Кошмары капитана Блада

      Джереми Питта, чье бойкое перо сохранило для потомков немало историй о невероятных приключениях Питера Блада, можно было бы заподозрить в желании приукрасить события, если бы некоторые описания впоследствии не получили научного подкрепления. В том же, что касается храбрости капитана Блада и его верности долгу врача, которую он неизменно старался совмещать с призванием выдающегося корсара, сомнений не могло возникнуть как у его современников, так и у тех, кому впоследствии посчастливилось ознакомиться с судовым журналом «Арабеллы».

***

      Эскадра капитана Блада вторую неделю болталась в море при полном штиле и без определенной цели. На пути в Европу из Гаваны в это время года постоянно появлялись испанские караваны, и пять отлично снаряженных корсарских кораблей могли надеяться на богатую поживу, но проклятая безветренная погода задерживала не только пиратов. Кроме того, долгий штиль обещал перемену ветра до серьезного шторма.       — Я опух от жары, капитан, — пожаловался как-то боцман Хэйтон. — Уже и ребятам позволил свистеть на палубе, и мачту царапал, чуть руки не стер, — ну хоть какой бы нам ветер!       Блад, полураздетый и босой, как и его команда, недавно сменился с первой собачьей полувахты — по обязанности врача, сам же приказал уменьшать время пребывания людей под солнцем в такой духоте, и вахтенное расписание давно уже съехало к чертям. Однако вся разница между вахтенными и свободными корсарами заключалась лишь в положении тела — на вахте они стояли и двигались, а сменившись, валялись прямо на палубных досках под устроенными везде, где только можно, тентами из парусины.       Внутри корабельных надстроек дышать было нечем, и поэтому даже сам Блад со ступкой и кучей склянок растянулся теперь на квартердеке неподалеку от вахтенного Дайка — полный штиль сгодился хотя бы для использования аптекарских весов на корабле. Верный Бенджамен, в одних подштанниках, то разбавлял капитану вино, то вновь начинал щипать корпию — жара юного африканца не тревожила. Дайк, в знак своей роли вахтенного командира, был обут и то и дело подходил к бочке с водой, чтобы намочить головной платок.       — На Ройял Нэви за свист давно бы линьками запороли, — пробурчал он недовольно в ответ на жалобу Хэйтона. — Хоть какой бы ветер! Налетит ураган, потеряем друг друга, и опять двигай на Тортугу собираться, а сезон штормов-то уже на носу!       Лениво приподнявшись на локте, Блад с улыбкой спросил своего лейтенанта:       — Ты, значит, тоже веришь, что свистом можно приманить ветер, Дайк?       Бывший младший офицер королевского флота замялся с ответом, но пиратский боцман Хэйтон заметно обиделся.       — Как же нет, капитан! Всем известно! А ты что ж, не веришь?       Разморенные корсары навострили уши — сверхъестественная удача их капитана многим казалась результатом благоволения нечистой силы, и неуважение Блада к морским приметам пробудило в них любопытство.       — Я сын матери нашей истинной церкви, — с серьезной миной объяснил Блад. — А она признает суеверия великим грехом и поклонением Сатане.       — Ну и что, капитан? — неодобрительно пожал плечами Хэйтон. — Дьявол побери испанцев, добрей католиков трудно сыскать. А поди, свистни на их галеоне!       — Твои слова бы Богу в уши, Хэйтон! Найдем испанцев — обязательно свистну.       — Еще на скрипочке попробуй сыграть, капитан! — расхохотался кто-то из корсаров. — Они и возражать не станут — всяко худо придется!       Хэйтон свирепо обернулся, вся томная лень с него слетела.       — А ну, заткнись! Среди моря о таком не поминают! Знаешь, что с брехунами Морган поделывал?       — Ну?       Блад только посмеивался, слушая, как Хэйтон, распекая матросов, сам поминает всю морскую нечисть до седьмого колена, включая рундук Дэви Джонса, Ван дер Деккена и его «Летучий Голландец», и даже подводную Фиддлерс Грин, где никогда не смолкает скрипка и вечно пляшут утонувшие моряки.       Эта суеверная, но иносказательная травля баек на трапе квартердека продолжалась долго. До тех пор, пока Дайк, нахмурившись, не тронул Блада за плечо:       — Питер, глянь… Это остров или облака заворачиваются?       — Нет здесь никакого острова, — рассеянно ответил от гакаборта Джереми Питт, занятый счислением по солнцу вынужденного дрейфа эскадры, и поднял голову. — Где? О, черт!       — Я говорил, — мстительно закончил общую беседу Хэйтон. Встав с разогретых палубных досок, он обстоятельно отряхнул штаны от смолы и заревел во всю глотку: — Все наверх! Ставить кливер, чертовы дети! Тряпки к дьяволу! Крышки задраить!       Блад поднялся тоже, кивнул Бенджамену:       — Прибери здесь и закрепи все в каюте. Огл, пойдем твое хозяйство проверим, как там найтовы у пушек. Дайк, просигналить остальным — пусть готовятся, вдруг кто еще не проспался.       Над морем хрипло, сорванной от жары глоткой, заорала труба, командуя тревогу по эскадре.       — И стоило заводить этот разговор, капитан? — уныло заметил Хэйтон в спину уходящему Бладу. — Как бы не пришлось еще жарче, чем на солнышке.       Блад парировал невозмутимо:       — Может, просто не стоило столько свистеть?       И вышел на палубу через четверть часа, одетый, как обычно, в черное, при шпаге и шляпе, с подзорной трубой под мышкой. Солнце играло в надраенной меди, духота еще сгустилась, но он железной рукой прогнал всех свободных от вахт в кубрики и каюты — отоспаться перед тревожной ночью.       На закате поднялся жаркий ветерок, стремительно свежевший. Заранее взяв рифы на марселях, чтобы не отставали менее ходкие двадцатипушечные фрегаты, «Арабелла» и «Элизабет» побежали в сторону ближайшего архипелага, который Питт отыскал на испанской карте.       В сумерках на мачтах замерцали огни святого Эльма, в ломкую волну у горизонта ударила первая молния, а к смене ночных вахт рухнул ливень с тропическим шквалом. По палубам катились потоки воды, с надувшихся парусов летели колючие брызги. Сигнальные фонари заливало сверху и снизу, труб не было слышно за ревом ветра, но корсарские капитаны дело знали — при каждой вспышке молнии Блад натыкался взглядом на корабли, нырявшие в водных громадах неподалеку. «Арабелла» уверенно держала штормовые триселя, Волверстон и Ибервиль рискнули их еще и зарифить и даже обогнали флагман. На «Элизабет» оборвало бизань-шкот, и она летела, хлопая парусом, будто крылом, пока матросы Хагторпа не изловчились закрепить насквозь промокший конец. Кристиан поплатился за плохой ремонт — обломилась фок-стеньга из скверного дерева и пробила стаксель, тут же превращенный ветром в лохмотья. Пока меняли парус, «Клото» беспомощно рыскала, то и дело опасно прилегая на борт. «Арабелла» держалась неподалеку, хотя вытащить кого-нибудь вряд ли смогла бы — шлюпку не спустишь, а на концах расшибет о корпус к чертовой матери…       Если верить компасу, шторм кружил их где-то недалеко от земли, но в темноте и неразберихе к архипелагу прорываться не рискнули. Джереми, намертво привязавшись к штурвалу, вывел «Арабеллу» и остальных по касательной через циклон, и к полудню над кораблями сияло чистое небо, а Питт больше походил на тень, чем на живого человека. Хэйтон сорвал глотку и серьезно повредил руку шкотом. Дайк поскользнулся на палубе, и его едва не смыло за борт. Хагторп обкладывал своего боцмана за дрянной такелаж словами, которые, казалось, воспитанный и спокойный бывший офицер королевского флота не должен даже знать. Капитан Кристиан в критический момент наравне с матросами ползал по вантам. Щеголь Ибервиль напоминал промокшую курицу и от усталости был зеленее водорослей. Волверстон так и не научился доверять своим матросам тяжелую парусную работу и теперь сиял от счастья — старому волку буря доставила немалое развлечение.       Зато капитан Блад, как казалось большинству корсаров, всю ночь так и простоял на квартердеке «Арабеллы», невозмутимый, со сложенными на груди руками. На самом деле, когда его швыряло животом о перила или мотало на шкотах, как пойманную рыбу на крючке, команда была слишком занята, чтобы это заметить. Вспоминая вчерашний разговор, матросы перешептывались, поглядывая на фигуру капитана в насквозь промокшем черном камзоле.       Пиратская эскадра легла в дрейф, и командиры собрались на флагмане обсудить дальнейшие планы. Перистые облачка разбегались в небе, суля продолжение веселья, поэтому решено было все же отстояться у островов архипелага, если найдется удобная бухта.       — Галеон по левому борту! — крикнул марсовой на «Элизабет».       — Испанец? — лениво повернул голову Волверстон. — И один?       — Интересно, — поддержал его Хагторп.       — Посмотрим, — решил Блад, и корабли обманчиво-неспешно двинулись в сторону одинокого галеона.       Корсары перебрасывались шутками, натягивая над палубами сетки, но когда подошли поближе, веселье как-то само собой стухло. Галеон с обломанной грот-мачтой и обрывками парусов болтался среди пустого безбрежного моря и выглядел совершенно неуправляемым. Однако он пережил тот же шторм, через который только что прошли корсарские корабли.       — Что за чертовщина, Питер? — спросил Джереми, вглядываясь в галеон. — Что это за флаг на мачте?       Блад опустил подзорную трубу и пожал плечами.       — Желтый. Сигнал бедствия. Им явно несладко пришлось.       — А что они там как вымерли все? — недоверчиво спросил Дайк. — На палубе никакого движения, и орудийные порты закрыты.       Будто в ответ с усилием отворился один-единственный порт, и через некоторое время, за которое «Арабелла» и «Элизабет» успели повернуть для бортовых залпов, а «Атропос» решительно двинулась на абордаж, со стороны галеона грянул выстрел. Ядро пролетело далеко между корсарских кораблей и безвредно кануло в воду.       — Ну-ка, Хэйтон, — с усмешкой сказал Дайк. — Вели Оглу прочистить этим дурням мозги, только чуть впереди корабля.       Но боцман обернулся к Бладу с округлившимися глазами.       — Не надо, капитан, — умоляюще прохрипел он. — Нельзя это! Он же нас добром пока предупреждает!       — Кто — «он»?       — Да «Летучий Голландец»! Видать, Сатана решил нынче воспользоваться испанской посудиной.       — Хэйтон! — в голосе Дайка прорезались металлические нотки, явно скопированные у Блада. — Изволь не молоть чушь! Это испанский галеон, пострадавший от шторма. Стал бы враг человеческий выкидывать сигнал бедствия, чтобы нас разжалобить!       Но тут Блад вдруг схватил Дайка за руку.       — Стой! Не стрелять! Дай сигнал Хагторпу, чтобы держал их на прицеле, а Волверстону — чтобы отошел подальше к чертовой матери. Мы попробуем подойти поближе и разузнать, что здесь происходит.       Дайк сосредоточенно сдвинул брови, размышляя.       — Может, выслать шлюпку с абордажной командой, капитан? Не самоубийцы же они — стрелять по шлюпке, находясь в окружении?       — Нет! — выкрикнул Блад так резко, что на квартердеке все подскочили от неожиданности. — Не смей даже думать!       Джереми растерянно обернулся:       — Ты чего, Питер? Уверовал в морскую нечисть, несмотря на свое католичество?       Блад нервным жестом отбросил кружевную манжету.       — Нет, Джерри. В морскую нечисть я не верю. А вот что галеон этот брошен тут под желтым флагом из-за какой-нибудь заразы — почти уже не сомневаюсь. С него, похоже, даже пушки не поснимали, но грот-мачту ему сбили ядром, чтобы не мог угнаться за караваном.       Он снова поднес трубу к глазам и внимательно вгляделся в галеон, где что-то зашевелилось на шкафуте. Опустил трубу, достал из-за обшлага рукава платок и промокнул выступившую над губой испарину.       — Ну, так и есть. Сливная оспа. Храбрый парень этот испанец — сам, скорее всего, мог бы оправиться, раз уж поднялся, но в таком состоянии ползать у пушек, чтобы мы их быстро пустили на дно…       — Ты точно думаешь не об этом, — вдруг с тревогой заметил Питт, уставившись на лицо капитана. — Хотя, клянусь Богом, это лучшее, что мы можем сделать для этих несчастных!       — Сигналь общий сбор, — сказал Блад, подтверждая худшие опасения Джереми. — Этот шторм их не утопил, и неизвестно, будет ли следующий. А испанцам просигнальте, чтобы выслали шлюпку — вон она у них за кормой на буксире болтается.       — Питер!..       — Не волнуйся, на борт «Арабеллы» я их пускать не намерен, — спокойно отрезал Блад, и Джереми подавился дальнейшим вопросом.       Шлюпка с двумя гребцами и богато одетым, но страшно худым и бледным кабальеро средних лет остановилась по команде на достаточном расстоянии от «Арабеллы», чтобы можно было переговариваться.       — Кто вы, сеньор? — крикнул Блад по-испански. — И что у вас там происходит?       В трубу было отчетливо видно, как скривилось осунувшееся лицо испанца.       — Я капитан галеона «Санта-Роса» флота Его Католического Величества дон Алехандро де Браганца, — последовал ответ. — На борту эпидемия оспы, корабль почти неуправляем, и кончается вода. Мы надеялись потонуть этой ночью, но на верфях Кадиса корабли строят на совесть. А вы, кажется, английские пираты?.. Если вы не пожалеете немного пороху и ядер, я буду признателен даже протестантским собакам…       — Я капитан Блад, дон Алехандро. И приберегите вашу признательность — в нескольких милях к западу отсюда лежит необитаемый архипелаг, где вы можете раздобыть пресной воды и наловить черепах.       Испанец внезапно рассвирепел.       — Господин пират! Вы думаете, я болван и не знаю про этот архипелаг?! Проклятый двухнедельный штиль оставил мне меньше людей, чем нужно, чтобы поставить запасные паруса, а те, что были, нынче ночью изорвались, отогнав нас еще дальше от берега!       — Дон Алехандро! — рявкнул Блад, и в голосе его отчетливо зазвенел металл. — Я не спрашиваю вас, почему вы не там, я говорю, что вы сможете достать там провизию и воду! Сколько у вас больных?       — Тридцать пять человек, — хрипло прокричал в ответ испанец. — Худо-бедно на ногах восемь — те, кто встал или еще не заболели. Десять уже пошли на корм рыбам.       Питт недоуменно моргнул.       — Питер, он что-то недоговаривает. Не могла быть на таком галеоне такая крошечная команда.       Блад все это время пристально всматривался в испанца и вдруг задал ему неожиданный вопрос:       — Вы ранены, дон Алехандро?       — Да, черт дери! — рявкнул испанец. — Когда открылась оспа, на корабле… На корабле вспыхнул бунт! Они хотели прорваться с боем на другие корабли каравана!..       — Я догадываюсь, — с неожиданным сочувствием в голосе сказал Блад. — Я обсужу со своими офицерами, чем мы можем помочь вам.       — В Бога душу и в подштанники Иисуса!.. — высказался испанец и истерически рассмеялся. — Еще не хватало, чтобы мне теперь помогали пираты!       — Я врач, сеньор капитан, если вы обо мне совсем ничего не слыхали.       — Слыхал, разумеется, дон Педро Сангре! Наш корабельный доктор был бы очень рад пообщаться с коллегой, но увы — уже неделю назад отдал душу Создателю. И теперь я все-таки посоветую вам помочь нам, пустив пару ядер по ватерлинии. Я бы сам прорубил дно, но доброму христианину самоубийство запрещено даже во имя любви к ближним.       — Возвращайтесь на «Санта-Росу», дон Алехандро. Хотя стойте, захватите пока с собой… Хэйтон, спусти им бочонок пресной воды и какой-нибудь еды посвежее.       Угрюмые корсары повиновались, и шлюпка подошла к борту, но Блад заметил, что Хэйтон выбрал для исполнения приказа людей со следами оспы на лице. Фалы сбросили в шлюпку испанцам вместе с провизией.       Шлюпка уже развернулась обратно к галеону, когда Блад задал еще один вопрос:       — Дон Алехандро! Сколько дней назад вы расстались с вашим караваном?       — Три с половиной недели назад, — был ответ.       Впечатлительный Питт содрогнулся. Лицо Блада внешне осталось невозмутимым. Дайк и Хэйтон в ужасе переглянулись, а корсары зашушукались, передавая друг другу переведенные речи испанца.       Шлюпки с корсарских кораблей предусмотрительно пришвартовались к «Арабелле» с другого борта.       — Питер, ты, никак, вовсе рехнулся? — решительно спросил Волверстон, выбираясь на палубу, где Блад с помощью Бенджамена раскладывал все имеющиеся медикаменты. — Они сами тебя просят отправить их на дно, и побыстрее!       — Спокойно, старый волк, мы еще успеем отправить на дно менее несчастных испанцев, — откликнулся Блад и поднялся, отряхивая руки. — Спросите у команды, найдутся ли добровольцы, уже болевшие оспой, чтобы перейти на «Арабеллу» и дотянуть галеон на буксире до острова. Остальные корабли принимают на борт людей с «Арабеллы» и продолжают рейд под командованием «Элизабет» и Хагторпа. Долю добычи для оставшихся выделить по договору. «Арабелла» присоединится к вам на Тортуге не раньше, чем через три недели, во избежание всяких случайностей.       — Хагторп болел оспой, — пришел сбоку негромкий и как обычно спокойный ответ. — «Элизабет» вполне способна дотянуть галеон до архипелага. Если остальных поведет «Арабелла», можно замахнуться на добычу побольше.       — Резонно, — после некоторого размышления согласился Блад, и капитаны облегченно вздохнули. — Бенджамен, собери мою сумку. Волверстон, останешься на «Арабелле». На «Атропос» поставь Тренема, на «Вэлианте» он превосходно справлялся.       — Так превосходно, что «Вэлиант» утопила чертова береговая охрана, — буркнул Волверстон и положил Бладу на плечо тяжеленную руку. — Питер, ты спятил. Ни к каким испанцам мы тебя не отпустим. Мало того, что у них оспа, так ведь это испанцы! Пусть Хагторп зацепит это чумное корыто и оттащит на острова, раз у тебя так сердце горит, но ты пойдешь с нами.       — Волверстон!       — Адмирал, он совершенно прав, — вежливо склонив голову, сказал Ибервиль.       Кристиан забористо выругался в знак согласия, а Хагторп молча встал плечом к плечу с Волверстоном. За спиной у них уже стояли Джереми Питт, Хэйтон и Дайк, а со шкафута сломя голову мчался Огл, очевидно, вызванный от пушек.       — Нас большинство, — со спокойным торжеством заявил Волверстон. — Питер, ты остаешься на «Арабелле». Клянусь дьяволом, ты останешься, даже если нам придется прямо сейчас дать тебе по макушке и держать связанным в трюме до самой Тортуги.       — Ошибаешься, Нэд, — так же спокойно и твердо ответил Блад. — Я перейду на «Элизабет» и окажу этим испанцам всю помощь, которую только смогу. У них уже две недели нет врача, скорее всего, много не столько больных, сколько раненых, которым я вполне могу спасти жизнь. И я не первый раз в жизни вижу оспу и, как видишь, не заболел.       — Адмирал, это испанцы! — выкрикнул Ибервиль. — Тебя на этом архипелаге и повесят на первой же пальме!       — Судя по виду этого дона Алехандро, он не из тех, кто способен повесить человека в благодарность за оказанную помощь. Он ведь почему-то остался на корабле и с командой!       — Может быть, его обещали пристрелить, если он сунется на другой корабль? — резонно возразил Хагторп.       — Кроме дона Алехандро, там еще семеро на ногах и тридцать пять больных, из которых ты вполне можешь на свою голову кого-нибудь вылечить, — вмешался разъяренный Огл. — Капитан, ты рехнулся!       — В конце концов, — сказал Джереми, дрожа, как в лихорадке. — Питер, это же оспа! Черная смерть! Это чистое самоубийство! И всегда можно притащить заразу на корабль, как ни старайся, а потом на Тортугу.       — По твоим словам можно подумать, что оспы на Тортуге сроду не было, — усмехнулся Блад. — Нет, Джереми, не бойся. «Элизабет» отбуксирует галеон к архипелагу, поможет, если нужно, верповать его для постановки на якоря, а потом уйдет в открытое море и через три недели вернется на Тортугу.       — А ты останешься на этом проклятом архипелаге, дьявол тебя забери?! — взревел Волверстон. — Хватай его, ребята, он спятил!       Корсары слитно качнулись вперед, но синие глаза Блада посмотрели с таким неожиданно печальным удивлением, что друзья невольно отшатнулись. Он рассмеялся, и смех его был исполнен странной, ласковой горечи.       — Ребята, неужели вы думаете, я не понимаю? Что это дурацкое благородство и жертва во имя гуманизма, или что мне не страшно?       — По-моему, так и есть, — мрачно ответил Волверстон.       — Ты способен на все, что сам же сейчас перечислил, — с усмешкой поддержал его Хагторп.       Блад покачал головой.       — Да нет же, ребята, но я же врач, черт возьми!       — И в чем разница с жертвой во имя гуманизма? — жалобно спросил Джереми Питт.       — С дурацким благородством, — поправил Волверстон. — Дело ясное, Питер. Пусть это даже будет бунт, но в заразу к испанцам мы тебя не отпустим!       Ахнувшие корсары ждали взрыва, но, к их изумлению, капитан Блад в ответ только пожал плечами.       — Я понял. Хэйтон!       — Да, капитан? — угодливо сунулся обрадованный боцман. — Что прикажешь?       — Приказывать я не буду. Хотел извиниться перед тобой, что вчера напрасно усомнился в могуществе Дэви Джонса. Перед ним лично мне тоже явно вскорости извиняться.       — Что ты мелешь, капитан? — возмутился Дайк. — Причем тут Дэви Джонс?       — Он ведь приходит на «Летучем Голландце» и забирает души, верно? — с обманчивой мягкостью уточнил Блад. — Тридцать пять больных, восемь человек на ногах, ни воды, ни пищи, ни врача! Да мне ночами будет сниться этот галеон и приходить за мной днем в видениях, пока я действительно не рехнусь и не выпрыгну за борт!       — Ну уж ты хватил, капитан, — проворчал явно смущенный Волверстон. Джереми страдальчески посмотрел в глаза старого друга и явно полностью согласился с мрачным прогнозом. Хагторп пожал плечами. И только Ибервиль, меньше других знавший капитана Блада, попробовал еще вступить с возражениями.       — Адмирал, ты подумал, что будет, если ты заболеешь? Умереть — это при оспе порой еще самый лучший выход! Во-первых, тебя изуродует! — тут изящный молодой француз содрогнулся, а голос его совсем задрожал: — А во-вторых, была охота рисковать, к примеру, ослепнуть?       — Я врач, Ибервиль, — повторил с усмешкой Блад. — Я не в первый раз вижу оспу и знаю, что будет.       Ибервиль беспомощно отступил на шаг, покачивая головой. Обсуждения на этом были закончены. Остаток дня прошел в сборе добровольцев на «Элизабет» и переводе прочих на другие корабли эскадры. Рябой, как перепелиное яйцо, Хэйтон, не слушая никаких увещеваний, заявил, что пойдет с капитаном, пусть его даже совсем лишат доли добычи, потому что оспа на эскадре потом ему ни к дьяволу не нужна. Волверстон долго размахивал испятнанными руками и мало не насмерть переругался с Бладом, но в итоге согласился остаться на борту, чтобы сохранить капитану его «Арабеллу». Джереми Питта они уже вместе послали к черту с его предложением присоединиться к добровольцам и рискнуть наравне с Бладом. Дайк тоже не болел и потому оставался на корабле. Обиженный на капитана Огл вообще не пожелал бросать свои пушки ради каких-то испанцев.       Совершенно неожиданно вперед Блада в шлюпку с «Элизабет» слез Бенджамен с медицинской сумкой в руках.       — Ты куда, парень? — строго остановил его Волверстон. — Сказано же дураку — только те, кто болел! Ты что же, не слушаешься капитана?       — Бен не дурак, масса Волверстон, — обиженно ответил чернокожий слуга. — Бен всегда слушается массу капитана. Бен знает эту заразу, он ею болел.       — Что ты врешь? — недоверчиво уставился Питт в абсолютно чистое лицо африканца.       — Он не врет, он действительно болел, просто очень легко — я видел шрамы у него на руке, — вмешался Блад, отодвинув Джереми. — Хотя, Бен, может, лучше тебе и не рисковать? Один раз повезло — в другой может оказаться куда хуже.       — Бену не повезло, масса капитан, — серьезно ответил молодой африканец. — Дядя Бена после войны продавал пленников белым на побережье. Он заболел и умер от этой болезни. Но пока он болел, колдун порезал ему руку священным каменным ножом, а потом порезал руки всем молодым воинам и мальчикам племени. И все заболели, а умерли всего двое. Тех, кто был с дядей на побережье, колдун много раз резал священным ножом, половина поправились.       Волверстон оживился:       — Точно! Негры на плантации Бишопа что-то такое болтали!       — Я тоже слышал — ходили на Тортуге такие истории, — поддержал его Хэйтон, и многие корсары на палубе «Арабеллы» согласно закивали. Кто-то крикнул, что даже знает людей, исцеленных таким колдовством.       Джереми Питт просветлел.       — Что думаешь, Питер? Если это правда, то есть шанс!       Блад недоуменно взглянул на него и невесело рассмеялся:       — Ты что, веришь в священные каменные ножи против оспы? Не хватает нам еще негритянских суеверий, ребята! Оспу можно только предотвратить огнем и дымом, но вылечить нельзя, поверьте бакалавру медицины из Тринити-колледжа.       Он пожал руки Волверстону, Оглу и Дайку, похлопал Джереми по плечу и начал спускаться в шлюпку. Перегнувшийся через планшир Волверстон вдруг перехватил странный взгляд Бенджамена, устремленный прямо в спину капитану. Но стоило негру заметить внимание Волверстона, он тут же принял обычный свой простодушный вид и услужливо подал Бладу руку, помогая пройти на корму между сидящих гребцов.       С борта «Элизабет» орали на скверном испанском:       — Эй вы, болезные, на галеоне! Принимай конец, дьявол вас совсем побирай!       Задумчиво помолчав, Волверстон оторвался от планшира и пошел готовить «Арабеллу» к отплытию. Пока на борту «Элизабет» Блад раздавал добровольцам указания, что подготовить к выгрузке на берег, когда они дотащат «Санта-Росу» до архипелага, паруса корсарской эскадры медленно растворились в вечернем свете на горизонте.       Но вопреки всем договоренностям, эскадра возвратилась к архипелагу через три недели для срочного ремонта — «Атропос» и «Клото» едва ковыляли, оберегая свежие пробоины в бортах, у «Арабеллы» был снесен бушприт и разбит гакаборт, у «Лахезис» сбиты две мачты. Зато в трюмах уютно лежали пряности, жемчуг, какао и другие ценности на сумму не меньше полутора сотен тысяч песо. Их могло быть еще больше, если бы Ибервиль, потеряв ход в атаке, не дал в бешенстве лишнего и удачного залпа по галеону противника, пустив его на дно раньше, чем другие корабли успели взять на абордаж.       «Клото» и «Атропос» вместе ввязались в неравный бой с тяжелым фрегатом, не уступавшим по мощности «Арабелле», получили серьезные повреждения, но обратили грозного противника в бегство. Волверстон сначала ловко разобрался с двумя двенадцатипушечными корабликами — те нахально собрались подойти к «Арабелле» на расстояние выстрела из своих малокалиберных пушчонок, — а потом атаковал второй большой фрегат, флагман каравана, который своей неуверенностью в сражении выдал пиратам размеры возможной добычи.       После первого залпа, покалечившего корпус, половина испанцев бросилась к пушкам, зато вторая половина — к парусам, в результате ни защититься, ни спастись бегством у них толком не вышло. Залп картечи с другого борта «Арабеллы» так изрешетил их снасти, что они даже не сумели развернуться, пока их не взяли на абордаж. Потрепанный флагман оказался единственным призовым кораблем, который корсарам удалось захватить. Впрочем, добычу они поснимали и с тонущих двенадцатипушечных посудин, вместе с остатками испанских команд. Пленных загнали в трюм фрегата — обитаемой земли поблизости не наблюдалось, и высадить их на шлюпках по обычаю капитана Блада не удалось.       Удача корсаров была велика, но двигаться прямо на Тортугу, как условлено, они на поврежденных кораблях не рискнули. Впрочем, нельзя поручиться, что они пошли бы туда, даже будь корабли совершенно целы, — когда в уютной и безопасной бухточке архипелага с «Арабеллы» увидели спокойно качающуюся на якорях «Элизабет» рядом с обугленным остовом испанского галеона, Волверстон велел лечь в дрейф и вдруг начал стаскивать с себя сапоги и оружие. Удивленному Дайку он проорал приказ принимать команду, в одном исподнем взлетел по вантам, пробежал по грота-рею и прыгнул в воду, взметнув тучу брызг.       Корсары с бранью кинулись убирать паруса — на мачте «Элизабет» полоскался под ленивым ветерком желтый флаг, сигнал бедствия и болезни.       Через четверть часа Волверстон вскарабкался по сброшенному штормтрапу на борт «Элизабет», где его встретили задумчивый и, по обыкновению, вежливый Хагторп и человек десять оставшихся добровольцев.       — Где остальные, дьявол вас забирай?!       — С Хэйтоном, на берегу, — спокойно откликнулся Хагторп. — Помогают испанцам коптить впрок черепах.       Замысловато выругавшись, Волверстон выхватил у Хагторпа подзорную трубу и глянул на берег. Под деревьями прятался толково устроенный лагерь из двух кучек хижин, похожих не то на негритянские, не то на те, в которых жили рабы полковника Бишопа на Барбадосе. Повсюду горели костры, и в одной из двух групп перед входом в каждую хижину тлели дымные уголья. У огней и нарубленных дров возились люди, одетые в лохмотья.       — Это что еще за ободранцы?       — Это наши, — Хагторп засмеялся в ответ. — Испанцы одеты приличней. Капитан велел никому не возвращаться на корабль в одежде, на которой могла остаться зараза, вот ребята и вырядились в то, что сжечь не жалко. С больными испанцы возятся сами, а наши все больше на свежем воздухе — тоже приказ капитана.       — А какого дьявола ты поднял этот флаг?       Хагторп с усмешкой погладил гладко выбритый подбородок.       — Если сюда заявятся незваные гости, у меня на борту не хватит людей для обороны. Капитан велел поднять флаг и орать всем про оспу на всех известных нам языках.       — Что с ним? — наконец сумел Волверстон задать интересующий его вопрос. — И сам-то он где?       — Лежит в хижине дона Алехандро, — был показавшийся издевательски спокойным ответ.       Волверстон взревел, как раненый бык.       — Ах, сволочи! Он что, все-таки заболел?! И вы, гадюки, оставили его у испанцев?!       Хагторп положил руку ему на плечо:       — Во-первых, Нэд, не ори. Он сам отказался перебраться к ребятам, чтобы заразу не разносить. Во-вторых, успокойся. Испанцы его не то что не тронут, они на него молятся, как на распятие. И видит Бог, им следует быть благодарными! Видел бы ты, на что они были похожи, особенно раненые, кто заболел! Сперва, разумеется, очень злились, особливо когда он всех здоровых первым делом заставил портки поснимать…       — К дьяволу испанцев, Нат! — заорал Волверстон, окончательно выйдя из себя. — С Питером что?! Хоть кто-нибудь из наших с ним есть? Хоть кто-нибудь что-нибудь знает?!       — За кого ты нас принимаешь? — обиделся Хагторп. — Да не трясись ты так, он уже поправляется. Встал бы давно, но в первую неделю, пока всех испанцев обиходил, умаялся сильно, вот и отдыхает у дона Алехандро, заодно его лечит. И наши неподалеку, конечно, все время. А уж Бенджамен, бедолага, прямо не знает, как прощение заслужить, спать повадился у порога, но Питер его к себе не пускает…       — Стой, — Волверстон насторожился. — А Бенджамен-то чем виноват?       Хагторп хлопнул себя по лбу.       — Черт, забыл, что ты и не знаешь! Капитан наш через Бенджамена-то и захворал. Этот малолетний черномазый так трясся помогать в лазарете, что случайно полоснул его ланцетом, пока они какому-то оспенному из раны осколки костей доставали. А через несколько дней Питер и слег с лихорадкой. Я, как узнал, сгоряча, признаться, Бена едва не повесил, да Хэйтон вмешался. А сейчас все уже успокоились, и ужасно жалко бедного парня. Он же не виноват, что криворуким родился!       Волверстон сощурился:       — Не виноват, говоришь? Ладно. Снимай эту поганую желтую тряпку — корабли наши я послал отстаиваться в соседнюю бухту, из незваных гостей вряд ли кто-нибудь сунется. А я отправляюсь на берег рапортовать капитану. И пусть Питер только попробует меня к себе не пустить!       Хагторп критически осмотрел его с головы до ног — босого, облепленного мокрым исподним.       — Поезжай, почему нет? Найдем мы тебе потом на смену подштанники побольше.       Несмотря на спокойствие Хагторпа и корсаров, встреченных на берегу, к хижине дона Алехандро Волверстон подходил со стесненным сердцем. Однако ряд крестов под деревьями был невелик, а Хэйтон, вызвавшийся проводить, с несколько неожиданным удовольствием поведал, что помирали испанцы, в основном, не от оспы, а от запущенных ранений и общего истощения, да все больше — в первую неделю. На днях случился только один покойник, из-за него-то капитан Блад и заразился. Хоть и признал его сразу безнадежным, но все-таки взялся перевязывать, чтобы не в собачьих условиях бедолага отдавал душу Создателю.       Стиравшие какие-то тряпки испанцы, многие со свежими рябинами на лице, дружелюбно окликнули корсаров. Хэйтон направился к ним, махнув рукой Волверстону на хижину дона Алехандро.       Перед входом, у костерка, сидел понурый Бенджамен и помешивал в котелке ароматное варево, в котором с трудом можно было угадать черепаший суп, столько там было всяких трав и приправок.       — Масса Волверстон! — жалобно пролепетал чернокожий повар, когда старый волк встал над ним, угрожающе уперев кулачищи в бока. — Бен виноват! Бен очень виноват! Бен заслужил наказание!       — А ну, встань, — приказал Волверстон. — И пошли, парень, потолкуем, вот только отойдем-ка подальше.       — Похлебка убежит, — запротестовал Бенджамен. — Капитан будет еще больше сердиться на Бена.       — Волверстон, старина! — послышался из хижины знакомый голос, прозвучавший удивительно звонко и весело. — О чем ты с ним секретничать собрался?       В хижине ярко горел штормовой корабельный фонарь. На грубо сколоченном ложе, заваленном пальмовыми листьями, торчащими во все стороны из-под одеял и льняных простыней, полулежал капитан Блад и наблюдал за испанцем, склонившимся над больным на противоположной койке. Пальмовый пенек заменял в хижине стол, на нем стояла серебряная миска с водой, от которой шел пар. Смочив тряпку в кипятке, испанец пристально взглянул на Волверстона и чуть поклонился, но молча. Блад махнул рукой:       — Заходи, Нэд. Присядь пока, — и добавил по-испански: — Дон Алехандро, разрешите представить. Лейтенант Нэд Волверстон, капитан «Атропос».       Больной отстранил ухаживавшего за ним соотечественника и поднял забинтованную руку в знак приветствия.       — Прошу прощения, что я в таком виде…       Волверстон неуклюже кивнул в ответ и буркнул по-испански что-то, что показалось ему достаточно вежливым. Подбирать слова было некогда — он жадно рассматривал Блада. Капитан страшно исхудал и осунулся, орлиный профиль заострился еще больше, и батистовая рубашка висела мешком на плечах, обнажая в распахнутом кружеве выступившие ключицы. Однако лицо Блада было совершенно чистым, на тонких руках под отворотами рукавов тоже не было ни следа перенесенной заразы, а синие глаза, пусть и ввалились, но блестели из-под черных бровей не лихорадочным, а веселым оживлением.       — С удачей, Нэд?       Волверстон только открыл рот, но Блад остановил его жестом:       — Коротко давай, подробно после расскажешь, не при доне Алехандро. Потери большие? Много раненых?       — Двадцать четыре убитых, восемьдесят три ранены, но тяжелых меньше половины.       Черные брови над синими глазами сдвинулись огорченно.       — Вот поэтому я посылал вас на Тортугу — там все-таки есть врачи… На кой черт вы вернулись?       — Корабли нуждаются в срочном ремонте, — выпалил Волверстон заготовленное оправдание.       Блад усмехнулся:       — Ясно… Что еще расскажешь, старый волк?       — Хороший куш взяли, Питер. На вашу долю тоже достанется.       — На мою долю из вашей добычи не достанется ничего, а с долей ребят Хэйтона мы разберемся чуть позже, — довольно загадочно откликнулся Блад. — Ну да это мы обсудим среди своих.       — Фрегат привели. Потрепан здорово, из тридцати шести пушек всего двадцать осталось…       — Остальные пошли к Нептуну? Жаль! А чего вдруг один?       — А второй Ибервиль утопил.       Лежавший на койке дон Алехандро с напряженным вниманием прислушивался к этим словам. Заметив пристальный, взволнованный взгляд испанца, Волверстон решил его несколько успокоить:       — Остатки команд противника в полной безопасности заперты в уютном трюме фрегата. Раненых мы тоже подобрали, сколько они сами успели спасти.       — Много?       — Сто двадцать восемь человек…       — В одном трюме! Ты озверел, что ли, Нэд?       — Капитан, так тут же недалеко! Это тебе не из Бристоля на Барбадос!..       — Черт с вами, ладно. А сюда-то ты чего прискакал, старый волк?       — На тебя взглянуть, Питер, — отозвался со всей честностью Волверстон. — Слушай… А ты уверен, что у тебя именно оспа была?       — Поклянусь под присягой, — серьезно кивнул в ответ Блад. — И потому еще неделю отсиживаться мне под гостеприимной крышей дона Алехандро. Нэд, ты еще что-то хочешь спросить, по глазам вижу. Ну?       Волверстон немного подумал.       — За что ты вызверился на Бена, капитан?       — А ты еще не знаешь, что он натворил?       Волверстон Блада любил всем сердцем, но отродясь не боялся. В жизни его мало что вообще могло напугать.       — Знаю, Питер. И не натворил он, а сделал. И сделал что надо, и ты об этом, черт возьми, по-моему, знаешь!       — И?..       — И ведешь себя с парнем, как чертов работорговец или скотина плантатор!       Блад рассмеялся:       — Слушай, Нэд, я все-таки бакалавр медицины. Один случай ничего не доказывает — совпадения бывают всегда. Бенджамену я сказал так: если я вылечу дона Алехандро с помощью его колдовских рецептов, он в моих глазах будет оправдан. А если разницы не увижу, буду считать, что он меня хотел на тот свет отправить, а мне просто случайно повезло.       Волверстон недоверчиво посмотрел на веселое смуглое лицо без всяких признаков перенесенной страшной болезни, на ясные глаза, в которых не было ни боли, ни жара от лихорадки.       — И как?       — Дон Алехандро выздоравливает, — был уклончивый ответ.       Больной испанец засмеялся, подняв перевязанную руку, и произнес на вполне разборчивом английском, несмотря на сильный акцент:       — Признаюсь, дон Педро, я тоже заподозрил вас в дурных намерениях, когда пожаловался на боль от старой раны, а вы меня полоснули зараженным ланцетом! Присоединяюсь к сеньору Волверстону, простите вы своего негра!       Синие глаза Блада непреклонно сверкнули, только где-то в глубине их Волверстон заметил искорку смеха.       — Пока я тут командую, мое слово — закон! Сказал, еще неделю буду смотреть — значит, еще неделю!       — Ладно, Питер, как знаешь, — ответил Волверстон, поднимаясь. Он был почему-то уверен, что Бенджамен все слышал и не слишком огорчился. — Пойду с Хэйтоном поговорю про долю его ребят.       — Постой. Тут надо всем вместе решать, потому как я промахнулся с условиями дележки. Не учел, что у нас своя добыча окажется.       — Какая добыча, Питер? Корабль-то вы сожгли, да и правильно сделали.       — Корабль грузового каравана, направлявшегося в Испанию, Нэд! С него побоялись снимать не только пушки! А дон Алехандро был так любезен, что в благодарность за помощь уступил нам груз «Санта-Росы» за вычетом некоторой части, которая им понадобится для возвращения домой.       — Золото, сеньор Волверстон. Мы везли золото, — пояснил, скривившись, испанец. — После того, как жестоко поступили с моими людьми наши же соотечественники, я лучше отвечу перед Его Католическим Величеством за потерю груза, чем покажусь дону Педро неблагодарным.       — Золото в слитках на восемьдесят пять тысяч песо, Нэд, — усмехнувшись, добавил капитан Блад. — Ребята Хэйтона неделю обжигали его на кострах, мало не все пальмы на острове перевели. Зато вези теперь это золото куда хочешь, оно безопасно.       Остолбеневший Волверстон присвистнул и хотел было ляпнуть, что лечить испанцев, оказывается, еще выгоднее, чем их топить, но поймал предостерегающий взгляд Блада и заткнулся.       — Да, Нэд, вот что, — задумчиво добавил Блад. — Я хотел бы сделать дону Алехандро ответный подарок, в счет своей доли добычи. Когда вернешься к остальным, обсудите, пожалуйста, мою просьбу отдать дону Алехандро и его команде захваченный вами фрегат и пленных — тридцать человек в шторм с большим кораблем не управятся, а сезон уже близок. И что фрегат поврежден — так нам меньше хлопот, они его здесь сами починят, верно, дон Алехандро?       Через полторы недели корсарская эскадра покинула архипелаг и, отсалютовав флагами испанцам, оставшимся на берегу у сохнущего фрегата, взяла курс на Тортугу. Порывистый ветер все время менял направление и то рвал паруса, то оставлял их висеть бессильными тряпками.       Капитан Блад стоял на квартердеке «Арабеллы», как обычно, одетый в черное и невозмутимый, и лишь попытки придерживаться за шкоты или облокачиваться на перила выдавали остатки слабости после болезни. На верхней ступеньке широкого трапа сидел Бенджамен и радостно скалился в белозубой улыбке — отправляясь на свои корабли, масса Волверстон и масса Хагторп потрепали его по плечу и сказали, что в жизни не видели настолько отважного негра.       Счастливый, он даже начал насвистывать какую-то песенку, и тут Хэйтон, пробегая мимо, влепил ему увесистый подзатыльник.       — Эй, парень! Брось свистеть, пока я не надрал тебе черномазую задницу!       Капитан Блад вздрогнул, оторвался от созерцания горизонта и перевел взгляд на верхнюю ступеньку трапа.       — А вот этого, Хэйтон, не надо. Юнги у нас не водится, так что, глядишь, если выпороть Бена, еще хлеще, чем от свиста, придется… Но, Бенджамен, еще раз не уважишь традицию — спишу к чертовой матери тебя на Тортуге на берег.       — Да, масса капитан! — выпалил молодой африканец. — Бен все понял, Бен всегда слушается массу капитана!       Тут уж даже суровый боцман Хэйтон не выдержал и расхохотался на весь корабль.