Северное сияние

Музыкальная рекомендация: Ludovico Einaudi — Day 4: Full moon

« Существует теория родственных душ. Мы ищем и находим в этой жизни людей, с которыми уже сталкивались в прежних воплощениях, людей, с которыми нас объединяют незавершенные дела. Мы все принадлежим к одной семье. В городе может жить сколько угодно миллионов человек, но я встречу именно тех, с кем меня связывает история, начавшаяся многие жизни назад…» Бернард Вербер

Судьбоносная ночь аварии перевернула весь мой шаткий мирок, растопив покрытое ледяной броней сердце. Стала отправной точкой нашей истории. Не стираемым клеймом на моей душе, заполненной до краев падающими звездами. Вопрос, который мне задавали сотни раз. Вопрос, который я не задала себе даже единожды. Попытки задать его самой себе были равноценны метким выстрелам, а ответ на него был спрятан глубоко в моем сердце, растерзанном, но пламенном и непослушном, все еще подающем слабые признаки жизни. В сердце, которое наотрез отказывается, противится, упорствует забывать. ’’Скажи, а ты мечтала бы никогда не встретить его? Что бы ты выбрала? Готова прочувствовать боль любви еще раз? » Если бы мне заново предстояло попробовать горький вкус утраты и собрать разбитые вдребезги надежды, в одном я была бы и буду уверена: зная исход, итог, финал, развязку событий, я бы, не колеблясь ни секунды, пережила бы день нашего знакомства раз за разом, попрощалась с гнетущей тоской одиночества, познав, пусть и на короткое время, расколотое на режущие зеркальные частички, пускающие солнечных зайчиков, будто мелькающие в голове воспоминания, счастье ответной любви. Почему и как единичное событие способно, окрыляя, вознести тебя до небес, в следующую минуту отрезая преподнесенные в дар крылья и вынося суровый приговор, наказывая неумолимой памятью? '' Ну так что? Готова прочувствовать боль любви еще раз? ’’ Не хотела. Не была готова к безвольно проснувшемуся внутри меня чувству, — кричит разум. Но ты полюбила, а в этом нет твоей вины, — жалостливо шепчет сердце. ____________________________ День после аварии Настойчивый и раздражающий слух звон будильника заунывно вторгается в хрупкое сонное царство, господствующее во вместительной одноместной больничной палате с высокими потолками, разделенной пластиковой перегородкой на две части. Аптечный запах лекарств застилает каждый угол, оседая, воздействуя на меня как нашатырный спирт на человека, теряющего сознание — по щелчку пальцев приводит в чувства и возвращает кристальную ясность мыслей.  — Где я? Мам…? Джерен…? — выговариваю тихо, почти не шевеля пересохшими губами, словно сквозь матовую завесу сна, оглядывая четыре стены окружающего меня пространства. Туман в голове, мысли смешались в один запутанный клубок. Первые секунды после пробуждения я с трудом понимаю, где нахожусь, и, морща лицо, отворачиваюсь от слепящего солнечного света, размыкая нависшие тяжелые веки. Протираю глаза, слегка надавливая на глазные яблоки, а после провожу рукой по лобной части, попеременно разминая область между бровями — в ту же минуту изображение передо мной начинает приобретать ломаные, но четкие очертания. Сонливое состояние медленно улетучивается, будто его вовсе и не было, любезно уступая место отрезвляющей реальности. Обрывки воспоминаний о событиях прошлого вечера, словно внезапно посетившая разум мысль, но так не вовремя вылетевшая из головы, возвращаются и создают перед глазами непрерывный ряд анимационных картинок. Синхронно заставшие врасплох чувства жуткой обессиленности и недомогания, которые стали причиной легкого пошатывания, беспокоят меня. Судя по ощущениям, я, наверняка, уснула минут пятнадцать назад: низкий наклон головы в левую сторону, буйные локоны в косом проборе ниспадают на глазницы, правая рука придерживает за изогнутую ручку фарфоровую кружку, заполненную до краев остывшим кофейным напитком. Крепкий эспрессо, мой неизменный выбор, явно провалил простое задание не дать госпоже Джемре погрузиться в сон. Как кульминация беспокойного и короткого периода сна, онемевшая кисть руки с мерно отступающим, но неприятным покалыванием и смятая кожа лица с небольшими заломами, свидетельствующими о неудобном положении тела во время перерыва на сон. Втягиваю порцию воздуха и отрываю спину от пружинящей спинки дивана. Сквозь мое скромное больничное одеяние виднеются острые полукружия ключиц, и пока я вытягиваю руки в противоположные стороны, потягиваясь — мышцы шеи расслабляются, а по веснушчатой коже рук пробегают зябкие мурашки. Из головы вылетает информация о том, что прежде, чем встать, я должна была поставить кружку с кофе на устойчивую поверхность: мелкие молочно-коричневатые ароматные брызги не заставляют себя ждать, попадая на белоснежный халат, и сиюминутно впитываются в белоснежную ткань. Моя неуклюжесть вовсе не удивляет, а смешит, и я с подобием улыбки на устах обреченно качаю головой. Монотонное тиканье настенных часов отнимает последний шанс на необходимые как глоток свежего воздуха пять минут сна — уже ровно девять утра. Первые слепящие лучики утреннего солнца уже давно старательно преодолевают преграду в виде распахнутых полосатых жалюзи, сливаясь с монохромными стенами цвета слоновой кости. Вся комната переполнена обрушившимся водопадом солнечного света, который будто дарит обещание скорого счастья, вдыхая новую жизнь в каждый микроскопический организм. — Мама, я войду! Он — мой брат! Брат!  — за обратной стороной двери звучит умоляющий девичий голос, предшествующий тихим коротким всхлипываниям. В общей сложности мой ночной сон продлился всего около часа — ближе к двум утра молодого человека перевели в реанимацию, а после, когда его состояние удалось частично стабилизировать, и угроза жизни больше не врывалась в сознание убийственными мыслями, в обычную палату. Через короткие промежутки времени забегали доктора, проверяющие его состояние и шепотом переговаривающиеся между собой. Главной задачей было перетерпеть первую ночь после трехчасовой операции, но шансы на быстрое и полное восстановление все еще колебались, застревая на нижних значениях шкалы. – Сначала я увижу его, а после ты все расскажешь. Сама! — повелительный тон голоса — это совсем не просьба, а справедливое требование. — Дамла, пожалуйста, успокойся,— этот голос кажется мне знакомым. Нет, я точно его где-то слышала. Шениз Карачай — мать пострадавшего в аварии молодого человека — Дженка Карачая, королева новостных заголовков ежедневной прессы и обложек светского глянца. Одна из самых влиятельных женщин современного Стамбула. Наверное, стоит поблагодарить за эту информацию переговаривающихся за каждым углом сотрудников нашей клиники. Несколько робких шагов, и я оказываюсь у выхода из больничной палаты, невольно подслушивая разговор. Неловкость момента витает в воздухе, но женские реплики перерастают из коротких фраз, произнесенных драматичным шепотом, в полноценный диалог, и я чувствую себя незримым участником словесной битвы. — Почему? Зачем ты это делаешь? Разве не достаточно? — каждый вопрос, словно гром среди ясного неба. — Разве не достаточно того, что произошло вчера вечером? Ты продолжишь глупую игру ради искусной манипуляторши Зейнеп? Она больше не появится рядом с моим братом, пусть собирает чемоданы и сегодня же оставит нашу семью в покое!  — женщина демонстративно кашляет, стараясь стереть голосом оглашенное секунду назад имя девушки. — Она обманывала всех нас, вошла в семью и даже умудрилась заработать доверие отца! Или скажешь, что ты не знала о ее выходках? Почему имя девушки кажется мне настолько знакомым? Зейнеп… Эффектная светловолосая девушка, интересующаяся состоянием молодого человека вчера вечером. Но какие игры может вести беззащитная юная особа, кроме того, ожидающая малыша? — Дамла, хватит! Я все расскажу, только, пожалуйста, не говори такие слова при брате, — их диалог захватил все мое внимание, и я не услышала скрипучий звук кровати за своей спиной. - Мы не дома, и нас запросто могут услышать, — она отдергивает плотные жалюзи, демонстрируя дочери толпы собравшихся около правового крыла больницы людей с микрофонами и камерами, — видишь, — останавливает свой невинный взгляд на скоплении людей за окном, активно жестикулируя, — все эти люди только и ждут повод для очередной сенсационной статейки в своих никчемных изданиях, — резко зашторивает алюминиевые горизонтальные полоски, — хочешь, я выйду и мы сообщим им вместе, что девушка, — ее речь прерывается после издевательски произнесенного слова, — будущая жена самого Дженка Карачая — гнусная обманщица, которая прикрывалась еще не рожденным ребенком, чтобы… — девушка перебивает ее, и невысказанное слово врезается в мою память, оставляя пустой пробел в конце предложения, а в мыслях струятся разумные выводы — мне не следует дослушивать разговор, не имеющий ко мне никакого отношения. Семейные проблемы. Вероятно, семейные тайны. Но не сдвигаюсь с места. Уже посетивший мой разум ранее вопрос всплывает передо мной бегущей строкой — в чем вина этой девушки? — Нет, на этот раз ты будешь слушать меня! — не выдержав, отвечает брюнетка, — во-первых, почему вы посмели не сообщить мне вчера? Пока я спокойно лежала в своей кровати, мой брат был на грани жизни и смерти! — всем своим естеством чувствую, что каждая фраза, сорвавшаяся с губ, приносит ей мучительную боль. Она не хочет продолжать этот разговор, но не видит другого выхода. Как значительно позднее не захочу и я, но буду обязана продолжить, связанная тугими веревками словесного обещания, данного господину Адему — «я согласна, я попытаюсь помочь господину Дженку, обещаю “ — А что если бы он… — едва слышно хлюпает носом, заикаясь,  — что если… — замолкает, пытаясь выдавить из себя хотя бы одно слово,  — если бы доктора не смогли его спасти, а, уважаемая госпожа Шениз? Что тогда? — голос девушки срывается, и раздаются частые всхлипывания. — Все так просто — я бы больше никогда не смогла обнять своего брата, поговорить с ним, поделиться мечтами, разделить боль. Я не смогла бы быть рядом и оберегать своего единственного близкого человека, — поток из слез непрерывно движется по ее смуглой коже, но прекращается, когда она бросает красноречиво осуждающий взгляд на рыжеволосую женщину, — да, мама, ты никогда не была рядом со мной, когда я нуждалась в тебе! Светские ужины, беспрерывные интервью, бесчисленные поездки за границу стали для тебя важнее собственной дочери, — каждое слово пронизано неприкрытой болью, — хотя бы это не отрицай! — она глубоко выдохнула, стараясь успокоиться, завершая начатый монолог.— Я бы потеряла часть своей души, своего единственного брата, мама! Да просто задумайся на секунду!— повторяющиеся глубокие вдохи и выдохи. — Ты пустишь меня к Дженку! — не вижу, но слышу, как она предпринимает упорные попытки войти в палату.  — Отойди! Мама…— надрывно продолжает, полная решимости, бросая гневные взгляды на мать. — Пусти меня к брату сейчас же! — но Шениз Карачай не собирается сдаваться и преграждает путь. — Ты хотя бы понимаешь, что вы сейчас заставляете переживать нас с братом, а? — отчаянные рыдания бьются о стену непоколебимости ее матери, стоящую по обратную сторону двери, прижавшись спиной к шероховатой деревянной плоскости. — Дамла, тебе следует прийти в себя… давай, дочка, я позвоню водителю — он заберет тебя. Давай, милая, — нежно придерживает дочь за плечо и подает ей миниатюрный крокодиловый клатч на золотистой цепочке. — Нет, мама, я не уйду, пока и я, и брат не услышим от тебя всю правду! Это девушка не была беременна? Чьего ребенка носила под сердцем Зейнеп? — Дамла…прошу тебя! — раздраженно разводит руками и поворачивается спиной, отходя от двери, ведущей в палату. — Что, Дамла? Молчишь? Ну конечно, ты снова уходишь от ответа, — вопросы, поступавшие один за другим, не удостаивались даже немногословного ответа.  — Я облегчу тебе задачу! Раз не говоришь ты, то скажу я! — громкий стук каблуков и шелест бумажных листов. — Вот, смотри, это я увидела в твоем сейфе пару дней назад, когда искала бриллиантовое колье, которое отец подарил тебе на прошлый Новый Год. Не выглядит знакомым? — кареглазая женщина напуганно, но гневно бросила взгляд на свернутый пополам и потрепанный лист бумаги, потянувшись за ним в попытке выхватить из рук дочери. — Мне зачитать, мама? Мой брат не любил и не любит эту девушку, и ты об этом всегда знала, прикрывая ее! Я хочу знать, почему? Чем она тебя шантажировала? Снова приглушенные шорохи за моей спиной, которые я категорически игнорирую, теснее прислоняясь всем корпусом тела к двери. Вряд ли я когда-либо могла представить себя в нынешнем положении, подслушивающей чужой разговор. И почему я чувствую, что имею право знать то, что семья скрывает от Дженка Карачая? Почему чувствую, что обязана помочь ему и оградить от сознательного обмана? Чем этот парень отличается от других посетителей клиники? — Я правильно поняла — ты проверяла мой сейф, дочка? Что за невоспитанность! Копаться в вещах своей матери, Дамла, — пока Шениз переходила в активное наступление, стараясь замять неприятный разговор, брюнетка не собиралась сдавать назад. Взглянув на дверь палаты, где находился ее сын, рыжеволосая дьяволица поменялась в лице, решив отложить воспитательную лекцию на более подходящее время.  — Разве мы сейчас говорим о твоем проклятом сейфе? Это то, что имеет значение? Я не могу поверить, мама. Девушка не была даже беременна! Как столько времени вам удавалось лгать всем в глаза? — она обхватывает голову руками, запуская пальцы в идеально прямые и ухоженные волосы и начинает измерять комнату шагами, выстраивая маршрут из одного угла в другой. — Она притворялась! Как давно, мама? Для чего была эта выдуманная беременность? Чтобы удержать моего брата, верно? Чтобы стать его законной женой? Чтобы привязать его к себе, зная, как он отчаянно мечтал стать отцом? — но она лишь молчала, не находя ответа. Или не зная, как озвучить правду. — Как ты могла пойти на это? Ты пыталась разрушить жизнь моего брата, зная, что он не любит эту одержимую особу! Почему? Я знаю, что ты не стала бы сотрудничать с ней, если бы в ее руках не было чего-то, что может навредить нашей семье! Я не верю, что моя мама собственноручно могла отдать сына этой мерзавке! — вновь многозначительное молчание. — Твоему брату необходим отдых, Дамла, — уверенный и ровный тон голоса. — Перестань кричать и сейчас же возьми себя в руки, — короткая пауза. — Я тоже не нахожу себе места после случившегося. Ты не видишь мое состояние, а? Дженк еще не пришел в себя после операции, доктор запретил нам заходить к нему в палату, ты понимаешь? — звуки быстрых шагов девушки усиливаются. — Я не сомкнула глаз всю ночь, ты думаешь, я не пыталась войти? — продолжает свою речь женщина. — Я — мать, — делает еще одну паузу, а я слышу ее очередной шумный выдох. — Мой сын и твой брат пару часов назад перенес тяжелую операцию, но ты занимаешь позицию нападающего и устраиваешь публичный скандал, когда… — Мама, не смей! Не смей сбрасывать всю вину на меня! Не в этот раз, — девушка останавливает свою мать на полуслове, и, кажется, иллюзорное спокойствие рыжеволосой женщины с минуты на минуту треснет по швам — частые вздохи молниеносно сменяются наигранно-приторной улыбкой. — Нет, хватит! Теперь с меня действительно хватит, я больше не могу это выдерживать, прости, пусть случится то, что должно— она устремляется к выходу из палаты, а лист бумаги выскальзывает из зацепившегося за плечо клатча, падая на лакированный пол. -Что это значит? Дамла, что значит, ты больше не можешь это выдерживать? — Если ты отказываешься рассказать брату правду, то это сделает другой человек! Будь уверена, непременно сделает, — кивает сама себе, а в шоколадных зрачках беснуются искры ярости и нетерпения, но она задерживается на секунду в дверном проеме, поворачивая голову в сторону озадаченной матери. — Все ответы лишь у нее! — Это сделает человек, имеющий непосредственное отношение к тому, что случилось с моим братом! Зейнеп, я заставлю ее признаться, — перешагивает через порог, вновь притормаживая, — и не смей идти за мной, мама! Она исправит то, что натворила, иначе последствия ее лжи обернутся против нее! Разговор за стеной продолжается, когда рыжеволосая бестия выбегает из палаты в погоне за исчезающей с горизонта девушкой, оглушительно хлопая дверью и что-то неразборчиво выкрикивая ей вслед. Я неспешно отхожу от услышанных новостей, стараясь осмыслить слова девушки — Дамлы Карачай. Сонливость уже благополучно и давно отступила, и я на цыпочках подхожу к окну, намереваясь сдвинуть жалюзи, пропускающие с улицы яркий свет, падающий на измученное лицо спящего парня. На подсвеченной солнцем гладкой поверхности комода в матовой темно-синей вазе стоит увядающий букет кремовых кустовых роз. Засохшие лепестки, неравномерно опавшие с букета, образовывают аккуратную, будто выведенную по шаблону кайму вокруг ее донышка. Тень от него отпечатывается на близлежащей стене, будто черно-белая выцветшая фотокарточка, — вероятно, предыдущий постоялец этой палаты оставил почти отжившие свое соцветия сиротливо украшать комнату. Вновь улетая в омут своих мыслей, отхожу назад и врезаюсь спиной в продолговатый комод, где хранились махровые полотенца, медицинские принадлежности и расходные материалы, с которого слетает ваза с увядающими бутонами роз. Острый уголок комода врезается мне в спину, вызывая легкую боль. Брызги воды укрывают пол, попадая на мою одежду, вместе с выпавшими из вазы длинными стебельками цветов. Окружающая меня местность полностью усыпана свернувшимися лепестками и редкими, еще живыми частями соцветий. — Воды…принесите воды… — едва уловимо слышится со стороны односпальной больничной кровати. Подбегаю к молодому человеку, ловко переступая через лепестки роз и мысленно отчитывая себя за неуклюжесть и невнимательность. Его глаза закрыты, он словно в бреду, крутит головой, сдвигая подушку, а сквозь чуть приоткрытые губы вновь доносятся рваные фразы. — Воды, пожалуйста, я очень хочу пить… — он стонет от боли и пытается приоткрыть сомкнутые веки. Когда ему, наконец, удается это сделать, я ловлю на себе мутный, но сконцентрированный взгляд темно-зеленых глаз. Он вытягивает руку, оставляя прохладные отпечатки подушечек пальцев на моей коже, цепляется за мое запястье, слабо притягивая к себе. Я всецело повинуюсь его движениям. Опущенные ресницы скрывают необъяснимое смущение, пряча под своим импровизированным навесом мои глаза, я мгновенно поднимаю взгляд и изучающе осматриваю словно безжизненное лицо зеленоглазого шатена. Даже пройдя сквозь ад, ухватившись за тонкую веточку жизни, очнувшись после аварии, я не могла не отметить его волнующую сердце безмятежную красоту. Потеряв счет времени, мы не спускали друг с друга пристальных, но заинтересованно-испытующих взглядов, пока я, спохватившись, не вспомнила о его неожиданной просьбе, отпуская его руку, нежно высвобождая свою, попутно поглаживая большим пальцем правой руки тыльную сторону его расслабленной ладони. Дженк отворачивается, прислоняясь щекой к подушке, и прикрывает глаза, вновь проваливаясь в сон. Но это ускользает от моего взгляда. Покинув помещение палаты, я выхожу в небольшой коридор, где минутами ранее разгорелась семейная драма. Вижу перед собой хрустальный графин с водой и граненый стакан, устроившийся рядом. Сжимаю его рукой и наливаю прохладную жидкость, когда боковым зрением замечаю скомканный листок бумаги, расположившийся возле дымчатого кресла. Заполнив емкость для жидкости, отхожу от столика и наклоняюсь, подбирая находку. Наверное, лист из больничной карты какого-то пациента, случайно выпорхнувший из стопки скрепленных между собой бумаг. Раскрываю и не верю в то, что вижу, понимая, что через мгновение узнаю то, что не следовало бы знать. Никогда. Читаю, шепотом озвучивая тект, напечатанный на листе. » Экспертное заключение о биологическом отцовстве. Предполагаемый отец: Дженк Карачай » Пробегаю взглядом по таблице и короткому описанию, останавливаясь на крайней графе «интерпретация результатов». » Предполагаемый отец исключается как биологический отец тестируемого ребенка.Исходя из результатов исследования, полученных путем анализа перечисленных локусов ДНК, вероятность отцовства составляет ноль процентов » Дамла Карачай была права. Теперь все факты соединились в одну полную картину. Беспощадная ложь Шениз Карачай, авария, заплаканная, находящаяся в положении девушка. Или выдуманная беременность? Все еще не могу разобраться в реальности или правдивости открывшихся мне тайн. Дженк. Знает ли он? Что мне теперь делать с этой информацией? Как поступить? Вправе ли я вмешиваться? Миллионы вопросов атаковали меня, делая невольной соучастницей происходящего. Музыкальная рекомендация: Ludovico Einaudi — Day 7: Birdsong ______________________________ Психотерапия. Утро. День не заладился с самого рассвета, но магическим образом, именно сегодня этот удручающий факт был не в силах повлиять на мой удивительно прекрасный настрой: собираясь в клинику и почти выйдя за порог своей уютной квартирки в самом оживленном районе Стамбула, я, к несчастью, обнаружила, что потеряла ключи от машины. Обыскав и несколько раз проверив все доступные и недоступные уголки своего дома, состоящего из трех небольших комнат — светлой и полупустой гостиной, моей уютной спальни — «сиреневого царства», и гостевой, специально подготовленной на тот случай, если моя младшая сестренка спонтанно объявит о своем решении погостить у меня. Истратив на бесполезные, так и не увенчавшиеся успехом поиски большую часть своего драгоценного времени, которое я всегда проводила за подготовкой к тяжелому рабочему дню, я, наконец, набрала номер Джерен. Вчера сестра должна была оставить злополучные ключи на круглом обеденном столе после поездки с Элиф к нашему отцу. С недавнего времени и после определенных событий он не живет в одном доме с мамой и Джерен, арендуя квартиру в элитном небоскребе Сапфир, располагающемся в другой части Стамбула. Не закончив наш телефонный диалог, Джерен бросила трубку и примчалась вместе с моей племянницей и найденными в кармане ее пальто ключами почти молниеносно. Прежде чем мы вышли за порог моей квартиры, она заставила меня дать обещание — " сегодняшний вечер торжественно объявляется «девичником», а следовательно, мы непременно будем пересматривать ее любимые слезливые романтические комедии и запредельно долгие киноленты Турции, поглощая бесчисленное множество ванильных капкейков с клубничным масляным кремом и мятного согревающего какао с ванильным зефиром». Королевские планы на поздний вечер, в конце которого моих сил, как правило, хватает лишь на принятие горячего душа и незапланированный сон на диване перед слепящим светом, исходящим от экрана планшета. Но обещание было дано, а плещущая энергией сестра собралась сегодня же завезти чемодан со своими вещами ко мне и остаться, как минимум, неделю. Иными словами или, вернее, словами Джерен — составить компанию девушке, которая «не уделяет должного внимания своей единственной сестре». — Сестра, дорогая, что за вид? — задает вопрос сероглазый энерджайзер, беря на руки малышку Элиф, которая цепляется ручками за выгоревшие пряди волос сестры, и заинтересованно изучает мой непримечательный комплект выбранной одежды. Подозрительная, но игривая улыбка и приподнятая левая бровь. — Мммм, и для кого же ты так наряжаешься? — ее кукольное личико, обрамленное пшеничного цвета прямой челкой, приобрело сияюще-довольное выражение, и она радушно подмигнула мне, заранее зная, как я реагирую на подобного рода разговоры. — Стой-стой, дорогая! — отряхивает невидимые пылинки с моих плеч. — Послушай, если я не в курсе твоего нового, — смеется, — как я вижу, первого любовного интереса, то… — умиляясь, смотрит на меня, затем на Элиф, все еще занятую найденным развлечением, отводит печальный взгляд и отходит от меня, качая улыбающуюся дочь. — Джерен, о чем ты говоришь? — спрашиваю, закатывая глаза и намеренно отворачиваясь. — Какие еще любовные интересы? — наклоняюсь, завязывая шнурки ботинок. — Правда, очень хотела бы, чтобы с моей работой было возможно хотя бы высыпаться, — произношу, сладко зевая и растягивая каждое слово, — высыпаться раз в неделю, Джерен, — одной рукой прикрываю рот, а другой помогаю себе обуть на правую ногу иссиня-черный кожаный ботинок, украшенный рядом параллельно расположенных пряжек и молний. — Кроме того, если бы у меня было время на так обожаемые тобой новые любовные интересы, ты бы давно об этом узнала, — набрасываю на плечи светло-серое шерстяное пальто, украшенное меховыми выделками по швам, и продеваю крупные пуговицы в узкие прорези. — Разве я смогла бы утаить что-то от тебя и этой сахарной карамельки? — подбегаю к Джерен и с любовью треплю за розоватые щечки свою племянницу, чмокая ее в лоб, и она вновь заливается смехом и гладит меня по растрепавшимся локонам, увлеченно рассматривая. — Офф, моя вкусная Элиф! — Ну уж нет, моя красивая, но безосновательно скрытная сестра, — выговаривает чересчур любопытная Джерен, демонстративно выставляя праву руку вперед головой, — ты — легко касается меня указательным пальцем, — не сможешь обмануть! Твои глаза бестят, и улыбка не сходит с лица все утро, — заглядывает в мои глаза и быстрым движением руки приподнимает за подбородок лицо, будто пытается выпытать, достать мой секрет со дна души, но я лишь недоуменно хлопаю ресницами, — вроде бы ты опаздываешь, — вдруг напоминает моя сестра, указывая на экран моего телефона. — Знаешь, насколько странно ты сейчас выглядишь, Джемре? Нет, я не помню такого рвения к работе, честное слово! Разве я не знаю свою сестру? — Милая, просто мой день сегодня начинается немного позже, — говорю я, тут же сдерживая легкую улыбку, в то время как разум одерживает верх, беря ситуацию под контроль, — и выгляжу я так же, как и всегда, тебе кажется. Разве что-то могло измениться за неделю, Джерен? — все уже изменилось, вопреки моим ожиданиям и тотальному отрицанию. Боюсь своих мыслей, боюсь ожившего в сердце, но необитаемого ранее, островка чувств. Боюсь сама себя. — Я не знаю, расскажи ты, могло ли что-то поменяться за неделю? Кто же причина этих долгожданных перемен, сладкая? — накручивает прядь волос на палец, и словно что-то обдумывает. -Нет, сестра, — отрицательно покачивает головой, — кто-то точно есть, — не унимается Джерен, — стой-стой, или тебя повысили? — радуется она, уже готовясь поздравлять меня. — Да нет, не совсем так, — и зачем я проговорилась, уже жалею о начатом разговоре, зная умение младшей сестры преувеличивать каждое событие до размеров вселенской катастрофы, — то есть, я буду какое-то время наблюдать за одним пациентом, он… Разговор заканчивается, только начавшись, приостановленный тревожным звуком вибрирующего телефона. Джерен смахивает подпрыгивающее уведомление на экране своего аппарата, бегло читая короткий текст, и прикрывает ладошкой рот, рассматривая какие-то нечеткие фото. — Джерен, что-то случилось? Дай посмотрю, — выхватываю телефон из ее рук и настороженно просматриваю новость, прикладывая палец к экрану, чтобы увеличить всплывшие кадры. «Сын бизнесмена Агяха Карачая и наследник многомиллионного состояния семьи Карачай, по совместительству владелец контрольного пакета акций всемирно известного холдинга «Карачай», на днях попавший в больницу с угрожающими жизни ранениями после ночного дорожно-транспортного происшествия, сейчас находится в одной из лучших клиник Стамбула «…». Сейчас его состояние оценивается как стабильное, врачи наблюдают положительную динамику…» Быстро бросаю растерянный взгляд на стоящую напротив меня сестру, которая явно пребывает в шокированном состоянии. — Сестра, это же Дженк Карачай! Дженк! Ка-ра-чай! — если она повторит его имя еще раз, я точно взорвусь от возмущения. — Карачай! Офф, ты посмотри, обычно заголовки статей пестрят не такими новостями с этим красавчиком в главной роли! — поджимает губы и разводит руками, будто бы сейчас самое подходящее время для обсуждения его внушительных подвигов на личном фронте, — ох, ладно, сестра, не злись, пусть быстрее поправляется, хорошо, что все обошлось, я очень-очень расстроилась, — она ошеломленно повторяет его имя еще пару раз, будто стараясь уложить в мыслях только что прочитанную новость, — подожди, и он сейчас вашей клинике, а ты ничего мне не рассказала? — Джерен, это может подождать, я опаздываю, — голос пропитан нервной дрожью, я суетливо бросаю в сумку свой телефон и поднимаю с комода ключи от машины, убегая от готовящихся посыпаться на меня в любую минуту назойливых вопросов сестры. — До вечера! Я помню, что мы начинаем празднование сегодня вечером, Джерен, не беспокойся, — целую сестру в шеку, мигом перемещаюсь к Элиф, а она снова улыбается мне, дергая маленькими ножками в розовых пинетках с малиновыми бантами, когда я легонько провожу пальцем по кончику ее крошечного курносого носика. — Я успею, обещаю! Не скучайте без меня! Обещание, которое я в первый раз не выполнила, и в самых смелых мечтах не предвидя окончание этого дня. Событие, с которого началась моя новая жизнь. Счастливая.