***
Когда моя любимая сестра узнала о своей болезни, я готова была отдать жизнь, чтобы бы она скорее вылечилась и покинула больничные палаты. Только недавно пришло осознание — ее болезнь долгое время была спрятана где-то внутри, день за днем наращивая силу и укрепляясь. Выдавала себя такими ясными внешними проявлениями — осунувшееся лицо, впалые щеки, сухие потрескавшиеся губы. Стеклянный взгляд ее глаз цвета морской волны. Глаз, в которых еще совсем недавно бурлила и плескалась жизнь. При ненавязчивых расспросах она кратко и сухо отвечала, что причина — накопившаяся усталость и недавние преждевременные роды, к тому же, гормональные всплески — симптом, проявляющий до и после беременности у большинства девушек. Все это, по ее словам, серьезно повлияло на ее и без того ослабленный иммунитет. Счастье материнства испытать не удалось — первые месяцы после рождения Элиф дались нашей семье непросто — ночевали в больнице, не смыкая глаз и сменяя друг друга. Девочка родилась на месяц раньше установленного срока и была очень слаба, а врачи упрямо не давали никаких обещаний и гарантий. В памяти проносятся горестные воспоминания. — Сестра, где моя малышка? — Молчание в ответ. — Где моя дочь? Я могу взять ее на руки? Я очень хочу увидеть мою Элиф. — Все будто набрали в рот воды, потупив взгляд. — Почему вы так подозрительно смотрите на меня? Я…не понимаю…где…где Элиф? Чудовищная тишина, как будто растянувшаяся на целую вечность. Не находила в себе смелость ответить на ее вопрос, лишь, опустив голову, выскочила из палаты. Трусливая. Жалкая. Мне не хватало воздуха. Слышала ее беспомощный крик. Видела, как она обессилено откинулась на спинку кровати, потеряв сознание. От бодрой и улыбчивой Джерен оставалась лишь тень. Послеродовая депрессия. Сестра замкнулась в себе, отказывалась от еды, днями не покидала свою комнату, проливая потоки слез, чередующиеся с недолгими периодами беспокойного сна. Истерики и отрицание случившегося, завершением которых стало эмоциональное выгорание и затяжная депрессия. Джерен перестала интересоваться состоянием дочери, уверяя всех, что материнский инстинкт так и не появился. Наблюдать за ее душевными муками было нестерпимо. Когда состояние Элиф наконец вернулось в норму, Джерен все же нашла утешение в дочери. Часами не выпускала малышку из ласковых рук, не позволяя никому приближаться к ней и засыпая на кресле рядом с ее кроваткой. Весь смысл ее жизни стал заключаться в крохотном розовощеком создании, одаривающим молодую маму изучающим взглядом своих аквамариновых глаз, опушенных темными густыми ресницами. Поглощенная заботой о дочери и находящаяся в состоянии полной эйфории младшая сестра стала чаще задавать довольно бестактные вопросы о том, когда я собираюсь обзавестись своими детьми. — Когда встречу ту самую любовь всей своей жизни, мигом исправлю ситуацию, обещаю тебе, сладкая, — демонстративно закатывала глаза и посылала сестре воздушный поцелуй, смеялась и делала вид, что меня это не волнует. -Оф, сестра, оф, ну перестань переводить все в шутку! Моя правильная сестренка и первую любовь еще не встретила… — подмигивая мне и параллельно укачивая Элиф, шутила Джерри.Декоративные подушки летели попеременно то в меня, то в мою чрезмерно разговорчивую сестру. Казалось, что состояние Джерен постепенно возвращалось к прежнему, жажда жизни вновь стала проявляться в бездонных глазах. Казалось. Всего лишь казалось. И я, и мама, и даже горячо любимая Джерен бабушка пропустили мимо глаз и ушей, как огонек жизни Джерен лениво угасал. Были чрезмерно поглощены своими заботами. Никогда не смогу простить себя. Чувство вины перед младшей сестрой все еще терзает мой разум и сердце. Во время болезни Джерен нередко повторяла, что мечтала бы увидеть меня успешным врачом, но боялась, что не успеет. Лихорадка не спадала днями, после бессонных ночей я еле держалась на ногах, мама же крепилась и была сильной за всех нас. В такие леденящие кровь моменты сестра впадала в состояние бреда, повторяя, что доверит свою дочь лишь мне, умоляя, чтобы я любила и оберегала ее. Отвечала, что все наладится, держала себя в руках, сдерживала нахлынувшие слёзы. Запирала боль в себе. Болезнь прогрессировала, и даже самые опытные доктора печально качали головой, предоставляя неутешительные прогнозы. Не позволяли нам зацепиться хотя бы за малейшую надежду. Даже в редкие минуты слабости никто не видел моих неудержимых слез, настолько беспрепятственно стекающих по моим щекам ночью, и находящихся в жестоком плену сердца днем. Не могла поверить в эту вселенскую несправедливость — юная девушка, которая не успела познать жизнь, не насладилась чудом материнства, погибала, а мы были бессильны. Повторяла, что если здоровье сестры восстановится, то непременно исполню ее мечту. В минуты, когда накрывало состояние безысходности, отчаянно торговалась с судьбой, прося не забирать «часть моего сердца». Клялась пожертвовать своим счастье ради сестры, лишь бы та осталась в живых. Молилась, чтобы врачи спасли ее. И случилось чудо — здоровье Джерен стало улучшаться, а болезнь отступала. Элиф не лишилась материнской любви, а я — младшей сестренки. Мечта Джерен сбылась — сестра была рядом со мной в мой первый рабочий день в клинике, доктора которой стали ее ангелами-хранителями. И после, на гала-вечере в честь открытия благотворительного фонда, оказывающего помощь детям с тяжелыми наследственными заболеваниями, фонда имени Джерен и Джемре Йылмаз. Музыкальная рекомендация к следующей части: Lewis Capaldi — Someone you loved***
Возвращаюсь с короткой пешей прогулки вдоль побережья. «Страна льдов» изредка радует тёплой погодой, все четыре сезона здесь неизменно прохладные, а сейчас зима, и вот уже пару дней не прекращаются сквозные ветра, порождаемые дрейфующими арктическими льдами. Мой личный врач настоятельно рекомендовал хотя бы раз в день выходить на свежий воздух — крайне полезно в моем состоянии. Послушно выполняю предписания, будто бы мне предоставили выбор. Нет, делаю это совсем не для себя, скорее, чтобы не задавали лишних вопросов и не проявляли жалость. Пару минут назад солнце слепило глаза, а сейчас — все признаки приближающегося снегопада, и я ускоряю шаг, накидывая на голову объемный капюшон. Достаю из кармана пальто солнцезащитные очки, прикрывающие мои красные от хронической бессонницы глаза, и бегло смотрю на циферблат наручных часов. Время принимать прописанные доктором таблетки. Приближаюсь к аккуратному двухэтажному особянку, стоящему на возвышении и отделенному высоким кирпичным забором от остальных. Живу в элитном, по местным меркам, поселке — нескончаемая круглосуточно охраняемая территория, пруд с бирюзовой водой, окруженный несколькими скамейками, на которых по вечерам любят уединяться за прочтением очередной книги случайные прохожие, встречая живописный закат. Не успев позвонить в деревянную дверь, улавливаю в воздухе отталкивающий запах имбирного печенья. Аппетит не появлялся уже несколько дней, а от сильного приторного запаха начинает мутить, и я подношу руки к лицу. Дверь открывает пожилая женщина в коричневом шерстяном кардигане, у которой я арендую жильё с тех пор, как судьба снова привела меня в Исландию. — Госпожа Джемре, добро пожаловать, вы сегодня вернулись раньше обычного, я не успела закончить уборку, да и обед еще не… — не заканчивая фразу, вымолвила она, с заботой оглядывая меня с ног до головы. — Вы точно хорошо себя чувствуете? — улыбка сменяется испуганным взглядом, и она откладывает в сторону фарфоровую тарелку, легко касаясь моей руки. Видимо, ее пугает мое бледное лицо и измученный вид. Понимаю. Давно привыкла. -Все отлично… Это все погода, дорогая Демет, но совсем не стоило затевать уборку, я закончу сама. Тебе нужно думать о собственном здоровье, — прерываю на полуслове пожилую женщину, попутно мило улыбаясь и одобрительно кивая головой. — Доктору это не очень понравится, госпожа Джемре, вы же знаете… Вам нельзя перенапрягаться, физические нагрузки не пойдут вам на пользу, — она поворачивается, подавая мне блистерную упаковку ярко-рыжих капсул, но я, не произнося и слова, раздраженно отмахиваюсь. — Демет, я больше не нуждаюсь в этих лекарствах. Справлюсь сама. Завтра же поговорю об этом с доктором, — снимаю пальто, отбрасывая назад непокорные локоны цвета карамельного шоколада. Из-под массивного белого комода на меня жалобно смотрят пушистые розовые тапочки. Тянусь за ними, одновременно держась за дверной косяк, чтобы не потерять равновесие, и острая боль в спине так не вовремя сковывает меня. Постоянный и совсем не тревожащий меня симптом. — Но госпожа Джемре, — продолжает Демет, суетясь на кухне и помешивая что-то на плите, от чего я снова морщусь, а приступ тошноты подступает с новой силой — ваше состояние может снова ухудшиться, подумайте если не о себе, то о… — Прошу, дорогая, — чувствую, как тон моего голоса повышается, не хочу срываться на бедной женщине, она лишь заботится обо мне. — Я уже все решила, — инстинктивно захожу в гостиную, наблюдая за тем, как Демет накрывает на стол, ловко расставляя посуду цвета Тиффани на круглом деревянном столе, который идеально вписывается в интерьер, оформленный в скандинавском стиле. Беру в руки фарфоровый чайник с разместившимися на нем пейзажем любимой туристами Голубой Лагуны, чувствуя насыщенный аромат трав. Единственный напиток, не вызывающий отвращения. -Хорошо, как скажете, милая, — понимая всю бессмысленность разговора, добавляет она. — Тошнота больше не беспокоит? — ставит передо мной цветной поднос с имбирным печеньем, — я тут же отворачиваюсь. — Сладости определенно пробудят ваш аппетит. Вы только посмотрите, имбирное печенье — ваше любимое, — кладет руку на мое плечо, — совсем ничего не едите, я сильно беспокоюсь за вас, — голос переполнен неподдельной материнской заботой, но я машинально отодвигаю приготовленное специально для меня блюдо. — Спасибо тебе, дорогая Демет. Правда. Я очень ценю все, что ты для меня делаешь, но я не голодна, — в данный момент не знаю плакать или смеяться, ведь уже почти неделю не получается заставить себя съесть даже кусочек сендвича. Слежу за тем, как Демет поливает стоящие на подоконнике пурпурные фиалки, периодически поглядывая на меня. — Доктор говорит, что такие симптомы встречаются, просто нужно набраться сил и перетерпеть, — начинаю постукивать пальцами по экрану лежащего около меня телефона, нервничаю. — Будто у меня есть другой выход, буду терпеть, конечно, — опускаю руку вниз, поправляя толстовку, больше похожую на бесформенный балахон. Демет приближается ко мне и обнимает, осторожно гладя по голове и перебирая мои волосы. — Ох, моя Джемре, если бы я могла чем-то помочь… Если бы… Наклоняю голову и пододвигаюсь ближе к женщине, которая заменяла мне родную маму с тех пор, как я прибыла в Исландию.***
Бросаю взгляд на купленную мной картину с изображением вышедшего на охоту снежного барса и замечаю — погодные условия без изменений — крупные хлопья снега, подстегиваемые ветром, пролетают мимо панорамных окон, оставляя витиеватые водянистые дорожки от случайных, разбивающихся о стекло снежинок. Я ностальгирую по знойному стамбульскому лету. Картина за окном, навевает на меня тоску по дому. Тоску по нему. По Дженку. Разговор с Демет продолжается, когда она произносит слова, которые я не желаю слышать, не хочу признавать…не хочу…никогда не смогу осознать. -Я…я забыла сказать, простите ради Бога, госпожа Джемре, вы ведь помните, какой завтра день…- ее голос срывается. Минутная пауза. Чувство, что в область груди метко попала острая стрела. Чувство, что вот-вот разрыдаюсь. Едва держусь. Мне больно. Немыслимо больно. Чайник, находящийся в лапах жгучих синеватых языков пламени, издает раздражающий слух прерывистый свист, закипая. Спасибо. Вот я и спасена. Никто из нас не решается вымолвить и единого слова и продолжить фразу, а я поднимаюсь из-за стола, лелея надежду быстрее скрыться в своей комнате. — Дорогая моя, вы можете улететь на другой континент, как сейчас, но все равно не сможете сбежать от самой себя, ваше сердце бежит вдогонку. — Приостанавливаюсь в дверном проеме. — Никому еще не удавалось, поверьте мне, пожалуйста, человеку, прожившему долгую и непростую жизнь, — она смотрит мне вслед, и я уверена, на ее лице можно прочесть сострадание. Но не разворачиваюсь. Дрожь миллионами иголок пронзает тело, обернуться равносильно признанию неизбежной правды. Я наивно считала, что смирилась со своей потерей, прошла все знаменитые стадии принятия горя, но одно опрометчивое слово, и я возвращаюсь в тот день. Что-то во мне безвозвратно надломилось, но все еще не срослось. — Он не хотел бы видеть в таком состоянии, госпожа Джемре, — медленное, но верное столкновение с правдой, цепляюсь рукой за стену. — Господин Дженк…он… Не выдерживаю. Срываюсь. Сдаюсь эмоциям. -Господин Дженк…господин Дженк что, Демет, а? — надрывно плачу, ломит каждая клеточка моего тела. — Что? Ну же, скажи, скажи это вслух, потому что я не могу! — под пеленой из слез не вижу куда иду, спотыкаюсь и хватаюсь за стол, удерживаясь на ногах. — Ты хочешь сказать, что он желал бы мне лучшей жизни, правда же? , — смеюсь. — Что не хотел бы видеть в кого я превратилась без него? Каждый день, слышишь, каждый новый день я переживаю утрату заново! Господин Дженк бы тоже пожалел несчастную девушку, как и все вокруг? — мое нестабильное психическое состояние дает о себе знать, эмоции сменяются быстрее, чем я успеваю заметить. Почти утрачивая контроль над своими действиями. — Нет, неправда, ты не знаешь, что подумал, сказал или не сказал бы господин Дженк, и знаешь почему? — те иллюзии, которым я предавалась всего лишь утром, начали таять на глазах, по мере того, как я продолжала сыпать на свои незажившие раны соль. — Потому что его нет, нигде нет и не будет! Он погиб, ушел, покинул меня, оставил одну. Абсолютно одну! Он не имел права! Он заставил меня полюбить его, привязаться к нему, а потом оставил, — кажется, что мои крики слышны на расстоянии сотен метров вокруг. Я так ненавижу его за то, что он оставил меня наедине с этой болью, — не могу выразить переполняющие меня чувства, дыхание сбивается, и я снова опираюсь о стол, пошатываясь. — Умоляю вас, не поступайте так с собой, — Демет берет меня за руку, стараясь удержать, в ее глазах скопились слезы. — Нет, нет, нет, — я мгновенно делаю пару шагов назад, высвобождая свою руку из ее. — Разве я могу забыть? Завтра его День Рождения. Мы всегда отмечали его вместе в загородном доме его родителей, — полуулыбка. — А что сейчас? Я куплю праздничный торт и буду вести себя так, будто ничего не произошло? Или вернусь в Стамбул, навещу его родителей и мы вместе будем оплакивать то счастье, которое выхватили у нас из рук и уничтожили? — Ноющая боль в области живота застает меня врасплох, перемешиваясь с моральной. Я молю, чтобы боль стихла хотя бы на секунду, прикладываю руку к животу и прислушиваюсь к своим ощущениям. — Ты знаешь, каково мне жить с этой дикой болью и притворяться, что я начала новую жизнь?.. Закрывая глаза, облегчения не наступает. Я люблю его, так сильно люблю его… — голос словно отражает все мои обнаженные чувства, ставшие камнем на сердце. — Только потому, что он умер, я не перестану любить его! Слышишь, Вселенная, я не перестану, я никогда не смирюсь, он должен был жить… Я виновата, я виновата во всем, — глаза пощипывают и горят от слез, в попытках отдышаться стараюсь сделать глоток воды, но перехватывает дыхание. От сильной слабости ноги подкашиваются, и я падаю на колени, хрустальный стакан выскальзывает из рук, разбиваясь на многочисленные сверкающие осколки. Прячу лицо за трясущимися руками, не замечая, как один из осколков впивается в нежную подушечку пальца. Истеричные и болезненные крики постепенно сходят на нет, уступая место тихим рыданиям. Сейчас мне не легче, но обязательно станет. Теперь точно станет. — Прости, прости меня, — обращаюсь к испуганной женщине, подлетающей ко мне и помогающей встать на ноги.***
Спустя пару часов после незапланированного сеанса психотерапии, которому скорее подходит название «нервный срыв», просыпаюсь в своей спальне и слышу глухой стук в дверь. — Заходи, пожалуйста. — Принесли для вас пару часов назад, — Демет едва пожимает плечами и передает мне в руки маленькую подарочную коробку — то есть, это оставили на пороге… Да, и еще кое-что, — вопросительно смотрю на нее, приподнимая левую бровь и касаясь рукой подбородка, — это тоже доставили сегодня, — кивком головы обращает мое внимание на кремовый прикроватный столик, я оглядываюсь и примечаю букет еще не распустившихся васильков — таких же, как и в тот день, когда нам сообщили самую счастливую новость за всю мою жизнь. — От кого это? — задумчиво и с интересом рассматриваю все грани попавшего в мои руки сюрприза, но не нахожу никаких опознавательных знаков или подсказок, лишь ровно заклеенные фиолетовой лентой края коробки. Слышу, как Демет тяжело вздыхает и произносит пару слов, но замолкает, передумав или решив не беспокоить меня, и продолжает наблюдать за моими действиями. Кручу сюрприз в руках, ведя пальцем по острым краям, переворачивая его и бегло осматривая со всех сторон. Вдруг вижу на обратной стороне небольшую полустертую подпись «Д.К.» Что? Не может быть! Мои карие глаза округляются, и я не могу поверить в увиденное несколько секунд назад, моргая и потирая веки. Должно быть, показалось, — последствия бессонницы и нервного срыва. Снова устремляю взгляд на коробку, отрывая спину от гладких подушек, поджимая ноги под себя — те же выцарапанные черными чернилами инициалы «Д.К». Это невозможно. Так не бывает. Я же была там, когда его забрали из моих рук. Я нервно сглатываю, а сердце выпрыгивает из груди, отбивая неровный ритм. Его биение заглушает все мои хаотичные мысли. Поправляю овальное горло толстовки, забывая о лежащей на коленях вещице. Коробка скатывется и приземляется на пол, переполненная чувствами, я захлопываю веки, когда изображение перед глазами начинает крутиться как в центрифуге. Невозможно. Или… ?