“ Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого? Ты только никого не подпускай к себе близко. А подпустишь-захочешь удержать. А удержать ничего нельзя…» Ремарк
***
Кабинет наполнился тишиной и хрустальным спокойствием, мой голос руководил подсознанием молодого человека, вытягивая и вороша тщательно скрытые воспоминания. Я знала, что они все еще находятся в его подсознании и ждут подходящего часа, чтобы взорвать его жизнь, словно языки пламени, вырывающиеся наружу из сгорающего до основания здания. Единственным, чего я не знала, была его реакция на воскресшие обрывки его жизни. Смогу ли я помочь? Позволит ли он мне быть рядом? Довериться ли постороннему человеку? И почему я так волнуюсь за состояние незнакомого мужчины? Все эти вопросы вскипали и бурлили в моей голове, отвлекая и одновременно пугая своей внезапностью. Дженк лежал в кресле напротив, положив руки с явно выступающими синеватыми венками на подлокотники и, закрыв глаза, вслушиваясь в мой полушепот. Было видно, как его зрачки хаотично двигались под закрытыми веками, он почти сразу позволил мне проникнуть в его голову, что больше изумляло меня, чем радовало. Наступило время задавать вопросы.Судя по моим наблюдениям, он был готов к началу терапии. Наметив план сеанса и втянув порцию воздуха, я подсела к расслабленному шатену, взяла в руки небольшой планшет и, облокотившись о спинку, приготовилась документировать ключевые моменты сеанса. — Господин Дженк, вы находитесь в полной безопасности и слушаете только мой голос. Сейчас вы постараетесь односложно отвечать на мои вопросы, выбирая либо «да», либо «нет», ваше дыхание размеренное и спокойное, — в ответ послышался тихий утвердительный ответ. — Отлично, тогда начнем. Помните ли вы то, что произошло в день аварии? — отрицательный ответ.— То есть, совсем ничего, возможно, в вашей памяти остались отдельные куски событий, обрывки фраз, воспоминания о людях, с которыми вы контактировали в этот день? — снова отрицание, я настораживаюсь, надеясь, что мне удастся найти хотя бы единую зацепку. — Ладно, попробуем чуть иначе, — Дженк вертится в кресле, вытягивая правую ногу и устраиваясь глубже в кресле, — итак, — поворачивается и открывает мне обзор на его умиротворенное выражение лица. На долю секунды закрадывается сомнение, что Дженк решил устроить игру, но по своим правилам, и не я выступаю в роли ведущего, а он. Нет, моя мнительность не приведет ни к чему хорошему. — Я знаю, что в вечер аварии в особняке ваших родителей проходило крупное мероприятие. Прием гостей по случаю помолвки. Вашей помолвки. Ваша невеста приехала в клинику следом за вами и вашей матерью. Госпожа Зейнеп, — при произнесении имени длинноногой дивы у меня перехватило дыхание и до боли запульсировало в висках. Откинув ненужные мысли в сторону, я продолжила, но знала, что моя неожиданная реакция побеспокоит меня позже, накрыв новой волной тревожных мыслей и риторических вопросов. — Какое последнее воспоминание, связанное с вашей невестой, вы можете воспроизвести? — аккуратно пододвигаюсь к нему, готовясь записать услышанное. — Я… помню одну мрачную сентябрьскую ночь, косой ливень, жилой комплекс в районе Бейоглу, пустынную подземную парковку, блондинку в черном кружевном халате. Я навестил ее, то есть впервые приехал в ее апартаменты, чтобы забыться, и мы… провели ночь вместе, — останавливаю его, оглушив четко произнесенным «нет», понимая, что информация не имеет отношения к возвращению воспоминаний. Подробности личной жизни зеленоглазого интересовали меня в последнюю очередь, я не хотела быть в курсе его интимных отношений с невестой и, возможно, в глубине души отказывалась принять тот факт, что белокурая девушка являлась его будущей женой. Эти мысли вгрызались в меня, тянули за собой, мучили и лишали спокойствия. Чем чаще я открещивалась от них и игнорировала, тем интенсивнее они заполняли собой мою бедную голову. Я бессознательно и усердно сопротивлялась, но отказывалась это признавать. — Возможно, что-то иное? Утро дня аварии? Ваша невеста была рядом с вами? Или… дорогое сердцу воспоминание, связанное с госпожой Зейнеп? Их должно быть немало. Например, вы, наверняка, занимались подготовкой к свадьбе, выбирали локацию… или как насчет дня, когда вы сделали ей предложение? Как правило, такие вещи отпечатываются в памяти и долго хранятся там, не растеряв своих красок, — звук напоминания прерывал опустившуюся на нас тишину, но сразу утих, когда я, вовремя спохватившись, отключила телефон. — Нет… я толком не помню ничего, связанного с ней, — короткая пауза, — или не хочу помнить, — его монолог обрывается и он замолкает, а я собираюсь задать свой вопрос еще раз, но успеваю лишь приоткрыть рот в растерянности, — нет, я не забыл, просто не считаю нужным помнить, — произносит неспешно, растягивая каждое слово, — не было ни предложения, ни помоловки, ни Зейнеп, ничего, касающееся этой девушки, не имеет значения для меня, — разговор набирал обороты, но услышанное если не шокировало, то заставило меня вспомнить слова его сестры днями ранее и убедиться в ее правоте. В каких же отношениях состояли сидящий напротив меня парень и Зейнеп Кая, если мужчина крайне равнодушно отзывается о той, которая неизбежно должна была стать его женой? Слова сестры зеленоглазого шатена, случайно подслушанные мною ранее, с новой силой зазвучали в голове, будто я снова оказалась по ту сторону двери, случайно выведывая чужие секреты. Мне зачитать, мама? Мой брат не любил и не любит эту девушку, и ты об этом всегда знала, прикрывая ее! Я хочу знать, почему? Чем она тебя шантажировала? Значит, это была правда? Что еще мне предстоит услышать? Я всего лишь доктор, который помогает людям вылечиться и вернуться к прежней беззаботной жизни. Я никогда не стремилась сблизиться с пациентами, не задавала лишних вопросов, и, конечно, не встревала в семейные разборки. Сложность ситуации сейчас стала казаться неразрешимой. Я не могу без причины отказаться от работы, но так же я не могу и молчать, зная, что молодого человека бесчеловечно впутывали в гигантскую паутину обмана, коварства и несправедливости. Боже, и как мне выйти из этой ситуации? — Ваша помолвка не состоялась, господин Дженк, насколько я знаю. Но предложение было, и вы должны это помнить. Почему вы говорите, что не было госпожи Зейнеп? Она же ваша невеста, — мысли путаются еще сильнее, в горле пересыхает и я дрожащей от нервного напряжения рукой дотягиваюсь до пластиковой бутылки с минеральной водой. Делаю пару глотков и тело наполняется долгожданной прохладой, а от мелких, поднявших к горлышку бутылки пузырьков, неприятно пощипывает горло. — Нет, все совсем не так, Зейнеп для меня никогда не существовало, ни как девушки, ни как любимой, — прислушиваюсь к нему, постукивая гелевой ручкой по ножке стола, — я знаком с ней с детства, Зейнеп — дочь близких друзей моих родителей, мы вместе учились в университете, но на разных факультетах, — тихо рассказывает мне свою биографию, вызывая во мне неподдельный интерес, который я не могу не объяснить сама себе, — она была моим другом… до определенного времени, пока не стала маниакально помешана на мне, — продолжаю нервно щелкать ручкой, — но помолвка была вынужденной мерой после моего необдуманного поступка, — интерес расжигается все сильнее, и я забываю, что нахожусь на работе и обязана записывать услышанные факты, — я не мог поступить с ней иначе, не мог пойти против своей совести, — на себе чувствую все его нежелание говорить об этом, — я обязан был взять ответственность за своего малыша, за своего сына, я не мог оставить ее одну, — жалобно смотрю на него, еще ни разу за свою жизнь я так не беспокоилась за незнакомца. Сердце пропустило удар, а к глазам стали подступать слезы. Налетевшая дрожь пробежала по телу, согреваемому лавандовым свитером, — так было правильно, каждый ребенок имеет право знать своего отца и расти в полноценной семье. Пусть даже в семье, где родители не испытывают друг к другу чувств. Она притворялась! Как давно, мама? Для чего была эта выдуманная беременность? Чтобы удержать моего брата, верно? Чтобы стать его законной женой? Слова Дамлы пронеслись где-то над ухом, и я подскочила со стула, тут же приходя в себя и хватаюсь руками за голову. Я резко разворачиваюсь и обвожу глазами стены комнаты, словно пытаюсь найти кого-то, кто подслушивает нашу беседу. Предполагаемый отец исключается как биологический отец тестируемого ребенка. Боже мой. И как я раньше не догадалась? Он все-таки не знает правду. Или просто не помнит? Возможно, правда раскрылась на том вечере в честь помолвки. Это объяснило бы случившуюся аварию, как и кратковременную потерю памяти, вызванную эмоциональным потрясением и отказом принимать болезненную реальность. — Так вышло, что она забеременела, — не успеваю вставить и слова, а он добавляет, — это мой сын, и я беру на себя ответственность за свой поступок, благополучие ребенка для меня важнее всего, — он неожиданно открывает глаза, которые притягивают и манят меня, выключая мой разум. — Как вы… что происходит? — и без того неяркий свет начинает часто мигать, когда я подхожу письменному столу и присаживаюсь с краю, поворачиваясь лицом к своему пациенту, — что вы делаете, господин Дженк? — следом гаснет неоновая лампа, стоящая рядом с молодым человеком, затемняя его силуэт. — Господин Дженк, но как вы смогли сами выйти из гипнотического транса… — не подумав, интересуюсь, вопросительно смотря на встающего с кресла парня, — точно, — киваю сама себе, поражаясь тому, как ему удалось обвести меня вокруг пальца и ввести в заблуждение, — вы и не засыпали, не правда ли? — слышу, как он слегка ухмыляется, будто его нынешнее положение ничуть не беспокоит его, — для вас все происходящее похоже на шутку, это вас забавляет? — повышаю голос, который из тихого и спокойного переходит в бодрый и раздраженный, внутри все загорается и дымится, — вы в курсе что мы здесь, чтобы помочь вам? Вы в курсе, что могли бы просто сказать, что отказываетесь от сеансов, раз не готовы доверять мне? — стараюсь сдерживать себя, чтобы не высказать лишнего, позже жалея об этом. Никто и никогда не доводил меня до такого состояния. Мои друзья и знакомые опешили бы, увидев Джемре, которая повышает голос на почти незнакомого человека, который к тому же является моим пациентом. Обычно я была очень терпеливой и редко кто мог обнажить мои эмоции и вывести из себя. Это не удавалось даже моему отцу и сестре. То, что происходило со мной сейчас, несомненно пугало, занимало все мысли, выводило из зоны комфорта, заставляло трезвый разум отступать, уступая место проснувшимся чувствам. Каким — оставалось загадкой для меня. Загадкой, которая недолго оставалась неразгаданной. — Будьте уверены, — сама не осознаю, что собираюсь сказать, — что на этом нашу первую и последнюю, — с мнимой неприязнью бросаю в его сторону полный напускного презрения взгляд, — можно считать завершенной, — резко поворачиваю голову, намереваясь взять смартфон, изредка вибрирующий, напоминая мне о том, что с минуты на минуту прибудет мой праздничный заказ, — вы свободны, господин Дженк, — указываю рукой на дверь, — надеюсь, вы в состоянии сами выйти за эту дверь, — разворот головы и мое дыхание прерывается, а взгляд растекается по зеленоглазому красавцу, пристально рассматривающего мои губы. -Тшшшш, — произносит он еле слышно, своим пронзительным взглядом двигаясь от моих губ к карим глазам. Мне бы стоило отойти, оттолкнуть его, не разрешать нарушать дистанцию, установить рамки нашего общения, но все, что я могу сделать, это словно заледенев, стоять на одном месте, не смея пошевелить даже рукой. Смотрела бы в эти бездонные малахиты глаз вечно, окутанная их магией. Разум, словно дикая птица, запертая в прочную клетку, метался, бился о стены, стараясь выбраться на свободу и кричал «стоп», всячески посылая сигналы бедствия, но сердце одерживало победу, торжествуя и заставляю меня прислушаться лишь у его голоса. Сердце, которая с первой нашей встречи, знало больше меня. Сердце, которое предательски стучало лишь при упоминании его имени. Сердце, с которым я впервые не могла совладать, сдаваясь и преклоняя голову. — Может быть, стоит продолжить этот сеанс, — беглый взгляд на губы, — еще пару минут рядом с тобой, — его теплые руки ласково поглаживают мое лицо, после обхватывая затылок и слегка приближая к себе, — Джемре, — проносится в области уха, а горячее дыхание щекочет хрупкую шею, вызывая сладкий взрыв дрожи. Мне кажется, я забываю как дышать, купаясь в его нежных прикосновениях. Никогда не чувствовала ничего подобного, не могу дать определение тому, что происходит с моим уставшим телом, когда он в опасной близости от меня. И это пугает меня еще сильнее. Так не должно быть и не будет, но я совсем не могу контролировать себя, а самое страшное — не хочу. Полная потеря самоконтроля всегда казалась мне невозможной, чувства никогда не повелевали моим разумом. Чувства ли это? И если да, то какие? — Джемре, — не говорит, а шепчет, никто до него не произносил мое имя настолько волнующе, — тебе никто не говорил, насколько ты красивая девушка? — касается рукой моей, сцепляя их в замок, — клянусь, я забываю сам себя, когда смотрю в твои глаза, ты околдовала меня с первой встречи, — проводит пальцем по контуру верхней губы, немного оттягивая ее вверх, — что ты сделала со мной, — хочу закричать и завершить это безумную сцену, одарив увесистой и звонкой пощечиной этого самоуверенного наглеца. Но не могу. — Ведь если я спрошу, ты не позволишь, — приоткрываю губы в ожидании сама не знаю чего, наполняя легкие воздухом, который явно заканчивался, — всего один поцелуй, — веки машинально прикрываются, на выдохе он осторожно прислоняется пылающими губами к моим, тут же отстраняясь и вновь целуя в уголок губ. Я ослабеваю на глазах и удерживаюсь, зацепившись правой рукой за стол. Он примагничивается ко мне своим телом, стирая сантиметры, разделяющие нас. — Я так… так не могу, — все, что мне удается вымолвить, прежде чем он властно припадает губами ко мне, лишая возможности говорить. Наши губы сливаются в обоюдно желанном поцелуе, а мои руки робко падают на его мужественные плечи. Глажу его по щетинистой щеке, спускаясь ниже, подушечки пальцев слегка покалывает, когда я чувствую, как под тонкими пальцами отбивает четкий ритм его сердце. Задыхаюсь, хочу втянуть воздух, произношу его имя сквозь умопомрачительно дурманящий поцелуй, но он не отрывается от моих губ, до боли закусывая нижнюю, когда мы слышим отрезвляющий стук в дверь. Разум занимает место разбушевавшегося, как океан во время бури, сердца, и я грубо толкаю его, ощущая стальные мышцы пресса под мягкой тканью толстовки. Не могу отдышаться, отхожу от стола и быстро провожу рукой по припухшим и алым от прилившей крови губам, в попытках стереть происходившее между нами секундами ранее. От пыльно-розовой сатиновой помады с ароматом жасмина на губах не осталось и следа. Поправляю растрепанные на затылке волнистые пряди шелковистых волос и, пропуская их сквозь пальцы, приглаживаю рукой, резко одергивая больничный халат, заметно нервничая и сминая одной рукой завязанный на талии пояс. Мне настолько жарко, что хочется окунуться с головой в ледяную воду. Дыхание учащенное, а в мыслях хаос. — Что вы себе позволяете? Уходите! Сейчас же! — в приказном тоне прошу его покинуть мой кабинет, избегая провоцирующей желание встречи взглядами, — покиньте этот кабинет! Пожалуйста! — почти кричу, когда ручка двери поворачивается вниз и дверь распахивается. На пороге стоит мужчина средних лет в темном пуховике. Узнаю в нем курьера с заказанным ранее огромным букетом цветов ко дню рождению любимой племянницы. — Госпожа Джемре Йылмаз? — удостоверяется мужчина, смотря на небольшой листок, находящийся в его руках. — Да, спасибо, — подхожу к нему и улыбаясь, забираю божественно благоухающий букет. — Вам спасибо, — улыбается в ответ, передавая букет мне, — надеюсь, что вам все понравилось и вы воспользуетесь нашими… — Да, конечно, все идеально, — перебиваю удивленного курьера, после кивая, удовлетворенно разглядываю подарок и наклоняюсь к полураспустившимся бутонам цветов, вдыхая их аромат. Когда дверь захлопывается, я вспоминаю о стоящем позади меня шатене, все это время молчаливо наблюдавшим за моими действиями. — Красивый букет, у кого-то восхитительный вкус, — взгляд направлен в пол, но ощущаю ироничную ухмылку, предназначенную мне, — твоему молодому человеку повезло, Джемре, — он окончательно заводит меня, и я бросаю короткий гневный взгляд в его сторону, уже подготовив длинную речь, — очень повезло, — его голос, низкий и мягкий, обволакивает меня, его болотные глаза меняют цвет на почти темно-карий, взгляд манящий и дерзкий, прикусывает нижнюю губу. — Не то чтобы это вас касается, но да, мой любимый аналогичного мнения! — передумав оправдываться или язвить, не знаю зачем, но отвечаю ему тем же надменным и уверенным тоном, после театрально улыбаясь, — а теперь прошу вас выйти, мне нужно закончить некоторые дела, — пытаюсь утихомирить учащенное дыхание, не подаю виду, что меня задели его слова, а Дженк все так же нагло сверлит меня своими огромными зелеными глазами, подмигивая и широко улыбаясь, и покачивая головой. «Невоспитанный идиот, подожди, я еще покажу тебе твое место!» — вертится на языке, желая вырваться наружу. — Я, наверное, неясно выразилась, Дженк, — не отхожу от намеченного маршрута дальнейших действий, до глубины души пораженная его бесцеремонностью, — вы можете покинуть это помещение, пожалуйста, — голос звучит уверенно, но неведомый страх и чувство стыда охватывают меня, заставляя пожалеть о внезапном порыве сердца, который привел к короткому, но такому чувственному и одновременно трепетному поцелую. — Уже очень поздно, — практически выставляю его за дверь, но в то же время желаю иного — снова попасть в омут его гипнотизирующих глаз, растворяясь в нем без остатка, представив, что весь мир вокруг нас исчез. Поднимаю голову и смотрю на украшающую стену картину в темно-синих, безжизненных тонах. Мощный поток ледяной воды обрушивается со скалы и с жутковатым грохотом врезается в подгоняемую северными ветрами рябь прозрачного водоема. Над озером стоит дымка из мельчайших капелек воды. Словно перламутровый святящийся туман в глубокой ночи. Разноцветные полоски света, спускающиеся с неба, озаряют картину, наделяя ее спасительной красотой. Одно из самых мистических явлений природы во всем великолепии. Моя самая заветная мечта еще с детства, когда я впервые увидела его на страницах сборника со сказками, подаренного мне отцом. Он выразительно читал мне их по ночам, после целуя в лоб и желая сладких снов. Одни из самых дорогих сердцу воспоминаний об отце, который любил свою дочь, а не считал ее инструментом достижения своих целей. — Северное сияние, — звучит бархатистый голос Дженка из-за спины, возвращая меня в реальность, — потрясающе красиво, надеюсь, тебе выпадет шанс увидеть это своими глазами, — хочу оглянуться, но лишь глубоко вдыхаю, а по щеке стекает непрошеная слеза, которую я быстро смахиваю, часто моргая и подавляя нахлынувшие воспоминания, — Джемре, — снова до меня доносится его соблазнительный и настойчивый шепот, — и прости, если я тебя обидел, это не было моей целью, — молчу, удивленная его извинениями, — но я совсем не сожалею о том, что сделал, мне казалось, ты почувствовала то же, что и я. Почувствовала. Конечно, почувствовала. Что за наваждение? Словно передо мной уже нет того самоуверенного и избалованного вниманием девушек парня, который привык получать то, что он хочет. Боже, кажется, я начинаю сходить с ума, не справляясь с унесшим меня в свой плен эмоциональным цунами. Он направляется к выходу, проходя мимо меня, когда я незамедлительно разворачиваюсь лицом к окну, начиная судорожно перекладывать лежащие на столе документы, наверняка, нарушая их порядок. Чувствую, что он смотрит на меня, прожигая глазами спину, но продолжаю делать вид, что погружена в изучение первой попавшейся на глаза больничной карты.Слышу звук его медленных шагов, постепенно затихающий по мере того, как он оказывается по обратную сторону входной двери. Наконец, расслабляюсь, откидывая папку со стопкой листов в дальний угол, и запускаю обе руки в волосы, отрицательно мотая головой и повторяя лишь одну фразу — «Джемре, этот молодой человек станет твоей погибелью. Во что ты ввязалась, имея благие намерения? Как мне теперь поступить? Как я смогу бежать от самой себя? Не в моих правилах бояться и отступать, даже если дело касается моего самого главного страха. Влюбиться».***
Наконец, наступил долгожданный всеми день выписки. Долгожданный для них, но совсем иной для меня. Этот день должен был стать нашей последней встречей: отважно, но без излишнего рвения взявшись за то, что изначально рассматривала в качестве долга и обычной «работы», незаметно сблизилась с чужим мне человеком, привязалась к нему за какой-то ничтожный срок. Дни, проведенные в клинике рядом с ним, прошли, словно считанные секунды, и в определенном смысле, но под давлением обстоятельств сблизили нас, как врача и пациента: он начал проявлять ко мне крошечные признаки доверия и даже изредка жизнерадостно улыбался, в остальное время оставался замкнут и холоден, будто после аварии эмоциональная сторона его личности атрофировалась, бесследно исчезла и ушла в небытие. После недавнего происшествия Дженк был разбит, морально и физически, а от прежде уверенного в себе и энергичного парня оставалась лишь бледная тень. По крайней мере, так говорила его сестра Дамла, с которой мы пару раз пересекались, обсуждая дальнейшую схему лечения ее брата. По крайней мере, так чувствовала и я. Отдав весь имеющийся опыт и время его лечению, я осуществила возможное и невозможное, чтобы помочь Дженку легче перенести психологические последствия аварии. Но моей помощи было крайне недостаточно. Запасаясь терпением, я продолжала пытать его своими вопросами, на некоторые из которых он отказывался отвечать, поворачивая голову в сторону окна, то смотря вникуда, то подолгу смотря на раскинувшиеся крыши домов. Последующие встречи проходили по четко выстроенному сценарию. Мы словно забыли ту первую встречу, во время которой оба позволили себе лишнее, отдавшись эмоциям, проявшившимся в неправильное время и в неправильном месте. И могло ли это когда-то стать правильным? Уверена, что нет. Поэтому мы оба предпочитали забыть ту минуту слабости как кошмарный сон, предавшего друга или плохое кино. Но сколько бы я не внушала себе, что ответила на его поцелуй, потому что отчаянно мечтала почувствовать тепло и близость другого человека, избавиться от разъедающего изнутри вечного одиночества, правда, как яркий огонек маяка, виднелась прямо по курсу. Чувства, которые он с первой встречи пробуждал во мне, я не могла отрицать. Душа и сердце тянулись к нему, разумное объяснение чему я не могла найти. Все мои действия громко кричали о том, что я нуждаюсь в любви, но меня никто не слышал или не хотел слышать. Я свыклась с тем, что мне не суждено обрести любовь, закрылась от всего мира, отсекая мизерные и редкие попытки родных людей проникнуть в непроходимый лес моей души. Жизнь шла своим чередом и я покорно проживала каждый новый день, который в точности повторял предыдущий, до появления в моей жизни его. Я не знала причины отказа Дженка принимать мою помощь, заглянуть в его мысли было «непозволительной роскошью», и сколько бы я ни прилагала сил, он оставался непреклонен. Я до жгучей боли в груди сочувствовала ему, но с каждым днем все больше убеждалась, что он будто провалился в бездну, выйти из которой он мог только по-настоящему пожелав этого.***
Счастливая семья Дженка подготовила ему мега-сюрприз, расположившись у выхода из элитной клиники, а младшая сестра Дамла распечатала сотню их совместных фотографий и скупила все воздушные шарики Стамбула радужной цветовой палитры, на которых поблескивающими синими буквами красовалась объемная надпись курсивом — «С выздоровлением, любимый братик». Его сестра стала единственной, кого действительно волновало состояние брата: навещающая его каждый день в установленное для посещений время, девушка приносила с собой огромное количество дисков с разнообразными фильмами, устраивалась поудобнее в небольшом кресле напротив кровати Дженка, и проводила за оживленными беседами с братом долгие вечера. Пару раз мне удалось нечаянно подслушать разговор брата и сестры, и мое лицо спонтанно украсила неподдельная улыбка: казалось, что между ними не было никаких секретов, каждый видел друг в друге не просто кровных родственников, а лучших друзей и неиссякаемую поддержку. Такими и следует быть отношениям между братом и сестрой. Отношения, которые мы с Джерен с непосильным трудом смогли выстроить спустя несколько лет после ухода отца из семьи, или лучше сказать после его низкого поступка и предательства, ставшего началом конца. Но с другой стороны, эти отношения, получили шанс на существование благодаря ему. Шумные стайки репортеров, как хищные птицы, уже давно скопились рядом с центральным входом в клинику, выжидая добычу, которая сама придет к ним в руки, суматошливо оглядываясь по сторонам в поисках гарантированной наживы в виде эксклюзивных кадров молодого наследника миллиардного состояния. Никто из них не сопереживал ему от чистого сердца, никто не испытывал уважение к его «частной жизни», никто не видел в нем живого человека, а не очередной способ заработать несколько сотен лир за предоставленный эксклюзивный материал. Все это было важнее сохранения простой человечности и хотя бы капли искреннего сострадания. Его идеально очерченные мышцы пресса просматривались особо удачно сквозь хлопковую ткань молочной рубашки, туго застегнутой на ряд полупрозрачных пуговиц, расположенных до середины изделия. Дыхание стало тяжелым и частым, необъяснимое чувство, притаившееся где-то с левой стороны под ребрами, заставляло жадно глотать потоки жизненно необходимого воздуха. Все это в совокупности провоцировало головокружение и неприятное онемение кончиков пальцев моих рук. Держи себя в руках, Джемре. Ты — всего лишь временный человек в его жизни. Никогда не станешь чем-то большим, чем случайный прохожий на его жизненном пути и доктор, выполняющий свои функции. Но бороться с мыслями, кружившими в моей голове, становилось все сложнее и сложнее — я не знала, чего я хочу и всецело перестала понимать саму себя. Срывалась на сестру, плакала, предоставляя выход накопившимся эмоциям, хотела уволиться, спрятаться от себя, вынуть свое упрямое сердце из груди, только чтобы больше не чувствовать магическое притяжение, стоило ему показаться на горизонте. Происходящие со мной удивительные метаморфозы сначала я трактовала как помрачение рассудка, вызванное бессонными ночами и затяжным отсутствием отпуска. Легкомысленно считала, что живу в кошмарном сне, который скоро уступит место привычной реальности. Мне было удобно так считать. И я продолжала делать вид, что что в порядке, обманывая саму себя, и иногда веря в этот обман. Боялась своих мыслей, но в то же время, меня интенсивно затягивало в пучину самоанализа и самоосуждения, из которых было не выбраться, как их топкого болота. Нет, то, что случилось в кабинете тем вечером, больше не повторится, не должно повториться. Я обещаю. Обещаю сама себе. В комнату без стука врывается довольная светловолосая девушка, на вид лет двадцати пяти, и бросается на шею к нему, стискивая в своих объятиях. Он вымученно улыбается и кладет руку на ее спину, приобнимая. — С выздоровлением, любовь моя! Дженк, дорогой, я так рада, что ты полностью восстановился, и мы, наконец, поедем в наш новый дом, — щебетала, хлопая своими нарощенными ресницами. Короткое полупрозрачное платье-футляр бледно-голубого цвета как влитое сидело на ее точеной фигуре, подчеркивая аппетитные формы, а сквозь длинные рукава-фонарики с манжетами на запястьях просвечивала ее загорелая кожа. Девушка словно сошла с обложки глянцевых журналов. — Ну же, давай, нам нужно поторопиться, Бурак уже ждет нас у выхода, жизнь моя, — она встает на носочки, намереваясь поцеловать его, но Дженк, поджимая губы, отворачивается, и девушка целует его в щеку, прикрывая глаза и прижимаясь к нему лицом, — наш малыш тоже соскучился по своему папе, — прикладывает его руку к своему округлившемуся животу. — Зейнеп, ты спускайся, дай мне пару минут, мне нужно кое-что сделать, хорошо? — быстро отрывая руку и не реагируя на притворные нежности, сухо произносит, целуя ее руку. — Всего пару минут! Девушка недоверчиво смотрит на него, одаривает меня ревнивым взглядом, но соглашается и, цокая каблуками, выходит, закрывая за собой дверь. — Джемре, — я собираюсь выйти следом за ней, не желая оставаться с ним наедине, — подожди! — Да, Дженк? Я думаю, мы не будем устраивать прощальную вечеринку, — шучу, но мне совсем не до смеха, — всего хорошего тебе, пусть такое никогда не повторится, — ободряюще похлопываю его по плечу. — Джемре, мне нужно тебе кое-что сказать, удели минуту своего времени, ладно? — берет мою руку и накрывает ее своей большой ладонью, я опускаю взгляд на наши руки, после словно завороженная смотря на него, — прежде всего, спасибо за твою заботу и желание помочь мне, я очень ценю это, хотя, возможно, ты могла подумать иначе, -чувствую, как румянец выступает на щеках, — а во-вторых, еще раз прошу прощения за тот случай, я — прерываю его, выпуская его руку из своей. — Дженк, давай не будет вспоминать, я не придала этому особого значения, — ложь, — случилось и случилось, все в порядке, как я и говорила, антибиотики и обезболивающее могли так повлиять на тебя, — снова ложь, мы оба знали, почему дали волю чувствам, но проще было найти оправдание. Проще и разумнее. — Да, я так и думал, — в его глазах читается разочарование вперемешку с безмолвной грустью, как и в моих, — но могу ли попросить тебя продолжить наши встречи, — от шока широко распахиваю глаза и замираю, — я очень не хотел бы, чтобы мы расставались, то есть, я считаю, что если мы продолжим, то воспоминания могут вернуться, — тотчас поправляет себя, — надеюсь, что ты не откажешь мне. — Я… но… — Джемре, пожалуйста, — смотрит прямо в душу, упрашивает меня, после нежно касаясь моей бледной кожи и заправляя гладкие пряди волос за ухо. — Конечно, если вы и ваша семья считаете, что это будет эффективным, я не могу отказать. Что же я делаю? — Все-таки это моя работа и как врач я не имею права сказать «нет», — убеждая сама себя, понятия не имею, чем это закончится. Смогу ли я отгонять чувства и идти против свое сердца дальше? Смогу ли противостоять его мимолетным прикосновениям и излучающему сотни чувств взгляду? Это ради его выздоровления, только ради этого. Иных причин нет. — Спасибо, — с благодарностью произносит, приближаясь ко мне и вдыхая аромат моего цветочного парфюма. Боязливо, часто моргая, посматриваю на него, держа ситуацию и свои опасные желания под контролем. Наши взгляды наэлектризованы до предела, встречаются, уже никогда не разлучаясь.