Северное сияние

— A где же люди? — вновь заговорил, наконец, Маленький принц. — В пустыне все-таки одиноко… — Среди людей тоже одиноко, — заметила змея.

Антуан де Сент-Экзюпери _____________________________ Спустя пару дней после аварии — Вы уверены, господин Адем? Все же это не моя основная специализация, да и… — подбираю нужные слова, на секунду затихая и очерчивая глазами окружающие меня предметы интерьера, словно вижу их в первый раз. Хочу сбежать от разговора, который напрягает меня, словно пружину, перевести тему, придумать сбивчивое оправдание, — да и я… я, безусловно, не хочу подвести вас. Но возможно, мы сможем найти более квалифицированного специалиста и передать госпо… — Госпожа Джемре, я могу быть не уверен в любом докторе, который работает в нашей клинике, но только не в вас! Вы это прекрасно знаете, — седовласый мужчина лет пятидесяти смотрит в мои утомленные глаза, доверчиво и обнадеживающе, а затем передает в руки светлую тоненькую брошюру — медицинская карта с напечатанным строго по центру черными матовыми буквами небезыствестным именем «Дженк Карачай». — Теперь именно это будет вашей основной работой, я отстраняю вас от выполнения других обязанностей, пока вы будете заняты здоровьем господина Карачая, поэтому шансы на выздоровление Дженка сейчас находятся отчасти в вашей власти. Что он хочет сказать? Как Я могу спасти этого парня? ______________________________ Ночь перед аварией Поздний вечер. Напоминающий бескрайнее футбольное поле двор особняка семьи Карачай заполнен до отказа припаркованными и отражающими свет софитов своей кристальной поверхностью автомобилями премиум-класса. То и дело попеременно мигающие светлячки от вспышек фотокамер беспорядочно выхватывают из толпы холеные лица представителей светского общества Стамбула, облаченных в шедевры ручной работы от элитных модных домов Парижа. Пышное празднование помолвки теперь уже бывшего первого холостяка Стамбула и объекта симпатии молоденьких девушек на фоне развернувшейся минутами позже драмы. Показное высокомерие, искусственные улыбки и напускная бездушность и холодность как не просвечивающая ширма, прикрывающая подлинное человеческое несчастье, всевозможно утаиваемое друг от друга, и тонко чувствующие души. Изобилие масок, не срываемых даже в одиночестве.  — Дженк, стой! Ты все неправильно понял! — взволнованная рыжеволосая дама едва успевает догнать спускающегося по парадным скользким ступеням фешенебельного трехэтажного особняка сына, рывком притягивая к себе и останавливая потерянный взгляд на его лице, озаренном неоновым светом фар покоящегося напротив главного входа стального коня. — Сынок! — обхватывает лицо молодого человека обеими руками, прерывисто выдыхая. — Ты хочешь знать, был ли этот ребенок твоим? Я скажу! Этот ребенок был твоим! — несколько раз убедительно кивает, впуская воздух в легкие. — Ты — отец этого малыша! Выслушай меня, ну пожалуйста! — определить, лжет она или говорит правду, в данный момент не представлялось возможным, хотя никто, в особенности сын, больше ей не верил. — Ты не можешь сейчас сбежать! Твоя будущая жена в особняке, пытается объяснить твое поведение и уход гостям, но что мне сказать им? Дженк, ты только что сорвал помолвку на глазах у всех наших друзей! Даже не подумал обо мне, о своем отце! Тебя не волнует наша репутация или хотя бы то, что завтра опубликуют во всех журналах, опозорив нашу фамилию? — он порывисто сбрасывает ее ставшие ледяными ладони со своего побагровевшего от гнева лица, стесненно выдыхая и разворачиваясь, направляется к своему автомобилю. Вырывает ключи из рук стоящего охранника, отключая сигнализацию. Сильный хлопок двери раздался через пару секунд, словно немой ответ на предшествующий вопрос. — До сих пор? Ты говоришь о нашей репутации даже сейчас? — язвительный смешок не заставил себя ждать. — Тебя ведь заботит только то, что скажут друзья и бизнес-партнеры отца, верно? — свалившиеся словно снег на голову секреты и вызванные ими эмоциональные реакции лишали его возможности здраво мыслить, нажимали кнопку «стоп» на панели самообладания. Эмоции умело управляли разумом, дергая за нужные ниточки. — Ты ведь не сожалеешь, что обманывала сына на протяжении нескольких месяцев? — Дженк, приди в себя, пока не случилось непоправимое, я прошу тебя! — пугающий грохот и рёв заведенного автомобиля. — Куда ты собрался ехать в таком состоянии? — набежавшая слеза подсознательного раскаяния медленно стекает по ее аристократично белой коже, в то время как она шумно вдыхает, смахивая ее и обращая взгляд на небо, чтобы не расплакаться горючими слезами. Она сжимает руки в кулаки, удерживая подступающие всхлипы. Снова жуткий, громоподобный рёв двигателя, заставивший женщину приложить руки к ушам и зажмурить глаза, а тело сжаться от спазмов страха. От чрезмерного количества поглощенного на вечеринке алкоголя у шатена участилось сердцебиение, которое отдавалось мерным стуком в висках, невидимыми тисками сдавливало голову, а неодолимая сонливость препятствовала четкому осмыслению случившегося — мозг наотрез отказывался признавать чудовищное предательство родной матери.  — Пожалуйста, неужели ты не позволишь своей матери все объяснить? — молодой человек, не обращая внимания на ее попытки выпросить шанс, все-таки опускает автомобильное стекло, огорченно поворачивая голову в ее сторону. — Ты считаешь, что я так просто дам тебе малейший шанс все исправить? Время истекло, а все шансы уже использованы, — зеленоглазый парень стискивает зубы от напряжения, раздражения и злости, когда нервный смех срывается с его сухих губ. — Невозможно, напрасно пытаться все исправить! Но звучит весьма самонадеянно и так трогательно, мама. Ты вправе думать, что я поверил твоим слезам, — из его потемневших от ярости и нестерпимой обиды глаз искрящимися огромными шарами вылетают молнии, достигая цели — сердца его матери. — Запомни, ты э, именно ты сама давно потратила все свои шансы, — кладет правую руку на кожаное рулевое колесо, надавливая на него до боли в костяшках пальцев. Его взгляд прожигает лобовое стекло, словно лазером из спутанного клубка накопившихся чувств. Кажется, что по этому самому стеклу с минуты на минуту пойдут гигантские трещины, и оно расколется, задевая крупными осколками всех находящихся на поле битвы. — Зря ты стоишь здесь со мной, беги успокаивать свою фальшивую сообщницу, которая все это время бессовестно лгала мне! Лгала о невинном ребенке, — под его гневным и саркастическим взглядом могла бы плавиться сталь. Он снова сжал кулаки, когда бессильная ярость захлестнула его сознание. — Знаешь, что ранит меня больше всего? — когда свистящий и холодный как лед ветер, словно только что заданный сыном вопрос, морозными потоками сковывает ее тело, согреваемое накинутой на плечи увесистой шубой из голубого песца, кареглазая женщина выпрямляется, напрягая мышцы, но моментально опускает взгляд, обескураженно смотря на запорошенные снегом ступени. Она знает, но ей не хватит сил сказать. Она не сможет примириться с мыслью, что снова подвела его и потеряла остатки доверия. Действуя во благо, вновь стала жертвой. Осмысленно стала жертвой ради своего сына. — Я мог ожидать подобное от Зейнеп, — издевательская, но горькая ухмылка, — да я бы и на самую малость не усомнился, что она способна на подобное, — пустота взгляда возвращается, — но не от тебя, мама, — фразы застревали в горле, так и не вырвавшись на свободу. — От кого угодно, но не от тебя, — ноющая боль от ножа в спину отражается в его налившихся кровью глазах, когда они наполняются влагой, а тугие желваки играют на скулах. — Я верил тебе больше всех, ведь ты моя мама, — первый раз она чувствует, что слова сына наносят удары, они, словно звонкие пощечины, накладывают отпечаток на каждой струнке души. — Помнишь, в детстве, когда я под вечер возвращался домой, в очередной раз устроив бессмысленную драку и сбежав с уроков, в испачканной одежде, я уходил в свою комнату, лишь бы не попасться на глаза отцу. Я не хотел разочаровывать его, не хотел быть несмываемым позором семьи. Я хотел всего лишь любви и понимания. Но никогда не смог получить их от него. Что бы я ни говорил, что бы ни делал, не смог стать достойным сыном своего отца, — по мере того, как Дженк высказывал то, что пулей застряло глубоко в его душе, из тяжелого слоя облаков посыпались крупные снежинки. — Ты, именно ты была тем человеком, который понимал меня и никогда не осуждал. До недавнего времени я жил с чувством, что мама — единственный человек на земле, который любит меня, несмотря на мои шалости, недостатки и импульсивные поступки. Мама никогда не предаст и будет любить меня просто за то, что я появился на свет, — сохранять остатки самообладания было сложно, но желание высказаться сейчас либо никогда одержало победу. — Ты заменила мне отца, внимания которого я неустанно добивался. Но не смог, сколько бы не старался — не смог, — ожидаемое облегчение так и не наступило. — Я был всего лишь его бизнес-проектом, одним из способов укрепить влияние и добиться еще большего признания заслуг среди людей, которых я даже не знаю, — слова, из последних сил произнесенные зеленоглазым шатеном, причиняли саднящую боль. И нее только ему. — Сынок! — вновь подступившие слезы встали тугим комком в горле. Ей было нечего ответить или возразить, ведь то, что он сказал, не было для нее открытием.  — Дети с рождения слепо доверяют своим матерям, — глубокий вдох, — как можно ждать предательства от той, кто подарила тебе жизнь и воспитала? От той, кого ты боготворил и любил больше жизни? Как? — сдерживаться больше не было сил и влага, покоившаяся в глазах, вышла из берегов потоком горячих слез. — Теперь я знаю, как… но я предупреждал, — его мысли разлетались врассыпную, а слова не соединялись в связные предложения, — любимая мама, — намеренно делает акцент на этом слове, — я предупреждал, что в следующий раз не смогу. Не смогу простить. — Сынок, умоляю, не говори так, — рыжеволосая женщина бросается к машине, цепляясь за ручку двери и пытаясь открыть ее, но безрезультатно. –Я объясню! Я не хотела, чтобы ты узнал об этом так! -Не хотела? Ты права — ты не хотела, чтобы я когда-либо узнал об этом! Сколько вы планировали скрывать от меня, что Зейнеп не была беременна, а? — Дженк вдавливает педаль газа в пол до упора, и возобновившийся адский рев мотора накаляет обстановку до максимума. Болезненный удар по рулевому колесу. Еще один. –Скажи, мама, зачем ты пошла на это? Какое оправдание ты припасла для себя, а? — переходя на крик, произносит молодой человек, переводя переключатель скоростей в режим «драйв». -Хотя, знаешь, меня это уже не интересует, больше ты меня не увидишь! Наши пути на этом расходятся, — госпожа Шениз преграждает сыну путь, зацепившись руками за капот его автомобиля, а яркий свет фар образует дорожку на только что выпавшем снеге. — Дженк, пожалуйста! — в кабинете господина Агяха зажегся свет, и она, словно пойманный с поличным вор, дрожа, кидает взгляд на окно. — Она была беременна, была! Но потеряла малыша в тот день, когда услышала, что ты никогда не любил ее, когда принял решение расстаться с ней после… — заинтересованный сказанным шатен сдвигает брови, и на лбу образуется небольшая складка. — После той ночи, когда ты обвинил ее в неверности, — ошарашенный новостью зеленоглазый парень судорожно качает головой, проводя обеими ладонями по лицу.- Я не хотела, чтобы ты знал, я защищала тебя! — знала бы она, как нелепо звучали эти оправдания. –Нет, нет! Ты лжешь! Невозможно! — опускает стекло, и поток ледяного воздуха обдувает его, просачиваясь сквозь одежду. Набухшая вена на лбу ритмично пульсирует, брови опущены, пристальный взгляд зеленых глаз постепенно становится безжизненным. — Она всегда знала, что я никогда не был влюблен в нее, знала, что я открыл для нее двери нашего дома только из-за того, что она носила под сердцем моего сына, мою плоть и кровь, — повторяет фразу несколько раз, будто убеждая себя в правдивости этих слов. — Я не стал причиной гибели невинного малыша…я …я не мог стать причиной гибели своего сына! — от его оглушительного крика кровь стынет в жилах. — Ребенок был поим последним шансом… Он, даже не родившись, стал смыслом моей жизни! — Дженк уже не мог контролировать свои действия, а все происходящее выглядело фантастическим. — Как я смогу простить себе это? — не потратив больше и минуты, он на автомате выжал педаль газа и резко выкрутил руль влево, рванув на запредельной скорости к высоким кирпичным воротам, отдаляясь от находившейся в ступоре заплаканной женщины. — Дженк, стой! — выкрикивает она, опомнившись, но уже было слишком поздно, и ее глаза выхватили лишь осветивший закрывшиеся ворота тусклый свет от фар удалявшегося автомобиля. Животный страх кинжалами пронзает кареглазую женщину, и она падает на замерзшую ступни, приземляясь на руки, расцарапанные до крови и теряющие чувствительность от прикосновения ко льду. — Я не могла поступить иначе, прости меня… Рано или поздно ты поймешь меня! Я не могу позволить тебе узнать это сейчас, не могу! ___________________________ Париж, конец лета В этот летний взрывающийся захватившими город солнечными лучами день, столица Франции словно вновь ожила: по ее изогнутым европейским улочкам медленно и лениво вышагивали счастливые влюбленные парочки, по пути обязательно посещая Мост Искусств — так называемый мост любви и поцелуев, чтобы приобрести осязаемое доказательство, олицетворяющее их неугасающие чувства — замок, навсегда запирающий любовь этих двух людей легким полуоборотом маленького ключа, и прочно привязанный к ограде, а после с надеждой выбросить его в тихие воды одной из самых романтичных рек Европы — Сены. В душном воздухе дурманящим смогом наслаивались друг на друга резкие, но легко различимые ароматы — аромат свежеиспечённых хрустящих шоколадных круассанов, перетекающий с резного балкона старинного пятиэтажного здания в центре города и встречающийся с ароматами деликатесных блюд из знаменитого Cafe de Flore, так полюбившегося творческой элите. Раскаленный асфальт говорил лишь об одном — в городе уже давно наступил расцвет туристического сезона, и самым разумных вариантом из всех был скорейший поиск прохладного места под тенью изнывающих и пожелтевших от жары деревьев где-то на покрытой лаком скамейке одного из парков. В одном из таких скрытых от изматывающей жары мест, ухоженном внутреннем дворике фешенебельного отеля Ritz, можно было увидеть рыжеволосую женщину в тончайшем берете из черного кружева, расположившуюся на летней веранде и наслаждающуюся окружающей атмосферой с чашкой бодрящего американо в правой руке. Она бросает взгляд на вспыхнувший сероватым светом экран телефона, и начинает ощутимо нервничать, постукивая ярко-алыми овальными ногтями по стеклянному прямоугольному столику. Не прошло и пяти минут, как среди гула переговаривающихся между собой постояльцев отеля, постепенно спускающихся к завтраку, послышался дробный стук шпилек — сопровождаемая радушными приветствиями работников отеля на веранду вошла очаровательная блондинка. Ее роскошный наряд выделялся среди прочих буйством красок: серебристый короткий топ с малиновыми рукавами-фонариками, колыхающимися, как крылья экзотической бабочки, от малейшего дуновения ветра, и такого же цвета обтягивающая соблазнительные бедра юбка с высокой талией, отделанная рядами аккуратно сложенных воланов. Преодолевая расстояние от входа в заведение до находящегося в дальнем углу зала забронированного столика, эффектная блондинка придерживает спадающие с ее смуглого кукольного лица авиаторы с затемненными серыми линзами, и уверенной походкой ступает по направлению к ожидающей ее рыжеволосой даме в пепельно-белом брючном костюме. Опускаясь на мягкую тканевую подушку, прикрывающую кресло из плетеного ротанга, она всем телом прислоняется к его спинке, бросая круглый, похожий на чайную розу клатч на столик и закидывая ногу на ногу. Рыжеволосая женщина, сидящая напротив, нетерпеливо отворачивается, прикладывая руку ко лбу, а после вопросительно смотрит на сероглазую дьяволицу, высокомерно общающуюся с услужливым официантом и что-то заказывающую. — Госпожа Шениз, признаться честно, я не ожидала твоего появления здесь, — смело подбрасывая в руке ключи от автомобиля, заявляет светловолосая девушка, удобнее устраиваясь в кофейном кресле — будем считать, что ты меня удивила, да и… — Зейнеп, давай без этих предисловий, хорошо? — она грубо прерывает ее, пододвигаясь ближе и внимательно, с легкой полуулыбкой смотря в ее бесстыжие глаза. — Мы обе в курсе причины, по которой я согласилась на эту встречу, сладкая, — кивает, явно стараясь проявить вежливость. — Можешь переходить сразу к делу, что ты хочешь от меня и моего сына? — в ее взгляде читалось инстинктивное отвращение к напыщенной белокурой особе, белозубо улыбающейся и накручивающей карамельную прядь волос на кончик указательного пальца. — Вот и отлично! — восклицает девушка, забирая из рук официанта стеклянный фужер с шипящими пузырьками арбузного лимонада, которые поднимались со дна и растворялись в воздухе. — Как скажешь, быстрее начнем — быстрее я получу то, что всегда принадлежало мне, — ноты уверенности в ее насмешливом и слащавом тоне голоса могли вызвать лишь отвращение. Весь вид юной особы отталкивал от себя, несмотря на ее внешнюю неоспоримую привлекательность.  — Я ничего не хочу от твоего сына, вернее, мои намерения понятны — у нас с Дженком в скором времени родится ребенок, бабушка, — девушка касается волос своей собеседницы и с издевкой поправляет их, отбрасывая на спину, — который, если ты не забыла, будет расти рядом со своим биологическим отцом, — невинная улыбка слетает с уголков ее губ, и она тошнотворно разводит руками, одновременно приподнимая темные брови. — Зейнеп, — Шениз Карачай перехватывает ее руку, украшенную увесистыми браслетами Cartier Love и кольцами Bvlgari с искусно ограненными бриллиантами в несколько карат, сжимая до стягивающей боли, — Дженк — не отец твоего ребенка, — выговаривает каждое слово, делая секундные паузы, а после кидает полный презрения взгляд на пока еще плоский живот девушки, — и мы обе это знаем, — кивок и саркастичная ухмылка, — дорогая Зейнеп, — резко выпускает ее руку из своей, с напором отталкивая. — А вот тут ты ошибаешься, — вырывается из ее уст, а взгляд постепенно становится тяжелым и гневным, — придет время и мы обязательно проведем ДНК-тест, чтобы развеять твои сомнения, — и она, сцепив зубы от упрямо отрицаемой, но только что произнесенной истины, продолжает. — Я — его девушка, а вскоре и любимая жена, хочешь ты этого или нет! Такова судьба, — впадала в заблуждение сероглазая блондинка, спонтанно вскипая от раздирающей сердце напополам обиды, — я никогда не откажусь от Дженка, я никогда не перестану любить его, — в ответ многозначительное молчание и никакой реакции, что подливало масло в огонь и без того взрывного характера Зейнеп. -Любовь? Ты понятия не имеешь о том, что такое любовь! Какая же ты наивная, малышка Зейнеп! Мой сын, Дженк, — произносит его имя, словно подчеркивая, о ком именно они ведут беседу, — никогда не был и не будет твоим, заруби себе на носу и перестань мечтать, иначе очень сильно пожалеешь, — угрожать было в ее крови, поэтому подобные разговоры давались Шениз Карачай особенно легко. Грязный шантаж, психологические манипуляции, оправданная ей самой ложь, поиск собственной выгоды и любовь к своей семье, граничащая с сумасшествием — все это сочеталось и, в то же время, было тщательно спрятано под маской показной приветливости и искренности. В мастерстве плетения интриг ей никогда не было равных. Вести игру до конца, никогда не проигрывать и выходить сухой из воды — вот то, в чем Шениз Карачай преуспевала как никто другой. — Я ношу под сердцем его ребенка и твоего внука, — опускает руку на живот, заботливо поглаживая его, — поэтому имею полное право не просто мечтать, а воплощать свои мечты в реальность, — бросалась аргументами блондинка, но заранее знала, что не зря продумала запасной «план Б». С Шениз Карачай можно было играть исключительно по установленным ею правилам, а значит, забыть о здравом смысле и справедливости, влетая в грозовое облако интриг, но девушке удавалось это едва ли не лучше нее самой. — Мы расстались, да, — опускает глаза и, кажется, что вот-вот польются слезы, смывая неброский макияж, — но это ненадолго, — бойко продолжает девушка, — ведь он снова вернется в мою жизнь, а иначе уже завтра все самые авторитетные издания Стамбула напишут о начале процедуры банкротства самого процветающего холдинга «Карачай». — Я надеялась, что ты окажешься немного оригинальнее и удивишь меня, — поднимая несколько пальцев в воздух, подзывает к себе стоящего в метре официанта и шепчет ему что-то на ухо, он покорно кивает головой и сворачивает в сторону выхода из заведения, — но твой мозг способен лишь на дешевые спектакли, — блики от солнечного цвета освещают ее растянувшиеся в фальшивой улыбке алые губы и выделяющиеся на фоне ухоженной кожи полные внутреннего огня глаза. Мужчина средних лет в деловом костюме-тройке с небольшой кожаной папкой в руках приближается к беседующим дамам, и протягивает женщине вложенный в папку листок свернутой пополам бумаги.  — Что это? — недоумевает, часто хлопая ресницами и приоткрывая пухлые губы, девушка, затем протягивает дрожащую руку и забирает листок. Она вмиг разворачивает его, пробегая глазами по коротким надписям, тут же к ней возвращается былое чувство превосходства и уверенность. -Ты действительно считаешь, что откупишься от меня деньгами своего мужа? — задает риторический вопрос, искренне смеясь, а следом дополняя свою реплику. -Зейнеп, напиши любую сумму, — настойчиво заверяет ее рыжеволосая дама, — ну же, к чему стеснение, просто напиши и через минуту они будут переведены на твой банковский счет, — мимолетная полуулыбка озаряет ее безэмоциональное лицо. — Шениз, я не нуждаюсь в деньгах папочки Агяха, — отрицательно мотает копной золотистых от падающего на них солнца волос, — не смей путать меня с теми, кто готов был променять Дженка на пачку денежных купюр, — быстро достает из миниатюрного клатча бархатную резинку и оборачивает ее вокруг собранных в руке волос, после выставляя длинные загорелые ноги в проход. Прямоугольник из выстроившихся в идеально ровные полоски драгоценных камней на носиках ее телесных лодочек приковывает взгляды своим мерцающим сиянием. — Зейнеп, он же тебя не любил, не любил и никогда, — закрывая глаза, приостанавливает свою речь, выделяя это слово, — никогда не будет любить, — выдыхает, а девушке не удается скрыть нанесенную этими словами новую поверхностную царапину на сердце. — Допустим, тебе удалось провести ночь с моим сыном, воспользовавшись его нетрезвым состоянием, и что дальше, а? Думаешь, кто-то поверит, что ты беременна от него? — мило улыбаясь, выдает она. — Вы даже не были в официальных отношениях! Знаешь, сколько похожих на тебя девушек я находила в постели моего сына? И ни одна из них не задержалась в его жизни! — последняя фраза выводит светловолосую бестию из состояния равновесия, и она, в конечном итоге, теряет контроль над своим разумом. — Ты жалкая изменщица, которая даже не может признать свою ошибку! Ты для него пустое место! Воспитывай своего ребенка с его настоящим отцом! — Повторяю в последний раз, — невнятно проговаривает на выходе, подыскивая нужные слова, — либо ты посодействуешь мне в нашем примирении с Дженком, — подносит свою руку к настороженно слушавшей ее госпоже Шениз, двумя пальцами потрепав ее за щеку и почти сразу отодвинувшись с ликующим видом, — сделаешь так, чтобы у моего малыша была семья, либо, — с торжествующей ухмылкой растягивает удовольствие перед тем, как проговорить свои условия, — твой сын сегодня же узнает кто его родной отец… Чашка крепкого кофе слетает со стола и разбивает на две половины. -Да как ты сме… — Стой-стой, — упираясь локтями в стол, продолжает коварная блондинка, чувствуя вкус победы, — я говорю, что твой единственный сын Дженк узнает, как ты коротала страстные вечера с лучшим другом его отца, Мертом Йылмазом, — прикасается к своему подбородку, искусственно надувая губы и изображая крайнюю степень обеспокоенности, — как некрасиво, — звучно цокает и ее взгляд, переполненный откровенным презрением и иронией, перескакивает с ослепительной дамы на лежащий перед ней же банковский чек, — я не могу скрывать такую тайну от всего мира, пойми меня, — вытягивает руку перед собой и пожимает плечами, — не имею права. Если бы можно было в ту же минуту вцепиться в потерявшую всякое уважение девушку как разъяренная тигрица в загнанную в угол добычу, она бы, не медля, осуществила и это. Но они находились в общественном заведении, под пристальными взглядами нескольких десятков глаз и уже подъехавшими к выходу из одного из самых известных отелей Франции вездесущими папарацци, так и норовившими сделать один-два удачных кадра, заглядывая внутрь через зеленую изгородь из кустарников. — Замолчи, — в горле пересыхает, а глаза начинают увлажняться, — сейчас же, — рваное дыхание, — ты не скажешь больше ни слова, — животный страх и испуг вперемешку с проснувшимися угрызениями совести появляются в ее расширившихся карих зрачках и звучат тревожной мелодией в голосе. Ее тайна больше не принадлежит ей. Она поймана, прижата к стенке, заперта в клетке, выбраться из которой сейчас можно только одним способом — нет, не спасительным обманом, а принятием условий захватившей врасплох стороны, подчинившись и склонив голову. -Ты, ты просто… — она пытается отдышаться, подбирая выражения, но закатывать истерику бесполезно и совершенно небезопасно, — глупая девчонка, которая решила, что вправе тягаться с самой Шениз Карачай, — она глубоко выдыхает, задетая за живое словами сероглазой интриганки, — ты очень пожалеешь об этом, Зейнеп, я выполню твои условия, — девушка моргает, удовлетворенная словами рыжеволосой дамы, — но мой сын никогда не узнает об этом, я сделаю все, что в моих силах, но он не будет знать об ужасной ошибке и лжи своей матери, — смотря в пол, повторяет, как мантру, она, еще раз делая глубокий выдох, — я сделаю все, что потребуется. _________________________________ Спустя пару дней после аварии — Джемре, в последнее время вы выглядите поникшей и расстроенной, возможно, новая работа вернет вам вкус к жизни и отвлечет от проблем, — он легко улыбается и добродушно подмигивает, пожимая плечами, но этот подбадривающий жест мне не помогает, скорее, наоборот. — Вы же не откажете мне? Я лично прошу вас посвятить все свое время Дженку Карачаю и освобождаю от другой работы. Никто не справится с этим поручением лучше, поверьте моему немалому профессиональному опыту — настаивает он, а я, не проронив ни слова, слушаю его, время от времени отводя взгляд и вдыхая вызывающий мурашки свежий воздух, просачивающийся сквозь чуть приоткрытую створку окна его кабинета, стараясь успокоить, будто только что пробежавшее дистанцию в несколько километров беспокойное сердце. Отрешенный взгляд. Необъяснимое сочетание волнения со словно подшучивающим надо мной желанием согласиться, идущим из глубины души. Почему я так реагирую? Ведь еще несколько дней назад я ничего о нем не знала. Чем этот пациент отличается от сотни других, с которыми я успела столкнуться, пока стремительно продвигалась по крутой карьерной лестнице «врача-кардиолога» и начинающего «врача-психотерапевта». Его, так называемая, просьба, которая в жестокой реальности являлась поручением главного врача одному из рядовых сотрудников медицинского центра — мне, и на которую я не могла ответить отказом даже при огромном желании, нарушила мой покой. — Вы легко найдете общий язык, госпожа Джемре, ему как никогда необходима моральная поддержка человека, разбирающегося в сложных человеческих взаимоотношениях, — от меня больше не требуется ни слова, все давно решено, и мое согласие — это пункт, который можно опустить. — Господин Адем, не поймите меня неправильно, но не логичнее ли будет, если моральную поддержку ему окажут близкие люди, которым он доверяет, а не посторонний человек, вроде меня, — опускаю руку в карман больничной одежды, доставая ручку-паркер, и бесконтрольно постукиваю кончиками пальцев по ноге. Многочисленные попытки убедить доктора заранее обречены на провал, но я беспрестанно продолжаю выискивать аргументы. — Беременная девушка, которая приходила навещать его несколько раз — кажется, невеста, — произношу, немного заикаясь, и чувствую волну жара, приливающую к лицу. Что со мной происходит?  — В общем, я хотела сказать, что это, конечно, меня не касается, но разве может кто-то помочь этому парню лучше, чем любимый человек и их еще не рожденный малыш? — напрасно стараюсь совладать с напавшими на меня и вызывающими страх незнакомыми ранее эмоциями, ведь неуверенный голос выдает меня. — Джемре, милая моя, да что с вами? — тембр его голоса меняется одновременно с моим, становясь более мягким и приятным. Знаю, что будет уговаривать меня, подбирая беспроигрышные аргументы.  — Вы, кажется, замерзли, произносит он, накрывая мою дрожащую руку своей. — Эда, закрой окно, пожалуйста, — обращается он к миловидной темноволосой девушке в темнй юбку-карандаш и кремовой блузе, которая вовремя переступила порог кабинета, предварительно спросив разрешение войти, - ведь мы говорим не только о вашей помощи как человек человеку, ваш вклад будет заключаться еще и в проведении чего-то схожего с сеансами психотерапии, но не в буквальном смысле — перевожу на него непонимающий взгляд, хлопая ресницами, готовлюсь к ответу, но он опережает меня, поднимая вверх указательный палец. — Я не говорю, что вы будете проводить полноценные сеансы, как того требует состояние здоровья некоторых пациентов, — моя замешательство набирает обороты и я глотками хватаю воздух, чувствуя напряжение в области висков. — Нет, это будет скорее похоже на откровенный разговор с близким человеком, цель которого — помочь ему вернуть забытые мгновения, события, если хотите, воскресить утерянные чувства. Эда помещает бронзовый поднос с чашкой дымящегося черного чая на край рабочего стола господина Адема, вскользь переглядываясь со мной. Из носика стеклянного чайника исходит резкий аромат бергамота. Когда девушка разворачивается, поинтересовавшись, может ли она покинуть рабочее место пораньше и, получив утвердительный ответ, ступает к выходу, с высокой полки скатывается огромная книга и, попадая прямо в цель, приземляется на поднос, сталкивая стеклянные чашечки, которые спрыгивают на пол, раскрошившись на крупные осколки. — Простите, я не знаю, как так вышло, — испуганным голосом оправдывается Эда, — я мигом все уберу! Я такая неуклюжая! — Эда, можешь оставить нас вдвоем на пару минут, нам с госпожой Джемре необходимо обсудить один очень важный вопрос, — я снова теряюсь в догадках, что же еще мне предстоит узнать, но молчаливо киваю, — ничего страшного, уберешь это, — бросая взгляд на разбитый сервиз, смахивает один из осколков носком своего ботинка, — позже, — улыбается. Девушка, суетясь, закрывает дверь его кабинета. — Господин Адем, не пугайте меня, пожалуйста! — взбудораженным голосом протянула я. — Господин Дженк еще не пришел в сознание, но критический момент уже давно пройден, и он обязательно очнется в ближайшее время. — Нет-нет, Джемре, не беспокойся, дорогая! Конечно, мы сделали полный осмотр и он показал, что господину Дженку не угрожает никакая опасность. Но все же мне нужно было упомянуть об этом в начале нашей беседы, чтобы ввести тебя в курс дела, — он поднимается из черного кресла с кожаной высокой спинкой и подходит к окну. — Когда он поступил к нам в больницу, его травмы оказались серьезнее, чем мы думали, — он на пару секунд задумывается, потирая подбородок пальцами. — Кроме того, все отягощалось состоянием алкогольного опьянения… — Да, я знаю — черепно-мозговая травма после сильного удара о рулевое колесо, подушки безопасности сработали слишком поздно, — заученными фразами отвечаю я, замечая, как господин Адем меняется в лице, — вывих ребра грудной клетки — ремень безопасности не был застегнут, насколько я помню, деформация шейных позвонков. Внутреннее кровотечение мы смогли вовремя предотвратить…а, и перелом правой ноги, — перечисляя все его травмы, противный ком подкатил к горлу, а руки похолодели от картин того, что перенес молодой человек пару ночей назад. — Да, Джемре, это все имеет место быть, — спокойным тоном продолжил главный врач, а его лицо не исказила и единая эмоций — годы опыта давали о себе знать, превращая подобные случаи в привычные события. — Но разговор сейчас касается не физических травм, то есть его переломы заживут в скором времени, а вот его психическое состояние потребует длительного лечения и последующего присутствия близких людей рядом. — Что значит, психическое состояние, господин Адем? — я запускаю пальцы в забранные в хвост волосы и быстро сажусь на бамбуковый стул, держась рукой за край стола. Я знаю, что зачастую автомобильные аварии наносят вред не столько органам человека, сколько его хрупкой психике, рождая новые страхи и вскрывая те, о которых человек даже не подозревал. — Джемре, у него серьезные проблемы с воспроизведением в памяти некоторых событий … — вижу, как господин Адем старается как можно понятнее изъясниться, не поднимая тревогу. — Господин Дженк помнит себя, помнит свою семью — мать, отца, сестру, но… — он берет в руки медицинскую карту шатена и перелистывает несколько страничек, передавая ее мне. — Вы хотите сказать, что у него амнезия на фоне полученных травм головы, да? — он отрицательно мотает головой, и мое предположение оказывается слишком банальным, но я не теряюсь в догадках, ведь нахлынувшее чувство тревоги подсказывает мне единственной верный вариант. — Амнезия, Джемре, психогенная амнезия,, но ее причина кроется совсем не в травмах. Ситуация сильно осложнилась тем, что частичную потеряю памяти спровоцировала психологическая травма, но какая — вот что нам предстоит выяснить. Только после этого мы сможет оказать ему помощь и восстановить воспоминания. Его мозг запустил некоторые защитные процессы, которые и вытеснили часть значимых воспоминаний и памяти, — слушаю его слова, осознавая всю проблематичность ситуации, с которой мне довелось столкнуться впервые. Кивком головы соглашаюсь с ним и слушаю дальше. — Что-то произошло до момента аварии, какое-то событие стало поворотным пунктом, запустившим процесс изначально отрицания, а после устранения болезненных воспоминаний. — серьезное выражение лица господина Адема настораживает меня, и в тот же момент открывает глаза на мою роль в выздоровлении Дженка Карачая. — Я думаю, теперь ты понимаешь, почему я решил доверить его тебе. Господину Дженку сейчас необходим человек, который сможет его выслушать, — я хочу вставить реплику, но он жестом руки останавливает меня, — сейчас наличие близких людей рядом с ним будет тормозить лечение, скорее всего, первое время ему будет тяжело раскрыться кому-то из семьи. — Да, я понимаю, но вы считаете, что он захочет разговаривать и обсуждать свою жизнь со мной? — морща лоб, оживленно заявляю я. — Я не отказываюсь, но я никто для него, потребуется время, чтобы он… -Мы можем хотя бы попробовать, Джемре, не делай поспешных выводов, ладно? — предполагает он, приобнимая меня и невесомо хлопая по спине. Джемре, снова решение, принятое всеми, кроме тебя. Но в этот раз все было иначе — опасаясь возможной неудачи и предчувствуя череду перемен, я всей душой и сердцем желала спасти молодого человека, неизвестные, долго игнорируемые чувства к которому захлестнули меня с первого взгляда.