Неделю спустя.
— Ты выглядишь потрясающе. Она бы определённо сказала что-то вроде «это, конечно, хорошо, но я бы подобрала лучше». А Дженни бы улыбнулась. Посмотри на меня, Гугу. После всего произошедшего Чонгук сидит дома всю неделю, практически не выходя из комнаты, только в ванную на пять минут. Единственное, когда он выбирается на улицу, — чтобы пройти обследование у Йен Ана, услышать сказанное с воодушевлением «тебя закололи и у тебя сломан палец, но ты бодрячком», а потом пойти к знакомым врачам, снять рентген, взять рецепт, наложить гипс, вправить кость. Этого хватает для того, чтобы следующие дни сидеть дома. Он переживает это время тяжело. Думает о том, что он виноват в смертях своей семьи. Джихёка недавно приговорили к судебному разбирательству и принятию решения насчёт срока или смертной казни. Все уверены, что итогом будет электрический стул. Сегодня хоронят Дженни и Соын вместе. Сначала Гук думает кремировать их и держать прах в квартире, выделить для двух красивых колумбариев местечко на полках, но решил, что будет лучше просто похоронить. Со всеми почестями, цветами и прочим, а после этого они поедут в церемониальный зал, где смогут поскорбить, высказаться, поплакать, вспомнить. Чонгук надевает сегодня свой самый лучший костюм, который ему подарила мама. Тоже чёрный, но под ним белая рубашка с красивым галстуком, а волосы сегодня уложены по-особенному, красиво подстрижены, достают чуть ниже ушей. У Тэхёна волосы отрастают и снова вюьтся. На нём уже не белый костюм, не спокойный и умиротворённый, а такой же чёрный, тяжёлый. Джухён, сидящая на заднем сидении автомобиля, в красивом новом платье, которое Гук купил ей для сегодняшнего дня. Чёрный венок на голове, в маленьких ручках букет раскрытых красных роз. Она маленькая, но уже понимает. Не плачет, совсем ничего не говорит, просто слушает, смотрит, наблюдает. — Спасибо, — едва слышно говорит Чонгук, пытаясь расслабиться, когда мягкая, немного прохладная рука Тэхёна гладит его щёку. — Ты справишься. Мы все справимся, — Ким заглядывает ему в глаза и дожидается утвердительного кивка. Гук не уверен в том, что у него есть силы видеть два гроба, видеть одетые в лучшие наряды сестру и маму. Чонгук мечтал вести когда-то к алтарю свою младшую сестрёнку, может быть, даже с Хосоком, увидеть её в шикарном белом платье, видеть, как Тэхи и Джухён несут им кольца на подушечке и разбрасывают лепестки роз за невестой, помогают ей со свадебной фатой. Чонгук знает, что теперь это навсегда останется у него в фантазиях. К слову, о Хосоке. Ему сейчас тоже очень тяжело. На днях он ездил в салон, чтобы сделать себе новую татуировку на руке. Голосовое сообщение от Дженни, где она говорит, что любит его. Казалось, они встречаются не несколько лет, знают друг друга не всю жизнь, но Хосоку тридцать шесть, а почувствовал он себя таким влюбленным, целым и счастливым впервые. Он не может отпустить её просто так. Семья Ким тоже здесь. И агенты из NIA, с которыми они знакомы и уже неплохо ладят, практически все из полиции, с работы Дженни, приходит Миён и несколько партнёров Соын из благотворительного фонда. Приходит Йен Ан, приезжает даже Чимин, которую мама везёт на инвалидном кресле. Единственного, кого нет здесь — Тао. Он не может прийти, потому что находится в реабилитационном центре; слишком серьёзные повреждения он получил. Чонгук, Тэхён и Джухён выходят на улицу и идут в сторону кладбища. Из фургона мужчины вытаскивают гробы, сначала один приносят к месту захоронения, затем другой. Все прощаются ещё в зале, где они вечером просидят несколько часов, но у всех появляется острое желание в последний раз поцеловать обеих в лоб и пожелать лучшей жизни на небесах. Первым подходит Чонгук, как старший брат и сын, не самый лучший, но такой, каким его любили и знали. Он стоит долго, всматриваясь в их лица, касается совсем легко ладонью почти фарфоровой, но каменной щеки Дженни. Его маленькая Дженни, глупая сестрёнка, которая хотела стать прекрасным журналистом. И стала. Стала известной, профессиональной, умной. Почти мёртвое сердце Гука отказывается отзываться на такие мысли. Он плачет все эти дни, и у него нет больше слёз, зато есть… благодарность. Им обеим. Если бы не они, он ты не был тем, кем является сейчас. Гук медленно целует сестру в лоб и извиняется перед ней. С мамой всё сложнее, но он всё равно её очень сильно любит. «Сложная женщина, — когда-то говорит Гук, и, если честно, до сих пор так считает. — У нас с ней развязалась ядерная война». Так же глупо смешно, и он бы улыбнулся, если бы… всё было хорошо. Но у него нет желания улыбаться. Нет никаких желаний вообще. Он вынимает из кармана браслет с красными камнями, который купил ей на день рождения, и надевает аккуратно на руку, чтобы он всегда был с ней, как напоминание. А после уходит к Тэхёну, чтобы крепко обнять его, почувствовать холодную руку на своём затылке (в такой морозный зимний день она кажется невероятно тёплой) и закрыть глаза. Хосок возле Дженни держится особенно долго, крепко жмуря глаза, наклонившись над её вечной кроватью, и плачет безутешно. Душа болеть не перестаёт никак, а бледное, лишённое жизни лицо возлюбленной заставляет его разрываться от чувств. Он вынимает дрожащими пальцами из кармана небольшое сверкающее кольцо и, пересиливая себя, бережно одевает его на тонкий, изящный безымянный палец. Он отходит от неё только тогда, когда Джису оттягивает его в сторону, усаживает на лавочку. Он вряд ли может дальше наблюдать за тем, как их закапывают под толстый слой земли. Все прощаются в последний раз по очереди, малютки тоже что-то шепчут, по большей части именно Дженни, потому что чаще всего с ними обеими возилась она. Всем есть что сказать напоследок, поэтому ритуал погребения затягивается на два часа. Два гроба опускаются вниз, их закапывают равномерно, поминальные венки красиво вешают на дорогие надгробия с фотографиями. Цветы укладывают на сырую рыхлую землю. Они приезжают в забронированный зал. Рассаживаются по столикам. Ёнхи, Тэхи, Джухён, Тэхён и Чонгук садятся вместе за один, располагаются на полу. Официанты разносят еду. Им тоже приносят лёгкие закуски, потому что уже время близится к четырём часам, а никто из них, даже дети, не ели с самого утра. Чонгук оборачивается на место скорби, где на стендах висят фотографии Дженни и Соын с чёрной лентой в уголке. Больно, очень, даже руки трясутся. Он просто не может поверить в то, что никто из них больше не позвонит ему с приглашением на семейный ненавистно-любимый ужин, никто из них не явится в три часа ночи, чтобы увидеть, жив ли Гук. Хван больше не сможет радостно носиться за ними по всей квартире. Тэхён кладёт ладонь ему на плечо и заставляет взглянуть на себя. — Гугу, ты сильный. Твоя мама говорила мне это очень много раз, и она говорила, что ты лучший в своём деле, лучший во всём, идеальный сын. Позволь ей теперь гордиться тобой оттуда. Там, где ей будет всегда хорошо. И Дженни тоже, — красноволосый вкладывает в здоровую руку парня железные палочки и призывает немного поесть, а затем смотрит на Ёнхи, что ковыряет рис в супе из говяжьих рёбрышек. — Ёнхи-я… Ты навещала того иностранца? Как он? — Я… не ходила к нему, — сухо отвечает девушка, неохотно погружаясь в воспоминания того дня.Тогда.
— Ёнхи… — снова, в очередной раз, даже спустя миллионы провалов. Девушка его игнорирует, с тусклой надеждой смотря на железную дверь подвала. Хочется, чтобы она открылась, впустила немного света внутрь темного помещения. Но пока здесь очень мрачно, пыльно и сыро. Они сидят здесь столько, что глаза максимально привыкают к темноте, видят каждую соринку на грязном полу, могут разглядеть жутких тонких сороконожек, бегающих по дальним стенам. Тао долго пытается вывести её на разговор, и всегда безрезультатно. Он не подходит, пытается издалека, не до конца осознавая, из-за чего. Что толкает его. — Почему? Скажи мне, почему? Как… Боже, блять… — Почему? Какой смешной вопрос, господин Цзы. Или как тебя там называли? — не смотря, никак не двигаясь, пребывая в сидячем положении, положив голову на бетонную неудобную стену, она упирается взглядом в дверь. Ёнхи сидит так давно, почти не двигается — немой протест, несмотря на затёкшие ноги и руки. — Я не мог по-другому. Это была моя работа, за которую мне хорошо платили, — их диалог постоянно сводится к этому: она указывает на его грехи, он оправдывает своё положение, и из этого замкнутого круга ни он, ни она не выходят. Не хотят выходить. Девушка уже не плачет, не срывает голос в оскорблениях, она уже, кажется, смиряется с тем, что её новый друг чудным образом в прошлом зарезал её лучшую подругу. — Но тебе же нравилось, да? Конечно, какой здоровый человек будет резать людей… Каково было вешать её мёртвое тело на дерево, Тао? — и это она спрашивает, не взглянув на него. Парень только головой качает, потому что она совсем ничего не понимает. Она пытается походить на своего слишком умного крёстного, он видит это, но у неё не получается. Она скорее просто давит фактами, как обычный коп. — Такие психопаты, как ты, должны сидеть в тюрьме, больнице или в карцере. Должны умереть. — Не пытайся казаться другой, Ёнхи, — сглатывает он гулко. — Мы хорошо общались, ты доверяла мне свои секреты, я защитил тебя от этого проклятого Субина, который был готов убить тебя ради того, чтобы я провалился. Почему ты доверяла мне тогда, но, узнав о моей работе, теперь желаешь мне смерти? Несправедливо. Тебе я ничего не сделал. — Ты псих, — она внезапно переводит свой взгляд на него. Китаец вздрагивает от резкого движения, но глаз не отводит, вперивается ими, но уже не как злобный пёс, а как обиженный, униженный щенок, который всего-то выполнял приказы хозяина. — Ты… Ты хотел убить меня. Я была твоей целью. Или хочешь сказать, что это не правда? Субин хотел, чтобы ты провалился, ведь твоим заданием была я, и после этого ты говоришь, что ты ничего не сделал мне? Ты чокнутый псих, Тао! — Но я ведь не убил. Даже спустя три месяца. Хотя мог сразу, мне не сложно, я знаю все уголки твоей школы, знаю её лучше, чем ты. — Так почему не убил? Оттягивал момент, чтобы насладиться болью человека, который доверял тебе? Вегугин молчит. Не отводит взгляда, ничего, просто молчит, потому что мысли не складываются в слова. Ему нечего ответить на эту провокацию, потому что, скорее всего, она права. Это не его почерк, не его след от клыков, он никогда не привязывает к себе людей за такой целью. Но, возможно, она всё-таки права. Как говорит однажды ему Джихёк: «как художник, я всегда использовал одну технику, одни и те же инструменты, но иногда мне хотелось импровизации, чего-то необычного». Цзы не может отрицать того, что он не хотел. Ему интересно, каково это — убивать человека, который привязан к тебе, как убивают любовники в порыве страсти. Но этого не случается, до этого не доходит, и сейчас он вполне может увидеть те эмоции, которые она, вероятно, испытала бы. Не так красиво, как думает иностранец. Не так, как ему рассказывает Хирург. Сегодня тот день, когда не станет Свалочника. Знаменательный. Полный свободы, Тао сможет сделать всё, что захочет, за пределами страны, вырвавшись куда-то в Европу, но ни в коем случае не в Норвегию — плохие ассоциации. Может, он рванёт подальше, куда-нибудь в Канаду или Америку, лишь бы больше не вспоминать. Но он уверен только в одном: больше никакой крови. Он не хочет попасть в тюрьму, он не получает от этого удовольствия, у него нет никаких мотивов, желания отомстить, хочется зажить нормальной жизнью, где вечером можно посмотреть кино или отлежаться в ванне, а не выезжать по звонку и отмывать место преступления от улик, сжигать отпечатки пальцев или собирать чьи-то глаза. — Зачем ты делал это? Скажи честно. Может, тогда я смогу понять тебя, — не без презрения говорит она спустя несколько часов. Может, спустя несколько минут, но здесь всё ощущается по-другому, время тянется слишком долго. — Ты не поймёшь. — А ты попробуй объяснить. — Я говорю, что это моя работа. Была… Моя обязанность. — Нет, — девушка съезжает по стене вниз, ложится на пол, потому что всё болит, лопатки жгут, поясница тянет. На бетоне холодно очень, но легче, тело распрямляется, хорошо, что руки связаны спереди. — Честно. — У меня не было выбора. — Выбор есть всегда, Тао. Всегда. Мой дядя… Тебе ли не знать, через что он прошёл. Но он не стал убивать. Не стал прибирать за кем-либо. Он снова молчит. А потом через несколько часов к ним спускается Усок и говорит, что время пришло. Они не знают, в чём дело, что не так, но их выводят, не дают размять окаменелые ноги, ведут на улицу в чём есть, сажают в машину и везут куда-то. Не спрашивают ничего, не говорят, не информируют совсем никак; они и не интересуются, только молча радуются тому, что могут пошевелиться. Они оба думают о том, что их везут на смерть. Ёнхи становится мрачнее ночи, а Тао не утешает её. Всё бы в любом случае случилось. Они приезжают к трассе, абсолютно пустой: ни баров, ни людей, ни машин. Их вытаскивают на улицу, заставляют встать босыми ногами на холодный снег, покрывающий обочину, и Тао развязывают руки, кладут в них нож, кухонный, ржавый, который откопали на кухне квартиры. — Сегодня всё закончится. Для каждого. И для вас в том числе, — он делает шаг назад. — Сделай это, Тао. Он смотрит на Ёнхи. Теперь ей страшно, а он не знает, что чувствует. Он идёт к этому, много раз думает, тщательно прорабатывает план убийства, и теперь у него отличная возможность исполнить акт крови. Но руки, которые держат грязный нож, почему-то дрожат. И глаза, в которых ясно читается «пожалуйста, нет», не дают ему занести лезвие, замахнуться. — Не тяни, — слышится со стороны Усока. — Ты отличный убийца. Хорошо владеешь ножом и руками, хорошо подавляешь эмоции, не так ли? Сделай это ещё раз, и сможешь остаться в живых. Выбери из двух. И Тао выбирает. Грязный, ржавый нож разрывает его собственный живот, тошнота подскакивает к горлу, а от боли в глазах темнеет, он даже не понимает, когда начинает орать и ощущать под собой холод снега и асфальта, мокрую траву. Ёнхи не может смотреть и не может отвести взгляд. Не может упасть и не может стоять. Дышит через раз. Он выбирает её, и Усок, разочарованно высказав китайцу то, что он ещё один глупый щенок, не достойный звания добермана, уходит. Она падает рядом с ним и вынимает нож, им же разрезает тряпки, сковывающие её руки, и сразу додумывается перевязать рану. Да, теперь от её юбки почти ничего не остаётся, но у него будет возможность выжить. — Это мой ответ на твои вопросы, — хрипит Тао, не открывая глаз. Его бледно-синяя кожа, покрытая подтаявшим снегом, становится совсем холодной. — Прости меня.Сейчас.
— Это всё бессмысленно. — Я согласен с тобой, Ёнхи. Убийцы… не те, кем кажутся, абсолютно всегда, — Чонгук завлекается новой темой. Старается не думать ни о чём. Намджун настаивает на длительном отпуске, не меньше двух недель, где-нибудь подальше, где тепло. Он не разрешит явиться в участок, не хочет видеть его, потому что сейчас Гук совершенно не в порядке. Это знают все, и, даже если он будет настаивать на обратном, никто не поверит. — Но навестить можно. Чтобы найти ответы. Я знаю, что у тебя есть вопросы. Ты моя крёстная дочь, Ёнхи, и я знаю, что ты похожа на меня несколько больше, чем на своего праведного и дисциплинированного отца. Ты не будешь одна. — Это опасно, — Тэхён вмешивается, чуть щуря глаза. Ему не нравится идея, и он хочет, чтобы школьница больше никогда не виделась с китайцем. — Я вижу, кем стал Гугу после встреч с отцом, и я не хочу, чтобы ты пошла по его стопам. — Здесь другой случай. И ответы ей нужны другие, — Чонгук пытается поесть, но кусок в горле встаёт. — Ёнхи… не повторяй ошибку моей мамы. Ты знаешь, что он сделал, знаешь обо всём, и это отличает тебя от неё. Не позволь ему одурачить тебя. Но ты заслужила знать ответы. Он даст их только тебе.◎ ◍ ◎
Возле палаты никого. Дело против Тао хотят поднять после того, как он пойдёт на поправку, и Ёнхи заставят говорить. Она думает о том, что нужно сказать вроде: «он выполнял поручения Сокджина» или что-то в этом духе, но, по правде говоря, у неё нет никакого опыта в суде; надежда только на помощь и поддержку со стороны. Тэхён и Чонгук будут смирно ожидать в коридоре, пока двое будут разговаривать, на чёрное платье девушки нацепляют небольшой прослушиваемый жучок. — Помни, что мы рядом, и помни, кто он такой. Удачи, — крёстный хлопает её по плечу, и девушка тихо входит в палату. Тепло, пахло миндалём и ванилью, слабо выбивается из гармонии аромат едких лекарств. Пикающий в тишине прибор отслеживания сердцебиения, трубка для подачи кислорода в лёгкие через нос. Когда она встаёт рядом, Тао берёт в руки пульт и заставляет спинку своей койки подняться, чтобы разговаривать им было удобнее. Его белоснежная больничная форма делает сухую кожу не такой бледной. — И вот… мы снова встретились, — китаец кидает взгляд в сторону календаря на стене и усмехается. — Спустя неделю. Это наш новый личный рекорд. Знаешь, — он вздыхает и прикрывает глаза, удобнее устраиваясь на кровати. — Это самая удобная вещь на рынке, говорят, что Стивен Хокинг умер на такой. — Каковы шансы, что она тебя раздавит? — несдержанно спрашивает девушка. Однако она старается успокоиться, хотя рядом с ним это просто нереально. Она вспоминает всё самое плохое, и это не то, чего ей хочется сейчас на самом деле. Ей нужны… ответы. Больше ничего. — Ну что ты. Разве так говорят с тем, кто чуть не умер? — спрашивает парень. — Хватит прикидываться страдальцем, — игнорируя дрожь в ногах, школьница садится на стул возле стены, самый дальний от койки, и укладывает свои руки на коленях. — Я пришла, потому что… — она поджимает губы и думает. Что ей дадут ответы на вопросы? Лишнее чувство вины, которое ей совершенно не хочется слышать? Она знает, что она ещё глупая, не сможет потупить эти мысли и чувства. Но её будет мучить совесть из-за того, что она бросила его после того, как он спас ей жизнь, выбрав в качестве жертвы себя. — Ты должен сделать заявление для полиции. Ты скажешь им, что убийца вынудил тебя сделать всё это. — Или… я ничего не скажу, — Тао усмехается, отводя взгляд к окну. — И пополню список заключённых. — Тебе что-то нужно, — Ёнхи стискивает в пальцах юбку платья, скрестив ноги под стулом. Она сама сейчас пбледнеет. — Что? — Не буду скромничать. Я хочу проводить время с тобой, регулярные визиты, как в старые времена. — Нет, — сразу отвечает она и думает о том, как Тао будет выглядеть в оранжевой форме одной из тюрем. Ёнхи опускает голову, тяжело вдыхая воздух, едва держась стойко. Ей кажется, что Чонгук, стоя в коридоре, с минуты на минуту ворвётся сюда. Ей стоит говорить и думать быстрее. — Ладно. Раз в неделю. И ты сделаешь заявление. — Два раза в десять дней. И да, я… теперь припоминаю, я попал под влияние монстра… Они сталкиваются взглядами. Ёнхи видит довольную улыбку и думает о том, не ошиблась ли она в этот раз.◎ ◍ ◎
Они сидят в кафе возле больницы, напитки уже приносят, им нужно отдохнуть. Жучок уже отправляется в карман Чонгука, сам он не против визитов, но факт того, что Тао выполнял чужую работу, пачкая руки, его немного смущает. Профиль интересный, но он всё равно убийца, и срок ему обеспечен, только если хороший адвокат не добьётся условного. А вот Тэхён настаивает на том, чтобы дать китайцу больше пяти лет. — Он находится здесь легально? Нашли его документы, паспорт, или его документами был Ким Сокджин? — не унимается красноволосый, стараясь максимально тихо и возмущённо предъявлять претензии в кофейне. Ёнхи, приложившись к шоколадному коктейлю, не упорствует отвечать на все вопросы друга. — Он так же вертит тобой, как и Сокджин полицией. Как и Джихёк своей семьёй. У убийц это в крови. Он мастер манипуляции. — Давайте обсудим это позже, а сейчас поговорим о чём-нибудь хорошем, — предлагает раздражённо Ёнхи, а Гук, взглянув на старшего, согласно кивает. Киму приходится замолкнуть и тяжело вздохнуть, всем своим видом говоря: «мы ещё вернёмся к этому, не переживайте». — Аджосси, папа говорит, что ты скоро поедешь отдыхать. Не секрет, куда именно? — Я… по правде говоря, я не думал об этом, зато решение сделал именно твой любимый папочка. Он воспользовался финансами нашей семьи и заказал три билета до Тайбэя. Говорит, чтобы я не появлялся в его поле зрения две недели, хотя я считаю, что я и в Сеуле могу хорошо отдохнуть, — усмехается Гук, делая глоток кофе со сливками. — Ты обязан будешь прислать мне фотоотчёты. Где вы побывали, что ели, что делали, — строго, но с улыбкой произносит Ёнхи. — Иначе вход в наш дом тебе воспрещён, а твой номер будет у меня в чёрном списке. — Как всё категорично, — брюнет не сдерживает улыбки. — Знаешь… я согласен. Сделаю тебе несколько сотен снимков.◎ ◍ ◎
День рейса настаёт, и начинают они его в шесть часов утра, чтобы успеть к восьми в аэропорт. С вечера собрали сумки, чемоданы, рюкзаки, остаётся только позавтракать, загрузить всё в автомобиль Намджуна и выехать. Чонгук одевается в удобные спортивки и худи у себя в комнате, смотрясь в зеркало, когда наверх поднимается уже готовый Тэхён. В милом свитере поверх футболки и белых джинсах. Он подкрадывается со спины и обнимает младшего, упираясь подбородком его в плечо. — Выглядишь неплохо для перелёта. Спать не хочешь? — брюнет только качает головой, холодными руками накрывая ладони старшего, сцепившихся у него на талии. — До сих пор не могу поверить, что лечу куда-то. Что мы летим. Я никогда не был заграницей, боюсь, что будет сложно освоиться и понять, как там всё устроено. — Я тоже никогда не был заграницей, Тэхён, — осторожно улыбаясь, говорит парень. — Так что если пропадём, то вместе. — Гугу, я подумал о том, кем я хочу стать. Позволь мне, — он неловко разворачивает младшего к себе и смотрит ему в глаза, видит яркое отражение своих карих. — Я хочу быть адвокатом. Я… общался с Миён, когда она приходила в твоё отсутствие, мы виделись на этой неделе тоже. Хоть сейчас она уже не адвокат, но она рассказала мне об этой профессии. А потом я почитал сам… Прошу. — …Если это то, что сделает тебя счастливым, то я не против, — немного помедлив с ответом, выдержав паузу в пять минут, всё-таки говорит ему Чон. — И ты вряд ли послушаешь меня, если я скажу, что это опасно? — Верно, — улыбается он. — Оппа, аджосси, за нами приехали уже! — громко топая по ступенькам, в спальню врывается Джухён. Она такая счастливая, обнимает мягкого плюшевого кролика в фиолетовом жилете, зовёт их вниз, на первый этаж. Им машет Намджун и предлагает помочь донести чемоданы до своей машины. Они едут неспешно к инчхонскому аэропорту, заезжают на парковку, несут все вещи в главный огромный зал, а там, оказывается, их уже давно все ждут. Вся чета Ким, команда Сомун, и даже приезжает доктор Йен Ан, который не может пропустить такое замечательное событие. — Хорошо выглядишь, — Джису аккуратно обнимает его, затем сжимает в объятиях Тэхёна. Пока старшие идут регистрироваться, Джухён и Тэхи бегло носятся по залу, наслаждаясь этими счастливыми минутами, которых у них никто не вправе отнять. Вылет у них через двадцать минут. Вещи все загружены в самолёт, ручная кладь у каждого на спине или в руках. Их провожают до самой двери из аэропортного здания, которая ведёт к взлётной полосе. Чонгук оборачивается в последний раз на друзей, обнимает Ёнхи и Тэхи, своих маленьких малышек, видит умиротворённый взгляд Тэхёна… …И думает, наконец, о том, что он ещё может всё изменить.