До самой смерти. И на полгода дольше

Из кабинета Аньки доносится треск машинки и задорный бабий ржач. Тимур осторожно заглядывает в приоткрытую дверь и наблюдает удивительную картину: за Анькиной кушеткой сидит незнакомая девчонка с ярко-розовыми волосами. С Анькиной тачкой в руках и сочным шматом изрисованного линолеума перед собой. – О, привет! – замечает его Анька. Девчонка оборачивается, машет рукой, затянутой в грязную перчатку. – И вам здрасьте. Че за движ? – Знакомься, это Вика. Вика, это Тимур. Тот самый. – Аня много рассказывала о вас! – расцветает девчонка в широкой улыбке. Тимур скептически смотрит на Аньку. – Да? – Тима, не заводись. Вика – дочка Саши, интересуется татухами. Ну как ребенку отказать? Тимур с трудом переваривает услышанное. – Ну, Александр, «серьезный дядя» который, – поясняет Анька, видя, что он не может сложить два и два. – А-а… Вика прыскает, закатывает глаза: – Ты только папе не говори о его подпольной кличке, а то он и так комплексует, что старый для тебя. Анька легкомысленно отмахивается: – Как там в народной мудрости? Чуть красивее обезьяны, чуть богаче Рокфеллера, немного младше Хью Хефнера – самое то. Обе заходятся в ржаче, Тимур решает за лучшее оставить их вдвоем и бочком пытается просочиться обратно в коридор. – Эй, Тима, подожди! У меня клиент сейчас, можно Вика у тебя посидит? Приглядишь за ней в полглаза. Тимуру не улыбается быть нянькой для новой Анькиной подружки, но он кивает. – Ок, но только до часу, потом у меня сеанс. – Забились, с меня пивас. Тимур помогает Вике перенести провода и подключиться на новом месте. – Спасибо. А можно я буду на «ты»? Тимур удивленно моргает. – Э-э, нужно. – Ага, ты ж вроде еще не старый. – Вроде. А тебе сколько? – Двенадцать. – А чего вдруг к татухам такой интерес? – Да просто нравится, это же как картины, которые всегда с тобой. Только папа против всегда был. Говорил, мол арестантская тема все это, что приличные женщины так не ходят. А потом у него Аня появилась, теперь ему не отмазаться. Тимура начинает забавлять вся эта ситуация. – А что, Анька в его глазах приравнена к «приличным женщинам»? Вика фыркает: – Спрашиваешь. Папуля без ума от нее. Марта, наша помощница, говорит, седина в бороду, бес в табло или что-то такое... – А ты? Вика лопает большой пузырь из жвачки, пожимает плечами: – Сначала бесилась, он после мамы почти никого в дом не приводил, а тут Анька… Она в первый раз какая-то стремная была, не накрашенная, в водолазке мышиной под горло. Я еще подумала, папа совсем уже... А потом ее инсту пробила, татухи увидела… Короче, Анька самая нормальная из всех. – Вот как. – Ага. Слушай, у меня почему-то из носика капает все время на рисунок, что не так? У Ани чисто было. Тимур подходит ближе, заглядывает через плечо. – Вруби тачку, сделай пару линий. Ага, все, выключай. Теперь смотри на картридж, дырочку видишь? Держи ее все время кверху, так у тебя игла стенки касаться будет, пигмент нормально пойдет. Давай еще раз. Вика врубает тачку и, закусив от усердия нижнюю губу, начинает обводить лепесток пиона. Тачку ей Анька дала старенькую, дребезжащую и тяжелую, но линия получалась неожиданно уверенной. – Ты рисуешь? – Угу, художку заканчиваю в следующем году. А что? – Рука у тебя твердая, это хорошо. А чего пион этот стоковый мучаешь? Нарисуй свой эскиз. – А как? Прям тут? Тимур шарится в стаканах с маркерами, выбирает те, что не жалко. – Да, прямо тут. Только сильно не дави, чтобы стерся контур потом. Что-то несложное, без лишних деталей. Вика зависает на несколько секунд, а потом быстро накидывает вполне недурную мультяшную сову. – Начинай сверху, чтобы краску не размазывать. Веди сначала наружные линии, это контур. Их можно пожирнее, но желательно с первого раза, чтобы стыков по минимуму было. Движение пока на себя, чтобы игла не заглублялась. Расслабь руку, не передавливай держак, так наоборот троить будет. Тимур включает дополнительную лампу, подтягивает ее ближе, смачивает пару ватных дисков раствором зеленого мыла. – Вот этим попробуй вытирать, получше, чем полотенцем. Хочешь цветом попробовать закрасить? – Давай! Тимур роется в ящиках стола, вытаскивая наборы с краской, полученные призами с предыдущих конвенций. – Смотри, есть сет «Зомби», они разбеленные и грязноватые, у них вкрас плотный, как гуашь. А есть вот такие, цвета поярче, но в укладке они прозрачнее, для акварельных техник идут. Вика, предсказуемо, тычет пальцем в яркий сет от Джея Фристайла, выбирает мадженту, охру и пурпурный. – Для закраса нужно взять другой картридж, мне нравятся вот эти, – Тимур достает магнум и вскрывает упаковку. – Здесь спайка из множества игл, они расположены полукругом. Наливаем в пластиковое ведро, это «капс», нажимай на педаль, теперь иглу в краску. Не так глубоко, оно само внутрь всасываться будет, там от работы иглы вакуум образуется. Ага, теперь попробуй. Первые штрихи пурпурным по грязно-бежевому линолеуму оказываются слишком слабыми, после протирания ватным диском цвета почти не остаётся. – Нажим посильнее и угол побольше, не боись, ему не больно. Тимур надевает перчатку и перехватывает тачку. – Смотри, кладешь запястье вот так, можешь давать опору на мизинец, чтобы рука не сильно уставала. Вика старательно повторяет, затаив дыхание, протирает линолеум от краски и радостно вскрикивает: – Получилось! – Ага. Пурпурный нормально будет выкрашиваться, охра тоже, а вот с маджентой придется пое... помучиться, она плохо укладывается. – А почему? – Да фиг знает. Вроде молекулы у неё большие, тяжело внутрь проходят. Тимур врубает музыку, начинает готовиться к сеансу, Вика сидит тихо, увлеченно мучает линолеум и не отсвечивает. Он изредка заглядывает ей через плечо, для первого раза у неё выходит вполне прилично. Контура, разумеется, кое-где троят, а закрас плешивит, но это точно выглядит лучше его первых работ. – Неплохо, – говорит Тимур. – Вот тут на стыке линий у тебя слишком жирно, чуть ускоряйся, когда внахлест идёшь, тогда потоньше будет получаться. И вот тут у тебя цвет за контура полез, смотри, можно иглу вот так повернуть и подлезть крайним рядом, будет чисто и плотно. – Ага. Блин, а все машинки так трясутся? У меня аж зубы стучат, – морщится Вика. – Не все, но тебе повезло, у тебя в руках раритетная индукция времён царя Гороха. Научишься красить такой, с обычной тачкой в два счета справишься. Вика недовольно фыркает, но молчит, сосредоточенно отрабатывает стыковые линии. К часу приходит Никита на доделку рукава. – О, смену растите? – Угу, школоту на летние стажировки берём, – хмыкает Тимур и хлопает рукой по холдеру. – Показывай, что принес. Никита раздевается по пояс, обнажая забитый накачанный торс. Тимур краем глаза видит, что Вика краснеет и с нарочитым усердием налегает на линолеум. Он давит смешок. – Как заживал? – Да заеб... хорошо в общем. Если без красного этого. Тимур внимательно рассматривает недоделанный рукав, растягивает кожу, проверяя места, в который был когда-то вкрашен ярко-красный "Интенз". У Никиты на этот цвет развилась сильная аллергия, свежая татуха покрылась волдырями, отекла и бесславно "выпала", оставив вместо нормального приживления уродливые куски бледно-розового цвета. На втором сеансе Тимур учёл ошибки юности и вместо "Брайт Рэд" взял фуксию из "Волд Феймоса". – Отлично, но если что, сразу начинай упаривать "Супрастин" в конских дозах, договорились? – Угу. – Тогда погнали. Никита втыкает наушники и погружается в просмотр сериала, он не из тех, кто любит поболтать на сеансе. Тимур зачищает кожу, набрасывает маркером вспомогательные линии. Вика перестаёт жужжать машинкой и во все глаза наблюдает за процессом. – Можешь поближе сесть, если хочешь, – милостиво разрешает Тимур, забыв о намерении выгнать ее обратно к Аньке. Вика молниеносно подкатывается ему за спину и вытягивает шею. Тимур набирает краски и начинает контурить. – Как круто! – говорит Вика почему-то шепотом. Тимур не отвлекается на болтовню и с полчаса работает молча, пока не прерывается на смену картриджа. – Так ты думаешь, у Ани с твоим батей все серьезно? – спрашивает он, чувствуя себя свахой с первого канала. – Да фиг их поймет, этих стариков, – пожимает плечами Вика. – А этот крем зачем? – Это вазелин, с ним игла легче идёт, меньше кровит. А где твоя мама? Вика мигом меняется в лице, мрачнеет, поджимает губы, Тимур жалеет, что полез в бутылку. – Мама умерла. Давно еще. И Витя тоже, он совсем маленький был. Тимур вставляет шейдер и фиксирует его поворотом, проверяет длину вылета иглы. Он не знает, что принято говорить в таких случаях и чувствует себя максимально неловко. – Паршиво. – Ага. Вика ковыряет ярко-розовым ногтем обтрепавшийся шов на стуле, кусает губы. Тимур пытается вспомнить себя в ее возрасте, но быстро понимает, что это совсем плохое сравнение. – Аня клевая, – вдруг говорит Вика. – Не пытается строить из себя всякое...С ней легко. И папа пить перестал совсем. – А раньше много пил? Вика криво усмехается. Тимуру вдруг начинает казаться, что у них может быть кое-что общее. – По разному бывало. Иногда много, иногда мало. Но ты не подумай... Он хороший. Тимур никак не комментирует ее слова, сосредотачивается на работе. Час пролетает незаметно, потом приходит Анька. – Если хочешь, можешь взять краски с собой, – предлагает Тимур. – Я все равно ими не пользуюсь. Вика приходит в восторг, забирает бутылочки, тщательно заворачивает замученный линолеум в пленку и складывает все это в рюкзак. – Вика, шевели булками, тебя Степан уже заждался, – поторапливает ее Анька, уперев руки в бока. – У тебя репетитор в семь. – Не гневайся, злая мачеха, – притворно хнычет Вика, – Не отправляй меня в лес! Анька закатывает глаза, даёт Вике легкий подсрачник для ускорения и выдворяет ее из студии. Тимур выглядывает в окно и видит, как из их двора ловко выруливает чёрная тонированная тачка. Анька устало садится на стул, смачно хрустит шейными позвонками. – Ты все? Тимур выбрасывает тряпку и убирает дезинфектор в шкаф. – Ага. – Че, как Никитка? – В этот раз норм зажило. Но в рот я ебал этот ваш "Интенз"! Еще хоть раз... – Да ладно тебе, – успокаивает его Анька. – Всего два красных косячные, остальные-то нормальные. За свою цену вообще огонь. Тимур с раздражением копается на полке с красками, находит злоебучий "Брайт Рэд" и демонстративно отправляет его в мусорное ведро. – Ты на свои покупал? – Нет конечно, – морщится Тимур. – На конве перепало халявным сетом. Если бы сам брал, вообще бы на говно извёлся. Анька вытягивает ноги в резиновых тапках, шевелит белыми пальцами с ядовито-розовыми ногтями. – Тима, я замуж выхожу. Тимур стаскивает перчатки, сбрызгивает ладони антисептиком, долго и тщательно растирает друг об друга, словно готовясь к операции. – Поздравляю? – Да хуй знает. Наверное. – А зачем тогда? – Тима, ты же умный мальчик. Я живу на съемной хате, у меня из имущества - коллекция разъебанных тачек и мать пенсионерка. Я не в той ситуации, когда говорят “нет” богатым и влюблённым мужикам. – Ань, ты это серьезно?.. Анька смотрит на него тяжелым взглядом. – Тима, не все такие талантливые звездочки, как ты, сладкий. Некоторые вон даже за спонсорство удержаться не могут. – Ты не говорила... – Не хотела. – Почему? Анька смотрит на него устало. – Мне было стыдно, что меня дропнули со спонсорства. Это пиздец как больно – понять, что ты посредственность. – Кто тебе такое сказал? Это менеджеры? Совсем уже охуели мраз... – Тима! – обрывает его Анька. – Какая разница кто? Я же сама не слепая. Я смотрю на свои работы, а потом на работы ребят. На твои. – И че? Все поправимо же. Задротство и увлеченность исправят любую жопорукость... – А если больше нет увлечённости? Тима, я уже десять лет этим занимаюсь, я заебалась. Меня уже тошнит от этих клиентов. От странных требований и выкрутасов, от болящей спины, от перерисовывания эскизов в ночь перед сеансом, от ебаных торгов за каждую тысячу. Анька замолкает, трет лоб. Кажется, она вот-вот расплачется. Тимур в ободряющем жесте кладёт руки ей на плечи. – Ань, вдох и выдох, вот так. Анька берет себя в руки. – Тима, я устала. А Саша хороший. Правда. Он мне даже чем-то тебя напоминает. – Тогда беги от него нахуй. Анька фыркает: – Тима, я раньше думала, что мы однажды точно поженимся. В один прекрасный день набегаемся и остепенимся, заведем пару детишек, купим дом в ипотеку... Тимура прошибает нервный смешок при мысли о домике с белой оградкой и Аньке, что будет по вечерами ждать его с теплым ужином. – Ань, камон, мы с тобой не созданы для такого... Анька пожимает плечами: – А хуй его знает? Ты может и нет. А я... вдруг я – да? Тимур закусывает щеку изнутри, чтобы не сморозить лишнего. Анька замечает это и ехидно говорит: – Ну давай, Тима, жги. – Не буду. – Все равно это всплывет когда-нибудь. Давай уж лучше сейчас. Тимур ковыряет ногтем заусенец на большом пальце, раздирает его в кровь. Он знает, что совершает ошибку, что поддаётся на провокацию. Но отчего-то не может сдержаться: – Ань, ты прости меня пожалуйста, но тебе не кажется, что все это – красивая торговля пиздой задорого? Анька вздыхает, но, кажется, ничуть не злится. – Кажется, Тима. А еще я думаю, что все в этом мире – это торговля пиздой. Или жопой, кому чем сподручнее. В ее словах Тимуру слышится неприкрытая шпилька в свой адрес. – У кого-то есть бабки, а у кого-то молодость и красота. У клиентов есть деньги, а у тебя – желание жрать и тату-машинка. Это ли не суть всего? Тимур расковыривает ранку от заусенца, под ногтями бурой каймой запекается кровь. – Марк хочет тебя любить. Ты хочешь, чтобы тебя любили. Такой вот симбиоз, все счастливы, пока кто-то не передумает. Я в свое время любила тебя, пока ты не понял, что не любишь баб. Нам не повезло. – Делай как знаешь, – наконец, говорит Тимур. – Просто помни, что я тебе друг. Анька целует его в щеку, оставляя на коже липковатый отпечаток помады. Она поднимает руку, на тонком пальце блестит кольцо из светлого металла с крупным камнем. Тимур плохо разбирается в украшениях, но даже ему понятно, что это что-то неприлично дорогое. – Двадцать четвёртого ноября. Приходите с Марком, будет пафосно, скучно, дорого. Вам не понравится, но если вас не будет, я ебнусь на этой старперской тусовке. Тимур улыбается широко, словно для промо-фоток на конвенте. – Мой любимый формат вечеринок.