До самой смерти. И на полгода дольше

После накурки мучали сушняки, плечо тянуло свежими швами, не помогал даже фиксатор. Тимур с ногами забрался на стул в углу кухни, подтянул колени поближе к груди и приготовился. Марк зашел следом, босой, лохматый, с красным следом от подушки на щеке. От него тянуло сладким телесным запахом, какой обычно бывает у спящих людей. На первый взгляд он казался прежним Марком, но что-то в нем неуловимо переменилось. В резковатых жестах, в затвердевшей линии челюсти, в колком, остром взгляде – отовсюду прорезался кто-то другой. Марк умылся в кухонной раковине, вытер лицо бумажным полотенцем. Налил себе в чашку остатки холодного кофе. Задумчиво сыпанул туда сахара, перемешал, сделал глоток, глядя в пространство. Поморщился. То ли от неприятного вкуса, то ли от перспективы душного разговора. Тимуру с трудом верилось, что всего пару часов назад они были любовниками. – Что ты хочешь знать? Тимур вскинул брови, а потом кивнул на стол, засыпанный фасованным весом. – Я искал у тебя сигареты, не хотел будить. А нашел это. Я тебя никуда не сдам. Просто хочу понять… Марк скрестил руки на груди, он выглядел уставшим и серьезным. – Это белый и хмурый, пробники для теста. Я не употребляю, не продаю напрямую. Я… – он замолк на секунду, подбирая слова. – … посредник между «поставщиком» и оптовым покупателем. – О, как, – с нервным весельем в голосе сказал Тимур, растер лицо так, что начало саднить кожу. – Звучишь как мужики из «Бизнес Молодости». Марк глянул недобро, покачал головой. Он пошарил в карманах брюк, достал помятую пачку сигарет, протянул одну Тимуру. Они закурили. – На торчков, допустим, пофиг. А за себя ты не боишься? Заметут на улице, заедешь на нары. Тут же лет на пять-десять. Что дальше? – Пойду по этапу, – пожал плечами Марк, а потом, подумав, добавил, – Там наверху – серьезные дяди, кто в погонах, кто в политике. Они для статистики закрывают барыг иногда, бегунков. Ребят вроде меня не сдают, себе дороже выйдет, по цепочке всех могут вскрыть. Обычно сразу прикапывают в ближайшем лесу. Тимур задумчиво выпустил струйку дыма, все происходящее казалось сюром, просто не укладывалось у него в голове. Портрет Марка, сочными и светлыми мазками выписанный последним годом, рассыпался на части. Под облупившейся краской проглядывало лицо чужака. – Шутишь? Марк невесело усмехнулся: – В каждой шутке есть доля шутки. – И какой у тебя план дальше? Марк погасил окурок, сломал его о дно пепельницы. – Не загадывал так далеко. Живу тем, что есть. – Но почему… зачем тебе это? Марк посмотрел на него, как на дурачка, словно ему требовалось разжевывать элементарные вещи. Выдохнул. – Я во время службы по призыву перевелся в контрактники. Меня в ебеня отправили, аж под Знаменск, это на границе с Казахстаном. Через год стал мне благоволить большой дядя с крупными звездами, я по службе пошел. Все думал, какой дядька хороший… а у него, оказалась, планы были. Далеко идущие. Марк говорил скупо и равнодушно, словно вспоминал не о своей жизни, а пересказывал скучную книгу, прочитанную накануне. – Тогда из Шунгая через границу не челночили только ленивые. Подполковник тот ленивым не был, меня к делу приспособил. А потом на учениях мне по ноге прилетело… глупо так получилось, все как из методички по «ТэБэ». Меня комиссовали, думал «Чупа-чупсом» останусь… Марк замолчал, глядя стеклянными глазами куда-то вдаль. – А тут Саныч, подполковник который, мне позвонил. Предложил помощь. Я взялся подумать, посмотрел на счета из больницы, сложил два и два. Марк перевел на него взгляд, свел брови к переносице. – Я не скажу, что нельзя было иначе. Можно. Я бы лет через пять с долгами раскидался, жил бы честным человеком. Просто нечестным получалось быстрее. И проще. Тимур плотнее поджал колени к груди, пошевелил заледеневшими ступнями. Все казалось ему дурным сном. Он покачал головой, закрыл лицо ладонями. Голова гудела. Марк посмотрел внимательно, будто рентгеном просвечивал. – Ты мне нравишься. Без дураков, Тима, у меня от тебя в башке что-то переключается. Будто предохранители плавятся. Я становлюсь глупенький и добрый, на все согласный. Раньше даже не знал, что так бывает. Тимур сухо сглотнул, спросил хрипло, зло: – А обычно ты умненький и злой? Марк криво усмехнулся половиной рта, глаза его остались холодными. – Я обычный. Не добрый и не злой. Но рядом с тобой почему-то хочу казаться лучше. Тимур посмотрел на пакетики с весом, куснул щеку изнутри, зализал открывшуюся ранку языком. – Зачем? – Тебе честно? Тимур взял из мятой пачки последнюю сигарету, прикурил. – Давай, добивай. Марк длинно выдохнул. А потом заговорил быстро, словно боясь передумать: – Я, когда мелкий был, ненавидел тебя. Думал, если ты сдохнешь, он к матери вернется и заживем как в рекламе маргарина. Тимур затянулся, пачкая белый фильтр красноватой от крови слюной. – Понимаю тебя. – Мне было четырнадцать. Он тогда год как не объявлялся почти, мать все плакала, пила по ночам. Спьяну все и рассказала. Я весь дом перерыл, нашел на антресоли папку со старыми письмами, документами, узнал прописку. Тимур прищурился от дыма, выедающего глаза. – И? – Пришел. Следил за подъездом. Вы там одни нерусские были на весь дом. Три дня вместо школы в вашем дворе ошивался, все тебя увидеть хотел. Любопытно было, почему он выбрал тебя. – Увидел? Марк забрал у него сигарету, приложился к окровавленному фильтру. – Увидел. Удивился, все не мог понять, зачем ему такой заморыш. Я-то был лучше. Тимур невесело усмехнулся. Внутри отозвалось застарелой болью, которую он привычно и легко задвинул вглубь. – И я все смотрел на тебя, не мог ничего с собой поделать. Такое болезненное было любопытство. Больное. А с тобой было что-то не так, – сказал Марк медленно, подбирая слова аккуратно, будто нанизывая бусины на нитку. – Голову держал всегда к низу. И шел домой медленно, как на расстрел. А потом я все понял. – И что ты понял? – У вас окна во двор выходят. Второй этаж всего, форточка открытая была, я слышал, как он орет на тебя. Слышал, как ты... ты его как будто специально доводил. Я решил, ты совсем без башки, думал, он убьет тебя… а тебе будто того и надо было. Тимур вздрогнул, он понял, о каком дне говорил Марк. Рот наполнился соленой кровью. – Я потом приходил иногда после школы. Даже в рукопашку записался, чтобы маме врать, где пропадаю. Знаешь, как дежурство нес. Все хотел, но так и не решился подойти. Просто смотрел. Тимур замер, пораженный неожиданным озарением. – Сукин ты сын. Я думал, у меня крыша едет. Мне все казалось… мне говорили, у меня параноидная эта херь на таблетках вылезла. Значит, не казалось. Марк не пытался оправдаться. – И долго ты так?.. – Я хотел перестать. Но это как с курением, привычка сильнее. Потом ты пропал. Я во дворе у ребят спрашивал, никто не знал, куда. Я решил для себя, что хватит. Закончил школу, потом в универ попробовал, не смог, ушел в армейку, вернулся, все наладилось вроде. А потом он умер. Я не хотел идти на кладбище, но блядь… – Марк покачал головой сокрушенно. – Ноги сами понесли. Ты на меня впервые посмотрел тогда, на похоронах. И я пошел к твоему дому, как привязанный. Стоял под фонарем, курил. И понял, что все… – Что «все»? – спросил Тимур севшим голосом. Марк расцепил пальцы, посмотрел с мукой во взгляде. И сказал, будто объяснил прописную истину: – Я понял, что это было. Зачем таскался за тобой. Тимур замер, пораженный. До него вдруг начало доходить. – Так ты уже тогда?.. Марк пожал плечами. – Не знаю, сравнить не с чем. Но когда я тебя вижу… у меня внутри все как в огне. Тимур сжал и разжал похолодевшие пальцы, плечо противно тянуло, пульсировало. Его мутило от такой откровенности. Захотелось зажать уши руками, зажмуриться и сделать вид, что ничего не было. Спрятаться под одеяло, выбросить из головы весь этот бред. Марк смотрел на него так, будто видел все метания в его голове, как в прозрачном аквариуме. Он скрестил руки на груди, его плечи закаменели. – Ты меня ненавидишь теперь? Тимур открыл рот, чтобы сказать «да», но потом понял, что соврет. Это было не так. Он не испытывал к Марку ненависти. Не чувствовал даже злости, хотя тот, по сути, обманывал его все это время. Был кем-то другим, втирался в доверие, влезал поближе и протиснулся-таки вплотную, под самую шкуру. – Ты – мудак, – сказал Тимур просто и честно. – Ты мне врал. И у тебя беды с башкой. Может, побольше, чем у меня. Марк усмехнулся. – Да. По всем пунктам. – Мне даже стало легче, – признался Тимур. – Я-то думал, что собрал всю папашину дефективность на себя. А ты взял лучшее. Весь такой красивый, благородный. Но говно видать распределилось поровну. Марк кивнул. Тимур с трудом распрямил затекшие ноги, поморщился от колких мурашек, потекших по мышцам. – Давай начистоту. Что тебе от меня надо? Марк потер шею, Тимур только сейчас заметил, что оставил на бледной коже хороший алый засос. – Всего. Тимур устало скривился: – Я мысли не читаю, сам видишь, у меня с этим туго. Чего конкретно ты хочешь? Трахаться? Марк поморщился, будто съел что-то кислое. – Хочу любиться. Отношаться. Ты мне нравишься. Тимур в легком отчаянии потянулся к кружке с остывшим кофе. Гадкий вкус привел его в чувство. – А я не хочу. Марк, казалось, не смутился его ответом. – Из-за этого? – кивнул он на россыпь пакетиков. – Или… – Потому что ты барыга. А еще мы родственники. И ты следил за мной как ебаный маньяк. Ты врал мне целый год. Влез в мою жизнь, втерся в доверие к моим друзьям! – теряя всякое терпение, почти проорал Тимур. На кухне повисла звенящая тишина. Во дворе тоскливо взвыла сигнализация, замолкла. – Все верно. Но я честно хочу сделать тебе хорошо. Я не мог прийти и вывалить такое в лоб. Ты меня и так слал с первого дня прямым текстом. С тобой невозможно иначе. Тимур рассмеялся. Его передернуло от истерических ноток, прорывающихся сквозь злое веселье. – Теперь я крайний в том, что ты мудак? Шел бы ты нахуй, парень. – Нет, – спокойно ответил Марк. – Не виноват. Но я не знал, как с тобой можно иначе. Ты иногда совсем без башни. И тебе никто не нужен. А попытка была только одна. Я выбрал самый рабочий вариант. Тимур вздохнул. Он и вправду начинал понимать эту альтернативную, извращенную, черезжопную логику всего произошедшего. Он понимал, но не принимал. – Послушай. Мне кажется, у тебя просто… – он попытался подобрать слова точно и по возможности мягко. – … какая-то фиксация. Знаешь, как детская травма. Походи к мозгоправу, это поможет. Могу даже телефон дать. На мне свет клином не сошелся. Найдешь вариант проще и приятнее. Марк улыбнулся ему в своей обычной мягкой манере, в нем опять начал прорезаться «тот-самый-хороший парень». – А если я не хочу попроще? Может, мне и так приятно? – О том и речь, – с нескрываемой болью в голосе повторил Тимур. Теперь уже он чувствовал себя педагогом в коррекционной школе. – У тебя какая-то извращенная, мазохистская потребность доебаться до меня. Но это не взаимно. Мне не нужны все эти головоебки. Я уже наигрался в сложные отношения, родителей хватило. Я хочу спокойной жизни. Рисовать, получать за это деньги, бухать по вечерам, секса без обязательств, дружбы без двойного дна… кота вот подумывал завести. Я скучный, понимаешь? – Ты не скучный. – И все же, – Тимур встал, ступни неприятно закололо. – У меня есть Анька. Антоха тебе вроде тоже друг. Давай останемся на прежних условиях, хорошо? Марк посмотрел на него так, словно хотел врезать. Тимур во всех подробностях вспомнил, как легко тот уложил Серегу. Захоти Марк сделать с ним что-то нехорошее, Тимур вряд ли смог бы оказать ему достойное сопротивление. И все же решимость послать его нахер была сильнее инстинкта самосохранения. Тимур достал из шкафа коробку с расходниками, которые еще не успел отнести в студию. Он побрызгал на пакетики спиртовым антисептиком, нацепил перчатки и вооружился салфеткой. – Я их потрогал. Если тебя примут, не хочу проходить фигурантом по делу. А ты пока одевайся. Марк хотел было что-то сказать, но передумал, ушел в спальню. Тимур тщательно протер все, чего мог потенциально коснуться голыми руками. Он пару раз сидел в обезьяннике и воспоминания у него остались совсем не радужные. Марк вернулся через пару минут, застегнутый на все молнии, молчаливый и собранный. – Можешь пересчитать, – сказал Тимур, убирая салфетки. Марк посмотрел на него долгим и тяжелым взглядом. – Я тебе доверяю. Тимур кисло улыбнулся: – А я тебе больше нет. Марк обулся, закинул рюкзак на плечо, обернулся, чтобы что-то сказать на прощание, но Тимур опередил его. – Бывай. Марк ушел молча. Тимур закрыл дверь на два оборота и сполз на пол. Напускной похуизм сожрал все его силы. Хотелось задернуть во всем доме шторы, окуклиться в постели и тихонечко взвыть от жалости к себе и боли в растревоженном плече.