горела страсть держать все под контролем с природным перфекционизмом. Порой это занимало слишком много времени, но его идеальные бутерброды, выверенные до сантиметра, того стоили. Матти был счастлив в своем идеальном мире, когда все шло по ему комфортному распорядку, где выглажены идеальные стрелки на школьных брюках, где в чае непременно 2 ложки сахара. Он даже не задумывался, в каких сейчас противоречивых чувствах находилась мама и как скоро они покинут Исландию. И по какой настоящей причине. Пока мальчика не было дома, Гуннхильдюр заказала два билета на самолет до Берлина. «К чему такая спешка? Ты уверена в своих действиях?». Ее главной целью было увезти сына от возможной опасности для психики в виде ссор и развода родителей. В Берлине вместе с бабушкой ему будет лучше. Женщина предполагала, что в это время могут слететь те маски хороших родителей, которые видел и любил Матти. Ему не стоит знать о таких вещах, как измена, ложь, предательство. Он еще слишком мал для этого. Пока Харальдюр находится в командировке, нужно было решить этот вопрос. Да, слишком кардинально и резко. Женщина была похожа на раненую медведицу, отчаянно защищавшую своего сына от возможной опасности. Мальчик любил путешествия, видеть что-то новое. Другой язык, архитектура, люди. Но его сердце всегда тосковало по близости с исландской природой, по тем горам, что видны с каждой точки города, по возможности лежать в диких лугах и слушать шум водопада. Город с высокими домами и многолюдностью тоже обладал шармом, но зачастую надоедал через неделю. Но, несмотря на это, поехать к бабушке Матти был не против. К тому же, там бабушка со стороны папы — Зиглинде. В ее доме жил очаровательный пушистый кот, которому уже было 11 лет. Он даже старше самого Маттиаса, что поражало мальчика — как такое крошечное создание может быть старше? Каждое лето они прилетали в Берлин и виделись почти со всей родней. В целом между Исландией и Германией достаточно тесные отношения и, как говорит мама, «Берлин для бизнеса, а Рейкьявик — для души». И сейчас, летя в самолете и с любопытством рассматривая облака из иллюминатора, Матти не предполагал, как еще долго не сможет услышать шум водопада и услышать полную тишину лугов. Его беспокоила новая обстановка и неизвестность будущего. Мама объяснила, что в их доме травят насекомых, поэтому нужно на время покинуть квартиру. Не было причин не верить женщине. Берлин — это чудесный город. В нем всегда вкусно пахло выпечкой, а необычайно широкие трассы всегда забиты множеством машин. Солнце ослепляло глаза от белоснежных зданий, а воздух наполнен выхлопными газами. Это город движения, город силы и энергии. В нем много людей, что каждый раз удивляло мальчика и зачастую мешало наслаждаться видами. Они были везде и в каждом переулке. В это время особо ярко проявлялась тоска по тихому Рейкьявику как в сердце мальчика, так и в сердце матери. Но вместе с этим ему было интересно наблюдать за людьми и их поведением. Ощущалось, что абсолютно все другое. Матти фантазировал, что он прилетел на другую планету. Бабушка жила в районе Кройцберг. Там, где расписаны граффити каждый столб и на каждом свободном участке есть стикеры. Большой креативный класс обитал именно здесь. Множество театров, выставок, вольных сквотов, вечеринок и уличных представлений. Здесь кипела жизнь, к которой мальчик хотел бы прикоснуться. Этот район его завораживал, и мама с гордостью это замечала. Именно на этих улицах и закрытых театрах она начинала свою карьеру художницы, пока не вернулась в Исландию. Здесь, на этих пёстрых улицах, она раскрывала свою творческую натуру. Никаких правил, только свобода порыва. Именно эта часть характера передалась от её отца, Хёйкьюра, который тоже связал свою жизнь с творчеством. Несмотря на то, что папа Матти желал более устойчивую профессию, мама с улыбкой отмечала рвение сына в поэзию и искусство. Эти улицы вдохновляли и наполняли энергией, которой так не хватает в спокойной атмосфере родной страны. Маттиас любил гулять по этому району. Такой пёстрый, отличный от классического центра, вольный и свободный. Рисунки, граффити, стикеры, яркие наряды прохожих, уличные концерты. Район, сотканный из разноцветных стекляшек в чудесный витраж. Калейдоскоп, блестящие фантики и яркий бисер — именно таким представлялся этот район на фоне традиционного Берлина как города. Каждый сантиметр, каждый угол улицы как собственная достопримечательность. Эти улицы готовы встречать их летом во время каникул и отпуска. Но сейчас, осенью, без толпы туристов они казались странными. Серое небо не подчеркивало красоту района, а лишь омрачало и создавало эффект неухоженности. Матти пытался понять, что с этим местом не так, но мама улыбалась и гуляла с сыном. Она была той мамой, какой он видел ее всегда. Пока на ее лице улыбка, в сердце Матти есть уверенность, что все хорошо и идет по плану. Разве могут несчастные люди улыбаться? Но время затянулось. Дни тянулись в недели, а недели в месяцы. Мама старалась сохранять позитивное мышление. Ее сынок не должен узнать, что его семья на грани раскола. Трещина появилась не по желанию Гуннхильдюр. По ночам, когда Матти уходил в свою комнату, женщина могла дать слабину и выговориться маме, которая сама перенесла все тяготы развода. Семья рушится по такой ужасной причине, и судьба сына остается под вопросом. С кем он будет жить, как поделить имущество… Впереди слишком много грязного белья, которое противно и самой Гуннхильдюр. Маттиаса на этот период устроили в хорошую международную школу, которую посещали умные ребята из состоятельных семей. Они все ходили в форме и были отменного поведения, но из-за несовершенного владения языком Матти не мог отвечать на уроках и не мог в полной мере общаться с одноклассниками. Мальчик боялся, что его могут спросить что-то сложное, а он просто не поймет и будет высмеян классом. Его стремление держать все под контролем не могло ни за что зацепиться. Все происходящее он видел в образе крушения песочного замка. То, что стоил собственными руками, и что имело структуру, теперь распадается на мелкие частички и стремительно развеивается по ветру. Мама часто говорила по телефону и закрывала двери в комнату, просила бабушку пойти гулять с Матти «чтобы он не слышал». А по возвращению с прохладной улицы они видели покрасневшие глаза женщины. — Мама, что происходит? С кем ты разговариваешь? — пытался все узнать мальчик, но женщина старалась оградить его от страшных слов «развод» и осознания, что мама и папа не всегда будут вместе. Но чем больше она старалась оттягивать этот разговор, тем сильнее мальчик терялся в догадках и не мог ухватиться хоть за что-то. — С папой. Он приехал из командировки, — сообщила женщина и закурила. Этот факт говорил многое лично ей, но для Маттиаса это ничего не значило. Как же он будет жить в отравленном доме? Может, с ним что-то случилось как раз из-за этого? Матти задержал взгляд на женщине, словно ждал продолжения. Но продолжения не будет. — Значит, папа приедет сюда? Когда мы вернемся домой? К Рождеству? — спросил мальчик с надеждой в голосе. Женщина обессиленно пожала плечами. Ее боевой настрой утихал, а психика не была готова к таким серьезным переменам. Как и у ее сына. Бабушка все знала и пыталась помочь своей дочери всеми возможными способами. Видеть ее настолько разбитой не было никаких сил. Никто не заслуживает к себе такого отношения, и Гуннхильдюр поступила правильно. Лучше мальчику побыть на безопасной стороне. Но Матти стал догадываться. Догадывался и о том, когда мама вернулась в Исландию, оставив Матти с бабушкой. Вернулась в тот отравленный дом, и далеко не из-за химических веществ. Бабушка была одной из самых добрых женщин, что только он знал. Ее голова хранила сотни интересных историй из собственной жизни и знакомых. Сигрун родилась тоже в Исландии, где и родила маму, а после переехали сюда «просто так». Матти любил взять кружку растворимого какао и слушать по вечерам ее истории или о том, какой была мама в его возрасте. «Когда-то и я буду таким взрослым и хранить в своей голове целый сундук из воспоминаний», — думал Маттиас. Именно такие вечера разбавляли его тяжелое бремя.***
Новый 2004 год уже был все ближе и ближе. Известие о том, что Маттиасу лучше остаться в Берлине, удручала. Он стал скрытным, весь день проводил за компьютером, который все время зависал и выключался. Что-то внутри будто надламывалось, но он не понимал, что это плохо и об этом нужно говорить. Мальчик просто ощущал себя не так, как обычно. Дома он упорно говорил на исландском, несмотря на все просьбы бабушки практиковаться в немецком. Матти ведь «хороший мальчик». После этого аргумента он послушно переходил на немецкий. Ближе к Рождеству в Берлин вернулась мама. Вместе с папой. Между ними было некое напряжение, которое Маттиас не хотел замечать. — Папа! Мама! — радостно воскликнул Маттиас и подбежал к ним в прихожую, обнимая родителей за прохладную верхнюю одежду, от которой пахло аэропортом и уличным морозом. — Привет! Боже, как ты вырос! — заметил отец с улыбкой и потрепал сына по макушке. Все происходит так, словно все было нормально. Словно мальчика никто не заслал в другую страну, и Рождество проходит по обычным порядкам. Вот только здесь, в Германии, его отмечают несколько иначе, чем на Родине. Маттиас бы отдал все на свете за возможность открыть дверь и увидеть целое поле снега и ловить снежинки языком. Чистейший воздух и тишина. За праздничным столом, который сделала бабушка с помощью Матти, родители улыбались и шутили. Чудесная иллюзия счастливой семьи. Мальчик сидел между ними и прижимался головой то к одному плечу, то ко второму. — Как там со школой? — спросил папа, не изменяя своей привычке даже на празднике. Но Маттиаса этот вопрос унес в воспоминания, когда этот голос звучал каждый день. — Пойдет, — отмахнулся Маттиас с улыбкой, чья успеваемость несколько снизилась из-за стресса и трудностей языка. — В конце семестра к нам приезжали школьники из Великобритании и общались с нами. Учительница сказала, что в следующем семестре отправит самых лучших из нашего класса туда. — О, это хорошо. Уверен, что ты полетишь туда. Ты же ответственный и умный. Передай «привет» Королеве от нас, — улыбнулся папа. Вот только Харальдюр не знал, что Маттиас почти не отвечает на уроках. Папа почти ничего не знает. И эта мысль громом пронеслась в голове мальчика. И отец через полгода не вспомнил об этом разговоре и не спросил, как же так вышло, что его сын не полетел в Великобританию.***
Маттиасу 11 лет. Его голос стал несколько грубее, рост выше на восемь сантиметров, длинные волнистые волосы со спадающей челкой на глаза заделаны в небольшой хвостик. Лицо еще сохраняло детскую миловидность, как и щеки хранили свою пухлость. Он уже выучил немецкий язык, активно развивал английский и уже приспособился к стране. В нем иногда пробуждалась тяга к природе и тем спокойным будням в кругу семьи, но и здесь неплохо. Шумный город и его многолюдность уже не бросалась в глаза. Это просто был как факт. У Маттиаса появились друзья и девочка, которая ему нравится и не знает об этом. Он учился играть на гитаре и мог с умным видом пройтись по струнам, но ничего мелодичного пока не выходило. Ему нравился шум города, его живость. Нравилось играть с друзьями в компьютер, смотреть телевизор, стрелять из водного пистолета. Он ощущал себя живым, как и сам город наполнял его энергией. Оценки снова достигли высот, и папа снова хвалил сына за послушность и усердие в учебе. Маттиас продолжал быть «хорошим мальчиком», и его это устраивало. Он уже знал о разводе родителей, но причина упорно хранилась в тайне. Перед тем, как пойти в 5 класс, летом приехали родители. Тогда и открылась уже официальная версия о крушении семьи. Более того, о существовании другой семьи у отца. Некой женщины, с которой они познакомились на работе. И по решению суда Матти будет жить с отцом как с более состоятельным и финансово стабильным человеком. Мальчик не был готов к этому. Он не хотел уезжать из Германии, которая ему так полюбилась за эти почти два года жизни. Но папа был строг в своих намерениях и суждении «пока ты маленький, тебе нужно быть рядом с нами». Мама напряженно курила и, отвернув голову, нервно качала ногой. На стене тикали часы, словно отбивали марш. Марш в честь скорого и внезапного взросления мальчика. В его голове не укладывалось, что папе может нравиться кто-то кроме мамы. И что папа все это время не пропадал на работе, а был у другой женщины. Виноват ли в этом разводе Матти? Нет, он же их «хороший мальчик». Маттиас только сейчас увидел, как разбита мама от этого известия и насколько ее глаза печальны. И какое виноватое лицо у отца. Невольно мальчик представил, что он женился на той девочке, что ему нравилась, а потом бы выбрал другую. Это даже звучит абсурдно. Как ему может нравиться кто-то другой? — Я больше не увижу маму? — протянул мальчик после минуты. Он всегда был медлительным. — Конечно увидишь. Просто она не будет с нами жить. Ты сможешь с ней гулять и встречаться когда захочешь, — заверил Харальдюр, сцепив руки замком. С его точки зрения, женщина была несколько эмоционально неустойчива, и ей не хватало постоянства. Глубоко внутри у него было много невысказанных претензий, но он не считал, что ее общение с сыном как-то негативно повлияет на Матти. Если только она не задымит его растущие легкие. Но Маттиас не был рад этому. Он не хотел, чтобы родители расставались. Они же как одно целое, как единственная константа в этом постоянно меняющемся мире. Мама уже не тянула улыбку и упорно прятала взгляд. Мир снова стал похож на песочный замок. — Ну… раз мы можем видеться, то уже неплохо, — заключил мальчик и потянул уголки губ. Теперь настала очередь Маттиаса прятать переживания за улыбкой. Несчастные люди могут улыбаться. — У нее есть сын, Ивар... Он примерно твоего возраста, вы должны найти общий язык, я думаю, — предположил отец с легкой неловкостью на лице, испытывая вину перед сыном за такие обстоятельства. Действительно, не из самых приятных новостей для мальчика. Матти хотел бы много спросить: о причинах, о последствиях и о том, что же происходило эти два года. Папа всегда был для него идеалом трудолюбия и честности. Его умное лицо с очками в черной оправе всегда говорило только правильные вещи и твердило о справедливости. Как же оно может дальше говорить об этом, когда за спинами семьи изменял маме? Этой прекрасной женщине с элегантной сигаретой и светлыми волосами? Маттиасу пришлось попрощаться с друзьями из школы, попросил следить за той девочкой, чтобы никто ее не обижал. Конечно, каждое лето он будет возвращаться, но уже в 11 лет понимал, что за год они сильно изменятся. Друзья подарили ему диски с играми, музыкой, плеер, водные пистолеты и другие памятные вещи. Им тоже было обидно терять такого классного товарища. И никто не осознавал, что их «ну ты приезжай, летом погуляем» было лишь фразой вежливости. Когда Матти вернется в Берлин, они уже забудут этого странного мальчика с длинными волосами и такой плохой игрой на гитаре. Мама осталась в Германии, поскольку этого требовала работа. Маттиас покидал не только Берлин-город как живой организм, но и как символ семьи. Разобщенность и конфронтация интересов сильно выбивала мальчика из колеи. Он подтянул рукав длинного свитера к лицу и вдохнул запах родного дома и маминых сигарет. За иллюминатором облака смелись другими облаками, и как бы Маттиасу хотелось вернуться два года назад, когда они летели с каникул домой вместе с мамой и папой. Полной семьей, которой уже не будет.