Северное сияние

Музыкальная рекомендация к главе: Taylor Swift — Hoax Ludovico Einaudi — Underwood / Burning «Подобно человеку в полусне, усталый и томящийся болью, я желал оторвать, отбросить от себя больное место, и только опомнившись, понимал, что больное место, — я сам» Толстой Л.К. «Исповедь» ___________________ Первый сеанс. Вечер. — Хорошо, благодарю Вас, заказ на госпожу Джемре Йылмаз, — поднося к уху широкую трубку телефона, перекидываю отражающие тусклый свет пряди волос на правое плечо, после хаотично собирая их в высокий хвост, — нет, давайте все же перенесем на семь вечера, — задумчиво отвечаю я, в уме тщательно высчитывая, смогу ли освободиться к семи вечера, ведь сеанс может затянуться, а дома нужно быть в восемь. Может и закончиться, едва начавшись — знаю, что в практике психотерапевтов подобные инциденты тоже нередки. — Спасибо, как я и указывала в заказе — букет коралловых бегоний, вишневого гавайского имбиря и гортензий цвета индиго, — отчетливо перечисляю, старательно вырисовывая фломастером на просвечивающем листе отрывного блокнота тонкие зигзагообразные линии, выводя каждую по несколько раз, и закрашивая этим же цветом белые участки бумаги. — Да, достаточно пожелания — «С первым днем рождения, моя сладкая племянница!». Ах, да, и обязательно приложите к букету пыльно-розовую поздравительную открытку, — это любимый цвет моей драгоценной малышки, — конечно, еще плюшевая игрушка-белка, — расплываюсь в беспечной улыбке, представляя довольное крошечное личико отмечающей свой первый день рождения Элиф, который она, скорее всего, не запомнит, но с этой целью у меня был заготовлен еще не распакованный фотоаппарат. Задокументирую это важное событие, а когда племянница немного подрастет, будем вместе уноситься в счастливые воспоминания. — Да, это все. Пожалуйста, очень прошу вас, постарайтесь не опаздывать. Это важно, — предупреждаю я. — Нет, вопрос цены непринципиальный, можете сразу снять нужную сумму с моей карты, но сделайте все, как я просила, этого будет более чем достаточно, — вежливо завершаю разговор, после чего мигом активирую режим «не беспокоить», как на телефоне, так и в жизни, хотя бы на несколько минут. Глубоко втягиваю носом воздух, ярко благоухающий сочетанием нежного аромата лаванды и терпкого кедра, и на выдохе резко выпускаю поток теплого. Легко сжимаю в руке темно-серебристые ключи от кабинета, где будет проходить наша первая официальная встреча, и словно на автопилоте, подбрасывая их вверх, слышу, как за дверью раздаются задорные голоса сотрудников клиники. Они что-то проворно обсуждают, перебивая друг друга и заливаясь заразительным смехом. От былого приподнятого настроения, сопровождавшего меня на всем не коротком пути от дома до клиники, не осталось и следа. Меня словно за считанные секунды подменили, стоило мне подъехать ко входу. Ничего подобного я в своей жизни не испытывала, поэтому и разгадать причину столь резких перепадов настроения было нелегкой задачей. Ситуация усугублялась тем, что я испытывала острую потребность прийти хоть к какому-то здравому умозаключению, объяснившему бы мое состояние. Нет, словно назло, лишь с головой тонула в своих мыслях, время от времени выныривая, чтобы схватить порцию свежего воздуха и снова уйти под воду. Хотела бы я сейчас оказаться на месте своих коллег, медлительно двигающихся по коридорам клиники, чтобы незаметно сесть в подогретый салон автомобиля и, минуя гигантские сугробы, поехать в сторону дома. Просто исчезнуть или переместиться в замкнутое пространство своей квартиры и остаться там навсегда. Лучше, безусловно, второе. Но я связана обязательством выполнить данное обещание и оправдать оказанное доверие. «Вы легко найдете общий язык, госпожа Джемре! Ему, как никогда, необходима моральная поддержка человека, разбирающегося в сложных человеческих взаимоотношениях» А если все-таки не найдем? Все еще смутно представляю, почему выбор господина Адема пал на мою кандидатуру. Четыре моноцветные стены кабинета, равномерно выкрашенные в бледно-зеленоватый поблескивающий на свету оттенок, обладающий успокаивающим и болеутоляющим эффектом, напротив, зверски угнетают и душат меня. Сдавливают шею, словно нейлоновой веревкой, перекрывают доступ к кислороду. Законы цветовой терапии определенно учитывались при выборе предметов интерьера, как и цвета стен. Но мне это вовсе не помогает, скорее, усиленно выводит из состояния равновесия и вызывает нервное напряжение, отдающее пульсирующей головной болью в затылке. Сбоку от меня, на близлежащей стене, гордо красуется изображение развесистого, но одинокого куста сирени с раскрывшимися мелкими букетиками белых соцветий. С навесного потолка свисают несколько осветительных приборов, крепящихся на упругих и загнутых, словно пружины, основаниях. Напоминающие перламутровые горошины жемчуга, абажуры рассеивают тусклый голубоватый свет от лампы. Все комната заполнена им, превращающим ее в гигантский аквариум с залитой до краев лазурной жидкостью. Чувство, что ты находишься под толщей водных масс. Господин Адем выделил эти двадцать квадратных метров площади с целью проведения «чего-то похожего на личные беседы» с господином Дженком. Насколько я знаю, раньше этот кабинет пустовал и большую часть времени был заперт. Господин Адем планировал обустроить здесь свой новый рабочий кабинет, но этой идее так и не суждено было воплотиться в жизнь. «Амнезия, Джемре, психогенная амнезия, но ее причина кроется совсем не в физических травмах. Ситуация сильно осложнилась тем, что частичную потерю памяти спровоцировала психологическая травма, но какая — вот что нам предстоит выяснить» Сама согласилась — сама теперь и решай возникшие проблемы, Джемре. Отступать уже поздно и не в моих правилах, а сдаваться — совсем несвойственный мне порыв. Но странное предчувствие лишало покоя и коварно шептало на ухо «не стоит вмешиваться в чужую жизнь, ты испортишь ее, как и жизнь своей родной сестры». Неправда. Не слушаю этот нагнетающий обстановку внутренний голос. Я старалась лишь уберечь Джерен от того, что в финале романа разбило ей сердце и чуть не отняло жизнь. Или же все-таки болезненная, но правда? Не впутывая себя в чужие отношения, я бы не вселила в ее взбалмошную голову сомнения, и продлила бы иллюзию счастья. Имела ли я право вмешиваться? Спустя определенный отрезок времени исчерпывающий ответ на этот вопрос уже не имеет ни для меня, ни для нее никакого смысла, но я до сих пор не могу отыскать его. Или не хочу находить? «Сестра, где моя малышка? — Молчание в ответ. — Где моя дочь? Я могу взять ее на руки? Я очень хочу увидеть мою Элиф. — Все будто набрали в рот воды, потупив взгляд. — Почему вы так подозрительно смотрите на меня? Я…не понимаю…где…где Элиф?» Знаю лишь, что впрыскивающее в меня свой парализующий яд чувство вины не ушло даже спустя пару лет. Поэтому я сейчас здесь. Поэтому забыла свои мечты и ушла с головой в работу. Поправляю высокий воротник сиреневой шерстяной водолазки, мерзну то ли от просачивающегося в помещение морозного воздуха, то ли от трепетного волнения, и глубже устраиваюсь в офисном кресле. Внезапно мне становится душно, и я провожу рукой по тонкой шее, немного подворачивая воротник. Перевожу кондиционер в режим охлаждения, хотя за окном обильный снегопад и двадцатиградусные морозы. Ты уже проходила через это, Джемре. Переживать совсем не о чем. Чем отличается этот раз от предыдущих? «Да, проходила, но тогда ты была неопытной студенткой второго курса, вынужденной попрощаться со своими мечтами и практиковаться в одной из лучших клиник страны», — отвечает мне внутренний голос, заводя меня еще сильнее. Плотно закрываю глаза и считаю до десяти, пытаясь восстановить дыхание и унять чрезмерно разгоряченное сердцебиение. Да что со мной происходит вот уже несколько дней подряд? Я в редких случаях, и можно сказать, практически никогда, не сомневалась в себе или своих профессиональных качествах, но сегодня, как будто нарочно, боюсь задать лишний вопрос, спугнуть или, что еще хуже, подвести самого господина Адема, рассчитывающего на меня и всецело доверяющего. Ты просто выполняешь свою работу, Джемре, ничего более. Всего пару сеансов и ты свободна. Его семья, как и сам Дженк — частые клиенты и, более того, попечители нашей клиники, которым следует оказывать повышенное внимание и неустанную заботу. Заблудившись в лабиринте своих неопределенных мыслей, не замечаю, как деревянная дверь приоткрывается, оставляя за собой узкую щелку, сквозь которую озерами проливается свет из коридора.  — Простите, вы не могли бы мне помочь и придержать эту чертову дверь? — раздается ласкающий слух низкий мужской голос со стороны выхода из кабинета, предваряемый несколькими мерными ударами кулаком по тяжелой двери. — Госпожа… — разглядывая меня, произносит он, пока я, прикрыв глаза, успокаиваю свои нервы, слушая звуки проливного тропического дождя в наушниках. — Нет, ну это больше похоже на шутку — очередной стук в дверь. — Вы слышите меня? Расслабляющие звуки природы обрываются, когда телефон отсоединяется от сети — в левом крыле клиники всегда нестабильный и слабый сигнал. Я широко распахиваю словно склееные веки, и дорожка из света, падающего на карамельный коврик, застилающий большую часть пола кабинета, подкрадывается к стеклянному столику. Делаю пол-оборота в жестком рабочем кресле, не поворачивая головы. Взгляд падает на чьи-то черные кеды в широком дверном проеме, в голове что-то щелкает, приводя меня в чувства, и я мгновенно перевожу изумленный взгляд на незнакомца. Мои карие глаза неизбежно сталкиваются с его, темно-болотными. Медово-зеленоватая радужка, стирая все все границы, смешивается с темными, оливково-коричневыми зрачками. Неизведанное и непонятное чувство, похожее не пронзающий стрелой, устремленной в сердце, разряд тока, завладевает мной. Я по-прежнему направляю взгляд на стоящего передо мной парня, будто нахожусь под действием гипноза. Я словно разучилась говорить, находясь под его магическим влиянием. Он пару раз подкашливает, пытаясь вывести меня из транса, возвращая в реальность. Не двигаюсь. Продолжаю молчать. — Кхм… кхм… простите, — намеренно громко окликает меня, несколько раз щелкая пальцами в воздухе. — Сладкая, я могу увидеть госпожу Йылмаз? Оставляю без внимания его слова и роняю увесистую связку ключей на пол, в конце концов, опомнившись, и наклоняюсь, всем туловищем подныривая под стол, чтобы поднять их. Прикладываю пальцы к горевшим алым пламенем щекам. Чувство стыда зазывает меня в свои объятия, и в эту самую секунду наступает самый подходящий момент, чтобы исчезнуть, испариться, вылететь из кабинета, как я и хотела, только бы снова не попасться ему на глаза. Перевожу дыхание, цепляя лежащие под столом ключи пальчиками ноги, сбрасывая молочные остроносые балетки. Суетливо дотягиваюсь до них и накрываю своей рукой. Кажется, я готова провалиться сквозь землю, медленно поднимаясь на ноги — сперва виднеются мои своевольные и густые шоколадные локоны, разложенные по изящным плечам, затем ряд подкрашенных пушистых ресниц, соблазнительные губы цвета распустившейся чайной розы и исхудавшее тело, облаченное в больничный халат. — Ну, так вы мне поможете или нет? — спрашивает зеленоглазый шатен, стараясь распрямить поджатую в области коленной чашечки ногу, мучительно морщась от боли и опираясь о трость. Срываюсь с места, добегая до находящегося во временном смятении молодого человека, и подаю ему руку, стараясь игнорировать прикованный ко мне взгляд. Он, обнимая меня, перекидывает руку через мою шею и касается костистого плеча. Я, оказываясь под весом его тела и обхватывая крепкую спину, придерживаю его за теплую ладонь, непроизвольно сцепляя наши пальцы. Стая мурашек тут же пробегает по руке, теряясь под несколькими слоями одежды и замедляясь, чтобы вновь напасть на меня где-то в области шеи. Чувствую, как против моей воли сердце изменнически ломает ребра, желая раскрыть всему миру зарождающееся внутри меня отголоски отрицаемого чувства. Не понимаю, почему мое тело со сладостной дрожью реагирует на каждое его движение, руки не слушаются, а умственная деятельность приостанавливается. Безумное наваждение. Нет, я должна сохранять контроль. — Подождите, я… я вас где-то уже видел, вот только не могу вспомнить, где и когда, — четко произносит молодой человек, потирая лоб свободной рукой и, повернувшись ко мне, внимательно рассматривает с ног до головы, словно видит в первый раз. — Ваше лицо мне кажется таким знакомым, — несколько раз повторяет он, пока мы неспешными шагами приближаемся к комфортному креслу, стоящему около лампы, излучающей согревающий мятно-неоновый свет. Он жмурится и закрывает веки рукой, надавливая на них. Отмечаю, что острые приступы головной боли, начавшиеся после аварии, возобновились. — Господин Дженк, вам лучше присесть, — он не спускает с меня своих удивленно-недоверчивых глаз и хранит молчание, — сейчас я вам все расскажу, но для начала присядьте, вы еще слишком слабы, — легко тяну его за локоть и пытаюсь помочь добраться до полосатого кресла, — только прошу вас, не делайте резких движений, иначе может закружиться голова, — не сопротивляется и поддается мне, всей тяжестью своего тела приземляясь на мягкое зеленоватое сиденье и вытягивая руки вдоль полированных подлокотников. Замечаю, что моя правая рука все еще покоится в его ладони, и поспешно расслабляю хватку, высвобождаясь. Мысленно считаю до трех и успокаиваю разыгравшиеся нервы. Словно встала не с той ноги. Разворачиваюсь и двигаюсь к своему заставленному разноцветными папками и медицинской литературой рабочему месту, чувствую, как он провожает меня глазами. Выдвигаю тяжелое кресло и с шумом опускаюсь в него, захватывая лежащие на краю стола и сшитые в один документ белые бумаги, содержащие в себе историю болезни молодого человека, и перелистывая бесчисленные страницы. — Господин Дженк, к сожалению, — из последних сил стараюсь звучать уверенно и скрываю свое нервозное состояние, не позволяя усомниться в моем профессионализме, — у нас не было шанса познакомиться ранее ввиду некоторых обстоятельств, — он постукивает пальцами по подлокотнику кресла, внимательно слушая, — я некоторое время буду вашим лечащим врачом, — произношу далее и собираюсь назвать свое имя, вспомнив, что забыла представиться. — Да, госпожа Джемре Йылмаз, — саркастичный тон прослеживается в его голосе, и мне становится не по себе, — очень, — делает ударение на этом слове, — приятно познакомиться, — опережает меня, ловя мой вопросительный взгляд, и кивает на вышитые темной нитью на моей одеянии инициалы — «Доктор Джемре Йылмаз». — Взаимно, господин Дженк, — поправляя больничное одеяние и поднимая со стола черную гелевую ручку, отвечаю я, — какое-то время нам придется часто встречаться, — останавливаюсь, поправляя сама себя, — то есть, работать вместе над вашим состоянием, — нервничаю и продолжаю уточнять сказанное, боясь быть неправильно понятой, — встречаться на сеансах, о которых вы уже, наверняка, слышали от господина Адема. Изучив ваш анамнез и больничную карту, я уверена, что лечение будет продвигаться успешно, и эти встречи не затянутся. Но, безусловно, — снимаю с ручки колпачок и откладываю его в сторону, — все будет зависеть от вашей вовлеченности в процесс, — открываю чистый лист его медицинской карты, — и осознанного стремления вернуть забытые обрывки событий, — он отвлеченно кивает, но будто не слышит меня. — Вы уверенно идете на поправку, поэтому основная проблема сейчас — это восстановление вашей памяти после аварии, — зеленоглазый парень не реагирует на мои слова и отводит взгляд в сторону панорамного окна, завешенного горизонтальными жалюзи. — Да, все это я уже слышал, — жестом руки заставляет меня замолчать, — мы можем перейти к сути, не тратя ваше и мое время, госпожа Джемре? — машинально смотрю на часы — половина восьмого, — господин Адем поделился со мной последствиями аварии, я в курсе всего, что произошло, — выдыхает и с нажимом потирает пальцами ткань спортивных брюк, — и в курсе моей приобретенной забывчивости, доктор, — дрожь пробегает по моему телу, когда он улыбается, направляя свой взгляд в мою сторону, — хотя я предпочел бы ничего не вспоминать, — выжидающе молчу, — ведь какой толк от воспоминаний, которые твой организм сам решил вытеснить, избавляя тебя от боли, верно? — Нет, вы не правы, — убеждаю его, отрицательно мотая головой, — каждое воспоминание значимо, теряя одну деталь уже сложенного пазла, мы больше не сможем собрать целую картинку, а значит наши эмоциональные реакции на забытые события так же исчезнут, — он прикладывает голову к мягкой спинке кресла, — иными словами, мы сами станем другими людьми, потеряем себя — будем так же жить, общаться, вернемся к ежедневной рутине, но день изо дня ощущая гнетущую пустоту в той части сознания, где хранилось это воспоминание, — продолжаю рассуждать, совсем забыв об отведенном на сеанс времени, — поэтому так важно вовремя вернуть то, что в силу обстоятельств пришлось вычеркнуть из памяти, заглушая боль. Перманентное чувство, что ты находишься не в своей жизни, поверьте мне, очень угнетает и не дает расслабиться ни на секунду, — складываю разложенные на столе книги в аккуратную стопку. — Что касается вашего состояния, то основной задачей является поиск ключевого события, которое и запустило процесс блокировки воспоминаний вашим мозгом, господин Дженк, — объясняю, медленно вычитывая неразборчивые записи в его медицинской карте, и понимаю, что молодой человек никогда не страдал ничем, даже отдаленно напоминающим неврозы или неврозопободные состония, не говоря уже о психических расстройствах. — Оставьте это официальное «господин», дорогая, — слишком внезапно предлагает шатен, и я прерываю наш зрительный контакт, смущенно опуская взгляд, — мы ведь примерно одного возраста, — все еще смотрит на меня, — к чему эти формальности, — приподнимается в кресле, — да и раз уж нам придется видеться на этих… — на миг замолкает, — сеансах, — одобрительно киваю ему в ответ, а сердце упрямо пропускает несколько ударов. Это странное состояние ухудшается каждый раз, когда он смотрит на меня. Видимо, всему виной расшатанные нервы. — для вас я просто Дженк. — Отлично, тогда для вас я просто Джемре, — вежливо соглашаюсь, изображая что-то похожее на полуулыбку, хотя и не привыкла к такому неформальному общению со своими пациентами. Дженк Карачай — молодой человек, выздоровление которого сейчас лежало на моих хрупких плечах. Он не мой друг, и вряд ли когда-то мог бы им стать. Даже не знакомый. Но словно золотистые волны солнечного света, согревающее сердце чувство разливается с левой стороны грудной клетки, и я не в силах его игнорировать. Мимолетный блик незнакомого мне чувства. Чувства угрожающей, непозволительной близости с человеком, которого узнала чуть больше недели назад. Стоп. Слишком быстрое развитие событий пугает меня. Мы познакомились и вынуждены проводить какое-то время наедине, пока его психологическое состояние не нормализуется и рваные куски воспоминаний, словно проявленные фотографии, не приобретут различимые цвета и точные очертания. — Мы можем приступить сейчас же, если вы готовы, — выключаю выпускающий прохладный воздух кондиционер под пищащий звук от нажатия кнопки пульта, и тушу свет, оставляя включенной лишь крупную лампу, стоящую рядом с зеленоглазым шатеном. Комната наполнена голубоватым полумраком, словно ее накрыла сокрушительная волна, оставляющая за собой сугробы из бурлящей пены. За окном уже давно стемнело, и небо затянуто снеговыми облаками, навевающими неприятный микс из чувств беспросветной тоски и усталой безнадежности. — Это будет непросто, доктор, — безучастно отвечает, бросая взгляд на мое удивленное лицо, — как я уже сказал, не думаю, что наши беседы мне чем-то помогут или будут эффективны, — спустя секунду продолжает, а взгляд превращается в до боли безысходный и потерянный, — то есть, я и не уверен, что хочу, чтобы помогли, откровенно говоря, — с опаской смотрю в его глаза, — я совсем не хочу помнить то, что произошло до аварии, госпожа Джемре, и даже благодарен, что все так вышло, — эти слова звучат словно чистосердечное признание, — может быть, это мой шанс начать все заново, — пожимает плечами, после прерывисто выдыхая. — Я хочу сказать, что моя амнезия меня мало волнует, с этим я могу смириться, — ситуация оказалась сложнее, чем я себе представляла. Дженк не заинтересован в результативности лечения. Травмы и царапины на его теле постепенно заживали и затягивались, но на душе появлялись новые порезы, заставляя кровоточить затянувшиеся. Причина мне все еще неизвестна, но он будто потерял надежду, не видел света в конце тоннеля, да и вовсе закрылся от мира, несмотря на то, что разговаривал со мной и казался спокойным. — Дженк, пожалуйста, вы должны согласиться, я буду рядом с вами, — мягко убеждаю его, стараясь не проявлять чрезмерную настойчивость, — предоставьте себе шанс начать все заново, — настороженно смотрит на меня, но во взгляде мелькает все та же жгучая горечь, — но восстановив то, что пришлось забыть, вернув ту часть себя, которая все еще остается в глубинах вашего подсознания, прошу, — с заботой и мольбой заглядываю в его подчеркнутые лазурным светом от лампы малахитовые глаза, которые приобрели более насыщенный оттенок, и осматриваю затемненное синеватой тенью от абажура лицо, покрытое густой щетиной, пока он испытующе сверлит лежащую на столе медицинскую карту своим гипнотическим взглядом, обдумывая сказанное мной. — Гипноз в вашем случае едва ли не единственный способ вернуть воспоминания, но предоставить вам стопроцентную гарантию я все же не могу. — Вы сказали, гипноз? — вторит мне зеленоглазый шатен, подпирая голову рукой. — Вы считаете, что я настолько доверяю вам, что этот метод подействует? — ожидаемый мной вопрос поступил как раз вовремя. — Да, это самый быстрый и разумный способ добраться до забытых событий, — лежащий в сумке телефон издает короткий звук, — простите, — отвлекаюсь, переключая внимание на экран телефона, следом зажимая кнопку блокировки. — А что касается доверия, нет, я так не считаю, — серьезным тоном заявляю я, покидая свое кресло и выходя из-за стола, — вы, естественно, не можете мне доверять, так как видите в первый раз, — отрицательно покачивает головой, и я с недоуменным видом приподнимаю левую бровь. — Не в первый, — продолжаю молчать, — это же вы на второй день после аварии находились в моей палате? — Да, я контролировала ваше состояние, и следила, чтобы вы ни в чем не нуждались, фиксируя все улучшения,  — подтверждаю его слова, остановившись в центре комнаты, — я выходила из клиники, когда к входу подъехала машина вашей мамы и вас забрали в операционную, — опускаю правую руку в карман халата, а правой поправляю выбившуюся прядь волос. — Но все это не так важно. — Так вот, сначала мы должны выяснить, что именно из произошедшего в день аварии вы помните, — активно жестикулирую, таким образом снимая скрутившееся к клубок напряжение, разъясняя смысл сеанса, — так как с огромной вероятностью кратковременная потеря памяти связана с какой-то эмоциональной травмой, вызвавшей у вас бурную реакцию и сознательное желание отрицать событие-триггер, — в тишине комнате слышится лишь мой голос, отскакивающий эхом от стен и монотонное тиканье антикварных часов, — а затем сработал защитный механизм психики, который оградил вас от болезненных эмоций, — подхожу к его креслу вплотную и пододвигаю ближе к себе небольшой стул. Биение сердце снова перекрикивает стук часов. — А вы любите то, чем занимаетесь, Джемре? Исполнили свою детскую мечту, оказавшись в стенах этой клиники? — оставляя без внимания сказанное мной, заявляет шатен, приглаживая слегка растрепанные от наложенных, туго затянутых бинтов по периметру головы. — Несмотря на ваш молодой возраст и наш совсем недолгий разговор, у меня создалось впечатление, что вы неплохо разбираетесь в… — его реплика обрывается, — во всех этих психологических штуках, — подобрав слово, улыбается и, очевидно, ждет моей реакции. — Разве это имеет отношение к вашему лечению, господин… — специально обращаюсь к нему, начиная с этого слова, -… Дженк, — строго и с раздражением смотрю на него, а затем перевожу пылающий взгляд на картину за его спиной, складывая руки в области талии. — Хочу напомнить, что мы здесь не чтобы обсуждать личную жизнь друг друга, — сама не понимаю почему, закипаю изнутри и еле-еле держу себя в руках. Случайно заданный вопрос поставил меня в тупик, вторгаясь в мое личное пространство и разрушая прочно закрепленную надежную броню. Я не хочу говорить об этом. Я не могу раскрыть свою душу незнакомому человеку и поделиться с ним своей болью. Вряд ли он поймет, вряд ли кто-то поймет. Странно, но до него никто и никогда не интересовался мной. Да и что мой ответ, данный незнакомцу, мог изменить. Моя жизнь бы не поменяла свой ход, и я бы не вернулась в занозой сидевшее в моем сердце прошлое. Поэтому разумнее не заглядывать в свою же душу снова и снова. Одно воспоминание вытянет другое, и так до бесконечности.  — Можете не отвечать, — наигранно усмехается, — я итак все понял, — я удивленно раскрываю рот, хватая воздух, и не найдя подходящих слов из множества скопившихся в мое памяти, лишь недовольно цокаю, — все просто — ваши глаза не горят, — вновь игнорирует мои слова, продолжая пытать меня своими бестактными вопросами, — в них нет огонька жизни, вы точно здесь не по своему желанию, дорогая, — фраза попадает точно в цель, — но что мне с этого, вы правы, — не могу возразить, будучи неспособной отрицать правду. — Перед вами сидит человек, который стал тяжкой ношей для своих родителей, не оправдал ожиданий, и не стал тем, кем они могли бы гордиться, — напускное безразличие скрывает его боль, и я это сразу отмечаю, меняясь в лице, — какая ирония, единственный сын, и он же — главное разочарование, — речь сменяется молчанием, а я уже отчитываю себя за проявленную холодность. Неужели. Он первый человек, который высказал то, что не решалась сказать я. Желая скорее завершить слишком затянувшийся разговор, присаживаюсь за подставленный к креслу минутами ранее высокий стул и обхватываю руку зеленоглазого парня своими двумя, серьезным взглядом впиваясь в него и нащупывая пульс на его жилистом запястье. Сердце молодого человека бьется ровно, каждый удар повторяется словно через строго установленные промежутки времени. Ледяная кожа его руки соприкасается с моей. Не сопротивляется, послушно повинуясь моим действиям. — Предлагаю… мы можем перейти к основной части нашего сеанса, — мое предложение получает беспрекословное, и скорее, даже безразличное согласие, — я помогу вам войти в гипнотическое состояние, а потом мы попытаемся воспроизвести в памяти события того вечера, — свечу фонариком в его глаза, проверяя реакцию зрачков, — главное, не волнуйтесь и доверьтесь мне, следуя моим указаниям, — выключаю фонарик и опускаю его в карман халата, выдыхая. Возвращаюсь на свое место, доставая из третьего отсека рабочего стола компактный посеребренный предмет с тремя фиолетовыми шариками в виде планет в середине и ставлю его перед собой так, чтобы мой «помощник» оказался в пределах видимости Дженка. Озноб набрасывается на меня будоражащим уколом острой иглы. Я разогреваю ладони, пока молодой человек равнодушным взглядом осматривает появившийся перед ним предмет. Мне знаком этот стеклянный, будто потухший, взгляд. Вернее, тоскливая пустота во взгляде. Будто ты смотришь в глаза сидящего напротив человека, он дышит и разговаривает, жизнь вокруг него идет свои чередом. Но глаза. Точно как у Джерен после рождения Элиф. В те, казалось бы, уже далекие времена, моей сестре пришлось пережить то, с чем большинство не сталкивается никогда. Чудовищное предательство любимого человека, последующий уход отца из семьи. Слишком непосильный груз для хрупкой молодой девушки. То, что я не пожелала бы даже извечному врагу. Моя младшая сестра чуть не потеряла свою новорожденную дочь и в то же время потеряла любовь всей своей жизни, которая исчезла ровно в тот момент, когда выяснилось, что сестра находится в ожидании малыша. Эти бесцветные глаза людей, чья беззаботная жизнь была прервана против их воли, но которые продолжают существовать, содержат в своей глубине то, что не может вырваться наружу — под плотной маской пустоты внутри искалеченной души спрятан запертый на замок тайник беспредельной боли, настолько всеобъемлющей, что от единого слова она словно усиливается в миллионы раз, и ты находишь спасение лишь в молчании. Твое утешение в этом оглушительном молчании. Я знаю наверняка. Мне довелось не раз быть свидетелем полной гибели души еще живого человека. — Если вы готовы, мы можем начать, — говорю неторопливо, отмечая предельное напряжение вперемешку с заинтересованностью в его взгляде. Он вытягивается в кресле, прикрывая глаза. — Откройте глаза и внимательно смотрите на маятник, — даю указания, запуская прибор. — Вас постепенно охватывает сон, — дробный стук маятника, — ваши веки плотно сомкнуты, вы охвачены приятной дремотой и засыпаете, — повторяю тихо и монотонно, наблюдая за прислушивающимся ко мне молодым человеком.