До самой смерти. И на полгода дольше

«Эль-Прат» встречает его серой предрассветной мутью, толкучкой и плохой навигацией. Тимур пару минут смотрит на информационное табло, силясь сообразить, как купить билет на метро, но сдается и плетется до автобусной остановки. Добравшись до Готического Квартала, он петляет по переулкам в поисках знаменитых «Четырех котов», но с сожалением понимает, что ещё слишком рано. Заглядывает в кофейню напротив, где улыбчивая пожилая испанка наливает ему «кафэ кортадо», отрезает пару хороших кусков туррона с жареным миндалем. Выбрав место у окна, он чиркает в блокноте огрызком карандаша, выводя стрельчатый дверной проем, балкончики с замысловатой лепниной, кованную вывеску «4CATS», накидывает зыбкими тенями силуэты редких прохожих. Так почти незаметно пролетает час, а потом его подбирает зевающая Леся на машине. – Буэнос диас, – говорит она хриплым заспанным голосом, на местный манер расцеловывает в щеки. По дороге они слушают брутальный шведский тяжеляк, болтают о местных мастерах, вилке цен и клиентах. – Да все как везде, – Леся останавливается на светофоре и сверяется с навигатором. – Хотя подешевле конечно, чем в Германии, испанцы прижимистые. И публика в общей массе смуглее. Зато у реалистов дела не очень, под местным солнцем все, что без контуров, быстро выцветает. Тимур усмехается: – От Нопина заразилась «любовью» к реалистам? Леся фыркает: – Кто от кого. Я колоть начала, когда Димочка ваш пешком под стол в Краснодаре ходил. – Серьезно? – В прошлом году было двадцать лет с первой татухи. Тимур зависает на подсчетах. – Блин, подожди… а тебе сколько? – Первый партак набила в пятнадцать, в дедовом гараже Мне приятель собрал тачку из гитарной струны, запчастей от магнитолы и шприца. Вот такой пионерский кружок юного энтузиаста, мне тогда от мамки знатно прилетело. Зато сердечко на память осталось, смотри. Леся поднимает рукав, обнажая запястье. В густой вязи нормальной татуировки с хорошими контурами и плотным вкрасом проступает расплывшееся сине-зеленое нечто. – Угадай из чего. – Чернила от ручки? Леся качает головой: – Это дедов сапог. С подметки наплавили, развели спиртом и вперед. – Охренеть. Я думал, это чисто тюремная тема. – Ну, знаешь ли... Я тогда в Капотне самой модной была. Тимур не находится с ответом. Его собственные эксперименты ранних лет вдруг перестают казаться таким уж откровенным трешем. – Мы же с ребятами в «Тату Сотне» начинали. Со Стасиком, с Максом и Гелей Новицкими, с дядей Сережей Князевым, – продолжает Леся. – Пять лет золотым составом отпахали, потом каждый своей дорогой пошел. Новицкие магазинчик открыли, а дядя Сережа с Пашей запустили конву. – Паша – это который Паша Ангел? И Сергей Князь? – Ага. Тимур поднимает брови: он не так много знал о «дедах» индустрии, но имена владельцев крупнейшего магазина и организаторов первой конвенции были на слуху у всех. – А мы со Стасиком без коммерческой жилки оказались. Уехали из страны и вива эспанья, контемос тодос хунтос. – Чего? – «Да здравствует Испания, споем же все вместе», – напевает Леся. – Гимн местный. – А-а. – Все, приехали, - Леся сворачивает на огромную парковку перед старинным кирпичным зданием с чёрным транспарантом «BARCELONA TATTOO CONVENTION». Судя по огромным окнам и ярко раскрашенной паутине металлических труб, это когда-то был заводской цех, переоборудованный под арт-пространство. – Идём! – окликает его Леся, бодро шурша чемоданом на колёсах. Может, дело в знакомой команде или в опыте, но сегодня он чувствует себя на удивление уверенно. Эдуардо жмёт ему руку, Громов в перчатках и занят трансфером, поэтому только машет ладонью и говорит: – Ола! – Но абло эспаньол, - выдает Тимур единственную фразу, что успел выучить из разговорника. Громов указывает ему на крайнюю кушетку. – Забирай, твоя осталась. Из света кольцевуха есть, во-он в той сумке черной глянь. Тимур раскладывается без спешки, готовит рабочее место, завешивает стены фотографиями работ и рисунками, выгружает на столик десяток футболок с собственными принтами – это пробная партия мерча, если она зайдет удачно, он разорится на более крупный заказ. В этот раз он не предлагает свободные эскизы, у него полная запись на всю конву и крупный проект, который можно будет заявить в «Бест оф дей». К десяти подтягивается его модель – смазливый кудрявый мужик с затейливо выстриженной бородой. – Хэллоу, – говорит он, широко улыбаясь неестественно белыми винирами, – ме льямо Пабло. Пару минут они беседуют через Лесю о деталях, долго клеят трансфер, пытаясь гармонично вписать его между уже сделанных татух. К трем часам, когда на сцене начинается первый движ, у Тимура полностью готов контур и часть штриховок, ощутимо затекла спина, а жопа приняла форму стула. – Летс тейк э брейк, – предлагает Тимур и показывает руками знак «тайм-аут». – Окей, – с нескрываемым облегчением отзывается Пабло. Тимур упаковывает его в пеленку показывает десять пальцев. – Ю хэв тен минэтс. Пабло трясёт кудрявой головой и исчезает. Тимур снимает перчатки и машет сопревшим руками, выходит на улицу, щурится от не по-осеннему яркого солнца. Он садится прямо на бордюр и с наслаждением закуривает, подставляя лицо жарким лучам. Кругом слоняются толпы фриковато одетых людей, туда-сюда бегают люди с камерами и микрофонами. В разноголосом гомоне он навскидку вычленяет пять-шесть языков. По сравнению с Барселоной, Московская конвенция начинает казаться ему очень камерной, скромной и какой-то по-домашнему уютной. Он работает до восьми, в ударном темпе, с перерывами только на попить, поссать и сменить картридж. Пабло держится молодцом, хоть под конец и начинает жалобно поскуливать, стоит начать вкрашивать белый цвет. Они управляется даже раньше намеченного срока. Тимур успевает вдоволь пофотографировать, пользуясь Лесиной зеркалкой с мощной поляризационной линзой. – Офигенски, – говорит он, отсматривая фотки на ноутбуке. – Ни единого ебаного блика. – Смотри ещё чего могу, – тонко улыбается Леся и шаманит с ползунками в «фотошопе». – Сначала вытягиваем экспозицию, а потом берешь вот это и выкручиваешь до сорока. Тимур вскидывает брови, наклоняется к экрану ближе. – Ты ведьма, знаешь же? С такой обработкой можно вообще не уметь татуировать, а получишь конфетку. – Ну так некоторые и не заморачиваются, – мрачно отвечает Леся, бросая косой взгляд в сторону бокса какого-то испанского мастера. – Сделают говно, потом доведут до ума петушиной ретушью и уже топовые мастера. Тимур понимает, что это какие-то внутренние терки между местными, и решает не углубляться. Он выгружает свежие фотки в инсту, отмечает спонсоров, расставляет теги конвенции и со спокойной душой зачищает рабочее место. До самого вечера он шатается по огромному залу, зависая у разных боксов. Стороной обходит толпу, собравшуюся вокруг Кэт вон Ди, знакомится с Филом Эрнандесом, который оказывается на удивление простым и не пафосным дядькой с отличным чувством юмора. Разоряется на покупку маленького арта от Хакима, тот респектует ему за футболку и Тимур, покопавшись в рюкзаке, дарит ему последнюю из пробной партии. В «Бест оф дей» он предсказуемо не берет призовых, но это ничуть не обидно, ведь Пабло с его работой шагает по одной сцене с моделями Махлева и Ориша – это стоит дороже любых наградных досок. К десяти они выходят на парковку и закуривают в ожидании «убера». Эдуардо и Громов улетают в Нью-Йорк ночным рейсом, их вытащили на презентацию новой спонсорской тачки. – Жаль, что не останусь на завтра, я хотел Хуртадо вживую увидеть, говорят, мировой мужик. Я по его работам угарал с малолетства ещё. Поверишь, в интернет-клуб ходил, на флешку картинки сохранял! – с досадой говорит Громов. – Ты хоть его не пропусти, будет что детям рассказать! – Угу, возьму автограф для тебя. – А че, давай. В трансфер потом переведем и рядом с Роузовыми каракулями оформим. Громов задирает футболку, с его бледного бока скалится черно-белый Эксл Роуз, под портретом которого навечно сохранён небрежный росчерк автографа. – После концерта в Берлине выловил, ему понравилась. Тимур присвистывает: – Мое почтение. Подъезжает машина, они прощаются. – Леся, ты хоть выгуляй гостя дорого. Пусть не говорят потом в Москве, что мы тут вконец зажрались! Леся машет телефоном с открытым чатом мессенджера. – Как раз Карла пишет, приглашает к себе. – Ого, Тимур, ты везунчик! Карлите и Маргоше привет, скажи, с меня цветы – каждой по пиону на жопу. Леся выразительно фыркает, закатывает глаза. – Валите уже. Парни загружают чемоданы и отчаливают. Леся идёт к своей машине. – Поехали, буду «выгуливать» тебя. Леся выкручивает громкость магнитолы и даёт газу. Тимур блаженно откидывается на сидении, прикрывает глаза, пропуская сквозь себя вибрацию басов и поток теплого ветра. Определённо, Барселона нравится ему больше, чем Дюссельдорф.