До самой смерти. И на полгода дольше

Тогда он наивно решил, что все предусмотрел: выбрал подходящий день, вычистил комнату, разбил молотком жесткий диск старенького компьютера. Подумал над запиской, но оставил лист пустым. Он выпил пару таблеток аспирина, залез в теплую ванную прямо в одежде, вытащил из упаковки одноразовый скальпель, купленный в ветаптеке. Замешкался на секунду, а потом решительно закатал рукава. Кожа под лезвием оказалась удивительно прочной, упругой. Пришлось приложить усилие, чтобы лезвие вошло внутрь. Обливаясь едким потом, он перехватил дрожащей рукой пластиковую ручку, зажмурился, рванул на себя. Вода окрасилась алым, запахло ржавым железом. Резко потянуло в сон, во рту стало сухо, захотелось хлебнуть кровавой воды прямо из ванной. Сил на правую руку уже не хватило, он как в тумане откинулся назад и сполз вниз, упираясь ногами в решетку стока. Стало тепло, почти не больно, кафель в пестрый цветочек качнулся и уплыл вдаль. Мелькнула смешная мысль: наконец-то он выспится. Через два дня ему должно было исполниться пятнадцать. В себя он пришел через восемь дней. Моргнул, силясь понять, что произошло, сфокусировал взгляд на стойке капельницы, ощутил распирающее давление пластиковой трубки в горле. Он попытался вытянуть ее, прибежала медсестра и начала кричать. Он выдрал трубку, закашлялся, его вырвало прямо на себя мутноватой вонючей слизью в красных прожилках. Катетер на сгибе локтя обожгло тянущей болью, он вырубился опять. Следующий год показался мучительно долгим дурным сном. Несколько месяцев его продержали в больнице, поставили на учет в ПНД, припомнили приводы в полицию по малолетке, ситуацией занялись органы опеки. После выписки к ним зачастила грузная женщина средних лет – районный инспектор по делам несовершеннолетних. Мать боялась эту тетку до дрожи в пальцах, все переживала, что его отправят в детдом, а отцом заинтересуются доблестные милиционеры. Сам Тимур тогда ни о чем не переживал, от горы таблеток, выписанных психиатром, он был спокойным, как утопленник. Его освободили от посещения школы, перевели на домашнее обучение. Обязали дважды в месяц встречаться с психологом – строгой женщиной с волчьими глазами. Ее звали Наталья Олеговна, она будила в нем смешанные чувства – острое раздражение и смутную надежду на возможность лучшей жизни. Впрочем, надежда как всегда оказалась иллюзией. Отношения с матерью, бывшие и без того прохладными, стали чистой формальностью. Она готовила еду, следила, чтобы он вовремя пил таблетки и не запирался надолго в ванной, ударилась в религию. Мать и его пыталась затащить в церковь, но Тимуру хватило ума послать это дерьмо на три буквы. Зато с отцом у него наступил полный медовый месяц: у папаши на фоне алкоголизма случился инсульт, надолго уложивший его на лопатки. От избытка свободного времени на больничной койке от вполне прилично подготовился к экзаменам, даже прошел по баллам в шарагу, а благодаря небольшой взятке даже получил место в общаге. Он съехал из дома в шестнадцать, в искренней надежде больше туда не вернуться. Но жизнь сложилась иначе. После смерти отца Тимур начал изредка заезжать к матери. Привозил продуктов, подкидывал денег, хотя и понимал, что та наверняка сдает все до копейки в свою секту. Их новое шаткое перемирие строилось на обоюдном замалчивании и длинных паузах, на тщательном взвешивании каждого слова. Тимур с трудом выносил давящую атмосферу отчего дома, портреты отца в рамках, бесконечные иконы и прочий церковный хлам, который множился по углам. Даже сейчас, много лет спустя ему все чудился запах сигарет и перегара, ржавый дух собственной крови в дочиста отмытой ванной, эхо криков и бесконечных скандалов. Здесь, в знакомых до каждой щербинки стенах он словно возвращался во времени назад. Превращался в беспомощного пиздюка, забившегося в угол, парализованного ужасом и отчаянием. – Тимура, кушать, – донеслось из кухни. Мать суетилась, грела суп, резала хлеб, выставляла на стол банки с соусами и специями. Тимур щедро сыпанул перца в суп, его как обычно чуть потряхивало после ночных возлияний. – Как ты? – Нормально, работаю, – пожал он плечами. – Тебе с рисунков точно на жизнь хватает? – Это татуировки, мам. Хватает. А твои дела как? – Привыкаю потихоньку. Наш приходской батюшка говорит, что ни делается – все к лучшему, что смирение, суть, безымянная благодать… Тимур звякнул ложкой о дно тарелки, мама замолчала. Над столом повисла неуютная тишина. Изнутри накатило знакомое раздражение, еда стала невкусной, на языке разлилась горечь старых обид. Мать не одобряла его образ жизни, татуировки, расписную Аньку, пылящийся на полке институтский диплом. Он ненавидел весь этот церковный бред и то, что много лет назад ей не хватило духу оставить отца. Тяжесть взаимных претензий давила, мешая дышать. Старые раны зарастали тонкой, нежной кожицей и открывались вновь, стоило неосторожно тронуть любую острую тему. Тимур доел молча, посидел для приличия еще пару минут. – Мне пора, – Тимур встал, шаркнув ножками стула. – Заеду перед Новым Годом. Напиши смс-ку, если нужно что-то купить. Мать прошла за ним следом в прихожую, прислонилась к стене. Худая, в длинной юбке, с платком на голове, она была похожа на стебель высохшего цветка. – Может хочешь на праздники к тете Дамире? – вдруг спросила она. – Там хорошо, лес вокруг, спокойно… Тимур обулся, покачал головой. – Буду работать все праздники. Мать поджала сухие губы, кивнула молча, обняла его тонкими руками. Внутри кольнуло привычное чувство вины, он привычно же отмахнулся от него. – Я пошел. Пока. Он вышел из подъезда, накинул капюшон. Между лопаток жглось – мать всегда провожала его взглядом из окна до самого поворота. Завернув за угол, он закурил, подставил лицо мелкому снегу. В груди тянуло застаревшей болью, желудок свело от острого желания выпить. Он с тоской посмотрел на яркую вывеску паба, а потом отвернулся и нырнул в метро, работы на сегодня было еще много. Анька сидела за столом и меланхолично протирала провода. В воздухе стоял острый запах спиртового антисептика. – Блин, вонизм же! Хоть окно открой. Анька взглянула на него и не ответила. Ее макияж и укладка казались небрежнее обычного, Тимур вдруг понял: она ночевала не дома. – Эй, ты чего? Анька свернула провода тугими кольцами, убрала их в коробку. – Все хорошо. – Ань, не пизди мне. Анька выбросила грязные салфетки в урну, повернулась к нему на крутящемся стуле. – Знаешь, в чем отличие между евреем и Сантой? Тимур осторожно присел на край кушетки. Кажется, он начал догадываться, в чем дело. – Ну? – Один идет по дымоходу вниз, а другой – наверх. Тимур недоверчиво покачал головой. – Видать хорош Антоха, да? Анька потянулась, на ее шее, вдоль цветочного канта татухи проступила цепочка из ярких засосов. – Хорош ваш Антоша, хорош. Юн, глуп и хорош. Тимур рассмеялся. – Тогда чего смурная такая? Влюбилась что ли? Анька вздохнула, зеленые глаза из-под смазанных стрелок глянули остро. – А почему нет? Могу себе позволить. – Можешь-можешь, – примирительно вскинул руки Тимур. – Тогда чего грустишь? На его памяти почти все Анькины романы обладали одним общим качеством – невыносимой легкостью. Они приходили и уходили безоблачно, будто летние дожди. Мрачноватая сосредоточенность прорезалась в ней, только когда дело становилось серьезным. – Смешной он, этот ваш Антоша. И Марик твой смешной. Все вы смешные, пока молодые. Тимур закатил глаза: – Слышь, бабка, кончай скрипеть. – А ты мне рот не затыкай, сопляк, – беззлобно огрызнулась Анька, а потом вдавила ладонь себе между бровей. – Видишь, что происходит? Только тридцатник стукнул и хлоп – из персика тут же в курагу мутирую. Морщины пошли, придется ботокс колоть, потом кожу натягивать. Буду как Гурченко. – Ань, че началось? Опять вчера со своими бабами пила? Анька тряхнула рыжей гривой, словно избавляясь от ненужных мыслей. – Ладно, с моей половой жизнью все определилось. Как твои дела? Тимур скрестил руки на груди, показывая, что не намерен обсуждать это. Анька в ответ ухмыльнулась шкодливо и едко: – А ты, Тимка, та еще роковуха, кто бы мог подумать. – Чего-о? – Сначала Серега с щенячьим взглядом, потом Марик этот твой… мужики по тебе тащатся, а? Тимур нахмурился, он так никому и не представил Марка, как своего брата. Сначала не видел в этом нужны, потому что не планировал с ним общаться дольше двух сеансов. Потом – стало поздно вскрывать карты. Да и ситуация в целом отдавала привкусом дешевой бразильской мелодрамы, поэтому он предпочел не распространяться вообще. – Марк мне кореш, Ань, не путай теплое с мягким. Анька расхохоталась. – Глупый ты, Тим, хотя вроде с мозгами. Он на тебя смотрит, как пес на мясную вырезку, только что хвостом не виляет, когда ты его трогаешь. Тимур замер, давя внутри глухое раздражение. – Ань, не тупи, – сказал он устало. – Сам не тупи. Одного мужика проебал уже, теперь второго профукиваешь. Мой дружеский долг сказать тебе: присмотрись, Марик твой вроде ровный парень. – Ань, иди нахуй, а? Анька машет рукой, мол «завались», а потом вытягивает шею, глядя сквозь полосы жалюзи на окне. – О, какой-то серьезный дядя к нам пожаловал. Сегодня видать себе на ботокс-то и заработаю. Тимур взглянул в окно, разглядел бампер дорогой машины и мужчину средних лет, идущего в сторону их крыльца. – Ладно, я к себе. – Ага. А, слушай, я заказ буду делать завтра, ты напиши, чего надо. Тимур перебрал в памяти расходники и краски, прикинул количество бабок на карте. – Возьми мне большую пачку девяток «Шайеновских». Эр-эски которые, тридцатые. – Ого, гуляй рванина. А че не «Квадрон», богатый что ли стал? – Я под Марка беру, у него кожа быстро устает, на «Шайенах» лучше идет, травматики меньше. – Ну говорю же, у вас там все уже завязалось, – не унималась противная Анька. – Сначала ты ему «Шайены» берешь дорогущие, а это, считай, конфетно-букетная стадия, потом колоть начнешь за бесплатно, а там и до секса недалеко. Знаем мы эту схему, плавали. В коридоре звякнул колокольчик, Тимур молча показал Аньке средний палец и ушел к себе, разойдясь в коридоре с «серьезным дядей», от которого за версту разило хорошим парфюмом и солидными бабками. – Добрый день, вы Александр?.. – донесся до него мурлыкающий голос Аньки. Тимур фыркнул: видать этот «ботокс» и вправду стоил дорого. Новый Год он встречал у Кирюхи Одинцова. Тот долгое время был их с Анькой соседом по «курятнику», а потом женился на своей школьной любви и съехал в отдельную студию. Они виделись нечасто, но общались хорошо, приятельствовали. За пару лет сольного плаванья Кирюха заматерел, обзавелся первыми залысинами и перебрался с супругой за город. Отстроил неслабый дом, куда с удовольствием зазывал всех на праздники. – А че в городе толкаться, – пробасил он, выставляя на стол миски с салатами. – Тут хорошо, двор свой, вон баню поставил, летом бассейн организую, заживем! – Угу, ты бы еще огород посадил и живность развел, – вставила свои две копейки Анька и грохнула на стол пакет с алкашкой. – Так, кто что будет? Есть шампунь, винище на любой вкус. Водка, пиво, потанцуем… – … чай, кофе, полежим? – подхватил вошедший в дом Антоха. – Мясо дойдет минут через двадцать, там Марк колдует. Анька обернулась на него, нежно оскалила кроваво-красный рот. Они с Антохой теперь вели себя как попугайчики-неразлучники, с той разницей, что Анька все же оставалась самкой богомола. Парни, оккупировавшие угол с приставкой, вдруг взорвались криками. – Продул! Теперь ты мне партак торчишь! Тимур лениво перевел взгляд на веселящихся, добродушно покачал головой и вновь присосался к стакану. Последние дни перед тридцать первым выдались сумасшедшими, жирным косяком пошли новые клиенты, а старые неожиданно вспомнили о коррекциях. Он работал до победы, его почти в коматозе забрали прямо из кабинета, утрамбовали на заднее сиденье машины, всучили стакан глинтвейна и силком вывезли за город. Голова все еще гудела от вибрации, правую руку стреляло болью, но живительное тепло алкашки уже расползалось в кишках. Постепенно еды прибывало, стаканы полнились выпивкой, люди, расползшиеся по дому, стягивались к столу. Последним пришел Марк и принес огромную миску с шашлыками, все встретили его дружным радостным гомоном. Марк огляделся в поисках свободного места, Тимур поймал его взгляд, хлопнул по подлокотнику кресла, на котором сидел. – Падай сюда. Марк сел рядом, от него тянуло дымком мангала. – Блин, вкусно, – искренне восхитился Тимур. Сам он готовить мясо категорически не умел и любой стейк умудрялся превратить в черствую подметку. Марк улыбнулся, открыл себе пива и откинулся на спинку. С его габаритами ему явно было мало подлокотника, Тимур вздохнул, перебарывая свой эгоизм: – Ты давай в кресло, а я там сяду. У меня как раз жопа по размеру. Марк пытался сопротивляться, завязалась потасовка, в итоге они оказались в кресле вдвоем. – Слушай, так тоже в принципе неплохо. Тимур пихнул Марка локтем в бок, кто-то включил на телевизоре звук, все зашикали. Под бой курантов, в спешке, по рукам пошла бутылка шампанского, каждый обзавелся бокалом. – Чтобы все плохое осталось в году уходящем, а лучшее преумножилось и шагнуло с нами в новый! – лаконично подвел итог Кирюха и поднял бокал. Все поддержали его нестройным гвалтом, чокнулись, расплескивая игристое. К двум все окончательно перезнакомились, побратались и слились в единую бодрую массу. К трем компания раскололась на несколько лагерей: кто-то засел за «Фифу», кто-то устроился с гитарой на диване и креслах, пара человек во главе с Кирюхой ушли топить баню. Сам Тимур вяло примазался к тем, кто с гитарой. Слушал он без особого интереса, пока инструмент не забрал Антоха. Бодро перебрав струны, он напустил в голос трагической хрипотцы и начал петь. Получалось на удивление складно, многие подпевали. Тимур слова помнил смутно, то и дело пропускал строчки, но сидящий рядом Марк вдруг пропел неожиданно чисто: – У него твой профиль выколот снаружи. А у меня – душа исколота внутри… Тимур обернулся на него и замер. Марк словно смотрел вглубь себя, отчего-то вдруг мрачный, несмотря на общее веселье. Тимур нахмурился, Марк иногда так «проваливался» внутрь прямо на сеансах: недвижимый, оглохший, он не реагировал ни на боль, ни на слова. Тимур осторожно тронул его за локоть. – Эй, ты чего? Марк почти нехотя перевел на него взгляд, медленно возвращаясь к сознанию. Моргнул, будто вспоминая, где он и с кем, а потом улыбнулся: – Все хорошо. Песня хорошая, люблю Высоцкого. Мы его часто в учебке играли и даже потом, уже на… в командировках. Тимур неосознанным жестом провел по предплечью Марка, проверяя сохранность пленки и страховочных пластырей под тонкой тканью пуловера. Все было на месте, Марк посмотрел удивленно. – Нормально заживает? – Да, только жижа опять скопилась, мешается, – чуть поморщился Марк. Тимур аккуратно задрал его рукав, оглядел мутноватый бурый пузырек под пленкой, вздувшийся ближе к запястью. Это была лимфа вперемешку с кровью. Он обвел глазами комнату в поисках жены Кирюхи, она увлеченно рубилась в приставку. Выждав паузу между песнями, он крикнул через комнату: – Тома, есть шприц с тонкой иглой? Мне пузырь на «супрасорбе» спустить. – На кухне посмотри, в верхних ящиках справа от раковины, – ответила она, не отрывая взгляда от экрана. – Вроде еще оставались. Но это не точно. Тимур потянул Марка за собой, на кухне царил бардак из грязных тарелок, продуктов, беспорядочно выложенных на столе, и пакетов. Он покопался в недрах шкафов и нашел коробку с криво наклеенным крестом на боку. – Нам повезло, – сказал он, доставая упаковку со шприцом. Марк закатал рукав выше локтя, прислонился к раковине и вытянул руку, смиренно ожидая манипуляций. Тимур щедро залил свои руки вонючим антисептиком, обработал участок пленки, вытащил шприц из хрустящей упаковки, прицелился к пузырю и осторожно проколол его. Мутноватая жидкость полилась наружу и тут же впиталась в подставленную салфетку. Тимур осторожно разгладил пленку, убирая последние капли, еще раз обработал все и заклеил место прокола кусочком лейкопластыря. – Теперь будет сухо, но ты до среды не снимай, хорошо? – Договорились. Из гостиной донесся громкий смех, голос Антохи сменился на Кирюхин бас, следом присоединился звонкий и громкий Анькин припев, глубокий и мелодичный – Томы. Тимур огляделся, достал из-под стола бутылку «Егермейстера». – Хочешь коктейль? – Будешь вместо Антохи сегодня? Тимур открыл холодильник, пошарил по шкафам. – Я в этом мало что секу, но знаю одну штуку, «Рыженькая» называется. Марк посмотрел с любопытством, кивнул. Тимур смешал в высоком пластиковом стакане клюквенный сок, фруктовый ликер и «Егермейстер», закрыл крышкой и хорошенько встряхнул. Достал из морозилки пару разномастных бокалов, бросил в каждый по два кубика льда, щедро залил получившейся смесью. – Извиняйте, у нас без трубочек и зонтиков сегодня. Марк принял у него бокал, попробовал. – Сервис у вас в баре не очень, но коктейли отличные. – А какие мы бьем татухи – закачаетесь, – подыграл ему Тимур и пригубил свой коктейль. Получилось и вправду неплохо. Из гостиной донесся заунывный перебор «Батарейки», они обменялись взглядами, и Марк прикрыл дверь, заглушая пьяное нестройное пение. Тимур сел прямо на столешницу, выключил верхний свет, оставляя только ряд неярких точечных светильников. Марк опустился рядом, почти касаясь его горячим бедром, столешница скрипнула под его весом. Они молча пили в вязком уютном полумраке небольшой кухни, за окном крупными хлопьями падал снег. – Еще сеанс, и мы закончим. Марк вздохнул, посмотрел на свой еще не оконченный рукав. – А я уже привык к тебе ходить. – К боли пристрастился? Так и начинается синяя болезнь. Начнешь с рукава, а там уже весь расписной будешь. – Не к боли. Тимур вытянул вперед собственные руки, покрутил их. – А я почти кайф уже ловлю от этого чувства, когда машинка кожу строчит. Вроде подпекает, вроде заебывает, а есть в этом что-то, как с сигаретами. Если доживу до старости, помру синим дедом. Марк рассмеялся. – А когда у тебя выставка будет? – Конва в начале марта. Будем заявляться в нескольких номинациях, чтобы увеличить шансы. – А приз какой? – Приз? – Тимур задумчиво поболтал ногами, стуча пятками о дверцы шкафчиков. – Да кто бы знал. Доску какую-нибудь дадут, грамоту может или статуэтку. Иногда спонсорские ништяки перепадают, но суть не в этом. – А в чем? Тимур с хрустом разгрыз кубик льда. – В самом ощущении, что ты был лучше тех полутора чуваков, которые стояли рядом. Марк посмотрел на него внимательно, словно изучая. – А разве ты сам этого не понимаешь? Тимур пожал плечами, разгрыз второй кубик. – Видимо нет. Марк забрал у него бокал, смешал коктейль, удивительно точно повторив пропорции. Получилось один в один. – Бросай свой зал, иди к Антохе в бар. Будешь наливать мне по вечерам, а я тебя в синего деда превращу по бартеру. Марк откинул голову назад, прислонился затылком к кафельному фартуку, перекатил голову туда-сюда. – Звучит как хорошая сделка. – А то, соглашайся. Марк посмотрел на него из-под прикрытых век. На памяти Тимура он впервые был таким пьяным. – Лучше ты иди ко мне в зал, я тебя подтяну. Ты гибкий, мышцы длинные, много «медленных» волокон, а это выносливость. Можно кардио, плаванье, калистенику попробовать, чтобы суставы не убивать. Тимур протестующе фыркнул, но Марк продолжил, будто не слыша: – А из одежды рашгард полным комплектом подобрать, от лишних взглядов. Удобная штука, лучше только паранджа. В нем даже плавать можно, серферы обычно носят… Дверь открылась, на пороге появился красный от выпитого Кирюха в купальных шортах, халате и кроксах. – Че, идете в баню? Там уже все готово, я веники замочил, будем париться! Тимур покачал головой: – Не, Кирюх, без нас. Татухи свежие еще, к конве готовим, и так под «супрасорбом» паримся. – А-а, блин, совпало же, – огорченно протянул он. – Ну ладно. – Киря, подожди. А спать где? – Тамара Сергеевна распорядилась: те, кто пойдут спать первыми, пусть поднимаются на второй этаж. Там гостевая есть с большой кроватью, в шкафу спальник. Все, кто до утра бухают, пусть ложатся внизу, там на четверых… о, и на мансарде диван, его разложить нужно, он двухместный. Так вроде все влезем. – Спасибо. Кирюха козырнул и удалился. Постепенно голоса в гостиной стихли, видимо, праздник перетек в баню. Дом погрузился в тишину. – Ты точно не хочешь со всеми? – спросил Марк. Тимур включил вытяжку, похлопал себя по карманам, закурил. Сизый дымок растянулся тонкой лентой и поплыл к воздухозаборнику. – Точно. Марк щелкнул зажигалкой, придвинулся ближе, плотно прижимаясь твердым боком, чтобы дым от его сигареты тоже попадал в вытяжку. – Тогда давай еще по «Рыжухе» уговорим. Они засиделись почти до утра, болтали обо всем и ни о чем. Периодически к ним забегали распаренные банщики, в гостиной кто-то упорно мучил гитару. К пяти часам Тимур понял, что рабочий марафон и выпитое дают о себе знать. – Я спать, – зевнул он. – Ты еще сидишь? Марк глянул на часы: – Пойду Антоху найду, а потом тоже на боковую. Тимур устало кивнул и поднялся наверх. В гостевой спальне уже было занято, даже в спальнике кто-то окуклился. Он собрался было возвращаться вниз, но вспомнил про мансарду и поднялся на чердак. Комнатка была небольшой, с покатым потолком и двумя маленькими окнами. Диван стоял у стены, на нем стопкой лежало чистое постельное белье и пара полотенец. Тимур кое-как разложил диван, накинул простынь и упал сверху. Было прохладно, но сил укрыться не осталось. Он почти уснул, когда услышал осторожные шаги, диван скрипнул, проминаясь под чьим-то весом, зашуршала ткань, сверху легло одеяло. Тимур напрягся, втянул носом воздух, а потом успокоился. Запах был знакомым. Он провалился в темноту и проспал несколько часов. Проснулся с предрассветными сумерками, застонал, пытаясь разогнуть затекшее тело. В живот врезалась пряжка от ремня, он стащил джинсы и носки. Возле дивана дожидалась бутылка с минералкой, Тимур вознес хвалу чьей-то предусмотрительности и жадно припал. Стало легче, снова потянуло в сон. Он завернулся в одеяло, спасаясь от холода, горячее тело под боком завозилось, поперек пояса легла тяжелая рука. Тимур хотел было спихнуть ее, но пальцы наткнулись на многострадальную пленку. Он решил не тревожить лишний раз свою работу и смирился. Сон был поверхностным и тревожным, он то проваливался в дрему, то просыпался. В голове далеким набатом прозвучали первые ноты грядущего похмелья. За окном занимался тусклый зимний рассвет, в комнате стало светлее, мутные тени обрели четкость. Рука на поясе напряглась, сжала. Тимур вздрогнул, просыпаясь окончательно, повернулся. Марку явно снился кошмар. Лицо его было мокрым от испарины, челюсть вздувалась желваками, поперек лба вспухла вена. – Эй, проснись. Тимур осторожно тронул Марка за плечо, тот сдавленно застонал, будто от боли, отвернул лицо. По его виску скатились капли пота, скрип зубов разнесся по всей мансарде. Тимур потряс Марка чуть активнее: – Марк, просыпайся. Марк часто-часто задышал сквозь сцепленные зубы, что-то прохрипел. Тимур сдался и гаркнул: – Марк, ебать тебя в рот, подъем! Марк мгновенно сел и тут же встал навытяжку, будто на плацу. Замер, огляделся. Осторожно, будто боясь сделать резкое движение, сел обратно. – Ч-что случилось? – спросил он, прочистив горло. – Тебе кошмар снился, ты вспотел весь, я тебя пытался разбудить. Марк обернулся резко, глянул внимательно, между бровей у него залегла морщина, делая его старше. Он казался удивительно бодрым для человека, которого подняли секунды назад. – Я что-то говорил? Тимур покачал головой: – Ничего. Только стонал. И зубами скрипел. Марк потер сквозь штанину ногу, потом посмотрел на пальцы, обвел комнату взглядом, словно убеждая себя в чем-то. – Воды. Тимур подал ему бутылку, Марк выпил пол-литра одним махом. Выдохнул, откинул мокрые волосы со лба. Снова коснулся ноги, еще раз оглядел пальцы, словно ожидая увидеть там что-то. – Ты чего? – Ничего. Иногда чушь всякая снится. Тимур осторожно тронул спину, затянутую в черную футболку. Ткань была мокрой от пота. – Ты как? Марк с отвращением стащил с себя футболку. – Тут душ на первом? – Вроде на втором тоже был. Марк подобрал с пола полотенце и вышел из комнаты. Тимур озадаченно потер лоб и упал обратно на подушку. Похмельный пиздец накрывал его с головой. Марк вернулся минут через десять. Значительно посвежевший, с мокрыми волосами, но все еще нездорово-бледным лицом. Вокруг его бедер, поверх боксеров, было намотано полотенце. Из-под махрового края выглядывал длинный атрофический рубец, перехваченный тонкими белыми полосами – следами от швов. Тимур сделал вид, что спит. Марк сел на диван, упер руки в колени и длинно выдохнул. Его обычно прямая спина сгорбилась, сквозь рельеф мышц частоколом проступил позвоночник. В синеватых утренних сумерках он вдруг показался худым и очень уставшим. – Не спишь же, чего притворяешься, – вдруг сказал он. – Зрители тебе не нужны. Лицо Марка смягчилось. – Зрители – нет. Но против тебя ничего не имею. – Моих тараканов ты уже видел. А что с твоими? Марк потер бедро, а потом сдвинул полотенце выше. Шрам был большой, почти с ладонь, не слишком старый. Буро-лиловый, глянцевитый, неоднородный, словно сшитый из лоскутов. Стежки швов казались небрежными, будто их накладывали второпях. Тимур похолодел, сел, откинул с лица волосы. – Ты двигаешься хорошо, не хромаешь даже. – И это чудо, – Марк вытянул ногу, под светлой кожей перекатились мышцы. По икре рассыпалась пара таких же некрасиво заштопанных отметин поменьше. – Думал, без ноги останусь, говорили, еще сантиметр и все... Но обошлось, я счастливчик. – Болит? Марк покачал головой: – Только при резком перепаде температур. Или если нагрузить сильно. Тимур сжал зубы так, что заломило челюсти. Ему стало стыдно за свои глупые переживания. Марк поежился, зевнул, задернул шторы. Комната погрузилась в темноту. – Слишком рано еще, давай спать. Диван заскрипел, Тимур лег, устраиваясь на своей половине, одеяло было маловато для двоих. – Ложись ближе, теплее будет. Тимур чуть придвинулся, бок согрело в момент. Марк повозился рядом и уже через минуту спокойно засопел. Тимур в полудреме нащупал его предплечье, затянутое в пленку, машинально проверил, как прилегает пластырь, убедился, что все хорошо. Скользнул пальцами ниже, сжал теплую ладонь ободряюще. Он уснул, на этот раз спокойно и крепко.