И вот с тобой сошлись мы вновь. Твоя рука — в моей. Роберт Бёрнс
При ночных кошмарах несказанное счастье иметь друга с чутким сном. Сириус просыпался и первым делом, боясь не успеть, вытаскивал Ремуса из химерического сочетания чудовищных образов. Ремус резко втягивал воздух, ахал, словно выныривал из воды, и принимался кашлять, шумно и влажно дыша. Темнота скрывала выражение худого курносого лица, но Сириус через покалывание кожи улавливал чужие страх и потерянность, как будто кто-то сшил их воедино. Они опасались разбудить гриффиндорцев, но, к счастью, балдахин служил им надёжным укрытием и умертвлял все шорохи. Сириус по-детски вывел указательным пальцем странную чёрточку по мокрому лбу того, кто казался младше его на пять, а то и на шесть лет. Чувство безысходности, излучаемое Ремусом, сообщилось и ему. Дети не должны подвергаться таким испытаниям, но если ты носишь фамилию благороднейшего семейства, тебе не привыкать ломать себя и строить заново в надежде сравняться однажды с безупречностью обрамлённого в серебро двойника, изображённого на домашнем портрете. Негласная договорённость скрепила их союз. Они были рядом долгие месяцы, научились прощать друг другу непохожесть и колючих чертят, затаившихся в глубине души; недоверчивость Ремуса сохранялась до сих пор, он не рисковал и не подпускал Сириуса так близко, как одного слизеринца, но между тем он, без сомнения, испытывал глубокую благодарность. И получал взаимность: интерес, преданность, смиренную гордость, — словом, всё то, что требовало от одиннадцатилетнего Блэка небывалых усилий. — Погоди-погоди… — Сириус поудобней устроился на чужой кровати, подтянул с холодного пола ноги и придвинулся ближе. — Ты как? — Никто не учил его успокаивать, поэтому он просто повторял то, что слышал когда-то давно — вечность назад. Мол, всё хорошо. Кошмары бывают у всех. У него тоже. Даже у самых храбрых они бывают. — Извини, что… раз… разбудил… Речь прерывалась судорожными вдохами. Ремус с чего-то, как в первый раз, был подавлен и смущён. — Я не спал. Хочешь, давай поболтаем? Ремус вытер нос рукавом. — Давай… ничего, ладно? Ничего не будем говорить, можно? «Ничья?» — одновременно спросили они, когда впервые сели за шахматы. Изумление Ремуса от того, что кто-то сравнял с ним счёт, по силе уступало азарту и увлечённости. Тогда-то он и различил новую грань характера Блэка. — Можно, — согласился Сириус тихо. Ремус наощупь отыскал и накрыл его узкую кисть. Сириус вздрогнул — сказалась давняя привычка. До полнолуния оставалась неделя.* * *
К концу апреля из-за на редкость тёплой погоды у кромки Чёрного озёра, раскинув пушистые, цвета бледной чайной розы, ветви, зацвела вишня. Её аромат напомнил Сириусу сад в окрестностях Блэк-мэнора: кованые матово-чёрные узоры на калитке тянулись снизу вверх зубчатыми листьями, каменные стены покрывал серый плющ, и белыми искрами в нём вспыхивали крошечные цветы, среди которых в вечерние часы копошились феи-светлячки. Деревья портили торжество готики — розовая вата среди металла и шипов. Сириус проворно взбирался на одну из вишен, выдерживавшую его небольшой вес, а Регулус подставлял ладони под спелые багрово-красные ягоды. Вишню обожали их кузины — Андромеда и Нарцисса, поэтому они не сдавали братьев, когда те возвращались домой в пыльной выходной одежде, с полными карманами раздавленных ягод, окрасивших светлый бархат штанишек в кровавый. Нарцисса воротила маленький носик, будто и не собиралась притрагиваться к результату чужой вылазки. Меда (за это Сириус её просто боготворил) подмигивала младшим Блэкам и, взяв одну вишенку, окликала: «Цисси!», — а затем легко оставляла след красного сока на щеке сестры. Результат превосходил все ожидания. Потом были исполосованные от палочки ладони и запястья, росчерки проступали, как иглы дикого терновника. Но больно не было. Ничуть. Ни капельки. Только хотелось вцепиться в пурпурные складки длинного платья и умолять о прощении, повторять — уже не на французском — робкое: «Мамочка, мамочка, мамочка…» Оправданий не последовало. Блэк — неважно, семь ему или больше — никогда не пресмыкался. Никогда не проявлял слабость. Никогда не просил. Старый каменный склеп находился при Блэк-холле с семнадцатого века. Там было много статуй из мрамора, и их правильные вытянутые лица с кремовыми глазницами выражали скорбь и осуждение. Сырость и темнота оплетали жутким коконом, а слепые пауки спускались прямо на волосы. Сириус стряхивал их (велика беда!) и молча глотал солёные ручьи — он никогда не плакал по-настоящему, в полную силу — и слизывал с пальцев остатки сладкой «крови» и думал о сёстрах и брате. «Как они? Чего она разоралась?!.. Сильно им досталось? Но ведь оно стоило того!.. Стоило, да!..» Воспоминание было слишком подробным, не безусловно плохим или безусловно хорошим, но эмоциональным ровно настолько, чтобы не стереться из сознания никогда. Сириус покривился от цветочного запаха и рассеянно поднял голову. На берегу сидели первокурсники, не обременённые дополнительным домашним заданием. Их не отпускали далеко: боялись, что те по глупости полезут плескаться, подражая старшим. Семикурсники то и дело появлялись в Большом зале промокшими и взъерошенными, как будто старались наверстать упущенное детство. Семнадцатилетняя Меда часто присутствовала среди них: высокая, статная, не заплетавшая свои дивные, густые, горько-кофейные волосы в чрезмерно сложные причёски, — ну совсем не чета чистокровным слизериским снобам, славящимся исключительным пижонством в одежде и прическах. Она вообще изменилась, даже Сириус это заметил в свои одиннадцать. Дело было не в новой стрижке и не в том, что её общение с Нарциссой носило исключительно односторонний дружелюбный характер. Андромеда стала взрослей и ребячливей в одно и то же время; в её глазах появилось нечто «эдакое». Французское слово, означавшее исключительное обаяние. Как-то Меда, в компании других семикурсников, прибежала на обед в насквозь сырой форме, и незнакомый паренёк — староста, судя по значку, — накрыл её плечи своей мантией с горчично-жёлтыми нашивками. С прядей у лица Андромеды стекали ручьи, а из ботинок ей пришлось выливать воду. Но выглядела она при этом такой хорошенькой и счастливой, что каким-то образом затмила всех ровесниц. Остальные лохматые студенты-выпускники, упавшие в озеро, выглядели ходячим безобразием и неисправимой катастрофой. На долю Джеймса и Сириуса оставалось молча смотреть и завидовать. Хоть вода и была холодной, с подростков станется. — Так можно простудиться. В тоне Ремуса не содержался упрёк, лишь мягкое, предостерегающее беспокойство. Тем не менее, Джеймс и Сириус обернулись на него с негодованием. Ремус пристыжено пожал плечами, как бы говоря: «Ну вы же и сами всё прекрасно знаете, что же вы?», и возобновил чтение учебника по зельеварению. — Пальцы посинеют и отвалятся. Это сказал уже Северус. — У них, вроде как, все на месте: пять на одной и на второй, — не упустил возможности поёрничать Сириус. — Проблемы со счётом, колючечка? — Ты не понял, Блэк, — Северус поднял глаза от параграфа, где описывалось приготовление ядов (учебник точно был не для первокурсников), — если Поттер по твоей милости потеряет баллы из-за глупой выходки, то наш факультет не обставит ваш, — и вот тогда я с большим удовольствием устрою тебе отвалившиеся синие пальцы. — Рискнёшь? — Сириус, Северус прав… не про пальцы, — уточнил Ремус, — но нам правда лучше пока не влезать в неприятности. Преподаватели только перестали на нас косо смотреть. Северус закатил глаза. — Если ты не забыл, среди нас Поттер. Даже я знаю, какое у него второе имя. Джеймс и Сириус обменялись взглядами: «Давай на тебе тот, а на мне — этот. Свяжем их на денёк и…» С двумя разумными в банде было не так весело. Но зато до сих пор никто из них не простыл и не лишился ценных конечностей. Они нарушили одно правило, которое не нарушал никто: сидели в Большом зале вместе, по собственному желанию. Сколько бы старосты не возмущались, перебороть упрямство четырёх было невозможно. Поскольку Джеймс, Сириус, Ремус и Северус составляли исключение, а не правило, их вскоре оставили в покое. До тех пор, пока они не натворят что-нибудь посущественней. Конечно, ребята не проводили друг с другом всё свободное время и волей-неволей расходились по разным гостиным и занятиям, если расписание не совпадало. В выходные ситуация менялась: Джеймс пропадал на поле с утра субботы, а Ремус и Северус торчали в библиотеке, и, по большому счёту, у Сириуса оставался выбор — присоединиться к первому или ко вторым. Он даже мог повеселиться с Доркас и близнецами Пруэтт — те всегда с охотой принимали его компанию, позволяли руководить. Обычно Сириус предпочитал квиддич. Но сегодня и эта перспектива не воодушевляла. Сириус посмотрел на сумку, лежащую на траве и на вывалившиеся из неё свёртки пергамента. Один из них был аккуратно сложен квадратом и перевязан синей лентой, а второй — смят самым безобразным образом, и по краям его угадывались извилистые закорючки. Говорят, по почерку можно разгадать характер. У Регулуса и Сириуса начертание букв совпадало по форме (до девяти лет их учил дядюшка Альфард, у которого всегда были ювелирно наточенные перья), однако натренированный глаз находил и несущественные отличия: старший брат всегда вылезал за нижние и верхние строчки и поэтому его письма часто представляли собой тонкую цепочку с несуразно нанизанными на неё огромными склёпками. Это сравнение высказал как-то Ремус, а в ответ Блэк поинтересовался: что такое скрепки? В то же время у Регулуса буква стояла к букве ровным рядом, без лишних петлей и чёрточек, как по канону чистого письма. Ему было только десять, а в письмах уже угадывалось что-то материнское: выдержанное и намеренно чинное. Первое письмо за учебный год. Снизу приписка — зачёркнутая и снова обведённая: «Возвращайся». В душе Сириуса бушевал пожар. Он злился, потому, что слишком близко, слишком хорошо знал Регулуса. Его, Мерлин побери, младшего брата! Его «Реджи-сопливый-нос!» и «Lionceau! ¹». Иногда он раздражал, бесил и напрашивался на выволочки и тумаки, и всё же из всех членов его семьи только улыбка брата, выглядывающая из треснутой скорлупы напускной холодности, пробуждающая детские ассоциации, — вызывала в Сириусе тот же радостный отклик. Он любил смешить Регулуса: во-первых, это был вызов не для слабаков, а во-вторых, когда маленький «мистер зануда-неженка» начинал хохотать, дышать воздухом пыльных мрачных гостиных становилось легче. Смех Регулуса был домом для Сириуса. Ни шёлковые перчатки со сборками у запястья, ни тяжёлые серебряные подсвечники, ни увешанные портретами стены с орнаментом лилий и пальметт. Всё это служило броским фасадом, как и красивая линия губ матери, но правда таилась в смехе Регулуса и, может быть, в редких вздёргиваниях бровей от отца, когда Сириус отмачивал очередной шаловливый фокус. «Дорогой Регулус, я давно хотел написать…» Нет, не пойдёт. Его сейчас вырвет от этой приторности. «Эй, Реджи, как твои дела? Maman всё ещё злится?..» Кошмар. Просто чудовищно. Как будто он вынюхивает обстановку, чтобы начать просить прощения. А, собственно, чем он так уж провинился? Сириус сочинял этот злосчастный ответ на письмо Регулуса второй день. Без подвижек. Он совершенно не умел писать такие вещи. Ремус — если бы только Сириус поведал о том, что его беспокоило — с удовольствием и безвозмездно бы составил правильный текст: то, что со слогом у Ремуса всё прекрасно, Сириус убеждался вновь и вновь на протяжении почти восьми месяцев, когда профессор Бинс задавал гриффиндорцам эссе на три тысячи слов. Кто вообще в здравом уме напишет больше, чем нужно? Ремус, Ремус и ещё раз Ремус. Ещё в пору их первого знакомства, Сириус знал, что ему нужна дружба этого необыкновенного мальчишки, который рвался помогать вне зависимости от того, просили его или нет. Письмо к брату было тем самым, с чем Сириусу предстояло справиться самому, потому Ремус, — чья нежная веснушчатая кожа в последние несколько дней натянулась на лице от недоедания (он не брал в рот ничего, кроме шоколада — молочного, без орехов, самого обычного), — раз за разом слышал «нет» на предложение о дружеской услуге. Ветер задул сильный. Трава заколыхалась полукругом, касаясь ладоней. Рядом послышались чьи-то шаги и быстрое дыхание. Сириус поднял голову и обнаружил, что Джеймс стоял над ним: всклокоченный, с запотевшими от бега стёклами очков. Зелёный галстук его был ослаблен, а щеки полыхали радостным загорелым румянцем. Он сжал губы, как будто хотел их съесть. Затем рухнул на траву рядом и со всей силы пихнул Блэка локтем под мышкой. — А-ай! — воскликнул Сириус, тут же возвращая удар. Джеймс не ойкнул, только потёр плечо и протянул в ответ: — Ничего-ничего, потерпишь! И как это называется, троллья башка, а? Я тебя везде ищу! Ты же сказал, что потащишься в библиотеку! Поэтому не пойдёшь со мной на поле! — Как поживают стройные ножки? — Да ну тебя! Её… её сегодня не было… придурок. Слизерин же не играл! — Ну ладно-ладно, — примирительно пробормотал Сириус. — Кто выиграл? — Ой-ой. Думаешь, я тебе расскажу? — А кому ещё, cheri?.. Ах да, Северус же большой фанат квиддича! И как я мог забыть! — Заткнись! — Джеймс беззлобно рассмеялся. — Пуффендуй. Наголо, представляешь! Я сначала подумал, что у них нет шансов, когда узнал, что Спенсер Мерк выбыл — у него какая-то ерунда с коленом, отправили к Помфри, — потом они ка-ак собрались, ого-го! Они так шустро их сделали! У когтевранцев шанса не было, они какие-то вялые сегодня. А когда их ловец Оливия сделала двойную петлю, я аж подавился!.. Все замерли и смотрели, как она тянет руку. А потом она была уже на земле и поднимала вверх снитч. Джеймс посмотрел на Сириуса победоносно. — Ну что? Жалеешь, что пропустил? Сириус скорбно прижал обе руки к груди: — Моё сердце разбито! Он опрокинулся на траву, зная, что из волос потом непременно придётся вытряхивать соломинки и листья. Впрочем, Джеймса такое поведение устроило. Он и сам упал рядом, точно его приглашали и берегли это место специально для него. Когда Джеймс и Северус вернулись после зимних каникул, их связь, как друг с другом, так и с Сириусом и Ремусом, не порвалась. В глубине души каждый ждал и боялся этого. И это слово — «связь» — стало ещё одной проблемой. В открытую они не выражали свою привязанность, не кричали всюду, что они друзья. Да и кто так делает, если только не притворяется? Для Сириуса, до поступления в Хогвартс, дружба значила компанейство, некий пакт, гарантирующий, что все названные «друзья» избавлены от внешнего одиночества. Ему было важно, чтобы перед ним испытывали благоговейный трепет; он любил купаться во внимании и восторженных возгласах: «Ах, это же Блэк!» — как юный актёр, опьяненный успехом на большой сцене. Сириус, пожалуй, даже слишком хорошо отдавал себе отчёт о собственном очаровании — редкость для мальчика его возраста. Доркас и близнецы успешно поддерживали иллюзию его исключительности, но что-то всё же было не так. Джеймс понравился Сириусу. С ним делалось легко-легко. Во многом они обладали схожими представлениями о веселье, о справедливости, о розыгрышах. Оказалось, что Сириус ничего не знал о настоящей дружбе. И для того чтобы закрыть эти пробелы, получить опыт, ему нужен был не только Джеймс… Высокое небо усеяли слоистые белые облака — островки снега в весеннем ручье. — Это ты ещё самого крутого не знаешь, — продолжил Джеймс, подложив руки под затылок и увлечённо глядя вверх. — Когда матч закончился, они потеряли его! Они потеряли снитч! Прямо перед концом матча его хотели засунуть в чехол, но он дёрнулся, выскользнул, и они его упустили. Мадам Трюк была в ярости. — Ещё бы. На снитчи стандартные манящие заклинания не действовали, чтобы никому и в голову не пришла мысль привлекать их невербально, так что «акцио» было здесь бессильно. Обычно снитч — этот проказник, как если бы юркий домашний зверёк бунтовал, сбегал из дома, но рано или поздно возвращался. Как правило, ему вскоре надоедало бесцельное кружение над замком. Оставалось лишь ждать и надеяться. Иногда ребята из команд — в особенности, ловцы — устраивали что-то вроде «поиска сокровищ» и пытались изловить снитч. Мало кому это удавалось. — Слушай, а как…— начал Сириус, но не сумел договорить. Ремус и Северус стремительно шли в их сторону. Они всерьёз увлеклись бурным спором, поэтому, скорее всего, не заметили бы Джеймса и Сириуса, даже если бы наступили на них. В том, что они именно ссорились, сомнений не оставалось: Ремус шагал быстро, торопливо — бежал, вжимая голову в плечи и не оглядываясь; и Северусу приходилось наращивать темп, чтобы не отстать. Взгляд Ремуса намеренно опустил, не отвечал, не оборачивался. Тонкие пальцы вцепились в ремень сумки. Сириус не сразу определился с тем, что из всего увиденного вызвало у него большее потрясение. Эти двое ругались. Ремус терял самообладание. Северус не ангел, но раньше они отлично ладили, что же могло его… — Псих! — выпалил Ремус, наконец остановившись в десяти футах от Джеймса и Сириуса. Северус налетел на друга и тихо ругнулся. Внезапно он, очнувшись от недавнего разгорячённого разговора, поднял взгляд: где-то там дотлевал пожар, и стёкла застлали клубы гари. — Слабо повторить? — Я сказал — ты ведёшь себя как псих! Ты окончательно сошёл с ума с этими зельями, — не унимался Ремус. — Я не хотел этого говорить, правда, не хотел. У тебя проблемы! У тебя больши-и-ие проблемы! Думаешь, бесстрашный? Безрассудный? Как ты вообще попал не на Гриффиндор? Я многое уже от тебя слышал, я никогда не говорил этого, но это перебор! Ты должен остановиться! — Вести себя как псих и быть психом — разные вещи. Последний раз меня так называли там, где я бы не хотел сейчас оказаться. А что касается моего плана: ты просто не понимаешь всех перспектив. — Не понимаю? Я? Смеёшься? И думать об этом я забудь! Ни за что! Н-не позволю… т-тебе! — Я уже тебе объяснял, что это будет почти безопас… Ремус зажал уши ладонями: — Нет-нет-нет-нет! — Угомонился? — Нет! Устав от наблюдения за этой картиной так же, как и Сириус, Джеймс подал голос первым: — Эй! Мы вам не мешаем? Ремус с Северусом вздрогнули и обернулись. В эту минуту они вдруг забыли обо всём и вновь стали действовать слаженно и осторожно, как хранители общей тайны или слабости. С первого дня Сириуса коробила их сплочённость. По натуре он, хоть и не подозревал об этом в силу возраста, был носителем того качества, которое отличало всех Блэков, — ревности, всепоглощающей и бестолковой в своей силе. Именно этим он так сильно не походил ни на открытого и бескорыстного Джеймса, готового распахнуть свою душу и объятья для всех, ни на Ремуса — воплощение святой простоты и наивности вкупе с мечтательностью. — П-привет. Люпин прочистил горло и добавил: — Как игра? Поттер замялся. Он сел на траву и с непониманием уставился на Ремуса. — Да я только что рассказывал Сириусу… В общем… скукота. Ничего интересного. — Тут у нас страстей побольше, — елейно протянул Сириус, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Некрасивое лицо Северуса сковало пренебрежение. — Очень остроумно, Блэк. — Ага, это как раз про меня, Снейп. Чем ты его обидел? — Не твоё дело. — Ошибаешься! Ещё как моё! Если ты его обидел!.. Сириус сделав решительный шаг вперёд, к Северусу. Тот не шелохнулся и по-прежнему смотрел с этим непробиваемо отчуждённым выражением: как та, чья палочка могла хлестнуть по внутренней стороне руки в следующую секунду. Как тот, чьё письмо оставалось без ответа в течение недели. Всё вместе. Так неправильно и слишком знакомо. Ох, Сириус ненавидел это, сколько себя помнил. Джеймс, испугавшись того, что может вскоре случиться, тоже вскочил с травы и поравнялся с Сириусом. Напряжение проняло всех четверых. — Хватит. — Сириус поразился тому, как непреклонно звучал голос Ремуса; он перестал фокусировать внимание на Снейпе и отыскал глаза Ремуса. — Сириус, мне не нужно, чтобы ты заступался за меня. Это лишнее. И, Северус. — Он повернулся к нему, с решимостью выдыхая: — От тебя мне тоже ничего не надо. Ничего. Пожалуйста, не лезь… Вы все не лезьте! Ремус сорвался и унёсся прочь, к замку. «Ребёнок», — беззвучно прошипел Снейп и насупился. — Что ты ему сказал? Только честно! — потребовал Джеймс. — Тебе правда интересно? Почему? — Да потому что… — Потому что Ремус в гневе — это природная а-но-ма-ли-я! Вот почему! — вставил Блэк. — Слушай, это как-то связано с его… — Ну-ну, ты будешь обсуждать это здесь, так? Притащить тебе рупор, Блэк? — Тогда как? Если мы не называем это тем самым словом, то давай использовать кодовые слова. Это как-то связано с его… эм, лунатизмом? Северус приоткрыл рот, но забыл, что собирался ответить. Он подозрительно огляделся по сторонам. Кроме старшеклассников, которые смеялись над байками одного из них, у берега и одной читающей девчонки с первого курса Слизерин, Вильгельмины Белл, поблизости не было никого. — Ладно, — Северус перешёл на шёпот, — я нашёл в старой книге про зельеварение кое-что. Кое-что про проблему. У этого нет лекарства, но зельевар Маргур Вулл десять лет назад проводил эксперименты и выяснил, что, возможно, если раздобыть шерсть, то можно найти и лекарство. Но он так и не получил её, потому что он трус и боялся заражения. — А ты, значит, — Сириус фыркнул, — не трус и не боишься нашего лунатика? — Не называй его так! — А что такого? — Это глупо! Глупее только кличка, которую мне придумал один… — Так что там с зельем? — вмешался Джеймс. — Это должно быть очень опасно! Дело же не в царапинах, сам знаешь. Ты не поможешь, если сам тоже… ну, понимаешь, станешь лунатиком. Северус недовольно покосился на Джеймса: кличка прижилась слишком быстро, и его это явно выводило из терпения. — Не стану, — отрезал он. — Сегодня будет дождь. Ночью, в полнолуние. Такое бывает очень редко. И её влияние, как написано в учебнике по астрономии… — Ты же ненавидишь астрономию! — Я и от вас с Блэком не в восторге, но всё-таки приходится иметь дело с вашими тупыми вопросами. Ну вот, о чём?.. Чёрт! — Ты что-то там говорил о влиянии луны, — любезно напомнил Сириус. — Да-да, влияние луны… там, в слюне, пропадает этот яд, и она перестаёт нести заражение, так что даже если я и получу царапину, это не повлияет на меня. А ещё во время дождя он, скорее всего, будет спокойным, как бы сонным. Поэтому я хочу сегодня пойти с Ремусом. И плевать я хотел, что он об этом думает! Это может стать настоящим открытием в зельеварении и ключом к противоядию. Я могу получить его шерсть — и я это сделаю. Изложение подошло к концу, и Северус, — во всяком случае, так могло показаться, — уже жалел, что не сдержал порыв и выложил всё начистоту. Так часто случается: слова становятся нежелательными сразу после того, как исправить уже ничего нельзя. Они ни разу не обсуждали это вот так — без увёрток. На некоторое время воцарилась тишина. Джеймс и Сириус переглянулись. — Что вы обо всём этом думаете, коллега? — спросил Сириус. Поттер сделал вид, что прикидывает что-то в голове. — Думаю, что ничего абсурдней и опасней в жизни не слышал. Это самоубийство. — Он по-профессорски поправил очки. — Я в деле. — Я тоже. — Нет, — отрезал Северус. — Я сказал «я», а не «я и два идиота прицепом». «О, да он боится! Фантастика! — порадовался Сириус. — Значит, ему не всё равно! Значит, он беспокоится!» — Это несправедливо, Северус, — простонал Джеймс. — Зачем выкладывать нам свой дурацкий и непродуманный план, если мы не можем поучаствовать? — Да, мы могли бы помочь! — Точно! — И чем это вы можете помочь? — спросил Северус, скрестив руки на груди. Сириус не нашёлся, что сказать. Джеймс пожал плечами — и вдруг резко изменился в лице. — Подарок!.. — произнёс он одними губами, с придыханием, как тот счастливчик, на кого снизошло озарение. Поймав два изумлённых взгляда, он смутившись, объяснил: — Ну… мой подарок. На Рождество… Я хотел рассказать, правда, просто всё забылось как-то, и причины не было… — О чём ты? Сириус абсолютно ничего не понимал и нахмурился, увидев подленькую улыбку Северуса. — Это тот свёрток, под кроватью, — констатировал Северус. — Да? Молодец, Поттер. Я тебя недооценивал. Ты, оказывается, умеешь хранить секреты. Это очень по-слизерински. — Ой, да ну тебя! — обиделся Джеймс. Сириус начинал горячиться: — Если вы мне сейчас же не скажете, о чём вы… Но его словно бы не слышали. — Сириус пойдёт с нами! — потребовал Джеймс, в упор глядя на Северуса. Тот кивнул. — Ладно. Он пойдёт. Но чур потом не жаловаться. — Чудненько, — обронил Сириус. — Рад, что вы всё так замечательно вместе решили и, главное, посоветовались. Интересно, я вот всё голову ломаю, и почему за вами толпы друзей не бегают. Вы же такие воспитанные. Загадка! Ближе к девяти небо превратилось в облитый тушью шёлк, собралось тяжёлым комом и нависло над Хогвартсом, грозясь порваться и утопить его в первом весеннем дожде. Как только раздался бой каминных часов, по стеклу застучали большие, прозрачные, как слёзы, капли дождя. В ненастье особенно приятно лежать под одеялом, представляя себя в каюте корабля, бороздящего морские просторы — для любого мальчишки эти фантазии дороже солнечного света и приключений. До последней минуты Сириус сомневался, стоило ли ему идти: он не был трусом, но при мысли, что ему придётся провести бессонную ночь под всё ещё холодным ливнем (какой всегда случается в апреле), у него по телу бегали мурашки. Пусть спал Сириус настороженно, у него, как и у любого подростка, были свои слабости: он любил нежиться в кровати до последнего и, откровенно говоря, с трудом переносил ранний подъем в школе. Он никому не говорил, но Ремус — та ещё ранняя пташка — узнал об этом самостоятельно. — Шоколад? — вежливо предлагал он, кроша плитку на подоконнике и наблюдая дикое неудовлетворение выбравшегося из постели Сириуса. — От него лучше. Честно. Отблеск на золотистой фольге околдовал, как и умеренно-сладкий запах. Последовало ворчливое: «Ну давай, давай, тащи…» Самые ужасные существа на свете. Полукровки, чудовища, «квинтэссенция всего худшего, что только есть в магическом сообществе». Последнюю фразу Сириус случайно запомнил с одного ужина. Уже и невдамёк ему было, как речь зашла об оборотнях: то ли Регулус проявил любопытство, то ли Орион, привычно заправив белоснежную салфетку за ворот, начал обсуждать с Вальбургой последние новости, которые включали в себя и происшествие в Рокингемском лесу, где растерзали четырёх магглов. Сириус тогда стушевался от яростных высказываний отца и поспешил убраться из-за стола. Он должен был бояться и презирать больных ликантропией, потому что именно такая реакция является естественной на смерть и заразу, сопровождающую их повсюду. Это ему внушали с малолетства, и Сириус поддался: решил, что, да, действительно, оборотни — отбросы общества, грязь, ничтожество; он не замечал, что ненавидел нечто эфемерное, нечто из страшных сказок, не имеющее реального воплощения. А потом Сириус открыл тайну Ремуса. В одно время с Джеймсом, но подозрения укоренились в нём давно. И… чудовище? Страшный зверь? Глядя на страдания Ремуса, Сириус уверялся в одном: истинным чудовищем был тот, кто оставил на теле его друга первые укусы. «Какой же ты урод, Блэк! Как и все-все!» — корил себя Сириус всякий раз, когда Ремус улыбался, угощал его шоколадом или делал ещё что-то трогательное. Если бы монстры были такими, как Люпин, жить в этом мире стало бы намного проще… Ближайшая к Сириусу кровать пустовала, мозоля глаза гладко заправленным красным одеялом. Сегодня Ремус ночевал в разваливающейся старой хижине на окраине леса, и дурные сновидения, вылезшие из проруби больного сознания, не закончатся для него до самого рассвета; один, совершенно один, как в том склепе с пауками, только хуже: Сириус, по крайней мере, отдал себе отчёт о том, что с ним происходит. Ремус такой привилегии был лишён. И Сириус не сможет разбудить его. Это не по силам никому. Если Северус прав, и эта вылазка принесёт пользу… Размышления длились пару минут, но дробь по стрельчатому окну башни усилилась, где-то в отдалении слышался первый громовой раскат. Сириус сбросил одеяло и на цыпочках подкрался к своему чемодану. Пальцы нащупали холодный металл замка-черепа с перьями. Откинув крышку, Сириус отыскал среди вещей брюки от школьной формы и кое-какую рубашку. Он переодевался быстро, старался не дышать и не шелестеть одеждой. Волшебную палочку он засунул в аккуратную серебристую петлю на поясе, специально предназначенную для этого. Эхо крадущихся шагов в каменных коридорах замка жутким образом диссонировало с шипением дождя. Никого не было видно. Добравшись до лестницы, Сириус остановился и огляделся по сторонам. С портретов доносились сопение и храп, ненастье и гроза не могли нарушить покой отпечатков некогда живых душ. Сириусу казалось, что он находится в шкатулке с лабиринтом. При дневном свете покатые своды школы поражали красотой и сложностью орнамента, но теперь, когда внутренние коридоры лишь изредка озарялись вспышками бело-голубого света, сходящиеся на потолке нити лепнины ещё больше стали походить на часть огромной паутины. Они условились встретиться возле рыцарских доспехов, и Сириус не имел ни малейшего представления о том, как они выберутся незамеченными. Ворота закрыты, а тайные проходы (ходили легенды, что в Хогвартсе их великое множество) никогда и никем не отмечались. Всё было то домыслами, то случайными открытиями. «Будьте готовы, — раздал указания Северус. — Я не обещаю, что всё пройдёт гладко, поняли? Я предупреждаю!». На что он рассчитывал? Неужели он настолько безумен, что их заставит среди ночи искать секретный лаз? О чём говорил Джеймс? Утешало лишь то, что в конце концов всё всегда заканчивалось плохо, и Сириус уже привык к этому раскладу. Ну поймают их. Лишь бы в четвёртый раз ему снова не пришлось стирать форму в одиночестве. Сириус спустился на первый этаж и остановился. Он услышал нечто вроде шороха мантии по полу. В тот же миг сердце ухнуло куда-то вниз. Новая вспышка. Сириус успел спрятаться за ближайшую каменную колонну. Прижавшись к ней спиной, он прислушивался и старался понять, кому бы могли принадлежать эти шаги. — Э-эй, пс-с… Сириус обомлел и ещё раз повернул голову вправо и влево, выискивая источник слабого голоса: где-то рядом, где-то на расстоянии вытянутой руки. — Джеймс? — шёпотом позвал Сириус. Не могло это быть галлюцинацией. — Я, я! Ты чего, забыл выспаться? — Где ты? Что это? — Хотел сказать, где вы? — глухо съязвил второй голос. — Рад, что моё благополучие тебя волнует, Блэк. Произошло нечто странное: пространство перед Сириусом, как раз там, где были витражи и стоял первый рыцарь, «смялось», скользнуло вниз, обнажая изнаночное тёмно-бардовое сукно; в воздухе возникло лицо Поттера, а чуть пониже — Северуса. Сириус беззвучно, но выразительно произнёс «ого» и оттолкнулся от колонны. — Вещица что надо! — сказал он, теперь уже наверняка сжимая в пальцах струящуюся прозрачную ткань. — Вас убить мало за такие секреты! — Если у Ремуса будет плохое настроение, он с тобой согласится, — ответил Северус. — Всё, никаких разговоров. Лезь сюда. Мантия оказалась достаточно широкой, чтобы скрыть трёх мальчишек. Северус уверенно повёл их в сторону второго рыцаря, сжимающего копьё. Сириус отметил про себя, что непривычно было наблюдать блики на полированных латах, но не видеть собственное отражение. Рука Джеймса высунулась и потянуло копьё на себя — кирпичная стена чуть правее рыцаря медленно раздвинулась. — Откуда такие знания? — не удержался Сириус. — Папа в своё время нашёл этот проход. Он подсказал… Он вообще… всякое вытворял. Длинный коридор призывно расширялся. Тянуло сквозняком и запахом влажного мха. Отступать было поздно.* * *
Северус соображал с лихорадочной быстротой. В голове надоедливым рефреном звучало: «Ремус, ива, полнолуние». Проход в рыцарских доспехах шёл прямо, уводил по ступенькам вниз, а потом снова вверх. Джеймс то и дело ненароком толкал Северуса локтем под мантией, отчего тому приходилось пихаться в ответ и бормотать: «Мешаешься, Поттер!» Перед тем, как они покинули гостиную, где привычные зеленоватые тени посинели от надвигающейся бури, они составили подробный план. В кармашек вытянутого джемпера Северус положил остро заточенные ножницы для шерсти. Джеймс рассказал про проход, а Сириус не струсил и всё-таки явился. Теперь, когда начальный этап был пройден, оставалось лишь не наломать дров самостоятельно. Коридор окрасился в цвет старого золота из-за факелов, вспыхивавших поочерёдно. Казалось, они двигались по-черепашьи, и этому чудовищному туннелю не будет конца, но вдруг — тупик. Голая стена. Северус скинул мантию, вынул из кармана палочку и вышел вперёд. — Люмос. — Наконечник вспыхнул серебристой звездой, осветив пространство вокруг. Из-за того, что Северус нечётко произнёс заклинание, белого сияния едва хватало, чтобы различить очертание каменных плит. Сощурившись, Северус шагнул ближе и принялся дюйм за дюймом ощупывать стены: нажимал, ударял, гладил — в надежде обнаружить хоть какие-то изменения. — Что дальше? — раздался вопрос Сириуса. Его встревоженность делу не способствовала. Северус и сам нервничал. Он уже хотел признать, что никогда не вытворял ничего подобного, но тут — по чистой случайности — поднял взгляд и увидел металлический круг, выделяющийся на фоне серого камня. Люк, к которому вела лестница. Сложно было определить, насколько давно им пользовались. Северус вскарабкался по лестнице и крикнул: « Алахомора!», — следя за тем, чтобы голос не дрожал. Потом он сделал ещё одну попытку. Не сразу, но люк поддался, и подоспевшие Джеймс и Сириус помогли его отодвинуть. Дождевой воздух Северус вдохнул с маниакальной страстью. Вода стекала по лбу, по щекам, по спине, из-за чего рубашка тут же приклеилась к ней. Луна огромная размазанным медным пятном озаряла поляну, находящуюся пока на уровне глаз. Ладони загребли острую скользкую осоку. Когда ребята ценой невероятных усилий ползком выбирались наружу, влажная грязь запачкала их рукава и брюки на коленях. Северус, Сириус и Джеймс сели в кружок и устало отдышались под хлеставшими струями дождя: он источал тяжёлый, густой запах почвы и был не холодным, а температуры их тела. Вместе они поставили на место крышку люка, которую тут же покрыл ровный слой травы — теперь угадать, что здесь был проход, не представлялось возможным. Мальчики поднялись на ноги и осмотрелись. Хогвартс остался позади. Его высокие остроконечные шпили пронзали грозовые тучи, и изредка над Астрономической башней небо рассекала огненная белая трещина. Гремучая ива была всего лишь в каких-то десяти ярдах. Скрипела и шелестела, как дикий зверь. Стоило сделать ещё шаг вперёд, как одна из её ветвей тут же приходила в движение: с свистом тугого она хлыста проносилась в воздухе. Оставалось уворачиваться. Ива не вредила серьёзно, лишь отталкивала или подсекала, но удовольствие это всё равно не доставляло. Джеймс и Сириус стояли рядом и держали над головами мантию-невидимку; её впору уже было выжимать. В план затесались изъяны, этого Снейп отрицать не мог, и главный — он не помнил, какой сучёк на дереве открывал потайной лаз. Ремус рассказал об этом вскользь, объяснив, что иву заколдовали таким образом, чтобы она пропускала лишь тех, кому доверили секрет. Изумрудная блестящая крона, через которую пробивались острые чёрные ветви, подрагивала, как будто там, под корой, содрогались в кашле чьи-то огромные лёгкие. Если попробовать наугад… Северус поднял с земли камешек небольшого размера и прицелился к торчащему сильней других сучку. — Северус!.. — сорвался на крик Джеймс. — Что! Ты! Делаешь! Камень пролетел чуть правее, чем нужно. Даже не задел. Да и силы броска не хватило бы для того, чтобы сдвинуть. Можно делать разбег и уже тогда разжимать пальцы… — Объяснишь?! — Не мешай! — Северус уже подбирал новый камень. Так просто он не сдастся. Джеймс выбежал из-под мантии. — Зачем ты кидаешь? Северус, не молчи! — Заткнись! Так надо! Там должен открыться проход! — Ещё один? Какая радость, — съязвил Сириус, разминая по очереди запястья и продолжая держать мантию. — То есть ты не знаешь, как его открыть? — возмутился Джеймс. — Ты издеваешься? Северус! — Тс-с, не ори! Я дум… Джеймс схватил Северуса за руку и вырвал у него камень. — Подумал уже, хватит! Куда кидать? Показывай! — Видишь вон тот маленький?.. — Снейп вытянул палец. Джеймс пригляделся и кивнул, крепче сжав кулак. — Сможешь? Джеймс отошёл немного назад и отвёл руку. Сильный грохот, заставший его врасплох, не дал совершить бросок. Он вздрогнул и виновато взглянул на Северуса, но тут же исправился: глубоко выдохнул, занял стойку и размахнулся. «Нет, не получится… Нет-нет, это слишком… нет». Каким-то неведомым образом Джеймс стал казаться выше и взрослей, хотя он и так возвышался над Северусом почти на три дюйма. Ветер растрепал кудрявые волосы. Один на один. Джеймс стоял неподвижно меньше секунды, но чудилось, что прошёл час, прежде чем он сделал рывок вперёд. Кулак разжался, а камень пролетел над головой Северуса. «Не получится… Не получится!..» Всё дальнейшее не укладывалась в понимание Северуса: ива перестала качаться из стороны в сторону и шуршать, точно у неё, как у музыкальный шкатулки, кончился завод. Её корни неторопливо расплелись, открыв тёмный туннель. — Отличная работа, Джеймс! Для близорукого! — воскликнул Сириус: ему надоело таскаться с мантией. Он подошёл и набросил мокрую ткань на плечи Северусу, чего тот никак не ожидал и едва не свалился под её тяжестью. — Мозг не всегда выручает, а? Что бы ты делал, не будь здесь Джеймса! Северус не стал комментировать замечание Сириуса и сбросил мантию; его разум, каждую клеточку его души — если таковая имелась, мрачно отозвался внутренний голос, — переполнял ужас. Когда он представлял себе эту ночь, то не учёл существенный фактор, грозящийся испортить всю операцию, — эмоции. На бумаге и в голове всё было просто, отточенно, без единого затруднения, однако реальность подкинула несколько сюрпризов: рой в ушах, сбивающееся дыхание и слабость, лишь возраставшие из-за мыслей о возможной агрессии Ремусе. А если он просчитался? Если Ремус набросится на них? Северус не заботился о себе. Сириус и Джеймс не должны были так рисковать. Он не смирится, если поставит их под удар. Может быть, ещё не поздно предложить им вернуться в Хогвартс? Попросить не вмешиваться, изобразить высокомерие («Слава должна принадлежать мне одному») или обмануть каким-то иным способом? — Ну что? Идём? — бодро полюбопытствовал Джеймс. — Потрясающе, Мерлин! Не терпится укротить самого настоящего… — Нет. — …оборотня. — Сириус и Джеймс одновременно обернулись на Северуса. Громыхнули раскаты. Чумазые от земли лица детей жутко вспыхнули в белом свете. — И как же… это… понимать? Опять твои любительские шутки? — Сириус вздёрнул брови. Северус браво сохранял ледяное спокойствие, делая вид, что тон Сириуса его не задел: — Нет. Просто вы дальше не пойдёте, вот и всё. Финито ля идиотос. Или вроде того. Погеройствовали и хватит с вас. Вы помогли мне остановить Иву, вы открыли проход, но Ремус — моя проблема, вы в это лезть не должны, только напортач… Он не договорил, потому что Джеймс вдруг резко сократил между ними расстояние и со всей мочи ударил его в лицо. Сириус дёрнулся вперёд от неожиданности и охнул, а Северус неуклюже отшатнулся и повалился в траву; из его носа на губы потекла струйка крови, нисколько его не сконфузившая. Джеймс и Северус смотрели друг на друга молча, мокрые и уставшие, и в этом бессловесном диалоге, в обмене пристальными взглядами все карты были открыты: искреннее чувство сожаления, досада, злоба, привязанность и, что важнее, небывалое облегчение вырвались наружу, словно они, говорящие прежде на разных языках, наконец-то поняли друг друга. Северус вытер рукавом кровь и усмехнулся. Ему было больно, больно до того, что он дышал только через рот, а в носу словно хлюпали пузыри кислоты. Глаза его выдавали. В них был — нет, не страх, но трепет и неверие в безумие момента. Если тебе дают нечто ценное, то, что ты не заслужил, ты десять раз подумаешь, прежде чем взять это. — Извини, правильно ли я тебя понял… — начал он. — Да, — перебил Джеймс. — Ремус и мой друг. И друг Сириуса, он и я принимаем его любым, потому что он… это он. Он нужен! — Сириус, отойдя от шока, кивнул. — А ты… ты же… Моргана и Мерлин, ты такой эгоист! И знаешь, что ещё? Знаешь, чего ты, каменное сердце, никак не можешь понять? Чего не пишут в книгах? Ты тоже нужен — нравится тебе это или нет! Ты… мне нужен! И ты не сможешь у меня этого отнять! Я тебе не позволю управлять моей жизнью, не позволю принимать решение за всех! Я попал на Слизерин, я познакомился с тобой, я узнал, что храбрость — не какой-то там герб или цвет… Храбрость… она… — Понял я, понял. Встать поможешь, или дать тебе закончить патетическую речь? Джеймс протянул Северусу руку, поставил того на ноги, и виновато взглянул на красные подтёки, размазанные по чужому подбородку. — Перебор, — сказал Джеймс. — Не-не, а по мне, в самый раз, джентельмены, — заметил Сириус. — Если ты про свой хук, то всё нормально. А вот с тирадой перегнул, но зато как мощно-то! — Ненавижу вас. Идиоты. — Северус приставил к носу палочку и прошептал незатейливое заклинание, чтобы остановить кровь. «У Ремуса получилось бы лучше», — огорчился он про себя, вспоминая инцидент из прошлого. — Идём. Пора. Джеймс и Сириус переглянулись. Они уже наверняка знали, что больше препятствовать их совместным приключениям никто не станет. В «самую длинную ночь лунного заговора» (такое вот название она получила из-за переполненного фантастическими ассоциациями лексического запаса Сириуса) ребята миновали длинный подземный туннель и наткнулись на скрипучую деревянную лестницу, ведущую в Визжащую хижину. Они прижались плечом к плечу и прислушались: сверху доносилось неясное поскуливание. От него у всех троих, не иначе, от избыточной сырости этого места, защипало глаза, пусть они никак не выдали этой «девчачьей слабости», в ту минуту ими завладела необъяснимая, горячая боль наряду с осознанием — друг там и не там одновременно; они не отыщут, не дозовутся его до рассвета. Северус, Джеймс и Сириус посмотрели друг на друга и молча согласились подождать. Каждый шаг они совершали осторожно. Вдоль пыльных досок пола, освещённого лишь тусклыми проблесками луны, тянулись следы острых когтей. У противоположной стены, где начинались отметины, точно процарапанные перочинным ножом, при желании можно было сличить отпечатки детских ладоней, которые постепенно меняли свой размер. В комнате царил чудовищный бардак: изорванные шторы бахромой свисали с окна, обивку единственного стула распотрошили и теперь её частички разлетелись, старые ходики опрокинулись, навеки прервав отсчёт времени, а битое стекло дверцы рассыпалось в форме треугольника. Несколько осколков, очевидно, угодило в лапу зверя, свернувшегося рядом. Пепельная, местами свалявшаяся шерсть на нём стояла дыбом. Он не отличался огромными размерами, однако внушал неконтролируемый страх из-за глухого рыка, бурлящего где-то в глотке. Зубы обнажились. С них тонкой стрункой капала слюна. Учуяв незваных гостей, он не поднялся, но изогнутая спина его напряглась. — Он н-не… — прошептал Джеймс, — опасен… сейчас? — Слюна — нет, но лучше не подставляться под его когти, — тихо объяснил Северус, двигаясь по кругу на цыпочках и держа Поттера за локоть. Он сохранял дистанцию со зверем. Сириус шёл следом, подражая этому «танцу». — Где мантия? — всполошился он. — Я… оставил её на траве… — Чего?.. — возмущённо зашипели Джеймс и Сириус. — Да-да, это глупо, знаю… Со мной тоже такое случается! — Ну и что делать? — закипая от гнева, спросил Сириус. — Что? Кто-то должен его отвлечь, чтобы ты смог срезать шерсть! — Я сам и… — Нет, — как отрезал, — это сделаю я: Ремуса успокаивает мой голос, я… знаю. — Уверен? Сириус пожал плечами. Он ни в чём не был уверен до конца, но рискнул и осторожно приблизился. Зверь кусал себя за лапу и скорбно выл. Медовые, без следа привычной оливковых крапинок, радужки светились в темноте. Зрачки остановились на Блэка, слегка расширились и блеснули чёрной бусиной; тогда Сириусу эта реакция показалась необъяснимой, и лишь много позже он прочитал в учебнике, что оборотни даже в полнолуние умело распознают некие «меченые запахи» — те, которые их привлекают больше остальных. Сириус встал на колени в трёх футах от зверя и приподнял ладони. Что-то навело его на мысль — так проявляется отсутствие дурных намерений. — Ре… Ремус? Зверь понюхал воздух и разогнулся. Блэка бросило в жар. «Узнаёт?» — мелькнула слабая надежда. — Ремус, ты меня слышишь? Это я, Сириус… Ты… назвал меня мерзавцем тогда, на льду, помнишь? — Он попытался улыбнуться. — Здорово было, да? Подогнув лапу, оборотень медленно потрусил к Сириусу. Рык его поутих. Блэк видел, как Северус и Джеймс обходят их с другой стороны. Это их шанс. Его шанс. — А я всё хотел, когда в-всё это закончится, попросить тебя написать со мной письмо брату. Регулус его зовут, мы давно не общались, — Сириус говорил и говорил, вдохновенно и вкрадчиво. Он ловил своё отражение в жёлтых глазах, но тайком наблюдал за Джеймсом и Северусом. — Поможешь? Я знаю, что ты поможешь… ты всегда такой… На самом деле, я тебе жутко завидую. Честно. С самого начала так было. Тебе так легко всё давалось, ты был таким талантливым и честным, что я думал: ну нет, так не бывает! Слушай, — Сириус тихо-тихо, боясь самого себя, протянул пальцы к подрагивающему волчьему носу, — только не вздумай дать тому — Лунатику — забрать тебя. Ты наш!.. Наш! Северус юрко подскочил к зверю со спины; клацнули ножницы и зубы. Оборотень очнулся от импровизационной колыбельной и бросился назад, к Джеймсу и Северусу. Не успел. Мальчишки отпрянули к двери с предельной человеческой скоростью. Сириус поступил так же и присоединился к удиравшим друзьям; в руке Северуса торчал клочок серой шерсти. Роли были отыграны на славу, и Сириус пожалел, что никто об этом не узнаёт, но, увы, фигуры непризнанных героев и безумцев история хоронит.* * *
Пудровый розовый и абрикосовый заливали долину. Перистые облака на востоке обзавелись нимбами; роса, пропитанная тёплыми красками, казалась соком — липким и сладким. Ветер, по-утреннему свежий и буйный, играл в салочки в высокой траве. Гремучая Ива, нашедшая свой дом в окрестностях школы десять месяцев назад, уже чувствовала себя вольготно и, что называется, на своём месте. Как промокший олень, она стряхнула с ветвей-рогов влагу ночного тумана, расправила их и протянула вверх — к солнцу, купаясь в его первых лучах. Умиротворение нарушила странная возня. Из-под толстых, мудрено сплетённых корней дерева показалось нечто, напоминающее чахлую крошечную тень. Оно оперлось рукой на ствол, стараясь сохранить равновесие, на что уходили все его силы. Следом, согнувшись, вылезли мальчики в лохмотьях школьной формы, однако, несмотря на неопрятный вид, все трое были целы и невредимы. Они поймали Ремуса до того, как тот успел, подобно сломанной ниточной кукле, осесть на землю. Ремус поднял слезящийся взгляд и выдохнул: — В-Вы?.. — Мы, — подтвердил Сириус. Ремус посмотрел на него. Дивно совершенное лицо Сириуса, облепленное на щеках мокрыми и чёрными, как чернила, прядями, сияло куражом под слоем пыли. Сириус первым, как и следовало ожидать, не выдержал, упал на землю и на грязных коленях подполз к Ремусу; его ладонь дёрнулась выше головы Ремуса, замерла — и легла на пшеничные, обычно расчёсанные, но теперь безнадёжно растрёпанные волосы; в них запутались комья земли, от них пахло кровью. Жест был успокаивающим, каким взрослые утешают детей. Ремус замер в растерянности, стараясь не спугнуть прилив стихийных чувств внутри себя. Спина его мелко затряслась, и тут его прорвало: — М.. в.. ы! Зачем вы!.. я же вас просил… глупые, глуп!.. А если бы… Я бы ник… да… — Он заикался, всхлипывал и прятал мокрое от слёз лицо в сгибе локтя поднятой руки. — Вы… так… ие… — Его терзал стыд. — Да-да, мы такие, мы сякие, знаем. Всё в порядке. — Джеймс тоже упал на траву рядом и сжал ходящее вверх и вниз плечо Ремуса. Северус сидел на корточках рядом. Ком в горле не проходил. Ремус поймал его растерянное выражение. Немного погодя он произнёс: — Д-добился своего? — И перепуганно добавил: — Что с твоим носом? — То же, что и с палочкой перед Хэллоуином. И опять виноват Поттер. — О боже! — Да ладно тебе… — Нет, не ладно! Не ладно! Ремус с укором посмотрел на Джеймса. — Ты совсем разум потерял? Зачем? — Профилактика, — индифферентно протянул Поттер. — Результат был просто потрясающим, ты бы видел. — Чтобы больше такого не было! Северус, пока не пришла мадам Помфри, иди сюда, я попробую подлечить, чтобы она не подумала… — Посмотрите-ка на него, — засмеялся Сириус, — только очухался, сидит на траве почти голышом, а уже указания раздаёт направо и налево. — У тебя у самого рука в крови! — сказал Джеймс, и выражение лицо его сделалось встревоженным, когда он как следует пригляделся к тому, о чём говорил. Ремус в свою очередь тоже посмотрел на ладонь, оцарапанную битым стеклом, как будто не вполне понимал, что в виде её показалось остальным таким уж страшным; для него в этом не было ничего выходящего за рамки обыденного; а потом он зарделся и прихватил зубами губу по совсем другой причине, всё из-за того же стыда за тревоги, причиной которых являлся он. День их знакомства возле дуба пронёсся одним грандиозным явлением перед глазами Северуса. Эта была воистину легендарная история, королю Артуру такое и не снилось. — Ремус, — позвал Северус. — А?.. — Я сотру тебе память после этого, учти. — После че… Ремус не закончил, поскольку Северус совершил то, чего раньше себе никогда не позволял, а может быть, чего он просто никогда не практиковал с кем-то, кроме матери: обнял — внезапно, неумело, бестолково, почти рухнув на Ремуса, но сдавил его грудную клетку так крепко, что тот едва не задохнулся. Продлилось это недостаточно для того, чтобы Ремус успел как-то отреагировать; Северус моментально отстранился и сделал вид, что ничего не было. — О, — выдал Ремус с ошалелым выражением. — Как сам? — Сириус толкнул Ремуса в бок; тот сморщился. — Тош-шнит сильно… и ещё синяк… — Где? — Я с-сам… Трава неподалёку зашуршала, и они услышали: — Тысяча гремлинов! С ума сойти! Это же просто… С ума сойти! Сириус, Ремус и Северус обернулись. Джеймс отошёл на два шага от них и что-то взволнованно разглядывал в ладони. — Ну чего там? — пробурчал Северус. — Божью коровку нашёл? Джеймс неторопливо отнял от груди находку и протянул её друзьям. В фрезовых лучах солнца переливался золотой снитч…