"Нас бьют - мы летаем"

«Видите ли, зло является настоящим двигателем любого повествования. Ни фильм, ни роман, ни игра, где всё благополучно, не будут интересными. Запомните: историю творят отрицательные герои.» Донато Карризи «Девушка в тумане».       Как и было оговорено, рано утром девушки были у ресторана при полном параде. Иления в рыжем парике и костюме официантки, с макияжем, который делал её практически неузнаваемой, Леонсия была переодета в костюм сотрудника Ambulanza di servizio*, Каллиста же была в бесформенном спортивном костюме, с надвинутой на глаза кепкой и в черных очках. — Так, Луиджи сейчас наверху, он там уже 10 минут, скоро ему должны принести графин с вином. Девочки, ждите моего сигнала, что делать дальше — знаете. — Каллиста быстро исчезла. Утреннюю тишину нарушал жалобный крик кота, застрявшего в трубе дома, где располагался злополучный ресторан. Каллиста хмыкнула: «Да, Роберто всё разыграл, как по нотам, бедное животное! Гринпис по мне плачет!» Девушка кое-как устроилась на дереве, с которого была прекрасно видна комната, где обедал Луиджи. Вот ему принесли графин, сигнал подругам, и Иления с Леонсией занимают свои позиции. Первая окольными путями пошла к чёрному ходу и, воспользовавшись отмычкой, беспрепятственно проникнула внутрь здания. Леонсия же прямиком направилась к ресторану. С ходу она обратилась к охраннику, сымитировав мужской голос: — Доброе утро, хотя для кота и посетителей оно вряд ли доброе, но на то есть мы, как мне попасть на крышу? -Леонсию проводили до чердака. — Дальше я справлюсь, спасибо! — Почему вы один? — Так дело незначительное, я его скоро достану и успокою, Вы можете идти, не бойтесь, своё дело я знаю. Через несколько минут Леонсия была уже на крыше и изображала кипучую деятельность, направленную на спасение кота.       У Илении время тоже даром не текло. В её задачу входило охмурить Фабрицио, официанта, который всегда убирал в комнате, где обеда Луиджи. Из наведённых справок Каллиста выяснила, что слабым местом у этого парня был слабый пол (термин употреблён в ироничном ключе, дамы, не обижайтесь), и часто новенькие официантки, так сказать, проходили у него курс обучения. Пока Леонсия забиралась на крышу, Иления была уже прижата Фабрицио к стене в подсобке. — Ты уверен, что здесь нас не услышат? — игриво-смущённо спросила Иления, похлопав накрашенными ресницами и натурально краснея. Хорошо, что он к ней ещё не прикасался, иначе она точно бы не сдержала отвращения. — Уверен, милая, у меня есть несколько минут в запасе, давай их проведём с пользой и удовольствием для обоих, — в его голосе звучали пошленькие интонации. — Я только за, — медовым голосом продолжила Иления, — только постели для начала свой пиджачок, а то на пыльный пол ложиться не хочется. Ничего не подозревающий Фабрицио охотно расстелил свой пиджак. Только парень развернулся в предвкушении женских ласк, как был вырублен резким, энергичным ударом ребра ладони в сонную артерию. — Пошляк! — смачно выплюнула Иления, смотря на обмякшее тело. Она выскочила из подсобки и, схватив поднос, пошла наверх. Луиджи уже вышел из номера и стал спускаться по лестнице к выходу. Иления как раз подошла с другой стороны к двери комнаты, в которую уже должна была спуститься с крыши Леонсия, как вдруг чья-то мощная рука легла ей на плечо.       Для девушки это не было неожиданностью, так как Каллиста предупреждала, что перед официантом в комнату всегда заходил человек в чёрном. Задача Илении состояла в том, чтобы выиграть время, пока Леонсия запоминает информацию, запечатлённую на скатерти, если таковая есть. — Куда вы? — несколько грубо спросил её здоровый мужчина. — Убраться в номере, я делаю свою работу, — испуганным голосом пролепетала Иления. Здоровяк стушевался, действительно, это же официантка, но где тогда этот дурень Фабрицио? Однако надо было замять недоразумение. — Извините, я просто забыл в этом номере свою вещь очень важную для меня, Вы подождите, пока я её не заберу. — Ах, мужчина, что Вы сразу не сказали, что забыли там свою вещь? Почему надо было хватать меня за плечо и так грубо разговаривать? У меня наверняка останутся синяки от Ваших пальцев, а у меня парень ревнивый, подумает, что я с кем-нибудь на работе развлекаюсь, он же к Лауре от меня уйдёт! Эта чертовка давно на него глаз положила! Рафаэль у меня парень состоятельный, красив, как Ален Делон, но ревнив! Один раз он меня по квартире за волосы таскал, когда я поблагодарила соседа за комплимент. А я его прощаю, потому что люблю безумно! А теперь он меня бросит из-за Вашей грубости! Как же я буду жить без него?! Вы мужики думаете, что нам так просто, а нам совсем не просто! — сочиняла на ходу Иления. — Я не хотел Вас пугать! И синяков у Вас не будет. Успокойтесь! — Вы грубиян! И вообще я иду в уборную, чтобы оценить тот ущерб, который Вы мне нанесли! Идите забирайте, что хотите, но меня больше не трогайте!       Иления развернулась на каблуках и направилась к дамской комнате. — Истеричка, — буркнул про себя здоровяк и резко открыл дверь… Номер был пуст.

***

      Пока наши героини ходили по лезвию ножа, Иньяцио только разлепил глаза. Мужчина лениво потянулся к будильнику, взывавшему к совести хозяина, по чьей милости он кричал уже несколько минут гласом вопиющего в пустыне. Инья лениво откинулся на кровать и провёл рукой по чёрным прядям. Он до поздней ночи сочинял музыку на старопровансальскую кансону Серкамона, чтобы порадовать свою подругу, которая изучала средневековых поэтов.        Иньяцио, как и любой итальянец, ценил красоту, а образы, нарисованные Серкамоном, были очень красивыми, исполненными небывалой горечи от любви и разлук. Чувства лирического героя, усиленные образами природы, глубоко врезались в сердце тенора. Он был романтиком, но не на показ, как Джан. Нельзя сказать, что Джанлука был неискренним, нет, но его романтизм носил в себе какую-то позу, которая оттеняла его неуверенность и зажатость, боязнь показаться смешным, в Инье этого не было. Он был очень ранимым человеком, но прятал эту слабость за весёлым нравом доброго шутника. Романтичность его носила очень личный, интимный характер, она открывалась перед близким человеком, как нежный бутон перед лучами ласкового утреннего солнца. Его подруга Моника распознала в нём эту ранимую душу. Сама она преподавала в университете и занималась творчеством средневековых трубадуров. Она делилась с ним своими впечатлениями, эмоциями, вызванными тем или иным стихотворением. Нет, она не любила Иньяцио, как женщина любит мужчину, скорее они были друг для друга людьми, которые похоже воспринимают красоту и выражаются о ней на понятном друг для друга языке. Иньяцио проникся творчеством трубадуров и однажды сказал Монике, что хотел бы встретить женщину, которая вызовет в нём такие чувства. Моника на это рассмеялась: — Да ну… это невероятно красиво, конечно, но тебе придётся очень страдать за такую любовь. И в идеале твоя возлюбленная должна быть замужем, а уже потом ты должен начать писать стихи. Иньяцио задумался… Да, любовь приносит как эйфорию, так и горечь, и чем больше ты её испытываешь, тем больше она меняется и раскрывается с разных сторон. Стоит ли жертвовать сердцем? А с другой стороны — велика ли цена сердца, которое не любит?       У Иньяцио уже был опыт в отношениях, в молодости это были мимолётные связи, когда бурлили гормоны, и он только начинал видеть в себе «не мальчика, но мужа». Потом были несколько лет отношений с эффектной и милой девушкой Алессандрой. С ней ему было хорошо и тепло. Она была весёлой, доброй, пластичной, она превосходно танцевала. У них получалась очень хорошая милая пара, однако лодка любви разбилась о быт.        Молодые люди взяли перерыв в отношениях, а вскоре этот перерыв затянулся и привёл к окончательному расставанию. У Иньяцио пошёл какой-то кризис в отношениях с Але, с которым он не смог справиться, он чувствовал, что девушке жаль, что они расстаются, но ничего не мог с этим поделать. Противоречия у них возникли внезапно. Але стала считать его излишне чувствительным и даже в каком-то смысле изнеженным. Он в свою очередь считал её недостаточно женственной, излишне напористой, жесткой, логичной. В последние месяцы Алессандра стала пытаться подчинить его своей женской власти, а он её — подвергнуть своему контролю. Оба чувствовали некое напряжение и опустошение, так как борьба стала набирать обороты. Молодые люди стали сгущать краски, гордость Алессандры не позволяла проявить к нему больше мягкости, девушка не хотела идти на уступки в вопросах, которые считала принципиальными. Иньяцио стал думать, что Але его не ценит, что в итоге привело к тому, что молодой человек стал искать ценителей на стороне. Такого Алессандра стерпеть не могла. Всегда, где тонко, там и рвётся, так и узы чувств, протянутые между двумя душами, оборвались, как струна скрипки.       Иньяцио теперь довольствовался мимолётными связями, ни к чему его не обязывающими. Он боялся нанести боль снова как себе, так и девушке, которую он полюбит, чтобы не получилось, как с Алессандрой. А любил ли он Але? Почему тогда те чувства сгорели без следа?       Как-то в тесной компании друг спросил у ребят, существует ли у них идеал женщины, в которой они могли бы влюбиться. Инья отшутился, что его идеал Венера, родившаяся из пены. Если он встретит такую девушку, то уже не отпустит. Однако в глубине души он иногда задумывался, существует ли такая женщина, которая будет идеальна для него. И способен ли он полюбить её, и не исчезнет ли эта любовь, как у него это случилось с Алессандрой?       Своими волнениями он поделился с Моникой, которая задумалась на какое-то время, а потом произнесла: — Знаешь, у провансальского трубадура Арнаута Даниэля была мысль, что любовь должна быть безответна, а если она взаимна, то ей нужно придумать другое название. Не всякий отважится любить безответно, для этого нужно мужество. И если мужчина любит женщину, то она, по крайней мере, должна быть благородна и достойна, чтобы принять и сохранить эти чувства. А такая женщина встречается ещё реже. Но страдания и боль рождают прекраснейшие стихи!       Иньяцио был с ней согласен. И сегодня ночью он сочинял музыку для прекрасного стихотворения Серкамона, прожившего всего десять лет на этой земле, но оставившего несколько бессмертных творений. Иньяцио подошёл к фортепиано, трепетно провёл по клавишам пальцами… Через минуты полилась хрупкая нежная музыка, а лирический голос с чувством пел о любви: Quant l'aura doussa s'amarzis e-l fuelha chai de sul verjan e l'auzelh chanton lor latis, et ieu de sai sospir e chan d'Amor que-m te lassat e pres, qu'ieu encar no l'aic en poder. ** Даже пёс Артуро как-то слегка задумался, оставив свой корм, а из окна действительно подул освежающий бриз. Иньяцио закрыл глаза, подставляя лицо нежному потоку воздуха. В его ещё не проснувшемся сознании родилось желание почувствовать, как этот лёгкий ветерок становится горьким.