I
Сгустилась тропическая ночь, и над отмелью опрокинулись крупные звезды. Волверстон поворошил палкой угли в костре. Дайк откупорил третью бутылку рома и протянул старому волку. Далеко от берега, на глубине, светился кормовой фонарь «Атропос». Четверо корсаров, гребцы со шлюпки, давно всхрапывали на песочке Кайо Сантьяго-де-Пуэрто-Рико. — Почем думаешь, Нэд, не заметила нас нынче береговая охрана? — спросил Дайк с деланым равнодушием. — А провались они к дьяволу, — проворчал Волверстон и обстоятельно отхлебнул из бутыли. — Ремонтироваться-то надо! — Надо-то надо, но зачем у испанцев? Что, не дошлепаем до Тортуги, если уж ты так в Порт-Ройял не хочешь? — Дайк, не начинай! За шкуру свою боишься, так и сидел бы в Порт-Ройяле, кой черт ты за мной таскаешься по всем Карибам? — Приказ капитана, — невозмутимо откликнулся Дайк. Волверстон тяжко вздохнул и снова с шумом хлебнул рома. — Был капитан, Дайк, да весь вышел. И старый Волверстон весь вышел, стал бы я брать тот французский патент... Но на Порт-Ройял я с французской эскадрой не пойду, хоть меня режьте, а потому к черту Тортугу. — Думаешь, д’Ожерон тебя заставлять станет? — Дайк усмехнулся. — Скверно же ты о нем думаешь! Думаешь, и он, и де Кюсси мало тебе признательны? Я ведь виделся с ними в этот раз и о тебе тоже разговаривал, перед тем, как де Кюсси на Гаити отправиться. — А провались она, эта их признательность! Хватит, французов в Картахене накушался, сыт ими по горло, покорно благодарю. — И что? Станешь по всему Мэйну прятаться, чтобы починиться? — всплеснул руками Дайк. — Ну не дурак ли ты, Нэд? Мы ведь теперь свободные люди! Какого дьявола ты рискуешь собственной шеей, ремонтируя корабль на этих проклятых испанских островах, когда тебя ждет база, не чета Кайоне? — Не хочу, — упрямо отрезал Волверстон. — Я не жучка, чтобы за капитаном Бладом хвостом таскаться, к какому там еще королю его черт на службу отправит. К Якову с ним чуть не пошел, к Людовику с ним пошел, теперь вот Вильгельма опробовать? — И повторил угрюмо: — Покорно благодарю. Уж лучше закончить это все на нок-рее, чем так болтаться, как то дерьмо в трюме! — За что ты на него так обижен, Нэд? Он ведь не хотел вас оставлять в Картахене, ребята уговорили. И сколько раз он уже тебя звал... — Я сказал — нет! Починимся, подброшу тебя до первого голландского поселения — и вали обратно, передай капитану, что старый волк за юбками сроду не бегал, а за чужими уж точно не побежит! — Господи, Нэд! Да это-то тут при чем? — воскликнул искренне огорченный Дайк и от расстройства сделал огромный глоток рома. Откашлявшись, продолжил спокойнее: — За что ты на мисс Арабеллу так взъелся? Что она тебе сделала? — Не на нее, и ничего она мне не сделала. А вот что Питер из-за нее утопил наш «Синко Льягас», что Натти Хагторпа под пулю подставил, что ценностей де Ривароля наши ребята так и не увидали... — Так он же передал долю экипажей «Лахезис» и «Атропос», Нэд! Эти деньги для тебя по сию пору у д’Ожерона лежат, а Ибервиль и все ребята свое давно уж забрали! — Да провались они, эти деньги, — мрачно сказал Волверстон и добавил: — Мне одно интересно, если бы этот чертов барон пошел не на Порт-Ройял, стал бы Питер с ним связываться и топить свои корабли? — А зачем, по-твоему, они с Хагторпом вообще за ним гнались? — резонно огрызнулся Дайк. — На корму, что ли, им посмотреть? Была договоренность на пятую часть — вот только свое и забрали, остальное уж хоть королю Людовику, хоть королю Вильгельму... Чудишь ты, сдается мне, Нэд! Ну вернулся бы в Англию, коль тебе корсарство нынче претит, а на морскую службу не хочешь! — К кому я вернусь и какого дьявола я вообще стану возвращаться в ту Англию? — рявкнул Волверстон так, что встрепенулись корсары у шлюпок. — Ты меня видел? Кто я в той Англии был — это знаешь?! Уголь возить на телеге, что ли? Или грузчиком на верфи наняться? А на службу к этой сволочи Крофорду я не пойду. До сих пор жалею, что не отпробовали мы тогда, крепки ли корабли ямайской эскадры! — Вице-адмирал Крофорд, между прочим, мировой мужик оказался, — задумчиво возразил Дайк. — И моряк стоящий. Они с Питером как-то начудили — устроили показательные маневры в бухте Порт-Ройяла... — И? — Волверстон чуть оживился. — И все, — фыркнул Дайк. — У нас один корабль, а у Крофорда шесть! Был бы бой настоящий, может, и выгорело бы чего за счет пушек, а тут маневры... В море мы, конечно, не прорвались, но два кораблика все ж таки условно потопили, пока «Император» к нашему борту смог встать. Волверстон махнул рукой. — Тьфу, и всего-то! Говорю же — был капитан, да весь вышел! — А что капитан-то мог? Неповоротливая посудина эта «Викторьез», даром, что мощная, — не согласился Дайк и тяжко вздохнул. — Не чета «Арабелле». Все-таки испанцы корабли строить умеют! Да англичане еще... А французы эти линейные поворачивают — ну чисто бегемот в гостиной! Но все-таки хороший корабль, даже жалко, что у Питера к ней душа не лежит, хоть ты тресни. — А ни к чему было наши корабли топить ради этой проклятой Ямайки, — мстительно приговорил Волверстон и добавил серьезно: — Нет, Дайк. В Порт-Ройял я не пойду. Нынче Питер наш там губернатор, а я при нем буду кто? Бегемот в гостиной? Цепная собака тонконогим благородным офицерикам на потеху?.. Высажу тебя вон хоть в Кюрасао, вернешься — передашь ему от меня всего наилучшего и в жизни большого счастья с этой его девчонкой, а я в дом к племяннице Бишопа ни ногой. — Зря ты так. Ну, ей-богу, зря, Нэд! Ему там без нас тоже не сладко приходится. — Нет, Дайк. Он из благородных, ему там самое место. Дайк потянулся за бутылкой. — Это я уже слышал. Есть ведь что-то другое, Нэд? Волверстон помолчал, потом махнул рукой. — Да черт с тобой, слушай! Картахена. Думаешь, я не знаю, что на борт тогда Питера ребята мало не силой затащили? И не знаю, что он может думать про дела, что мы там наворотили? А что ему Крофорд и остальные тонконогие скажут, если я в Порт-Ройял почетным гостем заявлюсь? Нет, Дайк, Питеру хватит, и так уже за чужие дела настрадался. А я... Черт с ним, со старым волком, море всех примет! И не так плохо сплясать джигу в петле на рее, уж куда веселее, чем сдохнуть под забором от старости, как перекатная голь. — Но ведь ты тоже не виноват в грабеже в Картахене, Нэд, это все де Ривароль. Волверстон в ответ только хмыкнул. — А вот насчет «не виноват», Дайк, ты здорово ошибаешься. Я же не наш капитан, а его там и не было! «Атропос», бывший фрегат «Санта Нинья», покачивалась далеко, на глубине, в море. На борту за старшего оставался помощник капитана Тренем и тоже гадал, не приметила ли их испанская береговая охрана.***
Везение капитана Блада вошло в поговорку на морях Мэйна. Везение Питера Блада, эсквайра, губернатора Ямайки, общим правилом не выглядело совсем. По крайней мере, когда в гавань Порт-Ройяла вломилась побитая двадцатипушечная посудина испанского происхождения, но без всякого флага, момент оказался для его превосходительства явно неподходящим. Береговая охрана Порт-Ройяла с первого дня была предупреждена по поводу ожидаемых губернатором двадцатипушечных пиратских посудин. Однако столько времени минуло с этого предупреждения, что капитан шхуны на всякий случай дал приказ обстрелять пирата из носовых орудий, едва не сплюнув — не больно-то эти собаки торопились на вызов. Но фрегат на выстрелы не ответил, только поднял дополнительные паруса. Капитан Кэлверлей, дежуривший в форте, велел не слишком почтительно передать губернатору, что с такой скоростью этот нахал рубанется в мол и разлетится на щепки, так что смысла тратить на него порох форту нет никакого. Майор Мэллэрд, завтракавший по должности в губернаторском доме, озлился на предполагаемых внезапных визитеров его превосходительства, потому что, во-первых, терпеть не мог любых нарушений порядка, а во-вторых, очень любил спокойно покушать. Даже сам губернатор выслушал новости несколько рассеянно. После медицинского консилиума по поводу здоровья супруги он мучительно гадал, кому доверять — себе самому, все больше военному хирургу с гражданской практикой лишь по полгода в Бриджуотере и в Бриджтауне, к тому же, лично предубежденному? Или пожилому и крайне уважаемому на Ямайке доктору Паркеру, приложившему руку к рождению доброй половины белого и существенной части черного населения Порт-Ройяла? Никаких определенных подозрений и диагнозов у Блада не было — все выглядело нормальным, и именно так это и воспринимал доктор Паркер. Но Блад готов был поклясться, что что-то очень и очень не так. К сожалению, если он своему опыту не вполне доверял, то доктор Паркер его и вовсе игнорировал напрочь и только клялся, что все обойдется благополучно. Успокоительные речи этого круглощекого добродушного старичка, который раньше не знал Арабеллы и ее завидного здоровья, и раздражали, и вселяли определенные сомнения не то в его искренности, не то в профессионализме. Сама Арабелла неизменно утешала мужа кроткой улыбкой, а времени на медицинские споры уже почти не оставалось. Впрочем, и решать было нечего — разве только молиться. Если бы не истекающее время, Блад бы не остановился перед приглашением доктора из любого поселения, вплоть до испанских, несмотря на сезон штормов и отсутствие свободных денег. В крайнем случае, он мог бы сначала отправить «Викторьез», последний собственный корабль, куда потребуется, а потом продать в Ямайскую эскадру за сходную цену. Именно так он поступил уже с «Медузой» и «Балейн», пустив вырученные деньги вместе со своей долей наследства барона де Ривароля на ремонт и укомплектование «Викторьез». По правде сказать, все эти французские посудины он равно терпеть не мог, а вице-адмирал Крофорд жадно косился на восемьдесят пушек «Викторьез», но отношения вице-адмирала и губернатора складывались не столь безоблачно, чтобы Блад решился окончательно осесть на берегу и утратить возможность самому выйти в море. Однако содержание линейного корабля, который в этих водах можно было бы смело числить по первому рангу, обходилось недешево. Увы, парижские банки для губернатора английской колонии во время войны Англии с Францией стали абсолютно недоступны — и в этом тоже проявлялось непривычное для Блада отсутствие удачи. И когда «Атропос» наконец-то спустила паруса и легла в дрейф, не утруждая себя постановкой на якоря, мера невезения губернатора Блада переполнилась явным отсутствием в летевшей к молу шлюпке Волверстона и Дайка. Дайка — потому что одной из его задач был визит на Тортугу к д’Ожерону по поводу французских банков. А Волверстона — если Волверстона нет на борту «Атропос», изуродованном пластырями из парусины на свежих пробоинах, значит, она спешила сюда не в гости и не из лихачества, а из-за случившейся беды, которая сейчас была бы крайне не вовремя. — Здорово, капитан! — крикнул, еще не выбравшись на мол, светловолосый Тренем, бывший помощник покойного капитана Пайка. — Мы гнали сказать тебе, что Волверстон... — Не называй меня капитаном, — оборвал Тренема Блад. Очень резко оборвал. И тут же шагнул к побледневшему корсару, дружелюбно протягивая руку: — Однако я очень рад тебя видеть. — Но... — Заткнись. Две минуты, — и обернулся к собравшимся, отбросив с кисти кружевную манжету. Второй рукой он накрепко сжал руку Тренема, чтобы он не вздумал заговорить. — Господа! Капитан Тренем, с фрегата «Атропос». Прошу любить и жаловать моего старого друга. В толпе зашушукались и засмеялись — корсарское прошлое очередного губернатора все еще веселило привычное население Ямайки, да и испанцев здесь не жаловали по-прежнему. Кто-то даже засвистел в знак приветствия. — Лейтенант, — наугад выбрал Блад первого попавшегося офицера. — Отправляйтесь на «Атропос», выясните степень повреждений и нехватку припасов и доложите в портовую контору. Дело, очевидно, срочное, иначе наши друзья не стали бы с такой скоростью мчаться в Порт-Ройял... Пойдемте, капитан Тренем, — и протолкавшись через толпу на мощеную дорогу к губернаторской резиденции, наконец выпустил руку корсара, которая, наверное, уже занемела. — Ну? Только шепотом и очень быстро. — Капитан... Волверстона сцапали испанцы на берегу Кайо Сантьяго. Выругался Блад в ответ тоже шепотом и очень быстро. Тренем смотрел на него со смесью обиды и отчаянной, безумной надежды. И честная фраза «А что я могу сделать?» мучительно застряла на языке, когда он заглянул в обведенные черными кругами глаза. — Ты что, не спал от самого Кайо Сантьяго? — Почти, капитан. Даже чуть больше. Всю дорогу, как проклятые, на помпах... — Пошли. Тебе надо поесть и поспать. Мне надо подумать. Дайк? — С Волверстоном. Но я нашел в капитанской каюте вот это... Сказанное Бладом могло бы разгонять морскую нечисть — корнуоллец подал ему конверт, надписанный по-французски знакомым почерком месье д’Ожерона. Что бы в нем ни содержалось, Дайк просьбу друга исполнил. На дорожке сада, вдали от слуг и обывателей Тренем повернулся лицом к Бладу и спросил в упор: — Так ты нам поможешь? Или мы зря сюда так торопились? Блад отчаянно попытался защититься: — Я же сказал тебе — мне надо подумать! Тренем, дьявол тебя забери, Сантьяго-де-Пуэрто-Рико — испанское владение! Ты что, ждал, я прикажу эскадре немедленно его штурмовать? Судя по обиженному взгляду Тренема, именно так он и думал. И ответил, расчетливо уязвляя не только самолюбие, но и совесть: — Значит, правду говорили, что нет больше капитана Блада? — Ступай, выспись и перекуси чем-нибудь, Тренем. Потом поговорим, кто есть, а кого больше нет. Бенджамен! Приготовь Тренему постель и завтрак. — Да, масса капитан, — грустно кивнул, появившись из ниоткуда, его неизменный слуга. — Массе Волверстону лучше было прийти в Порт-Ройял, он бы в беду не попал. Блад взорвался. — Убрались все к черту и дьяволу! Живо!.. — Да, масса капитан. Пойдемте, капитан Тренем. И тут же заломило в висках, а в глазах потемнело. Тренем — не капитан, он помощник капитана «Атропос»! Капитан на «Атропос» один, был, есть и должен оставаться — старый бродяга, беглый бунтовщик, одноглазый морской волчара! Нэд Волверстон, друг лучший из лучших, из тех, какие вообще встречаются разве что милостью Господа.***
Войдя в свой кабинет, Блад рухнул в кресло за столом, сжимая руками виски. Подумать! Какого дьявола тут думать? Ведь он действительно не может приказать английскому флоту напасть на Сантьяго! Он более не пират, он губернатор! А значит, Волверстон останется в лапах испанцев и неизбежно погибнет. А вместе с ним Дайк, который уж совсем не при чем. «Тренем гнал, говорит? Сколько дней он на дырявом корабле добирался сюда от Сантьяго? Дня три-четыре, не меньше, — шепнул услужливо внутренний голос, выливая бочку масла, как в прибой, на взволнованную душу. — Испанцы наверняка уже всех перевешали». Знать бы, вдруг еще нет... Волверстон и Дайк мертвы? Невозможно! «Сколько дней стала бы собираться эскадра? Как быстро она могла бы туда дойти?» — продолжал подсчеты голос рассудка. «Викторьез» и «Император» всегда готовы к выходу в море. «Думаешь, Крофорд выполнит подобный приказ? — мерзко усмехнулся взволнованный разум. — Бери тогда уж с собой всю эскадру! Но для чего? Даже в годы пиратства ты не сровнял бы с землей целый город из мести, даже испанский и даже за жизни Волверстона и Дайка». Вице-адмирал Крофорд вообще не выпустит его корабль из Порт-Ройяла, если услышит о цели похода. Но, в конце концов, есть еще и «Атропос». «Двадцать пушек, — скептически исчислил рассудок. — И судя по повреждениям, «Атропос» еле вырвалась из боя с испанскими кораблями. Да она по дороге потонет!» Положим, если шторма не будет, не потонет, раз дотянула в Порт-Ройял. Но боя с фортом, даже самым допотопным, «Атропос» не выдержит, а значит, уйти на ней из Сантьяго в случае удачи не удастся. Ох, если бы у него по-прежнему была «Арабелла»... «Вспомни об Арабелле, — сказал холодный рассудок, и по спине пробежал озноб, как от свежего ветра. — Ты думаешь, она не догадается, в какое гибельное предприятие ты ввязался? О себе не думаешь — подумай о ней, разве можно ей нынче так волноваться? Куда вообще ты сейчас можешь уехать, как оставишь ее за пару недель до срока? И ради чего — ради тех, которые уже наверняка погибли!» Беременность — не болезнь. Никаких определенных симптомов нет, она просто устала, как знать, не от их ли споров с доктором Паркером. «Ты же врач! Ты знаешь, что она может погибнуть!» Но ведь он сам не знает, отчего она может погибнуть! Горячка, судороги, неправильное положение, кровотечение, которое невозможно остановить — все это настигает совершенно здоровых рожениц, и лечения не существует. Будь он здесь или в ином месте — это ничего не изменит. Полагаться следует на доктора Паркера и на милость Господа Бога. «Что с ней будет после, когда ты получишь заслуженное тобой наказание? Что будет с вашим ребенком? Придешь в Порт-Ройял, чтобы забрать их всех на Тортугу? Если тебя хоть кто-нибудь туда пустит!» Блад со стоном уронил голову на руки. Глас рассудка полностью прав. Он связан — связан по рукам и ногам. И ситуация выглядит безвыходной. Даже будь он сейчас по-прежнему корсаром, он не мог бы ничем помочь Волверстону и Дайку. Но неужели останется с ними только лишь попрощаться?.. Чтобы отвлечься, он вынул конверт, который дал ему Тренем. В конверте лежали векселя на предъявителя. Голландских банков, недоступных для губернатора французской колонии, поскольку Англия и Голландия были теперь в союзе. Сколь Блад мог судить, они с д’Ожероном вполне рассчитались. В ушах его явственно прозвучал голос Дайка: — Слушай, Питер. Давай, я поеду на Тортугу. Тебе нужен корабль, а чтобы его содержать, нужны деньги, и жалования губернатора на это не хватит! Ты что, потребуешь с Бишопа доходы барбадосских плантаций? — И ты туда же? — рявкнул Блад, вспомнив, как с трудом сдержался, чтобы не рявкнуть на Арабеллу за такое же предложение. От нее, впрочем, оно звучало реальной возможностью, а не саркастической шуткой — хоть Арабелла и не желала смерти дяде, потеря отцовского дома ее искренне и глубоко огорчала. — Я поеду на Тортугу, Питер, — Дайк широко улыбнулся. — Надо все-таки иногда верить в существование дружбы и хороших людей! И уехал. А теперь на столе перед Бладом — векселя голландских банков. «Викторьез» карман хозяина больше не тянет, и на берег ему окончательно сходить не придется. Спасибо хорошему другу Дайку, выполнившему поручение. И другому хорошему другу — губернатору Тортуги д’Ожерону. И всем ребятам из «берегового братства», с которыми они вместе дрались против испанцев, чтобы заполучить эти деньги. И Волверстону, как же без него. Надо верить в дружбу, да? Ведь они в нее верят. Если вообще еще живы. Мысль работала теперь на удивление ясно. Ситуация выглядит безнадежной, но что он сделал бы, оставаясь пиратом? Добрался до Кайо Сантьяго и, как минимум, произвел разведку. Совать голову в петлю, если пленники уже мертвы, ему не посоветовали бы даже Волверстон с Дайком. Сровнять с землей город наверняка очень захочется, но возможностей не будет. Тихо узнать и тихо выйти в случае своего опоздания. Если не удастся последнее, и испанцы повесят за все прошлые прегрешения нынешнего губернатора Ямайки — будет ли у короля Вильгельма основание преследовать его семью? Вероятней всего, нет. Если испанцы его не поймают, но эскапада вскроется — скорее всего, за семью тоже будет нечего опасаться. В конце концов, решать их участь будет сперва лорд Уиллогби, а он не кровожадный палач Джеффрейс, и надо все-таки верить в существование хороших людей. Блад сложил векселя обратно в конверт. Надписал поверх почерка д’Ожерона — Арабелле. Запер в ящик стола. Ключ надо отдать Бенджамену, а то и самой Арабелле. На эти деньги можно безбедно существовать много лет хоть на Барбадосе, хоть в Европе. От преследований английского правительства они ее не спасут, но если преследования не будет, а испанцы его все-таки повесят, долг перед семьей он худо-бедно исполнил. Что остается? Арабелла... Адмирал Крофорд... Он покачал головой. Не все сразу. Когда появится план, там уже и поглядим. Блад тряхнул колокольчик, вызывая Бенджамена. Дверь скрипнула почти сразу, но вошел не слуга — в дверях появилась Арабелла. Вошла отяжелевшей, неуверенной походкой, отирая испарину с высокого лба. И вся решимость его немедленно рассыпалась пылью от одного взгляда в усталые, обведенные темными кругами глаза. Ну как он может ее оставить?! — Бен убежал в город, Питер. — В город? Зачем? — Сказал — массу Огла искать. Блад молча пододвинул ей кресло. Доктор Паркер, конечно, более опытный врач, но ему усталость Арабеллы категорически не нравилась. Нет, он нужен здесь и никак не сможет уехать. «А много ли помогло твоей матери отцовское врачебное искусство?» — вновь шепнул тот же гадкий внутренний голос. Да провались оно к дьяволу! Родные карие глаза неожиданно лукаво улыбнулись. — Джереми сегодня выходной, так что придет к обеду. Том Хагторп вернулся вчера из Спаништауна и ждет тебя в канцелярии с докладом. Бена, кажется, он уже повидал... Он утратил дар речи. Арабелла, продолжая улыбаться, опустила голову, расправила складки свободного платья. — Вот что, Питер. Миссис Крофорд сегодня собиралась заглянуть ко мне на чай. Я подумала, не отправить ли ей записку с приглашением адмиралу составить тебе компанию? — Арабелла! — Что не так? — она встревоженно посмотрела ему в глаза, и он прикусил язык, вдруг поняв, что она ничего знать не может. Не может даже догадываться, какие мысли бродят у него в голове. А если бы догадалась?.. О, если бы только она не догадалась никогда! — Все хорошо, дорогая, — сказал он как можно спокойней. — Мне действительно есть о чем поговорить с адмиралом. Арабелла! И вице-адмирал Крофорд... Врагом вице-адмирала он не числил. Никогда, даже пока за ним еще гонялась Ямайская эскадра. Просоленный ветрами морской волк вызывал молчаливое уважение — в конце концов, когда он сам помощником судового врача клистиры готовил на голландском флоте, Крофорд уже командовал кораблем в Вест-Индии. Тем более неожиданным оказалось бешенство, с которым он обрушился на вице-адмирала и офицеров эскадры, вернувшейся в Порт-Ройял на следующий день после атаки барона де Ривароля. Сам поразился: ненавистного мерзавца Бишопа вышвырнул живым чуть ли не брезгливо, с лордом Джулианом — как-никак, соперником, и не слишком честным соперником — обошелся вежливо-дружелюбно. А офицеров флота, всего-навсего выполнявших приказ негодяев — кто не знает, как строго в британском флоте наказывают за невыполнение повелений начальства? — вдруг разнес в пух, как отродясь не разносил даже корсаров! Среди попреков за брошенную базу флота, за выполнение преступного приказа, за риск угробить эскадру — единственную защиту британских колоний в Вест-Индии, на скалах гавани Тортуги, проскользнул у него и упрек в глупой мысли штурмовать неприступную Кайону со всем пиратским воинством внутри. Выдубленный тропическим солнцем, закоченевший во фрунте вице-адмирал, невозмутимо слушавший разнос, при этих словах несколько оживился. — Не сочтите за похвальбу, ваше превосходительство господин пиратский капитан... — Губернатор! — оборвал его Блад. — А если уж на то пошло, так говорите — пиратский адмирал, это гораздо вернее. — Ваше превосходительство господин пиратский адмирал, — послушно исправился Крофорд, ядовито ухмыльнувшись и поправив шляпу под мышкой. — Мы с вами в прямом бою не встречались, и умений моих вы не знаете. Однако я никогда не предпринимаю невозможных попыток, и взять Кайону я бы... попробовал. И тут Блада прорвало — аж руки задрожали и голос сорвался. — Мы никогда не встретимся с вами в прямом бою, господин вице-адмирал, и я никогда не проверю ваших умений! Пока вы что-то там мечтали попробовать, основная сила моей пиратской эскадры ушла на дно бухты Порт-Ройяла, защищая Ямайку! Они стояли по разные стороны стола, наклонившись вперед и впившись друг другу в глаза, будто на полуютах атакующих кораблей. Показалось даже, пол качнулся под ногами отдачей бортовых залпов. И как в бою, Блад пошел на чудовищный риск — поссорившись с офицерами эскадры, много на Ямайке не навоюешь. А удар был оскорбителен. Почти как пощечина Крофорду — плоти от плоти Ройял Нэви, где за неподчинение списать на берег навечно могли бы даже адмирала, а от полковника Бишопа веревка на ноке реи показалась бы актом великого милосердия. — Я вам очень сочувствую, — вдруг склонил голову вице-адмирал. — Того, что осталось на воде, я в исправности не видел, но ваш флагман был прекрасный фрегат. И бешенство Блада внезапно утихло. Сменилось даже подобием стыда — неужели боль потери «Арабеллы» и «Элизабет» насколько застлала ему разум? А Крофорд добавил спокойно, по-прежнему не поднимая опущенных глаз: — Что до остальных ваших упреков, вы полностью правы, и я готов понести наказание. А какое, собственно, тут может быть наказание, если Блад уже самого Бишопа отпустил? Обошел его адмирал. Ловчей увалился под ветер. — Бог с вами, господин вице-адмирал. Я не имею ни власти, ни оснований вас за это наказывать. Но надеюсь, господа офицеры... — он возвысил голос, обводя взглядом всех насупившихся и покрасневших от несправедливых упреков моряков. — Надеюсь, это был первый и последний наш разговор об ответственности каждого командира в военное время за сохранение колоний Британии в ущерб личным амбициям, как своим, так и вышестоящих начальников. Смелость возражать дурацким приказам оправдана, когда глупость их ведет к разорению империи и равна прямому предательству государственных интересов. — Ясно, ваше превосходительство, — с добродушной усмешкой откликнулся Крофорд и обернулся к офицерам. — Корсарский обычай. Совещательное право голоса каждого командира. Что ж, во время войны не так плохо, а при отсутствии предателей и трусов даже очень полезно. Во времена Моргана, помню, не раз пригождалось. Кто-то отчетливо хихикнул, но ссора между губернатором и офицерами эскадры потухла, не разгоревшись. Исключительно благодаря выдержке вице-адмирала Крофорда, как ни стыдно было Бладу это признать. Поэтому врагом Крофорда он не числил. Но и большой дружбы между ними не завелось. Вице-адмирал был сдержан, губернатор — вежлив, и только. Разве после маневров, распивая пунш с офицерами эскадры, Блад чувствовал себя странным образом на своем месте — капитаном среди капитанов. Единственный раз за весь год его вынужденного губернаторства. А теперь... «Капитан, мы гнали в Порт-Ройял... — Не называй меня капитаном!» Разве он действительно больше не капитан? Вон в бухте болтается на якорях «Викторьез», о восьмидесяти пушках и с экипажем корабля первого ранга. Разве он не остается капитаном «Викторьез» и капитаном для всех этих людей? Первым после Бога, как любят говорить в Ройял Нэви. А если так — разве может он оставить без помощи Волверстона и Дайка? Они те немногие, что сделали его капитаном. И он капитаном для них и останется! Если Бог отвернется от Волверстона и Дайка — так тому и быть, но если нет — капитан от них отвернуться не должен. Но Арабелла... Но вице-адмирал Крофорд... И зачем только Арабелла его пригласила?***
— Нам нужен испанский корабль, — прямо брякнул Джереми Питт после обеда, когда мужчины удалились покурить, и услышать содержание их разговора не могли бы ни слуги губернаторской резиденции, ни Арабелла. — Зачем? — Блад поднял брови с наигранным изумлением. — Чтобы зайти на Сантьяго-де-Пуэрто-Рико и узнать, что с ребятами, Питер. Нужен испанский корабль и кто-нибудь, кто хорошо говорит по-испански. — Например, кто? Джереми замялся. Огл пожал плечами. — Снелл, например. Тренем, он ведь все еще боцманом на «Атропос»? Тренем кивнул, но явно проглотил какое-то возражение, в упор глядя на Блада. По крайней мере, с Тренемом они думали об одном и том же. Но, видимо, старые товарищи уже успели поделиться сведениями о проблемах губернатора — Тренем отмолчался. — Допустим, — спокойно сказал Блад. — И что ты предлагаешь, Джерри? Выйти в море на «Викторьез» и взять на абордаж какого-нибудь испанца? — Ну да, Эспаньола как раз по дороге, и кораблей там вокруг болтается сколько угодно, — с очаровательной наивностью тряхнул светлыми кудрями его бессменный штурман. — А что здесь такого, Питер? К королю Вильгельму в этих водах испанцы относятся не лучше, чем к королю Якову. — То испанцы, Джерри. А то губернатор Ямайки! Том Хагторп, другой невинный Agnus Dei, пожал плечами со спокойствием, до боли напоминавшим его погибшего брата. — Испанцы могут до сих пор не знать, что «Викторьез» — твой корабль. — Испанцы могут даже до сих пор не знать, что Питер теперь губернатор Ямайки, — фыркнул Огл. — Хэйтон говорил, по Мэйну до сих пор ходят слухи, и каждую испанскую потерю продолжают сваливать на треклятого капитана Блада. Блад не стал спрашивать, откуда Хэйтон это узнал — у пиратского боцмана свои источники информации со всего Карибского моря, даже пока сам он безвылазно сидит в Порт-Ройяле. — Если так, — воодушевился Джереми Питт, — и до сих пор у тебя неприятностей с испанским королем не случилось, их и теперь не будет! И кто узнает-то, Питер, если ты останешься на Ямайке? Тренем дернулся, но смолчал. Блад вздохнул, отметив мысленно, что Огл отмолчался тоже, и начал объяснять очевидное молодым остолопам. — Дело не только в испанцах. Команде «Викторьез» вы потом рот заткнете, или на Тортугу их отправите? — Оставим особо щепетильных в Порт-Ройяле, а на «Викторьез» переведем команду с «Атропос», все равно она протекает, как дуршлаг. Разумная мысль! Но у Блада нашлось возражение: — А что скажет вице-адмирал? — Да провались бы он к дьяволу! — Положим, провалился, хоть это и нежелательно. Но хорошо, положим, у вас есть испанский корабль и Снелл разузнал, что ребят еще не повесили. Что дальше? Дальше Джерри замялся. За него безжалостно продолжил сам Блад: — Ты надеешься атаковать захваченным кораблем испанское поселение, Джереми? Поэтому и нужен испанский корабль? — Ну... если ничего другого не останется... — Покойный дон Диего тебя бы одобрил! А если после атаки «Викторьез» эта посудина будет протекать еще хуже, чем «Атропос»? А если вообще не окажется по дороге испанского корабля? Джереми страдальчески наморщил лоб. — Но, Питер, если мы нападем на Пуэрто-Рико с «Викторьез», испанцы не пожалеют сил разузнать, чей же это корабль, и тогда... — Именно. Но я не поставил бы и ломаного гроша на то, что с первым попавшимся испанским кораблем вы захватите Пуэрто-Рико. — Но ничего другого у нас все равно нет, Питер, — уныло сказал Том Хагторп, повесив голову. — Что ж, Волверстону и Дайку с ребятами теперь пропадать? Если бы мы могли не нападать на Сантьяго, а как-нибудь хитростью... Эх, черт, если бы ты сам мог пойти с нами! Уж наверное, ты бы что-нибудь придумал! Глаза Тренема вспыхнули такой надеждой, что Блад невольно улыбнулся. — Даже я мог бы придумать только на месте и по обстоятельствам. Через час я встречусь с вице-адмиралом. Тренем, отправляйся на «Атропос», взгляни, как идет ремонт. Погрузишь воду, порох, ядра, будь готов выйти в море — «Атропос» может нам еще пригодиться, в конце концов, это корабль испанской постройки. — Питер, — с упреком сказал ему верный Джереми Питт. — Шутишь ты, что ли? «Атропос» на воде еле держится. А ты никак не можешь сейчас выйти в море, чтобы напасть на Сантьяго. — Я не собираюсь нападать на Сантьяго. — А... — А не твое дело. Все, разговор закончен. Хагторп, найди Хэйтона — и на борт «Викторьез», собирайте команду, выходим в море ночью или ближе к утру. Огл, тебя тоже касается, но проверь на всякий случай, что с пушками на «Атропос». Джереми, ты пока останешься со мной, твой совет может здесь пригодиться. — Капитан... — промямлил ошарашенный Тренем. — Так ты все-таки решился помочь? — Я решился узнать, — отрезал Блад. — Дальше посмотрим, какова будет наша удача. — Что ты имел в виду под моим советом, Питер? — спросил не менее ошарашенный Джереми Питт, когда они остались одни. — Какой, к черту, совет я могу тебе дать, кроме как сидеть дома и в море не соваться? Он вздохнул и решил, что честность — лучшая политика. — Я подумал, что из всех моих друзей Арабелла тебе больше всех доверяет. Так что врать ей, дружище, будем вместе, если вообще не ты один! До Сантьяго при нынешнем ветре — дней пять, не больше. Еще два-три — назад, ну неделя. Верный штурман в ответ посмотрел с неприкрытым упреком. — Ты собираешься врать ей, Питер? — Нет. Не знаю. Я не знаю, что ей сказать! Дьявол, Джереми, мне действительно нужен совет! Умом я понимаю, что Волверстон с Дайком без нашей помощи погибнут неизбежно, если уже не погибли, а Арабелле я не смогу помочь ничем, даже если останусь, но... Джереми сочувственно опустил руку ему на плечо. — Наш старый волк посоветовал бы тебе куда лучше, чем я, Питер. Я могу сказать только, что мне очень жаль. Блад не сумел подавить смешок, но смех вышел очень невеселым. — Значит, мне тем более нужно добраться до Сантьяго, чтобы попросить совета у Волверстона? Спасибо, Джерри. — Но если уж ты спросил моего мнения, я бы мисс Арабелле не врал, — прибавил вполголоса его честнейший конфидент, и Блад мысленно чертыхнулся: еще бы он сам не знал, что не следует врать Арабелле! Если бы только она была здорова, если бы этот поход не был настолько очевидно опасен, если бы не было оснований волноваться за репутацию и судьбу всей семьи перед английским законом! Какое основание у нее сейчас может быть для того, чтобы понять его действия? Одна эта старая наседка вице-адмиральша Крофорд черт знает что может Арабелле в уши напеть, если даже ее муж вообще выпустит «Викторьез» и «Атропос» из гавани.***
Вице-адмиральша Крофорд в действительности напоминала наседку. Быстроглазая, сухая, с торопливыми движениями головы на длинной морщинистой шее, она была пуританкой до мозга костей и одним из столпов высшего света английских колоний. Несмотря на молчаливость миссис Крофорд и ее нелюбовь вмешиваться в чужие дела, все знали, что она нетерпима к нарушениям приличий, всегда имеет свое — довольно странное — суждение о политических и общественных переменах и, хоть и стара, может быть по-прежнему опасна, как заряженная картечью кулеврина. Страх ли, или несомненные личные достоинства принесли вице-адмиральше это всеобщее боязливое уважение, но без миссис Крофорд не обходилось ни одно светское собрание, и ни одно дело не могло решиться без ее известного и принятого во внимание слова. Молодые девушки боялись ее отчаянно и вместе с тем считали выжившей из ума вздорной старухой. Мужчины и замужние женщины проявляли подчеркнутое внимание и старались угождать, чего она, впрочем, внешне никак не добивалась. Тем не менее, миссис Крофорд оставалась со всеми прохладно-необщительной. Возможно, в Порт-Ройяле, если не во всех колониях, одна Арабелла знала тайну молчаливой адмиральши. Миссис Крофорд всю жизнь прожила одна на берегу в ожидании мужа, которого любила больше этой самой жизни. Вынужденное одиночество придало ей решимости и самостоятельности в делах и суждениях и заставило интересоваться тем, чем замужней даме обыкновенно интересоваться не приходится. Должно быть, эти интересы вкупе с великой любовью уберегли ее и от малейшего урона репутации, так часто связанного с вынужденным одиночеством женщины в свете. Арабелла узнала это случайно. До того дня, как французская эскадра атаковала Порт-Ройял, миссис Крофорд была не более разговорчива и мила с племянницей губернатора Бишопа, чем с иными светскими леди. Больше того, между ними существовала затянувшаяся вражда. Единственный раз столкнувшись с мисс Бишоп в прямом разговоре, миссис Крофорд выразила довольно резкое порицание девушкам, которые отказываются от главного женского призвания — замужества, в угоду неприличным для женщины умственным развлечениям. Арабелла ответила в том смысле, что замужество ради замужества при некотором осмыслении может показаться еще более неприличным. Вице-адмиральша, хмыкнув, поклонилась и отошла, а общество Порт-Ройяла содрогнулось — и едва не раскололось надвое между гнетом страха перед миссис Крофорд и общей любовью к Арабелле. Арабеллу действительно полюбили в Порт-Ройяле не меньше, чем ее любили в светском обществе Барбадоса. Жизнерадостная и самостоятельная, окруженная дружелюбно настроенными мужчинами, она могла бы вызывать неприязнь как у молодых девушек, озабоченных количеством поклонников, так и у замужних дам, с их ограничением свободы. В действительности, она вызывала неприязнь разве что у подобных миссис Крофорд, кого просто раздражала ее уверенная манера держаться, не характерная для старых дев. Однако, подобно самой миссис Крофорд, Арабелла обращала на чужое отношение очень немного внимания, а оттого превратилась, сама того не желая, в ее соперницу. От сухой и черствой старой пуританки, по мнению многих, Арабеллу отличало все — стародевичество, сравнительная молодость, но особенно — неизменная доброта, привлекавшая к ней сердца всех, от лошадей и негров до молодых девушек, охотно набивавшихся ей в ближайшие подруги и конфидентки вместо Мэри Трейл, оставшейся на Барбадосе. Изменилось все в один день. Нет, Арабелла осталась прежней, и светское общество составляли те же самые люди. Но в день атаки французской эскадры дамы и девушки сбились испуганной кучкой на балконе губернаторского дворца, гадая, стоит ли бежать в Спаништаун, или все-таки гарнизон форта сумеет отбить врага. Арабелла, вспомнив о нападении на Бриджтаун, в отчаянии размышляла, то ли умолять подруг немедленно убираться, то ли попросить их помощи в спасении хоть какого-то количества женщин и детей иных слоев населения города. Все боеспособные мужчины уже спустились к берегу для сражения, но без ямайской эскадры город был очевидно обречен, и даже губернатора не было, чтобы обеспечить бегство жителей. Появление миссис Крофорд положило конец метаниям Арабеллы. — Что вы квохчете здесь, как взволнованные куры? — ядовито осведомилась она у дам. — Немедленно собирайте пожитки, детей и слуг и убирайтесь как можно дальше! И вы, мисс Бишоп, тоже! Огонь форта слабеет, французы уже высаживают десант. Бегите, спасайтесь немедленно! Порт-Ройял потерян! — О, нет! — вдруг вскрикнула Арабелла, неотрывно смотревшая на залив и потому первой увидевшая два корабля у входа, на траверзе французской эскадры. — Смотрите, смотрите!.. Ей казалось, она сходит с ума или обманута расстоянием. Красный фрегат развернулся бортом и на мгновение замер, хлопая парусами, перед тем, как окутаться дымом и грохотом мощного залпа. Она знала этот фрегат! Среди счастливых охов и ахов прозвучал чей-то голос, любопытствующий, кто бы могли быть внезапные избавители. — Английские флаги, — невозмутимо сказала вице-адмиральша, опуская подзорную трубу. — Однако я по-прежнему настаиваю, что всем нужно спасаться. — Позвольте! — взмолилась Арабелла, почти выхватив трубу у нее из рук. — Мне кажется, я знаю этот корабль! — Первый? — уточнила миссис Крофорд. — Мне он тоже показался знакомым. Арабелла чуть не задыхалась от ужаса и счастья. — Второго я не знаю, но красный — корабль капитана Блада! — Что, Арабелла? — переспросила недоуменно адмиральша. — Минутку, миссис Крофорд, — остановила она и лишь по упавшей скандализованной тишине осознала, что происходит что-то очень не то. Арабелла опустила трубу и повернулась, тем более, в дыму залпов разглядеть что-либо стало почти невозможно. На нее смотрели ошарашенно и недоуменно. Адмиральша всегда обращалась к ней исключительно «мисс Бишоп», а сейчас имела в виду совсем не ее... Холодок пробежал по спине — ответить сейчас миссис Крофорд на вопрос, пусть и с запозданием, значит лишь подчеркнуть, что ей не просто известно название пиратского флагмана, но она не против такого именования. И промолчать тоже поздно — ее неловкий промах заставил дам обратить внимание на то, что все слышали, но чему до сих пор никто не придавал особенного значения! Она невольно зажмурилась, когда вдруг раздался скрипучий и насмешливый голос вице-адмиральши: — Арабелла, дорогая, неужели вы думаете, что эти пираты сумеют отбить французов? Если капитан Блад атакует, он просто самоубийца — превосходство в пушках у противника вдвое! Я по-прежнему советую всем немедленно отсюда уехать. Да вот, взгляните сами — французы опомнились и открывают огонь... Вцепившись в балюстраду, Арабелла устремила взгляд на застеленную дымом гавань. Репутация перестала иметь какое-либо значение — даже с такого расстояния было видно, как на знакомом красном корабле неестественно клонятся вперед паруса на бушприте. — Безумцы! — кажется, даже с удовлетворением сказала рядом миссис Крофорд, всматриваясь в происходящее на рейде. — Они, похоже, твердо решили прорываться на абордаж. Храни Бог старую Англию! Убирайтесь из Порт-Ройяла, дамы, убирайтесь скорее! Арабелла ничего уже не замечала — миссис Крофорд снова подала ей трубу. Нос знакомого фрегата стремительно уходил под воду, но искалеченный корабль полз, полз из последних сил к борту французского флагмана. — Отчаянные храбрецы, — хмыкнула адмиральша. — Посмотрите, белый все-таки добрался! Что ж, численность французского десанта в любом случае сильно уменьшится. Почему-то после этой фразы за спиной Арабеллы послышались шуршание юбок и стремительно удаляющийся топот каблучков. Вскоре на балконе остались только она и миссис Крофорд. Арабелле было не до загадок — она отчаянно пыталась рассмотреть, что творится в заливе, до рези в глазах вглядывалась в дым, бессмысленно накручивая подзорную трубу. Лишь через полчаса этого страшного напряжения она увидела, как соскользнул с мачты огромного вражеского корабля французский флаг, а еще через мгновение взвился английский. Снизу из города донесся рев восторга. Арабелла, переводя дыхание, смотрела и смотрела — и потому увидела, как разворачивается захваченный корабль, и как медленно, неохотно, склоняя над волнами мачты с остатками рей, уходит под воду знакомый золоченый красный фрегат, носивший ее имя... — Арабелла, — тихо позвала ее миссис Крофорд, но ответить не удалось — голос перехватило рыданием. — Арабелла! Так значит, умственные развлечения? И когда она обернулась, сухая и черствая вице-адмиральша вдруг притянула ее к себе и прижала к своей костлявой груди ее лицо, оказывается, залитое слезами. — Храни вас Бог, моя девочка... Любить моряка — это тяжкая доля. Разумеется, Арабелла могла и хотела бы возразить, но это уже не имело никакого значения. Если в обществе Порт-Ройяла и возникли пересуды, когда была объявлена помолвка мисс Бишоп с новоназначенным губернатором, даже если сплетни затронули репутацию Арабеллы, теплые поздравления и одобрение миссис Крофорд задушили скандал в зародыше. Разумеется, высшее общество на первых порах несколько сторонилось правителя — бывшего пирата, и тень этой подозрительности легла и на Арабеллу, но, утратив благоволение толпы, она неожиданно обрела верного друга. Поэтому миссис Крофорд была в ее доме самым желанным гостем. Особенно теперь, когда ей настоятельно требовалось хоть с кем-то немедленно поговорить. — Я боюсь, миссис Крофорд, — откровенно созналась Арабелла, кратко изложив обстоятельства прихода «Атропос», о которых ей поведал словоохотливый Бенджамен. — Я боюсь всего. Что он погибнет, что снова окажется вне закона или что я не доживу до его возвращения. Но больше всего я боюсь, что он останется в Порт-Ройяле. Из-за меня. Вице-адмиральша спокойно отпила чаю и преувеличенно аккуратно вернула фарфоровую чашку на блюдце. — Я ничем не могу помочь вам, моя дорогая. Вы боитесь — и правильно, всего этого следует опасаться. Но неужели вы думаете, он может остаться в Порт-Ройяле — из-за вас? Ба! Я всех своих пятерых родила, пока мой муж был в походах! Из-за такой безделицы он ни разу не задерживался на берегу, когда долг призывал его выйти в море! — Это долг службы... — попыталась защититься Арабелла. — А долг дружбы вы считаете менее значительным для мужчины? — миссис Крофорд саркастически усмехнулась. — Боюсь, вы несколько преувеличиваете власть женщин, моя дорогая! — Не будем спорить, миссис Крофорд, прошу вас! Мне нужен совет! Я боюсь, по-настоящему боюсь, что если он теперь останется на берегу, а его друзья погибнут, мне лучше будет умереть родами, иначе он мне никогда не простит! — Но он не должен обвинять вас, если сам примет решение, моя девочка. Это было бы слишком несправедливо, а, мне кажется, ваш муж не страдает от этого недостатка? Арабелла убито кивнула, с трудом пошевелившись в кресле — спина с каждым днем у нее болела все сильнее. — Да, миссис Крофорд, разумеется. И я должна верить в это и понимать, что упрекать здесь можно лишь несчастное стечение обстоятельств. Но мне очень страшно! — Глупые страхи беременной женщины, моя дорогая, — засмеялась миссис Крофорд, перегнувшись через столик и успокаивающе поглаживая ее руку. — Вечно кажется, что муж тебя разлюбил или вот-вот разлюбит, потому что ты уродливая и больная. Поверьте, моя девочка, если Бог будет милостив, не больше, чем через месяц вы будете выглядеть ослепительней прежнего и почувствуете себя гораздо уверенней, чем сейчас. Однако если вы больше боитесь, что он останется, чем что уедет — попробуйте отпустить его сами. Решение он примет, разумеется, без вашей помощи, если еще не принял, но вам, по крайней мере, не в чем будет себя упрекнуть. Подняв голову, Арабелла с надеждой вгляделась в сморщенное и иссохшее, но дружелюбное лицо мудрой вице-адмиральши. — Я понимаю, миссис Крофорд. Я не могу придумать только, что сказать! Если я скажу, что не хочу, чтобы он уезжал, а он уедет, это будет ужасно. Если я скажу, что мне все равно, это будет ложь и может показаться обидой. Если я скажу, что готова отпустить потому, что люблю его и за него беспокоюсь — это ведь еще хуже, чем уговаривать остаться!.. — Ну? — подбодрила ее миссис Крофорд, лукаво подмигивая блестящим черным глазом. — А что еще вы можете ему сказать? — Не знаю, — призналась Арабелла. — Именно поэтому я хотела спросить совета у вас. — Я тоже не знаю, моя дорогая. Знаю только, что нужен какой-то резон, который позволит вам не опуститься до сожалений, но дать понять, что вы не равнодушны, а приносите жертву. Но не ему, а... не знаю, хотя бы тем пиратам, которых он собрался спасать! Хотя вряд ли вы им что-нибудь задолжали. Если он надумает врать вам о причинах похода — тем лучше, воспользуйтесь его ложью, долг перед Англией ничем не хуже всякого другого. Ну хорошо, на худой конец, устройте истерику, выгоните его из дома, скажите, что не примете его помощи, что близко не подпустите, что вам очень страшно! В вашем положении позволено многое, такой резон он поймет, мужчины их всегда понимают. — Питер, может, и поймет, но не примет, я в этом почти уверена, — невольно рассмеялась Арабелла. — Он ведь врач! У бедного доктора Паркера настолько зашел ум за разум, что он пожаловался мне, что обычно ему куда проще вводить в заблуждение своих пациенток. — Он вам сказал такое? — всплеснула миссис Крофорд руками. — Вот старый болван! Но вы ведь храбрая девочка, Арабелла, так не обращайте внимания! Да, вот что, дорогая, велите слугам, как только явится мой запоздавший вице-адмирал, проводить его сначала сюда. Насколько я знаю мистера Крофорда, ему лучше знать об этой истории правду, но я боюсь, что ваш муж его знает несколько хуже и не будет так в этом уверен. Распорядитесь, прошу вас, а потом расскажите, чего опасается ваш муж, и что вам еще наговорил доктор Паркер. В конце концов, я сама родила пятерых и вас на милость этой бестолочи одну не оставлю!***
Мысль поведать вице-адмиралу, что он хочет отправиться на Британские Виргинские острова в поисках врача для Арабеллы, была светлой, выигрышной — и отвратительной. От непроизнесенных слов во рту остался тошнотворный привкус, который не смог перебить даже отличный пунш, сваренный по старинке Бенджаменом. Может, именно из-за этого мерзкого привкуса Блад и вывалил Крофорду правду о причинах и целях похода. Разумеется, не всю — сказал только лишь о разведке. Вице-адмирал, нахмурившись, выбил пальцами по столу морскую тревогу. — Разведка? В Сантьяго? А что будет, если вас там узнают? — Я много раз бывал в испанских поселениях, дорогой вице-адмирал. Если мне не везло повстречать уже знакомых испанцев, меня обычно не узнавали. — А повезет встретить знакомых? — На все воля Божья, — Блад равнодушно пожал плечами. — Но, насколько я знаю, испанцам еще неизвестно о смене мной корабля, так что шанс остаться неузнанным намного возрастает. Выдам себя за голландца, путешествующего на французском корабле... — Во время войны, — хмыкнул вице-адмирал. — Будь у вас на борту по-прежнему больше трети французов, это было бы не невозможно. Но что если вы все же встретите в Сантьяго знакомых испанцев? Блад солнечно улыбнулся. — Постараюсь уйти. Это мне тоже не впервой. — Да, восемьдесят пушек на борту — убедительный аргумент, чтобы вас отпустили, — Крофорд усмехнулся. — Но сами понимаете, пустить их в ход... — Что вы, я и думать об этом не смею! — А вы не думали, что повешенный в испанском поселении английский губернатор ничем не лучше, чем нападение английского корабля на испанское же поселение? И даже не столько для Англии, сколько для самого этого губернатора? — Думал, — согласился Блад. — Но иного выхода нет. Нападение английского корабля на испанское поселение выйдет боком не только для губернатора, но и для вице-адмирала английской эскадры. Он не был особенно удивлен, когда Крофорд поморщился и отмахнулся. — К дьяволу любезности, ваше превосходительство. Сколько ни распинайся в моей непричастности, мне эта история все равно выйдет боком. — Хорошо, — с деланой безнадежностью признал Блад. — Выпустите, по крайней мере, из бухты «Атропос». — Эту пиратскую посудину? — сощурился, усмехаясь, адмирал. — Дырявую, как портовая шлюха? Да ее-то нам точно ни к чему здесь задерживать, разве что вы позволите им починиться. Блад промолчал — возразить было нечего, да и весь этот иносказательный разговор утомил. Если выбирать между вице-адмиралом и Волверстоном с Дайком, так к дьяволу вице-адмирала!.. В конце концов, выкручивались и не из таких положений, а что до губернаторства — вон губернатор д’Ожерон вообще держит в своей гавани пиратский флот. В службе королю есть хотя бы та польза, что без суда на ноке реи точно не вздернут, и Арабелла в заложниках не окажется. Крофорд тем временем залпом осушил свой пунш и вдруг грохнул по столу кулаком так, что сам сморщился от удара. — Слушайте, ваше превосходительство, к чертям экивоки, давайте говорить откровенно! Вы желаете выйти в море, чтобы отправиться на разбой в испанское поселение. Воспрепятствовать я вам не могу — вы здесь губернатор, а «Викторьез» — ваш собственный корабль. Какого дьявола вы вообще посвятили меня в свои пиратские намерения? — Вы все равно о них узнаете, господин вице-адмирал, а я очень не люблю врать. — Точно с правды кому-нибудь легче, — мрачно огрызнулся Крофорд, пристально глядя ему в лицо. Блад в ответ старательно занялся раскуриванием трубки. — Да вы что, от меня благословения ждете? — проворчал наконец вице-адмирал. — Все равно же сделаете, что задумали. — Я жду... Может, вы мне сумеете что-нибудь предложить, — невозмутимо откликнулся Блад и даже с некоторым удовольствием взглянул, как Крофорд вспыхивает от праведного гнева. Вице-адмирал вскочил. Пробежался по комнате. Чертыхнулся. Снова ударил кулаком по столу. Немного подумал и изрыгнул такое проклятие, каких Блад не слышал даже от пьяных корсаров на Тортуге. Уселся обратно. И вдруг заорал во все горло: — Ты... как тебя там? Притащи еще пунша, бездельник! Поднявшись с места, Блад прошел к дверям и передал Бенджамену со всем уважением: — Пунша для господина вице-адмирала, Бен. И побыстрее. Когда он вернулся к столу, вице-адмирал Крофорд уже ухмылялся и в свою очередь раскуривал трубку. — Ну и нахал же вы, ваше превосходительство, — сказал он непочтительно, зато добродушно. — И с каких пор добрая старая Англия рождает подобных нахалов?.. — Я ирландец. — Да ты хоть понимаешь, парень, что из-за каких-то твоих пиратов мне, английскому адмиралу, возможно, придется искать убежища на этой вашей Тортуге? — Посмотрите изнутри на Кайонскую бухту. Быть может, поверите мне, что эта гавань для штурма неприступна. — Даже Морган таких номеров не откалывал! Понимал, что английские офицеры его не поддержат! — Против Испании, думаю, и Моргана бы поддержали, и черта лысого, и даже кока с вашего «Императора». Скажите мне, господин вице-адмирал, что я неправ! Крофорд откинулся в кресле и неожиданно густо захохотал. — Прав, прав! Бедный полковник Бишоп! — Причем тут Бишоп? — Такого висельника купить за свои же деньги, а потом еще и полжизни за ним гоняться! Бедняга, как же я его теперь понимаю! — Остановитесь, Крофорд, — тихо предупредил его Блад, чувствуя, что еще немного — и хрустнут зубы. — Есть вещи, которые никакое терпение уже не... Вице-адмирал перегнулся через стол и со всей силы хлопнул его по плечу. — Брось, парень, тебе ли оскорбляться этим напоминанием? Уж прости старого зубоскала, если сгоряча на больную мозоль наступил, да только в твоем рабстве твоего бесчестия не было вовсе, куда больше бесчестия короля и английских законов. Я королю Якову служил честно, и Монмут до нас не добрался, но мне тоже пришлось слушаться Бишопа, — он покачал головой, уставившись в полированную поверхность стола, а потом вдруг продолжил, резко сменив тон: — Значит, эти пираты, которые у испанцев, вместе с вами на каторге были, ваше превосходительство? — Именно. — И, значит, испанское поселение? Блад кивнул, выжидая. Старый вице-адмирал наконец хлопнул ладонью по колену. — Вот что я могу предложить, ваше превосходительство. На вашей «Викторьез» пойду я. Возьмем с собой пиратскую посудину. Делайте что хотите, но при любых осложнениях у вас будет слово английского адмирала. От этакой щедрости Блад даже несколько оторопел, хотя, разумеется, надеялся именно на нечто подобное. — Но зачем вам идти с нами в море? Крофорд мрачно взглянул на него, как на недоумка. Потом вынул трубку изо рта, выдохнул огромный клуб дыма и обстоятельно пояснил: — Потому что при осложнениях нужно, чтобы кто-то вытащил губернатора обратно на Ямайку или хотя бы объяснил, при каких обстоятельствах его превосходительство пошел на корм рыбам. — Не то чтобы это было по-настоящему нужно... — Как хотите. Другого предложения у меня для вас нет. Протягивая ему руку, Блад отчетливо почувствовал, насколько легче стало дышать. — Я ваш должник, вице-адмирал Крофорд. — Ох, бросьте, ваше превосходительство! Считайте пока, что я мечтаю увидеть наконец-то в деле легендарного капитана Блада, поскольку до того мне возможности не выдавалось. Но учтите — я тоже очень не люблю врать! — Понимаю, господин вице-адмирал. Разумеется, Крофорду он останется должен, но, по крайней мере, Крофорд предложил настоящую помощь, а за такое не грех и быть благодарным. Вот только Арабелла... Арабелла... и необходимость захватить испанский корабль, имея одну только «Атропос», которая протекает, как дуршлаг! Но к дьяволу опасения, ради Арабеллы он обязан вернуться живым! — Бенджамен! — рявкнул Блад на весь дом, как, бывало, рявкал с квартердека «Арабеллы». — Долго мы еще будем ждать адмиральского пунша?***
Он собрался с духом войти к Арабелле лишь поздней ночью, когда настало время отправляться в гавань. Думал сперва оставить оружие, но потом вспомнил, что она и так все знает от Бена, и пошел как был — с пистолетами за кушаком, со шпагой на боку, неся в руке шляпу. Арабелла уже лежала в постели, исправно выполняя предписание доктора Паркера. Однако уснуть она не смогла, и в этом не было ничего удивительного. Блад молча сел на край кровати и взял в ладонь ее исхудавшую руку. Карие глаза, обведенные черными кругами усталости и горя, прямо смотрели ему в лицо. — Дай слово, что вернешься, Питер. — Я вернусь, родная. Слово капитана Блада. Она вымученно улыбнулась. — Я знала, за кого выхожу замуж. Прикусив губу, он мысленно застонал — продолжение этого разговора ничего хорошего не сулило, пусть он и заранее знал, что ссора будет неизбежна, а может быть, и совершенно фатальна. Прижав ладонь Арабеллы к лицу, он попросил невозможного: — Прости меня. Арабелла удивилась. Повернулась неловко, с трудом, попыталась сесть в постели. Он подхватил ее под спину, помогая подняться, и так и остался сидеть рядом, обнимая за плечи. Может быть, это последний в жизни случай почувствовать ее в своих объятиях... — За что мне прощать тебя, милый? — с улыбкой спросила, высвобождаясь из рук, Арабелла. — Разве ты виноват, что это случилось с твоими друзьями и именно сейчас? Неужели она ни слова не скажет о том, что он должен остаться? Быть должным Крофорду — куда ни шло, этот долг еще можно вернуть, но под неоплатным долгом Арабелле он подписался сам, неужели она не примет этого соглашения? — Мне очень жаль, что так вышло, — в ее голосе отчетливо прозвенели слезы. — И очень страшно за тебя и без тебя. Но, видимо, судьба сулила заплатить мой долг Волверстону за тот страх этим страхом. От неожиданности он излишне резко наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза — она поморщилась, положив руку на живот. — Арабелла! Во имя неба, что ты имеешь в виду?! Смахнув с ресниц слезы, Арабелла улыбнулась — Блад нечасто видел такую сияющую сквозь слезы улыбку, и для него она всегда сияла ее любовью. — Ты помнишь бунт на твоем корабле? Когда мистер Огл предлагал взять меня заложницей перед дядей? Он едва не чертыхнулся — глупый вопрос, забудешь такое! — Помню, конечно, но причем здесь тот бунт, родная? — Я испугалась, — объяснила Арабелла, по-прежнему улыбаясь сквозь слезы. — Я так испугалась за себя, что даже не поняла сперва, что ты рискуешь за меня не просто жизнью, а гибелью от рук своих же товарищей... — И их убийством, — мрачно добавил он, не сдержавшись. — Я всерьез думал тогда, не пристрелить ли мне старину Огла. Едва не последовавшее откровение, что остановило его лишь явное отсутствие пользы в этом убийстве, оборвал ужас Арабеллы — плечи под его рукой содрогнулись. — Этого я даже не поняла, — сдавленно сказала она и умолкла на некоторое время, прерывисто и тяжело дыша и склонившись вперед. — Арабелла, — тихо позвал он, вновь сжимая ее похолодевшую руку. — Зачем ты сейчас это вспомнила? Она перевела дыхание и откинулась ему на плечо. В лице ее не было ни кровинки, но губы сложились снова в знакомую мальчишескую улыбку. — Затем, что я тогда вообще не думала о тебе и всех вас ненавидела и презирала. Я хотела возразить Оглу, что вы окажете дяде огромную услугу, повесив меня — совладелицу отцовских плантаций, но вряд ли это помогло бы. А остановил меня Волверстон. Помнишь, он высказался против Огла? — Разумеется, помню. — Это меня отрезвило. Я ведь слышала до этого, что он кричал тебе, когда вышла на палубу, и думала, что у меня нет на этом корабле злейшего врага. Не могла же я подумать, что он вступился ради меня!.. Тогда-то я и поняла, как сильно ты рисковал. Но за меня или за тебя — он вступился, и я обязана ему не только за это понимание, но и за саму попытку сохранить мне жизнь. А если ты говоришь, что думал в тот момент, не пристрелить ли Огла... — плечи ее дрогнули снова, но она скрепилась и закончила фразу: — Выходит, он дал тебе время придумать иной выход, и этим действительно спас меня. — Он всех нас спас. Арабелла повернула голову и уткнулась носом ему в шею под ухом. — Мне очень страшно. Но ведь нельзя же оставить Волверстона на верную смерть у испанцев, Питер! Ты уверен, что сможешь выручить их? На мгновение он удивился трезвым рассудком — каким чудом вышло, что вместо вопроса, может ли он ехать, они обсуждают возможность спасения пленников? Но, в конце концов, такая постановка, правдивая или нет, все же сильно упрощала дело, которое действительно шло о жизни и смерти. — Я не уверен даже, что они еще живы, — признался он и почувствовал, как ее ледяные пальцы ласково поглаживают его руку. — Одна надежда — что испанцы хотели бы их не просто повесить. Арабелла вновь содрогнулась. — Боже мой, какая ужасная надежда! Поезжай, Питер. Отправляйся скорее. Я... Я буду молиться за тебя. И за твоих друзей тоже. — Но ты, Арабелла? Мне кажется, я нужен и здесь. — Меня испанцы вешать, кажется, не собираются, — она рассмеялась прежним звонким мальчишеским смехом. — Хотя, видит Бог, я стала куда больше понимать пиратов на Карибах. Питер, можешь дать мне еще одно обещание? — Чего ты хочешь, родная? — Возьми меня в море. Потом, когда-нибудь, после. На своем корабле. Куда угодно, хоть в рейд береговой охраны. Я много путешествовала пассажиром, но я ничего не понимаю в кораблях. — На своем корабле! — вырвалось у него. — Знаешь, я терпеть «Викторьез» не могу. Но, может, станет лучше, если на ней ты начнешь со мной ходить в рейды, — он засмеялся, пожимая ей руку. — Обещаю, родная. По крайней мере, на этом корабле тебя брать с собой в рейды вполне безопасно. Вот только я не хотел бы оставлять тебя сейчас, в таком состоянии... Арабелла беспечно отмахнулась. — Миссис Крофорд обещала присмотреть за мной. С ней мне будет не скучно и гораздо спокойней. А до Пуэрто-Рико недалеко, может быть, ты еще успеешь вернуться. Он поцеловал ее — с удивлением понимая, что чувствует не ласковую признательность, не опасение за нее, а страсть, такую же пылкую, как в первые недели после свадьбы, только остро приправленную болью неизбежной разлуки. Даже ощущение толчка ребенка, возмущенного неожиданно придавившей тяжестью, подарило не муки совести, а светлое и печальное сердечное счастье. Оттолкнув его наконец и поднимаясь обратно с подушек, Арабелла засмеялась — не мальчишески-звонким, а тихим, грудным смешком, также хорошо знакомым ему, и в этом смехе тоже прозвучала печаль. — Семь футов под килем, капитан. Я буду ждать вас всех. Ясной ночью стоя на квартердеке «Викторьез» рядом с Крофордом, под скрежет кабестанов, хлопанье парусов и матросскую перебранку, Блад чувствовал, что за спиной у него расправляются, казалось, навеки сброшенные крылья. Лишь бы Волверстон и Дайк были живы! Лишь бы им в этом походе хоть чуть-чуть повезло!..