***
За все время, которое он провел в другой стране, в Исландии случились очередные изменения. Аугуста не зря держалась за живот во время ссоры братьев; она ожидала ребенка. По какой-то выдуманной причине они с отцом решили пока не сообщать сыновьям о прибавлении. Для того, чтобы осуществить роды и запись о рождении, Харальдур и Аугуста заключили брак. Никакого праздника не было, только законные подписи и кольца. Как юрист, мужчина посчитал, что так будет лучше. Ивар, конечно, не одобрял этого, но в открытую не говорил. Лишь отметил, что хорошо, что Маттиас этого не знает. Ивар не особо любил Харальдура, но постепенно этот забавный мужчина с книгами по юриспруденции стал не самым плохим вариантом. Словно глупая подростковая ревность постепенно сменялась рассудительностью. Вечерами они смотрели фильмы, вместе ужинали. Почему они не могли этого делать вместе с Маттиасом? Никто не мог ответить на это, но все отмечали, что в присутствии Маттиаса у всех возникает некоторое напряжение. Вернувшись домой к началу учебного года, к мальчику было повышенное внимание. Все спрашивали, как он отдохнул, как ему Германия. Словно отвлекали от деталей, изменившихся вокруг. Маттиаса нельзя назвать самым внимательным человеком, поэтому такая деталь, как кольцо, прошла мимо его глаз. Однако заметно округлившийся живот сложно не заметить. Маттиас задержал на нем взгляд, но будто никто не решался поднять эту тему. — Матти, — осторожно начал отец за семейным ужином в честь возвращения сына. Мужчина облизнул губы с шумным вздохом, словно слова давались ему тяжело. Возможно, до него дошло осознание, что отношения мальчика достаточно неоднозначное. — У нас с Аугустой будет ребенок. У тебя будет сестра, Матти. Юноша поднял глаза на отца и перевел взгляд на Аугусту, которая неуверенно тепло улыбалась. Действительно, женщина немного округлилась в лице. Она словно сияла изнутри. И сейчас Маттиас подумал, насколько это странно, когда в тебе живет и развивается целый ребенок. А ведь и его собственная мама была когда-то такой же — румяной, с больной спиной и тяжелым дыханием. Является ли ребенок в женском теле паразитом? Он питается веществами от матери, живет в ней и приносит столько болевых ощущений. Если ребенок и является паразитом, то его будущая сестра точно будет королевой паразитов. — Хорошо, — ответил подросток, подбирая вилкой спагетти. — Я рад за вас. Придумали имя? — Йорунн, — ответил Харальдур с легкой улыбкой. Он был рад, Маттиас воспринял эту информацию трезво и здраво без скандалов или драк. — По срокам она должна родиться где-то в ноябре. — Хорошо, — ответил смиренно Маттиас рядовой фразой. Он знает, как появляются дети, и мозг неотвратимо представлял отца и мачеху за этим делом. Кушать резко перехотелось. — Спасибо за еду, было очень вкусно, — сказал он и завершил ужин. Ивар уже вырос и большую часть времени проводил с друзьями со школы. Может, вынужденное одиночество пошло ему на пользу, но их первую встречу можно было назвать даже дружелюбной. Ивар приобнял сводного брата и похлопал по спине. Всего за каких-то несколько месяцев он еще вытянулся, а над губой уже проглядывалась настоящая щетина. Голос стал грубее. Впрочем, изменения произошли и в теле Маттиаса, который тоже подрос — его плечи и спина стали шире, лицо стало обретать рельеф скул, голос надламывался. Но глаза так и оставались сонными и спокойными, придавая его образу умиротворение и отстраненность. Его волнистые волосы, обрамляющие голову пушистой шапочкой, теперь добавились челкой, которая лезла в глаза, и Маттиас ее отводил характерным кивком головы. Жить все еще пришлось с братом, потому что единственная свободная комната уже была оформлена под девичью детскую. Милые обои, мебель, игрушки. «Ребенок еще не родился, а вы уже собрали все барахло», — хмуро подумал Маттиас. И первое время они с Иваром правда вместе играли в компьютер, ходили в школу и были как братья. Но вскоре все снова стало тяготить — Ивар начинал шутить над младшим, отбирал вещи и снова по ночам, пока никто не слышал, издевался над ним. Теперь Маттиас, познав всю сладость гнева, разливающегося лавой по телу, мог давать ответ. И с каждым разом зубы стискивались плотнее, кулаки сжимались сильнее, а слова жестче. Время шло, и необъяснимые вспышки гнева все учащались. В начале учебного года эта раздражительность мешала ему получать хорошие оценки и быть тем же «хорошим мальчиком». Постепенно гнев не имел причины или они стирались из его головы как не такие уж и весомые, но чувство тяжести на душе не давало способа нормально вздохнуть. Друзья сторонились, оценки нещадно падали, атмосфера в семье стала накаляться с каждым днем. Семья считала, что тому виной переходный возраст и гормоны. Ну а у кого проходит этот возраст гладко? Каждый испытывает трудности. Его вкусы и интересы часто менялись в поиске самого себя. Маттиас словно надкусывал и биологию, и географию, и экономику, но все его поиски так или иначе вели к творческой деятельности. Он видел себя именно там, в театре. Но не на сцене; чрезмерное внимание его тяготило и заставляло путаться в словах. Быть где-то за кулисами и гордиться этой чарующей тайной как актерское искусство. Иногда сердце Маттиаса словно горело в любви и стремлении что-то писать, а порой неумолимо угасало. Его работы, даже просто рассказы или стихи, часто меняли ритм, размер, смысл. От обыкновенных писем с описанием «первой влюбленности» до жестких ритмичных стихов о черствости мира. Преподаватели отмечали, что для 12-летнего юноши такие творческие метания достаточно свойственны, но всех удивляла хлесткость языка и переживаемых эмоций. Маттиас был уникальным и его ценили не за хорошие оценки, а за проявление самого себя. Но лично Маттиасу такое знакомство с самим собой вызывало только испуг.***
Ситуация становилась сложнее с приближающимися родами. Родители просили Маттиаса быть спокойным и выпускать свой гнев где-нибудь на улице или записаться в спортивную секцию. Аугуста переживала из-за своей девочки, а Харальдур старался ее опекать и оберегать от разного рода переживаний. В один из октябрьских вечеров, когда семья поужинала снова без Ивара, который пропадал с друзьями, Аугуста внезапно пошатнулась и схватилась за живот. Мужчина сразу подскочил к ней, бережно подхватил за плечо. Кажется, они обменялись мыслями и поняли друг друга без малейшего слова. За считанные секунды Харальдур все проанализировал и повернул голову на Маттиаса, который в оцепенении стоял возле раковины. — Матти, звони акушерке. Скажи, что роды начинаются, — сказал торопливо отец. Но мальчик словно замер — его глаза не моргали, а тело не хотело слушаться. Он будто был здесь, но смотрел все со стороны, странное кино. Это все реально? Реально ждут от него каких-то действий? Словно время ускорилось, а он выпал из этого темпа. — Маттиас! Ты слышишь? Позвони акушерке, скорее! Но очередной крик обошел его стороной, что все пришлось делать Харальдуру самостоятельно. Кто-то приехал. Кто-то уложил Аугусту на расчищенный столик. Кто-то кричал. Кто-то просил потерпеть. И Маттиас в оцепенении ушел в свою комнату, закрыл дверь и зажал уши руками, присев на край кровати. Просто хотелось избавиться от этого ощущения и звуков, которые мешают ему сосредоточиться и ворваться в реальность. Не хватало воздуха; казалось, что он навсегда останется в этом состоянии без осознания реальности и собственного тела. Дыши, дыши, дыши. Но все не удавалось. Пока это чувство не сменилось слезами. Маттиас склонился к своим ногам и спрятал голову в коленях. Был ли это стресс, было ли это внезапное изменение сознания? Он чувствовал, что с ним что-то не так, но не мог никому сказать. Он справится сам.***
Рождение сестры не изменило состояние Маттиаса, несмотря на все просьбы родителей. Вспышки гнева случались часто, и буквально на следующий день появлялся прежний мальчик с сонным взглядом, который был отдохнувшим и уже не скалил зубы на всех и вся. Он был рассеянным, появлялись проблемы с памятью. Родители, обеспокоенные его состоянием, приобретали препараты и витамины для сына. Но это не помогало. Стали подниматься вопросы о том, что Маттиаса следует сводить к врачу, который бы помог ему понять, что происходит и дать совет. Однако юноша отрицал необходимость вмешательства. Ему не хотелось пускать в свою зону комфорта – голову – посторонних людей, которые будут выносить вердикт. Может быть, он так старался избежать возможных заболеваний, ведь и сам понимал, что с памятью случаются серьезные проблемы, как и со вспышками гнева, хоть сейчас он был совершенно спокоен. Либо это помогло немного встрепенуться, либо уже 13-летие немного вправили мозги мальчику. Недалеко от их дома, возле озера поселилась семья. Там жили любящие друг друга мама, папа и их два сына. Один из них ходил в ту же школу, что и Матти, только классом старше. А другой был сверстником мальчика, только ходил в другую школу. Маттиас часто смотрел на ту семью, которая сошла с рекламного плаката — красавица-жена, любящий отец и дети. Их дом был в сто раз лучше, улыбки искреннее, а тон речи гораздо мягче. Маттиас любил смотреть на эту семейную пару, она будто успокаивала его. И на того светловолосого мальчика, которого почти все игнорируют, словно не замечают этот маленький ураган из шума и вечных восклицаний. Наверное, его и правда лучше обходить стороной, иначе этот ураган полностью захватит и унесет тебя в далекие дал…. — Хей, привет, давай дружить? — спросил светловолосый мальчик и протянул руку Маттиасу. Его румяные от мороза щечки сдавливала шапка, плотно завязанная веревочками под округлым подбородком. Но это не помогало; она все время съезжала на затылок, выпуская светлые пряди наружу. Незнакомец неуклюжим движением опускал шапку на лоб до самых бровей, пока та снова не покатится назад. «Ну вот, теперь ураган прибежал ко мне», — скверно подумал он и из вежливости протянул руку соседу. — Привет. Я Маттиас, — ответил он и пожал его снежную перчатку. — А я Клеменс. Хочешь я покажу тебе свое укромное место? Секретное, о котором почти никто не знает, — заговорчески протянул мальчик с горящими глазами. И как этому взгляду можно отказать? Его зеленая куртка с хлопьями снега оттеняла серо-голубой цвет глаз. Влажные пряди либо от растаявшего снега, либо от взмокшего лба прилипали к голове. «Так ведь и заболеть можно», — подумал осторожный юноша. — Давай, — протянул Маттиас с долей неуверенности, хотя ему не так уж интересно. «Как же все просто», — хмыкнул он мысленно с долей завести. Как же просто подойти, познакомиться и пойти показывать какое-то место. Почему Маттиас всегда робеет? Конечно, согласие удовлетворило Клеменса больше чем нужно. Мальчик кивнул в сторону озера, затянувшегося льдом, и махнул рукой «тогда идем. Смотри, чтобы нас никто не увидел». Фигура в зеленой куртке и болоньевых штанах с характерным шуршанием стремительно направилась вглубь леса. Маттиас же осторожно перешагивал сугробы, стараясь случайно не завалиться в них с головой. Казалось, они шли вечность. — Эй, долго еще? — спросил Маттиас, смахивая с плеча упавший снег с кроны дерева. — Не знаю, я его потерял, — простодушно признался Клеменс и натянул шапку до бровей. Он шмыгнул носом и шумно выдохнул, скрывая свое лицо за паром. — Где-то должен быть тутю.. Ох снега много навалило, ну ты смотри! А, нашел! Зеленая фигура наклонилась к дереву и стала рыть сугроб. Пока Маттиас удивленно наблюдал за этим действом, Клеменс, как собачка, откопал вход в свою берлогу. Этим секретным местом оказался небольшой шалаш из пластикового настила, который был прибит гвоздями к паре деревяшек в виде опоры. Сквозь прозрачную крышу виделись огромные хлопья снега, оседающего на покрытии. Внутри было достаточно просторно для одного человека. Маттиас отметил, что не смог бы повторить эту конструкцию. Клеменс хоть и выглядит дураком, но явно с руками из нужного места. Мальчик пролез на коленях внутрь и прямо так сел на снег. Может, пол когда-то и был просто землей, но от такой погоды ничего не спасет. Маттиас немного задумался и сел на подогнутые под себя ноги. Не самая удобная поза, но зато не холодно. Пока что. — Знаешь, мне всегда мама говорила: «когда ты злишься — это воздействие эльфов». Наверно, и ты тоже заболел этим, — сказал Клеменс с совершенно спокойным лицом, искренне веря в эту чушь. Маттиас недоверчиво нахмурился. Наверно, тот видел его на улице в разгар ссор или злобно пинающим мусорный бак. Но … эльфы? — И … как от этого вылечиться? — протянул с недоверием мальчик. — А я забыл. Кажется, надо надавить на точки где-то на ладони, задержать на несколько секунд и все. А еще лечебный камень носить с собой. У меня как раз много камней, которые мама заговорила на здоровье и душевное равновесие. Хочешь покажу тебе, а ты выберешь? Маттиас повел бровью. Не то, чтобы эти камни вообще ему нужны были, как и это все лечение, но, чтобы не обижать знакомого, он утвердительно кивнул. Они проползли чуть глубже в шалаш, где на снежной дощечке лежала небольшая горсть камней. Штук 14, где-то. На самом деле они не такие уж и примечательные — обычный гравий и просто серые камни с поляны. — Вот они. Только никому не говори, что они у меня есть, — попросил Клеменс, указывая на свое сокровище. В нем читалась вся гордость за свои реликвии, когда лицо Маттиаса так и оставалось с холодным спокойствием. Он наугад выбрал один из камней и бросил в карман штанов. — Один из шагов к исцелению готов! — с улыбкой протянул Клеменс и взял Маттиаса за руку. Своей мокрой перчаткой он оголил ладонь Харальдссона и принялся водить по ней холодным пальцем. Рассматривая линии на его ладони с проницательным видом, Клеменс взял тонкую палочку с притупленным углом и нажал ее концом на определенное пересечение линий на ладони. — Ай, — протянул Маттиас и отдернул руку, почесывая ладонь. — Ты чего делаешь? — О, значит, там произошло зажатие. Твои чакры закрыты, понимаешь? Эльфы не дают тебе нормально жить и выкачивают энергию, — заговорил Клеменс. Эти больные речи пугали. Парень явно с богатой фантазией или странными родителями, которые внушили бедному ребенку свои ненормальные идеи. Маттиас шумно вздохнул и развел руками. Это уже перестало быть забавным. — Слушай, это все здорово, спасибо за информацию, но никаких эльфов нет. Не знаю, откуда это у тебя в голове, но мы уже взрослые. Мы не должны верить в них, — сказал Маттиас как можно мягче, но это уже задело Клеменса. Его тонкие губы сжались в бледную нить, а на лицо наползла тень. — Они есть. Ты просто не знаешь. — Знаю. Их нет. — Есть. — Нет. — Есть! Этот пустой спор надоел. Маттиас понимал, что нет смысла доказывать обратное, раз человек такой упертый и глупый. А Клеменса раздражало, что он доверил свое место и камни такому упертому барану, который такой же слепой, как и все взрослые. — Знаешь, я хочу кушать. Так что я пойду домой, — заявил Ханниган с явным разочарованием в голосе. Чувство вины съедало Маттиаса изнутри, заставляя ресницы вновь дрожать. Клеменс протянул снежную варежку в лицо и стал небрежно поглаживать глаз, смотря куда-то в сторону. — Да я не хо… — Да и холодно стало, — качнул головой Клеменс и стал выползать из домика. Была бы его воля, он спрятал дом, чтобы больше не пускать сюда незваного гостя. Но все, что он сейчас мог — это плюхнуть горсть снега на крышу для прикрытия. Их первая встреча не задалась. Когда Маттиас вернулся домой, его семья встретила обеспокоенным взглядом. — Ты все, успокоился? — хмуро проворчал отец, сложив руки на груди. — А? О чем ты? — переспросил Маттиас, снимая обувь в прихожей и оставляя ее в стороне. — Хватит валять дурака. Господи, когда ты уже поумнеешь! На большее отец решил не тратить нервы и силы, и просто молча ушел в комнату. Честно, эти загадки уже стали надоедать. Ивара дома не было. И каждый шанс побыть в комнате одному был для Маттиаса истинным счастьем. Однако только созревшую тишину разорвал очередной плач ребенка. Сестра все плачет и плачет, ее мама не обращает внимания, а отец становится еще более раздраженным. Буквально за пару минут дом начинает превращаться в сплошную давящую на сознание коробку. Та коробка, где нет ни окон, ни дверей, ни кислорода. Маттиас сильнее захлопнул дверь, отчего послышалось приглушенное «еще раз хлопнешь дверью, я хлопну тебя по голове», и открыл шкаф, чтобы переодеться. И только сейчас он вспомнил о камушке, но … его нигде не было. Ни на полу, ни в карманах. «Черт, выпал все-таки», — проворчал Маттиас мысленно после поисков. Немного кружилась голова и подташнивало. Но, конечно, Маттиас не сообщил об этом, пытаясь справиться самостоятельно. «Ну вот, эльфы прокляли», — вздохнул мысленно он в шутку и прошел на кухню, чтобы сделать себе горячего чая. Пока его тело оттаивало от холода, Маттиас смотрел на свою ладонь. Ну и где же эти чакры? Что вообще такое эти «чакры»? И как они могут «закрыться»? «Надеюсь, это не смертельно», — подумал он и прижал ладонь к теплой кружке чая.***
Дружба с Клеменсом не закончилась. С наступлением весны и лета этот светловолосый мальчишка учил его выпиливать на дереве рисунки лобзиком. Спустя несколько лет он перестал талдычить о эльфах и теперь уже увлекался искусством. И постепенно их дружба крепла. Когда никого не было дома, Маттиас приводил Клеменса в гости и они вместе собирали лего, играли по очереди в компьютер и просто весело проводили время. Маттиас за долгое время переставал часто моргать и искренне заливался смехом. Клеменс глупо танцевал, щекотал и вытворял такие глупости, которые из-за серьезности не мог себе позволить мальчик. Например, он прятался под кроватью, а Маттиас свисал с ее края и видел, как постепенно светлая макушка исчезает. И как комнату наполняют страшные звуки «привидений». И как ворчливое «да ну чего ты смеешься, пугайся!» рушило всю атмосферу. Спустя года их развлечения менялись. Из игр в лего они стали тайком курить в ванной, пока никого не было. Сигарета в пальцах Маттиаса имела сакральный характер. Мать, конечно, некрасиво кинула его, но все еще оставалась тем теплым воспоминанием детства. Неизменная марка сигарет теперь лежала не только как сувенир из детства, но и как его способ расслабиться. К сожалению, вспышки гнева периодически были и по отношению к Клеменсу, но парень легко отмахивался от них. «Ой, опять ты за старое», — вздыхал подросток и закатывал беззлобно глаза. Менялись они, менялись и увлечения. Маттиас все больше осознавал себя творческим человеком, но исключительно в текстовом варианте; ему было все равно, как он выглядит и каким почерком написан рассказ в его блокноте. Маттиасу важно, что он пишет и каким языком оно изложено. Клеменс же поддерживал свое творческое начало и увлекся картинами — особенно его поражало великолепие картин Дали и их замысловатые сюжеты. Он мог рассматривать его картины множество часов, когда для Маттиаса в большинстве своем те были «странными картинками». Клеменс умел подобрать одежду, чтобы выглядеть ярко и броско. В задумчивости он осторожно касался подушечками пальцев своих век. Это такой простой жест, но сколько же в нем элегантности! Фраза «Боже, опять ты в этом свитере» звучала чаще, чем «Привет». Постепенно отношения крепли. Теперь их разница в росте стала куда заметней. Они на спор отращивали волосы, проводили в самозабвении почти каждый вечер. И только сейчас, на 16 году жизни, Маттиас понял, что такое привязанность и любовь. Клеменс давал ему то, чего не хватало в самом парне и наоборот. Он даже сам едва сможет сказать, когда прошла та грань между дружбой и любовью. Но тот лохматый мальчишка из шалаша с горстью камней в снегу смог достучаться до сердца парня. Это было неожиданностью для них обоих. И Клеменс, как более открытый человек, первый раскрыл свои чувства, которые старался подавить в себе Маттиас. — Ты же понимаешь, что это неправильно? — спросил напряженно Маттиас. — Ты думаешь о наших отношениях или только о том, что подумают другие? — усмехнулся Клеменс и приблизился к его лицу. Губы Клеменса с возрастом обрели очень привлекательную форму, на которую было стыдно смотреть. Они были такими неприличными, вызывающими. Верхняя тонкая губа была похожа на изгибы женского силуэта — вытянутые ноги, взъем ягодиц, грациозный прогиб в пояснице, приподнятые лопатки и вытянутые руки. Они дразнили своей развратностью и притягивали бесстыдный взгляд, словно в этих двух полосах на лице была заключена вся похоть мира. Эта особа была скрыта от чужих взглядов и поддалась исследованию только Маттиасу. Он мог долго смотреть на эти пошлые губы, которые сейчас, в такой близости, соблазняли еще больше. Маттиас потянулся к ним и накрыл осторожным поцелуем. Раньше он только об этом читал и смотрел фильмы, отчего в жестах читалась неуверенность и скованность. Да и Клеменс далеко не мастер, но они оба, рука об руку, познавали друг друга, исследовали и дарили теплоту и комфорт. И постепенно их смущенность перерастала в желание. Но родители не знали об их отношениях. Как не знали они толком самого Клеменса. Он был для них просто соседом и другом сына. На предложение Маттиаса съездить в семейное путешествие загород и ближе познакомиться с родителями Клеменс отказывался. Кажется, он не был готов к такому серьёзному уровню отношений. Это немного задевало Маттиаса, но он не хотел давить.***
Постепенно книжный шкаф Маттиаса наполняли небольшие открытки с картинами. Рембрандт, Моне, Айвазовский, Дали и многие другие. Клеменс дарил их Маттиасу, чтобы тот тоже развивал свой интерес к искусству. Но пока что он только навязывает. — О, снова картина? — улыбалась Аугуста, замечая в комнате Маттиаса досточку с выжженным на ней рисунком. — Да. Я ее покрою лаком, и будет классная разделочная доска, — ответил Маттиас с гордой улыбкой, поглаживая веко подушечкой указательного пальца. На его руке было пару браслетов, которые подарил Клеменс. Они так нелепо выделялись на фоне теплого свитера, но зато напоминали о тёплых моментах. — Какой ты молодец, — похвалила его женщина. Из-за двери выглядывала малышка Йорунн. Когда Маттиас в хорошем настроении он был целым олицетворением всей братской любви. Постепенно его отвращение к ребёнку отца и мачехи сошло на "нет". Он искренне любил свою сестру и видел, что у неё большое будущее, хотя ей всего лишь 4 года. Но Йорунн уже была не по годам умна. И чем старше становится Маттиас, тем теснее общался с сестрой, которая могла давать такие очевидные советы на такие запутанные ситуации. Она была юна и светла умом. За счастье в этих светлых глазах Маттиас бы отдал все. Но порой, когда его настроение словно на глазах менялось, Йорунн понимала это за долю секунды. Она собирала все игрушки ловкой ладошкой и обнимала брата на прощание, после скрывалась за дверью. Необычайно умный ребёнок. Она не доставала вопросами, не истерила и не капризначала. Золото для родителей и находка для брата. Маттиас понимал, что не может быть хорошим наставником, пока не разберётся с собой. Но сколько для этого потребуется времени?***
Настало время переезда от родителей. Ивар уже жил отдельно, теперь пришла пора Маттиаса покинуть этот дом, который стал уже как родным. С первым курсом в университете начинается новая жизнь. Новые люди, новая обстановка. Клеменса высшее образование не привлекало, поэтому он захотел немного отдохнуть. Смелый парень, которому так завидовал Маттиас; несмотря на свою любовь к искусству, он сам предпочёл бы тоже взять перерыв, но слишком привязан быть как все. Именно за такую спмобытность Клеменсом можно было восхищаться. Ханниган говорил, что хотел бы пойти работать, чтобы поехать в тёплые страны. Перспектива сгореть под солнцем уже в первые часы мало привлекала Маттиаса, но за компанию он бы съездил. Клеменс жил с родителями несмотря на все уговоры переехать к Маттиасу. И это было плохим решением. Периодами парня охватывала знакомая злость, которая съедала его внутренности и сжигала последние силы. И уже никакие эльфы не были тому виной. Провалы в памяти становились все явственее, а квартира стала зарастать бутылками и пакетиками с подозрительным содержимым. Его саморазрушение плохо скажется на будущем, но Маттиас не мог убежать от себя. Он старался затопить себя в литрах алкоголя и граммах веществ. Очередной пробел в памяти доходил до таких масштабов, что Маттиас внезапно оказывался посреди улицы. Когда и как он вышел, куда шёл – полная тишина. Ему было страшно, что он может натворить нехороших дел. Когда Клеменс приходил к нему в гости или по очередному жалобному сообщению, он всякий раз ужасался и молил Маттиаса прекратить, оставался жить рядом на несколько дней. В его голубых глазах застывали слезы от беспомощности. Хотелось помочь, хотелось излечить. Если бы это было возможно от простого объятия или поцелуя, то Клеменс был самым счастливым. И только эта светлая любовь помогла Маттиасу перестать утопать в саморазрушении. Хотелось как в детстве слушать рассказы про эльфов и сжимать целебный камень. Как жаль, что сейчас это так не работает. Но Маттиас уже разрушен и сломан на части. И любовью его не излечить.***
Сегодня была необычайно большая луна.