До самой смерти. И на полгода дольше

– Красиво жить не запретишь, – негромко замечает он, глядя на подсвеченный прямоугольник бассейна на крыше. Леся лукаво улыбается. – Маргоша любит все самое лучшее. Сейчас сам увидишь... Карла! Они подходят к бортику, им навстречу русалкой выныривает девушка. Словно в замедленной съемке, она плавно поднимается из бирюзовой воды, откидывает со лба мокрые пряди волос. – Буэнос ночес, – чуть хрипло говорит она. Тимур открывает рот, но не издаёт ни звука. Карла красива настолько, что кажется нереальной. Словно андроид из фантастического фильма, она вызывает неуютное, почти тревожное чувство внутри. Что-то похожее он чувствовал в кино, глядя на чрезмерно реалистичную компьютерную графику. В памяти всплывает термин: «эффект зловещей долины». Рядом хмыкает Леся, Тимур вздрагивает. Он вдруг понимает, что уже с полминуты стоит и молчит, уставившись на полуголую мокрую женщину. – Карлита на многих производит такое впечатление, не переживай, она уже привыкла. Тимур чувствует, как от неловкости начинают гореть скулы. Леся подаёт Карле пушистое белое полотенце, лежащее на шезлонге, и что-то объясняет, с улыбкой кивая на Тимура. Сначала Карла хмурится, а потом вдруг звонко смеётся, обнажая белые ровные зубы и нежно-розовые десны. Льдистые ее глаза теплеют, она становится земной. И наваждение вдруг исчезает, Тимур с облегчением улыбается в ответ. Карла надевает поверх купальника полупрозрачную расшитую накидку, манит их за собой к раскрытым настежь стеклянным дверям. Пройдя сквозь колыхнувшиеся занавески, они оказываются в большой гостиной, похожей на лаунж дорогого клуба. Играет ленивая музыка, в воздухе плывёт густой кальянный дым, его приторный запах мешается с густым душком травки. Тусклый неоновый свет льется от круглых светильников, выхватывает из полумрака силуэты людей, растёкшихся по кремовым диванам и пуфам. Карла скидывает на пушистый ковёр диванные подушки, хлопает ладонью рядом, приглашая к себе. Через минуту из ниоткуда появляется добрый косяк и пара бутылок, фигуры с диванов неуловимо и плавно стягиваются ближе. Тимур, стараясь не выдать любопытства, осторожно разглядывает окружение: все в здешних интерьерах и публике без стеснения кричит о сытой богемной жизни. Сначала он чувствует себя неуместным в этом тонком, эфирном мире богачей и красавцев, но пара хороших тяг и полстакана джина анестезируют его комплекс неполноценности. Через полчаса он привыкает даже к Карле и перестаёт пялиться на неё как придурок. Просто лежит, откинувшись на подушках, бездумно смотрит в потолок, расчерченный неоновыми полосами, изредка невпопад отвечает Лесе. Он пропускает момент, когда по гладкому камню журнального столика вдруг ползёт первая жирная дорога. Вечеринка резко перестаёт быть томной – богема полирует мрамор ноздрями и не на шутку бодрится. Шмыгающая носом Леся встаёт за диджейский пульт, расслабленная музыка сменяется ритмичной, жёсткой. Карла собирает пальцем последние крошки порошка, а потом одним прыжком оказывается на столике. Тимур замечает у нее на щиколотке татуировку, явно сделанную рукой Леси – маленькую черную птичку. Карла танцует, поднимая руки над головой, ее накидка сползает с хрупких плеч, играет гипнотическими отблесками в неоновом свете. К ней, словно трутни к королеве, стягиваются остальные. – Ду ю вонт сам сноу? – спрашивает чёрный парень в белоснежном пиджаке на голое тело и протягивает ему короткую металлическую трубочку. Тимур сомневается долгую секунду, глядя на две аккуратные дороги, протянувшиеся в опасной близости от узких ступней танцующей Карлы. Кишки скручивает острым возбуждением, десны прошивает фантомный ледяной зуд – он слишком хорошо помнит, что это такое. – Ноу, сэнкс, – наконец, качает головой Тимур и вымученно улыбается. Поднимает бокал с недопитым коктейлем. – Ам джаст дринк тунайт. Парень улыбается ему и пожимает плечами, наклоняется к столику, тянет мощно и резко, словно промышленный пылесос. – Щит! Фак ми… – бормочет он, скрежеща зубами и растирая щеки. – Риал щит! Тимур уходит подальше от снежной бури, падает на кресло в отдалении и достаёт блокнот. Обычно ему не нравилось рисовать по накурке или под алкашкой, но Карла, танцующая уже без накидки, была слишком хороша, чтобы упускать момент. Он набрасывает пару быстрых скетчей: Карла прогибается в пояснице, Карла запрокидывает голову, перебирая тонкими пальцами длинные волосы… – Похоже, – хмыкает кто-то у него за спиной. Тимур вздрагивает и едва не ломает грифель. Обернувшись, он видит, что за ним, небрежно облокотившись о спинку кресла, стоит женщина в деловом костюме. Она старше прочих и выделяется на общем фоне, как танк среди легковушек. – Хорошо получилось. Подари утром Карлите, она обрадуется. Я Марго. – Тимур. Я с Лесей... – Из Москвы, верно? Леся хвастала, что привезёт кого-то интересного. – Тогда ты меня с кем-то путаешь. Марго улыбается, вокруг ее тёмных глаз собираются веера морщинок. – Ми энкантадора-а! Карла спрыгивает со столика и повисает у Марго на шее, обхватив ее ногами, словно ребёнок. Марго удерживает ее под ягодицы, целует в губы. Тимур отводит взгляд, бездумно штрихует волосы на рисунке. Ему всегда было неловко от публичных выражений чувств. Марго исчезает на пару минут, а потом появляется в рваных джинсах и футболке, с бутылкой дорогого шампанского в руках. Выстреливает шипучий фонтан, до Тимура долетает пара терпких брызг. На подлокотник кресла приземляется Леся, протягивает ему узкий бокал. – Держи. И вот так. Она опускает в напиток кусочек сахарной ваты. Едва соприкоснувшись с шампанским, вата тает, оседая в стекле зыбким розовым туманом. Тимур замечает, что у Леси трясутся пальцы. Он делает глоток, на языке расцветает клубничный привкус, небо колко щекочут пузырьки. – Интересно тут у вас в Европе. Леся сладко улыбается, масляно блестя глазами. Ее обычно невыразительное лицо ярко подсвечено кокаиновой оживленностью. – То ли ещё будет, – шепчет она почти заговорщически. – У Тони, того чёрного парня, что в пиджаке, всегда есть что-то интересное. – Например? Леся пожимает плечами, трёт покрасневший нос. – Когда как. Иногда что-то из фармы, иногда дизайнерское. Можно просто сказать ему, какой эффект интересует, он в этом понимает. Карлота говорила, его с медицинского выперли, сосед по комнате сдал. Тимур мотает головой, он чувствует себя святым Антонием с триптиха Босха: ещё никогда прежде его так настойчиво и так красиво не искушали наркотой. – Да как хочешь… О, смотри во-он туда. Тимур поворачивает голову и видит на стене небольшую картину. – Это Карла. Тимур прищуривается, силясь разобрать в гуще раздельных мазков что-то конкретное. Абстрактная мешанина розового, серого и бежевого напоминает ему бутон цветка. – Ты не догоняешь, да? – Леся указывает пальцем себе между ног. – Это Карла. Тимур запоздало осознаёт, что именно видит на холсте. – А-а... – Мы как-то упоролись и решили перерисовать Курбе. – «Рождение мира» от руки Писсарро? – Именно! А ты хорошо схватываешь. Тимур переводит взгляд с картины на Карлу, та жмется к Марго и что-то увлеченно рассказывает собравшимся вокруг, активно размахивая руками. Он вдруг думает о странной природе людских отношений. На гулянке в Москве ему казалось, что Леся и Громов – вместе. Сейчас он понимает, что Карла не просто так позировала ей с раздвинутыми ногами. Видимо, все очень непросто. – Не гляди на меня так осуждающе. С ней бы и камень захотел согрешить. Ты ведь хочешь? Тимур смотрит на свой набросок, на чувственные, плавные линии бедер Карлы, на абрисы ее груди. Ему не нужно отвечать, карандаш все сказал за него. – Карлита – чистый яд, перед ней не устоять, – с тоской в голосе говорит Леся. – Держись от нее подальше, мой тебе совет. Тимур молча пьет шампанское, он уверен, что Лесе не нужен ответ. – Тебе тут нравится? В Барселоне? – пробует он сменить тему. Леся смотрит на него удивленно. – Конечно. – Не скучаешь по дому? Леся задумчиво обводит пальцем кромку своего бокала. – Не знаю. Первые годы было сложно, потом привыкла. Живу теперь как они, так же говорю, хотя думаю и делаю совсем по-другому. Но когда возвращаюсь в Москву, не могу дождаться самолета обратно. Так что даже не знаю, где теперь дом. А с чего вдруг вопрос? Леся прищуривается, склоняет голову набок. – Да так, интересно, как люди тут живут. – Поговори со Стасиком, он любит на эту тему попиздеть. У Маргоши спроси, она еще в девяносто восьмом приехала из Воронежа с двумя сотнями на кармане, ей точно есть что рассказать. Тимур находит глазами Марго, та расслабленно полулежит на диване, потягивая кальян и шампанское. Она похожа на сытую львицу, загнавшую сочную антилопу. Тимур не уверен, что хотел бы задавать ей вопросы. Он отчаянно зевает, трет глаза, открывает приложение с отелями, чтобы найти койку поблизости. – Оставайся ночевать, тут три гостевых. А утром вместе поедем, – предлагает Леся. – Девочкам ты вроде понравился. Тимур растерянно оглядывается, ему еще никогда не доводилось оставаться на такой шикарной вписке. – Пошли, – тянет его за руку Леся. Они идут вглубь квартиры, Тимур чувствует себя Алисой в недрах кроличьей норы. Прежде он видел подобные интерьеры только на картинках в модных журналах. – Ты будешь спать тут, я напротив. За той дверью ванная для гостей, в конце коридора хозяйская часть. Тимур с наслаждением падает на кровать и вытягивает руки над головой, расслабляет измученную самолетным креслом и длинным сеансом спину. – Господи Иисусе, как заебись-то. Леся уходит, оставляя его один на один с роскошной кроватью. Тимур вяло думает, что хорошо бы почистить зубы и принять душ. Или хотя бы раздеться. Но сил хватает только, чтобы подгрести под голову подушку. Он закрывает глаза всего на секунду и проваливается в глубокий сон. Просыпается он от мучительного желания отлить и дикого сушняка. Безуспешно потыкав разряженный телефон, он ощупью выходит из комнаты и осторожно пробирается вдоль стенки. В темноте и тишине он пытается нащупать дверь в ванную, но стена все не кончается. Наконец, он находит замысловатую плоскую ручку, дверь бесшумно отъезжает в сторону. Темноту коридора прорезает узкий луч теплого света из приоткрытой двери. Тимур вдруг понимает, что ошибся направлением и сунулся в хозяйскую часть квартиры. Стараясь не шуметь, он пятится назад, как вдруг застывает, прищуривается. В полоске света виднеется тонкая голень, на точеной щиколотке – уже знакомая татуировка. Тимур холодеет от тревожного предчувствия, подходит ближе, осторожно отодвигает дверь. Карла лежит на полу. Ее руки слабо подергиваются, из носа тянется полоса подсохшей крови, а в приоткрытом рту булькает белесая каша. Тимур едва успевает сообразить, что происходит, как оказывается на коленях рядом, переворачивает Карлу на бок, сует ей пальцы в рот, пытаясь вычистить оттуда рвоту. – Карла! Блядь, блядь!.. – в панике бормочет он. – Карла! Проходит мучительно долгая секунда, прежде, чем она заходится кашлем, ее рвет мутной вонючей желчью и трясет так, что стучат зубы. – Леся! Марго! Кто-нибудь!.. – кричит он, что есть мочи. – Вызовите скорую! Хэлп! Самбади! Блядь, да кто-нибудь! Карла в его руках вдруг замирает, и Тимур с ужасом понимает, что она перестала дышать. Он встряхивает ее за плечи, она тряпичной куклой безвольно мотается по полу. – Эй! Да кто-нибудь! – орет он, ссаживая глотку. В памяти всплывает мать, качавшая отца после первого инсульта. Она сломала ему два ребра, но дождалась приезда скорой. Тимур запрокидывает голову Карлы и прижимается ухом к ее синеющим губам. Не чувствуя пальцев, он зажимает ей ноздри и выдыхает воздух рот в рот. Складывает руки в замок, ставит на середину груди и начинает ритмично давить, налегая всем весом. – Раз, два, три, четыре, кто-нибудь! Шесть, семь, восемь, девять, Леся! Одиннадцать, двенадцать, Марго! Четырнадцать… На «двадцать два» в дверях появляется недовольная, заспанная Марго, она вскрикивает и исчезает в темном провале коридора. – Скорую! Она не дышит! – кричит Тимур и прижимается к масляным от рвоты губам Карлы, делает два выдоха и вновь начинает качать. – Раз, два, три… Марго возвращается на «восемь», прижимая к уху телефон. Она быстро и громко говорит по-испански, падает на колени и начинает судорожно ощупывать пол ладонями, находит пустой инсулиновый шприц, бросается к Карле, осматривает ее руки и стопы. – Карлита, девочка, моя, – воет она, едва сдерживая слезы. – Какая же ты дура! За что ты так со мной… Тимур, силясь не сбиться с ритма, закрывает глаза и продолжает громко считать вслух. Его лицо и спина намокают от пота, плечи ломит. – Двадцать девять, тридцать! Он вновь дышит Карле в рот, вновь складывает руки ей на грудь. Он молится всем известным богам, чтобы она дождалась скорую, что бы ее ребра выдержали, чтобы все было хорошо. Словно через толстый слой ваты сбоку раздается голос Леси, какие-то крики, но он не поворачивает головы, занятый счетом. – Двадцать восемь, двадцать девять, Марго! Меняемся! Тимур, продолжая считать для нее вслух, отползает к стене и прижимается мокрым затылком к стене. Пот струится с него градом, во рту стоит острый вкус рвоты и желчи, сердце душным комом колотится у самого горла. – Зажми ей нос и вдыхай. И еще раз, – командует он. – И опять качай! Считай за мной: раз, два, три, четыре… – Пять, шесть, семь, – подхватывает Марго. Тимур на четвереньках подползает к ней ближе, показывает, как нужно поджать пальцы, чтобы не сломать ребра. Марго, бледная до синевы, качает Карлу следующие пару минут. Потом они сменяются. И еще раз. И еще. Через минуты, показавшихся вечностью, в коридоре появляется Леся, за ней быстрым шагом идут мужчины в жилетах с надписью «SEM». Судя по тому, что они вытесняют их из ванной и развивают бурную деятельность, Карла еще жива. Тимур с облегчением стекает по стене и утыкается лбом в колени. Мимо него грохочут колеса каталки, туда-сюда пробегают люди, но он не реагирует. В какой-то момент весь шум вдруг стихает. Он остается совершенно один, в окружении бессмысленной теперь роскоши. На слабых ногах он добирается до злополучного гостевого туалета, склоняется над унитазом и долго, мучительно блюет, давясь соплями и слезами в болезненных спазмах. Смыв за собой и ополоснув лицо, он пытается отлить, но не может – закаменевшие в напряжении мышцы никак не расслабляются, хотя мочевой пузырь, кажется, вот-вот лопнет. Тимур включает кран, садится на унитаз, закрывает глаза и пытается сосредоточиться на звуке льющейся воды. Когда у него получается поссать, он в голос стонет от облегчения. Он сомнамбулой выходит в коридор. Красота окружения больше не трогает его, он равнодушно проходит мимо картин, статуэток, растений и затейливой дизайнерской мебели. Берет со стола недопитую бутылку, выходит к бассейну. В предрассветных сумерках искры городских огней тускнеют, почти выцветают. Тимур стягивает джинсы и пропотевшую насквозь вонючую футболку, ныряет в воду. Он камнем идет ко дну, касается спиной плитки, а потом безвольной тряпкой всплывает к поверхности. До рассвета он бездумно дрейфует от бортика к бортику, накачиваясь виски и глядя на медленно светлеющее небо.