До самой смерти. И на полгода дольше

Тимур включает телефон и понимает: к нему пришла известность. Смазливый Пабло оказался местной интернет-звездой. Он репостнул его сторис в свой многомиллионный аккаунт и всего за десять часов на Тимура подписалось без малого пятьдесят тысяч человек. Его директ разрывается от запросов, под фото пестрят комментарии на английском, испанском и арабской вязи. Эту же фотку взяли в репост официальный аккаунт конвы и спонсоры, явно нежелающие упускать шанса попиариться за пределами узкой тусовки татуеров. Тимур в растерянности пробует читать комменты и запросы, но быстро сдается – после бессонной ночи его сильно укачивает в такси. К зданию конвы он доезжает разваренным овощем – его подташнивает с похмелья и от голода, в голове прочно засело нудное сверло мигрени. Слабо гнущимися руками он раскладывается на рабочем месте и с ужасом понимает, что кажется, ему предстоит работать сегодня одному. Леся не берет трубку, Громов и Эдуардо недоступны, они наверняка еще в воздухе. Пиздец начинается к десяти, когда на конву стягиваются обычные посетители. Еще вчера равнодушные, сегодня люди обступают его со всех сторон, фотографируют, снимают на видео, караулят на перерыве, чтобы перекинуться парой слов и записаться на сеанс. Первые три часа он пытается быть милым и дружелюбным, в меру скудного знания английского, отвечает на вопросы, не отрываясь от работы. К обеду он заебывается настолько, что понимает: еще чуть-чуть и он ебнется от новообретенной популярности и запорет татуху. Сняв перчатки, он находит лист бумаги и огромными буквами маркером выводит слово «BOOKING», а ниже указывает номер менеджера спонсора, что вел ему запись в Барселоне. Он ставит кушетки так, чтобы они перегораживали вход в бокс, откатывается на стуле вглубь и разворачивается к зрителям спиной. Тимур искренне надеется, что его посыл очевиден на любом языке мира: он искренне, от всего сердца мечтает, чтобы от него наконец-то отъебались. Леся появляется к шести. Еще бледнее, чем обычно, с красными, в мясо обкусанными губами, она коротко кивает ему, не снимая больших темных очков. – Как она? Леся вжикает молнией чемодана, с нездоровой поспешностью скидывает туда вперемешку расходники, провода, не запакованные краски. Начинает резкими движениями раскручивать штатив от кольцевой лампы, ломает ноготь, тот повисает на тонкой прозрачной кожице – С-сука! Тимур быстро протирает голень клиента, на скорую руку заматывает его и отпускает на перекур. Он снимает перчатки, осторожно подходит к Лесе. Та сидит на кушетке, молча смотрит на свою руку – в месте слома ноготь уже обильно кровит, капли тяжело падают на пол. Тимур копошится у себя в рюкзаке, достает перекись и спиртовую салфетку. – Давай помогу. Леся даже не вздрагивает, когда перекись вспенивается. Тимур заматывает ей палец в два слоя самофикусирующегося бинта, который обычно использует для обмотки держака. – Спасибо, – наконец, хрипло говорит она. – Помоги, пожалуйста. Тимур разбирает лампу, аккуратно упаковывает ее в чехол. – Она в коме. Тимур чувствует, как в животе разливается холодное сосущее чувство. Разумеется, он понимал, что дело плохо. Но отчего-то верил, что все обойдется. Что молодая, ослепительно красивая Карла выкарабкается. – Это ведь не в первый раз, – вдруг горько усмехается Леся. Из-под больших зеркальных стекол ее очков прорезаются дорожки слез. – Но она только после рехаба… врачи обещали… мы не думали, что все будет так скоро! Тимур вспоминает инсулиновый шприц и воющую Марго на полу ванной. Он садится рядом с Лесей, кладет руку на ее костлявое плечо. Она сильно сутулится, почти скукоживается, кажется еще худее и прозрачнее. – Марго на клиники целое состояние потратила, а толку?.. Тимур сжимает пальцы в ободряющем жесте. – Я могу вам помочь? Леся опускает голову, ее лицо занавешивают сальные серые волосы. Она трясется в сухом, беззвучном плаче. Тимур растерянно оглядывается: кругом толпятся люди, парень с недобитой икрой вежливо маячит у соседнего бокса. – Леся, а где Марго? Леся вздрагивает, распрямляется. – Она в полиции. Врачи стуканули, что это был передоз… – она понижает голос и оглядывается. – Давай-ка лучше выйдем. Тимур сажает парня с недоделанной татухой обратно на кушетку, просит его подождать. Тот по счастью не задает лишних вопросов и молча утыкается в телефон. В курилке Леся отводит его в уголок, подальше от остальных, снимает очки и пристально сверлит красными глазами. – Тебе лучше улететь сегодня. – Почему? Леся нервно закуривает. – Тебя будут в полицию вызывать, спрашивать, чего да как. Может, запретят выезд из страны, пока идет дело. Тимур хмурится: застрять в Испании надолго ему совсем не улыбается. Но и вылетать сегодня тоже стремный вариант – у него впереди еще неделя работы по записи в студии Леси. – А что делать с людьми? Они же все с предоплатами… Леся отмахивается, будто прогоняя назойливую мошкару: – Все херня, мы разгребем. Перенесем на следующий месяц. Тимур вспоминает реакцию Нопина и не может понять: то ли Димка был слишком нервный и помешанный на сервисе, то ли у Леси приступ похуизма. То ли дело в ментальной разнице между немцами и испанцами… Тимур задумчиво смотрит на свои пальцы, под ногтями чернеет краска. – Они все равно узнают, что я там был. – Не узнают, – отрезает Леся. – Ребята лишнего болтать не станут. Тем более, никто кроме Марго даже не знает, как тебя зовут. Тимур вспоминает, что все, кто был с ними вчера, бодро нюхали кокаин, кое-кто даже закидывался таблетками. Кажется, он начинает понимать причину их молчаливости… Это круговая порука. Он смотрит на Лесю, та сверлит его в ответ недобрым взглядом. Тимуру вдруг понимает: Леся переживает вовсе не за него, а за своих приятелей. За репутацию богачки Марго в деловом костюме. За свою рафинированную наркоманскую тусовку. Она боится, что Тимур их сдаст. Ведь он был единственным, кто не нюхал и не ширялся в тот вечер. Но он все видел и много знает. Например, знает, кто именно в их сладкой компании отвечает за поставку веществ. Его накрывает приступ едкой злобы, он шипит: – Ты же уже все решила. Зачем спрашиваешь? Леся морщится, будто съела что-то кислое. – Не обижайся, хорошо? Ты вроде нормальный парень, мне нравишься. Но сейчас так будет лучше для всех нас. Тимур сцепляет зубы, чтобы не поправить ее. Ведь Леся говорит буквально следующее: «Так будет лучше для нас, Тимурчик, а ты как-нибудь перебьешься без работы, вали обратно в свою Москву». Тимур сглатывает неприятный ком в горле, но молчит. Он не в той ситуации, чтобы выебываться и качать права. – Окей. Леся, кажется, не ожидавшая, что он так легко согласиться, облегченно выдыхает. Она подается вперед и касается его руки ледяными пальцами: – Прости. Тимур не убирает руку, но и не отвечает ей. – Мне пора. Он бросает окурок мимо урны и уходит обратно в бокс. Его ждет еще куча работы и море непрошенного внимания, почти нежеланной славы. Тимур улетает из Барселоны с тяжелым сердцем и неприятным осадком на душе. Это совсем не тот багаж, на который он рассчитывал. Тимура седлает теплая тяжесть. Бедра сжимают сильные ноги, гладкое и влажное нутро стискивает до боли – сладко и хорошо. Он стонет, тянется руками, чтобы схватиться за сильные плечи, но натыкается на гладкий шелк. Ткань скользит под пальцами, тонкое кружево и хрупкие кости обжигают ладони незнакомым чувством. Это не Марк. Тимур шире раскрывает глаза, вглядывается до боли. Вязкая темнота расступается, в такт движениям колышутся длинные волосы. Карла запрокидывает голову, обнажает белое, пронизанное мраморными венами горло, поднимается вверх и опускается вниз. Ее прозрачных глаз не видно за белой пеленой, во рту булькает белесая каша. Карла оскаливает рот, растягивает синюшные губы. Тимур кричит от ужаса, силится сбросить ее, но бедра движутся в неумолимом ритме. Он кончает, не чувствуя удовольствия, и просыпается в мокрой от пота постели. Марк трясет его за плечи, бледный даже в теплом свете ночника. – ...Тима! Проснись! Тимур подрывается с кровати, с силой ведет ладонями по лицу, отгоняя полуночный морок. Умирающая Карла стоит перед глазами как живая. Слишком телесная для простого сна, она все еще чувствуется теплом кожи, гладкостью шелка под пальцами. Тимур уходит в ванную, падает коленями на холодный кафель, разбивая кожу в кровь. Его мучительно, на сухую рвет. Он отдает фаянсовому другу остатки ужина, обессиленно прислоняется к пластиковому стульчаку вспотевшим лбом. – Тимур? Марк стоит в дверях. Обеспокоенный, слишком сосредоточенный. – Чего? – Ты как? Тимур с трудом поднимается на ноги, полощет рот неприятной хлорированной водой, хмуро глядит в отражение. Марк смотрит на него исподлобья. – Все хорошо. Иди спать. – Да? – Марк скрещивает руки на груди, вылинявшая домашняя футболка трещит на его плечах. – Ты с Барселоны сам не свой. Тимур наливает себе ополаскивателя и делает вид, что ничего не слышит. Марк трет переносицу, смотрит остро, недобро. – Кто такая Карла? Тимур вздрагивает, стискивает зубы. В нос ударяет острый мятный запах, на глаза наворачиваются слезы. – Никто. – Ты зовешь ее во сне уже неделю. Тимур сплевывает в раковину, умывается, утирается полотенцем. – Ты спал с ней? – вдруг спрашивает Марк. – Что? Нет! Блин, Марк, ты ебнулся что ли? Марк садится на бортик ванной, нервным жестом убирает волосы от лица. – Она тебе снится. Ты стонешь. Это точно не кошмары. Тимур опускает крышку унитаза, устало садится сверху. Длинно выдыхает. – Долгая история. Тебе не понравится. Марк усмехается половиной рта, глаза его остаются холодны. – Ты попробуй. Вдруг зайдет. Тимур хмурится, теребит в руках растрепавшиеся завязки от пижамных штанов. Помявшись, он в двух словах описывает произошедшее, замолкает. Марк долго сидит молча, переваривая услышанное. Наконец, он задает вопрос: – Она жива? – Да. В коме. Не известно, придет ли в себя. – Она тебе снится? Тимур поводит плечами, стряхивая неприятное оцепенение. – Да. Мне снится, что я трахаю ее полумертвую. Это гадостно… и хорошо одновременно. Как в тринадцать, когда снится всякая дичь… Марк кусает нижнюю губу. – Она тебе нравится? Тимур невесело усмехается. – Она бы и тебе понравилась. Она всем нравилась… Марк кивает каким-то своим мыслям. Из крана мучительно громко, по капле, сочится вода, разбивается о решетку стока. В наступившей тишине этот звук кажется оглушительным. – Ты хочешь быть с ней? – Нет, – мотает головой Тимур без раздумий. – Просто не могу выкинуть ее из головы. Марк встает, подходит ближе. Тимур напрягается всем телом. Марк обнимает его за плечи, прижимает головой к своему животу, гладит по волосам. – Тима, все хорошо. Тимур судорожно выдыхает. Его вновь накрывает рвотный спазм, мучительно жжет глаза. Он смыкает веки, чувствуя, как щеки прорезают обжигающие слезы. Горло дерет колючий комок. Он утыкается в мягкую заношенную футболку, серая ткань темнеет от влаги. Тимур едва может дышать от захлестнувших его чувств, за сомкнутыми веками плывут круги света. Он судорожно выдыхает, обнимает Марка за пояс и сжимает крепко-крепко. – Все будет хорошо, – повторяет Марк таким тоном, будто знает все о жизни наперед. – Тима, все будет.