Асклепий. Часть 5

13 октября

      Что отличает реальность от вымысла? На самом деле на этот вопрос вряд ли получится найти однозначный ответ. Кто-то считает, что реальность определяют объективные доказательства. Другие верят во что-то свое, и уже этого им бывает достаточно, чтобы оставаться убежденными в существовании того или иного события. Ригель в этом вопросе предпочитал идти по пути наименьшего сопротивления. Парень просто не давал своего собственного ответа. А все потому что сравнить реальность он мог только с реалити-шоу. Точнее, не с самим реалити-шоу, а с тем, каким его показывали в эфире. Взять в пример те же Большие игры.       Большие игры представляли из себя тот случай, когда границы реальности и вымысла размывались настолько, что порой было даже невозможно дать объективную оценку происходящим на них событиям. Любые гипотезы и теории, которые люди привыкли считать самыми верными, разбивались в щепки перед Большими играми, совершенно не раскрывая реальной картины происходящего. Например, теория о том, что событие можно было считать реалистичным, только если оно имело под собой железобетонные основания. Железобетонные основания на Больших играх — это сцены, которые в то или иное время попадали в эфир телешоу, которые транслировались по телевизору. Тем не менее, учитывая тот факт, что многие события, происходившие в Офрисе, банально порой не попадали в эфир, как, например, разговор Эллиз и Майка о его младшей сестре — Майли, становилось понятно: судить о реальности по одним только известным людям доказательствам было нельзя. Такой же критике подвергалась и другая теория, основанная на вере. Многие фанатки, обожающие Большие игры, предпочитали верить в такую вещь как пейринги. И за счет своей веры они, порой, на полном серьезе утверждали о реалистичности того же Геймана. Тем не менее, как бы сильно люди ни хотели верить в бурные отношения между двумя парнями, на деле их никогда не существовало, а значит и одной веры для отражения реальности порой бывало недостаточно. Тогда что же по-настоящему могло отличать реальность от вымысла?       Стоит предположить, что место. Особое место в мире, которое занимали редкие люди, способные заглянуть за завесу общепризнанных тайн. На Больших играх такое место занимали игроки. Казалось бы, они на сто процентов должны были быть уверены в том, что происходило в реальности на программе, а чего в помине никогда не существовало. Однако и они не могли судить обо всем с абсолютной уверенностью. Так, например, ни один из игроков — ни Эллиз, ни Майк, ни Рен — никогда не догадывались о том, кто все это время скрывался за личностями Ригеля и МИИ. А за ними скрывались не кто иные, как Джерар и Камила — парень и девушка, известные на программе как «ухажер Эллиз» и «загадочная подруга не менее загадочного ухажера». И из этого интересного факта следовал еще более интересный вывод. Даже порой «особое место» не давало людям ответов на вопрос, что отличает реальность от вымысла. И все же можно было углубиться в это тему еще дальше.       Камила — Избранная, скрывавшаяся за кибернетическим доспехом, гордо называющая себя МИИ… Имела ли она доступ ко всей информации мира, чтобы обладать такой возможностью судить обо всем на свете, деля события на правду или ложь? К сожалению, нет. Ведь Камила, несмотря на свой статус Избранной, несмотря на свои отношения с Джераром — созидателем космоса, скрывающимся за похожим плащом — никогда не знала о Ригеле. О настоящем Ригеле. Не о называющим себя так Избранном, а о нем — парне, чьей судьбой, наверное, было стать «вымыслом» в глазах всех окружающих его людей.       И отсюда следовал простейший вывод, распутывающий весь этот клубок безответных вопросов. Почему Ригель считал, что реальность нельзя было совершенно точно разграничить с каким-либо вымыслом? А потому что он сам, являясь «каким-либо вымыслом», не понимал, что делало его реалистичным.

***

      С чего началась история Ригеля? А началась она довольно давно. Восемь лет назад. И история эта крутилась вокруг всего одного человека — Джерара. Единственного, кто считал Ригеля реалистичным. И Джерар так мог судить о нем очень просто, а все потому что, в отличие от других людей, истинный Избранный мог его видеть. Если честно, Ригель сам не понимал, почему Джерар его видел. Возникнув в этом мире однажды, когда Джерару было десять лет, Ригель появился в мире Избранного в одно очень странное утро. И с тех пор мальчики никогда не разлучались.       Возможно, для кого-то это могло прозвучать странно, но Ригель и Джерар словно формировали из себя, можно сказать, такой прочный, крепкий союз. Союз, который держался, Ригель сам был не уверен, на чем. То ли это была просто дружба, то ли это была самая настоящая судьба. Ригель на самом деле не знал, но надеялся, что сможет когда-нибудь выяснить, что это было. Сколько себя помнил, Ригель всегда задавался вопросами. Кем он являлся, откуда возник и почему общаться он мог только с Джераром — Избранным, назвавшим себя в честь него. Ригель строил теории. И выделить он мог всего две. Первую теорию он построил, когда был еще совсем молод, когда только появился на свете в то самое очень странное утро.       Ригель считал: наверное, на свете он появился не для себя, а для Джерара. Тогда еще юного десятилетнего мальчика, только начавшего познавать себя и окружающий мир. Долгое время эта теория была для Ригеля единственно верной. А почему она такой и не должна была быть? Ригеля мог видеть только Джерар. С Ригелем общаться мог только Джерар. Играть с ним на улице, бегать и веселиться, учиться покорять столь сложную стихию космоса с Ригелем мог только Джерар. А значит и существовал Ригель только лишь для него. В этом юноша видел нечто сродни своего смысла жизни. Он был воображаемым другом Джерара. Он был его спутником жизни. Как и Джерар по-своему был таким для него. Только вот возникала загвоздка, о которой Ригель задумываться начал далеко не в первое время. Считая себя равным Джерару, Ригель порой забывал, что равным ему он никогда не был.       Джерар был человеком, обычным, Ригель же оставался кем-то другим. Он мог думать, говорить, взрослеть и существовать, но видеть это и чувствовать в нем был способен только Джерар. С самим Избранным ситуация обстояла другая. Джерара видел и чувствовал не только лишь Ригель, но и любой другой, ключевое слово, человек: старшие Избранные — Триа Прима, Глюон и Дефриса — и, конечно же, его сводная сестра, младшая Избранная — Камила, взявшая себе впоследствии такое прозвище как МИИ. И это их с Ригелем различало. Джерару не нужно было бороться за право быть настоящим, Ригель же всегда оставался реальным лишь для одного человека. И только осознав эту мысль, Ригель понял, что первая его теория о том, что они с Джераром были равны, о том, что друг для друга они были «спутниками жизни», разрушилась. Джерар для Ригеля был всем его миром, а Ригель для Джерара оставался лишь частью. И частью, едва ли большей тех, что занимали в его душе все остальные.       Смирившись с этой мыслью, Ригель продолжил строить теории, искать иные пути понимания того, зачем он появился на свет и почему он был не похож на любого другого человека, почему он был не похож на Джерара. Ответ нашелся простой: а Ригель и не должен был быть похожим на кого-либо еще. Он был собой. Уникальной личностью, такой же уникальной, каким был Джерар, Камила и другие Избранные. И то, что его никто не мог видеть, Ригель тоже научился считать частью своей уникальности. По счету это была вторая теория Ригеля, дававшая ответ на вопрос, кто он такой и почему он появился на свет таким, каким появился. Если говорить вкратце, Ригель просто смирился. Приняв «правила игры», приняв тот факт, что для большинства окружающих он просто-напросто не существовал, Ригель предпочел задуматься о том, что было доступно ему, не вопреки его «уникальности», а соответствуя ей. И так Ригель задумался о Джераре.       Какие чувства Ригель питал к человеку, который был всем его миром? Правильным ответом станет слово «все». Какие чувства? — А все! Как же могло быть иначе? Живым существам свойственно испытывать злость, тоску, радость и любовь. Правда обычные люди распределяют эти чувства, эти эмоции по множеству своих друзей и знакомых, для Ригеля же все упиралось в одного человека — в Джерара.       Ригель ненавидел его. Он злился и огорчался. Ригель грустил из-за него, встречаясь с тоской и печалями, и каждый раз это было только из-за него. Ригель смеялся, и все благодаря Джерару. А главное, Ригель любил его. Ведь иначе он просто не мог. Как любое живое создание, Ригель не мог существовать без привязанности, Ригель не мог существовать без любви. И раз по иронии судьбы видеть он мог только Джерара, значит Ригель знал: и любовь его заслуживать мог только Джерар. Но Ригель никогда не был уверен в том, заслуживал ли он столько же много и для себя…       Для Джерара он не был единственным, для Джерара он не был особенным, для Джерара он был лишь частью того, что Избранный привык считать «своим миром». И Ригель боялся. Боялся, что в один момент это «неравенство» приведет их к тому, что те эмоции Ригеля, которые он испытывал к Джерару, тот никогда не подарит ему в ответ. И Ригелю было смешно, что именно это с ним однажды и произошло.       Все детство прячась в большом поместье за городом, где жили все Избранные, Джерар практически не общался с ровесниками, и только лишь Ригель, будучи его сверстником, составлял компанию мальчика. И сам Ригель гордился носить звание «единственной компании юного Избранного». Правда не все в этой жизни было так просто. Ригель знал: сейчас, пока маленький, Джерар живет в этом месте, сейчас, пока ему нельзя являться народу, он прячется, но однажды Избранный покажет себя, однажды Джерар выйдет в свет, и вот тогда утопия Ригеля завершится. Сейчас мир Джерара вращается между пятью людьми: Избранными и Ригелем, а в день, когда он выйдет на улицу, это число приумножится. И приумножится настолько, что Ригель просто потеряется среди числа других новых знакомых. Это должно было произойти тогда, когда Джерару исполнится восемнадцать лет. И кто бы мог подумать, что с этим событием — событием, которого Ригель боялся больше всего в своей жизни, — совпадут гребанные Большие игры, на которые Джерар, конечно, намылится тогда же, когда только узнает о них.       Чья была идея сделать Большие игры из турнира командным соревнованием? Это была идея Джерара. Чья была идея сделать капитанами именно Избранных? Это была идея Джерара. Кто больше всего мечтал поселиться на месяц в Офрисе, как «обычный человек»? Конечно же, Джерар. И кто жопу рвал перед старшими Избранными, умоляя их разрешить ему устроиться на стажировку лаборантом в медицинском центре? Конечно же, Дже-рар! Тот самый, которого Ригель любил и ненавидел больше всего в своей жизни! О чем он не преминул Джерару сказать, как только тот прибежал, едва ли не выпрыгивая из штанов от радости, что теперь он наконец подружится с таким большим количеством людей. В ту секунду у Ригеля закружилась голова, а земля словно бы ушла из-под ног. В тот момент Ригель задал Джерару всего один вопрос: «Зачем?». А Ригель на самом деле хотел узнать это. Зачем Джерару было идти на Большие игры? Зачем селиться в Офрисе? Зачем знакомиться с какими-то там игроками, зачем работать лаборантом? Разве ему было недостаточно его?.. Ригеля? Разве ему было недостаточно того, что Ригель давал ему с самого первого дня своей жизни? Как оказалось, недостаточно. И это разбивало Ригелю сердце.       Парень знал, что это произойдет. Парень знал, что однажды «воображаемого друга» Джерару станет мало, опять, «недостаточно». Но он и предположить не мог, что случится это так скоро и так… Так просто! Ригель чувствовал себя потерянным, обиженным и просто-напросто не нужным. Больше нет. И убедился в этом Ригель тогда, когда услышал от Джерара самые ужасные слова в своей жизни.       — Ты мне просто завидуешь! — на эмоциях выкрикнул Джерар в тот момент, когда признался Ригелю, что ему удалось заполучить от «родителей» разрешение участвовать в Больших играх. Ригель тогда просто закатил глаза, услышав обо всех новостях. И такая реакция разозлила Джерара лишь больше: — Конечно, позакатывай их еще. Давай! Каждый раз одно и то же, а все потому что ты просто завидуешь!       Ригель прыснул, не выдержав очередной дурацкой вспышки Джерара, которые он так ненавидел.       — Да-да-да, — прогундел он тогда, скрестив руки на груди и придирчиво оглядев красного от злости Джерара. — Ты хоть сам себя слышишь? «Ты завидуешь». Завидую чему? Тому, что папа с мамой разрешили тебе выступить в местном цирке? Да. Очень завидно.       — Ты сам — местный цирк, а это Большие игры! — возмутился Джерар, вскинув руками. — И вообще мы же с тобой обсуждали. Почему для тебя так сложно просто порадоваться за меня?! Большие игры — это шанс! Шанс, который, я думал, мы ждали с тобой одинаково! Я выйду на арену, впервые покажусь людям, и сразу же, с первого дня, запомнюсь им, произведу впечатление! Все узнают меня!..       — Или Ригеля… — хмыкнул в ответ на такое заявление сам Ригель, нахмурившись и стиснув зубы. — Не забывай. Своим прозвищем ты взял мое имя, твой плащ — это моих рук дело, а весь твой шанс — не что иное, как полный бред, ведь «эффектное появление на Больших играх» не сделает из тебя того, кем ты не являешься!       — Даже так?! — вспыхнул Джерар, в шоке вылупившись на Ригеля.       — Даже так! — кивнул в ответ парень, покачав головой. — Может быть, ты и думаешь, что ты Избранный, но ты им не являешься. Прошло восемь лет, Джерар, с того самого момента, как мы познакомились. Восемь лет! И напомни, хоть раз за эти восемь лет ты смог использовать свою стихию космоса? Ты не смог. Все, что у нас обоих есть, — это космический плащ, который я для тебя создаю вот этими, — Ригель вскинул ладони в воздух, показав их Джерару, — самыми руками, от которых тебе вдруг теперь захотелось отказаться, и в пользу кого?! Ты даже не знаешь людей, которые придут на эти Большие игры, но уже уверен, что найдешь среди них кого-то, кто будет относиться к тебе так, как все это время относился я! И только я!       — А как ты ко мне относился? Как к своей некачественной версии?..       — Я такого не говорил, Джерар. Все не так, как ты…       — Не нужно оправдываться передо мной, ради бога. Я тебя хорошо слышал. «Мое имя, мои руки», ты это сказал, Ригель, — покачал головой Джерар, просто пройдя мимо Ригеля. И только остановившись за его спиной, Джерар добавил: — Я докажу тебе, что ты не прав, докажу тебе, Камиле, всем вам. Что вы не правы и что вы ошибаетесь на мой счет. Может быть, я и не научился колдовать, но это пока. И как я уже сказал, Большие игры — это мой шанс. И из-за твоей зависти я его не упущу, можешь даже не рассчитывать…       И с этими словами Джерар ушел, оставив Ригеля стоять одного и обдумывать все, что они успели наговорить друг другу за такое короткое время.       Вздохнув, Ригель нахмурился, подняв руку к лицу и потерев переносицу. Опять. Они обсуждали это раньше и поругались, и вот снова. Не понимая, откуда Джерар мог решить, что Ригель относился к нему как к своей некачественной версии, сам парень только строил догадки о том, а задумывался ли Джерар когда-нибудь, что именно так это и работало в обратную сторону. Это Ригель чувствовал себя некачественной версией Джерара. Это Ригель был «воображаемым другом» Избранного. И да, возможно, Джерар обижался из-за придирок по поводу того, что не умел колдовать, а это был факт: Джерар, будучи Избранным, будучи магом созидания космоса, не умел колдовать. Пока нет, но Ригель знал: однажды он научится, в то время как его воображаемый друг так и останется тем, кто умеет только накидывать ему плащи на плечи. Что это была за магия такая: «создавать и накидывать космическое полотно, вместо плаща на плечи»?.. Ригель не знал. Не знал, что это была за стихия, что за подтип, но в одном парень был уверен, и это точно. Судьба не просто соединила его с Джераром, она над ним надругалась, дав способность, похожую на способность Избранного, но остававшуюся лишь ее «некачественной версией»…       После той имевшей значение ссоры Ригель и Джерар не разговаривали ближайшие пару дней, а если быть точнее, то все время перед отборочными испытаниями. Для Ригеля эти часы стали по-настоящему мучительными. Оставаясь в поместье Избранных за городом, Ригель находился от Джерара всего в паре метров — в другой комнате, но ощущалось это так, будто бы он был совсем далеко. Ригель чувствовал это расстояние и знал, что совсем скоро оно станет материально. Джерар планировал уехать. Планировал уехать в Офрис, туда, где он считал, ему и было место. К арене, на набережную, прямо туда, куда совсем не хотел уезжать Ригель. В отличие от Джерара, он понимал: внешний мир совсем не похож на то, что Джерар себе там напредставлял. Думая, что в Офрисе его встретят как долгожданного гостя, Избранный даже не задумывался, что на самом деле это было не так. Единственный, кто ждал его, кто по-настоящему думал только лишь о Джераре, был Ригель, а Ригель не представлял себя ни в Офрисе, ни в Фелиссии, ни где-либо еще, кроме этого дома за городом, где он появился и где он рос все последние восемь лет бок о бок с Джераром.       В конце концов это случилось. Джерар уехал, первые пару этапов отборочных испытаний прошли, и наконец близилась пилотная серия Больших игр, представлявшая из себя финал отбора и объявление новых команд. Сперва Ригель отказывался ехать в Офрис. Несмотря на все попытки Джерара уговорить его, Ригель отказывался, думая, что таким образом сможет убедить Джерара одуматься, остаться с ним, однако это не получилось. Даже без своего «плаща» Избранный уехал, оставил Ригеля позади, а тот в свою очередь просто не смог подставить самого важного человека в своей жизни. Ригель знал, Джерар не сможет выйти на арену без плаща, который он ему наколдует, и все равно парень отказывался уступать Ригелю. Это было похоже на игру двух шантажистов. Ригель давил на Джерара, Джерара в отместку давил на Ригеля, и никому их противостояние было не видно, даже Камиле, уверенной, что плащ Джерар колдует себе самостоятельно.       Никто из Избранных не был в курсе, что Джерар не умеет колдовать. Никто из Избранных не знал, что за него (и то не в полной мере) это делал Ригель. Это был обман всей их короткой, но общей жизни. Джерар не умел колдовать, хотя физически мог, и скрывал это. А Ригель ему помогал, и все ради этого пресловутого одобрения. Все ради этого дурацкого «спасибо», которое Джерар говорил Ригелю каждый раз, когда тот его выручал, и вот снова. Ригель просто сдался. Просто покинул их дом, просто приехал в Офрис, и все ради того, чтобы услышать такое любимое и в то же время такое ненавистное «спасибо», которое в конце концов Джерар сказал не ему.       Эллиз. Это была Эллиз. Самое яркое воспоминание Ригеля за все эти дурацкие отборочные, самое ненавистное явление на Больших играх, которое Ригель, да будет Джерар ему свидетелем, собственными руками хотел придушить. Эта нулевая возникла просто из неоткуда. И Ригель молился, чтобы она точно так же исчезла куда-нибудь в никуда. Увы, не получилось.       Придя в тот день на арену, придя в тот день на финал отборочных, Ригель постеснялся подняться на балкон, где стояли Джерар и Камила, где стояли «Ригель» и МИИ. Вместо этого он спрятался на трибунах. Сев прямо на лестнице, между рядами людей, Ригель поддерживал магией плащ на Джераре, сам при этом прожигая взглядом все происходившее на арене.       Признаться честно, это было довольно любопытное зрелище. На песчаную насыпь выходили парни и девушки, совершенно не похожие друг на друга. И непохожи они были внешностью, голосами, эмоциями, стихиями… Каждый по-своему казался Ригелю уникальным. Уникальным, но совершенно не подходящим Джерару. Избранный планировал найти среди этих людей «новых друзей», но Ригель честно не представлял, кто из них сможет вытерпеть Джерара. Со всеми его причудами, странностями и заморочками, с которыми мириться мог исключительно Ригель. И вот наконец на арену вышла она.       Окинув взглядом не те трибуны, Эллиз на секунду словно бы застыла, зацепившись взглядом за лестницу — то место, где Ригель и сидел. Поймав ее взгляд, Ригель нахмурился, почувствовав, как в груди у него что-то неприятно сжалось. И в ту же секунду девушка, не обернувшись к Избранным, начала свое выступление. Ошибившись два раза в начале, Эллиз продолжала крутить оружие в руке, а Ригель следил за этим и думал.       Нулевая на Больших играх, Избранный без возможности колдовать… Зная Джерара даже лучше, чем сам парень знал себя, Ригель почувствовал, как сердце у него забилось быстрее, а ладони похолодели. Парень не мог не задуматься о том, что отметил в голове сам Ригель. Джерар бы точно прокрутил в голове эту мысль, и вот, как Ригель и предполагал, это случилось. Аплодисменты… Замерев по окончанию выступления, Эллиз долго стояла в позиции, а Ригель, прожигая ее взглядом, боялся… Боялся услышать аплодисменты, которые в конечном итоге одиночными хлопками раздались по всему пространству арены. Обернувшись к балкону, где стояли Джерар и Камила, одетые в свои дурацкие костюмы Избранных, Ригель застыл, увидев эти окутанные его плащом руки, которые аплодировали и аплодировали далеко не ему.       Развернувшись вместе с Ригелем, Эллиз так же заметила это. И в ту же секунду над ареной раздался ненавистный Ригелю голос ведущего, объявившего:       — Вот так-то! Молодец, Беллатрикс, сразу видно, спорили люди из-за тебя не зря.       «Беллатрикс». Как звезда в небе. Как звезда из созвездия, где сиял Ригель. И такой Эллиз назвал Джерар. Ригель был уверен, в подобной кличке был виновен именно Избранный, ведь кто как не маг созидания космоса мог знать о чем-то подобном. Кто как не человек, давший имя самому Ригелю восемь лет назад, мог додуматься дать такое прозвище Эллиз?!       Когда Ригель появился в то самое странное утро, он не знал, кем он был. Ригель не знал до сих пор, но тогда он даже не имел имени. И это Джерар придумал такое имя ему. Имея фамилию Антарес, Джерар считал, что имена, полученные человеком в честь звезд, звучат очень красиво. И поэтому для своего «воображаемого друга» Джерар выбрал прозвище Ригель. Ригель. Чтобы через пару лет назвать какую-то мимо проходившую девчонку Беллатрикс.       Сказать, что Ригель разозлился в тот момент, — это не сказать ничего. Порываясь вскинуть руку и сдернуть с Джерара его поганый плащ, Ригель сдержался. Сдержался лишь для того, чтобы вскочить с лестницы, на ступенях которой он сидел и поспешить на балкон. Игнорируя бредущую к веранде нулевую, Ригель очень быстро примчался на балкон. Застыв позади гордо стоявших Избранных и скрестив руки на груди, парень так и не пересек порога, сказав так громко, чтобы Джерар его все равно услышал:       — Если ты считаешь, что я не понял твоего вброса, то ты ошибаешься. Объясни мне, что плохого я для тебя сделал?! Объясни мне, чем я… заслужил такого отношения к себе?! С каких пор ты ищешь мне замену и делаешь это так дешево?! Просто, Джерар, объясни! — на эмоциях выкрикнул Ригель, заметив, как Избранный даже не пошевельнулся, продолжив стоять рядом с Камилой — своей старшей сводной сестрой, выглядевшей как дура в своем этом дурацком доспехе.       И в ту же секунду тишину нарушили аплодисменты. Свое выступление закончил очередной новичок. Ригель стиснул зубы, оскалившись.       — Забавно, да, Джерар?! Ты молчишь. Молчишь, потому что эта коза стоит рядом. Молчишь, потому что стесняешься меня. И поэтому ты ищешь замену, поэтому ты назвал ее Беллатрикс! Ты просто жалок, ты понял меня? И ты должен молиться, чтобы я сейчас не лишил тебя всего твоего пафоса, скинув этот плащ и показав всей столице, какой идиот скрывается за моим именем!       — Я считаю, что кому-то пора бы замолчать, а то слушать это просто невыносимо, — неожиданно произнес Джерар, что непременно услышала Камила, усмехнувшись и посмотрев куда-то в глубину космического плаща.       — Согласна, — кивнула девушка, скрестив руки на груди. — Иногда Оскар вставляет такие странные комментарии, самой немного неловко.       — Понял, — кивнул Ригель, проигнорировав не к месту вмешавшуюся Камилу. — Считаешь, что я должен замолчать?! По-твоему, тебе меня и слушать невыносимо? А знаешь?.. Мне все равно, — пройдя к Джерару и оперевшись спиной на перила балкона, Ригель скрестил руки на груди, уставившись на парня, скрытого за плащом. — Не моя проблема, что ты единственный, кто меня слышит, это твоя проблема, и хочешь ты мириться с ней или не хочешь, но тебе придется. Потому что я… Так просто, как ты думаешь, не уйду. Не сейчас.       Послышался шумный вздох, за которым последовало не менее шумное высказывание Джерара. А шумное оно было по тому, что после него в голове Ригеля навязчивой болью зазвенел шум.       — Остался всего один новичок, МИИ, — не поворачивая голову к сестре и продолжая смотреть туда, где стоял Ригель, Джерар добавил: — Уже решила, кого возьмешь к себе в команду?       Камила снова прыснула, а Ригель, услышав этот дурацкий звук, нервно обернулся к девушке в доспехе.       — Из постоянных игроков хочу Эйси. А из новичков беру Нейтана, Кевина, Иви и Эллиз.       — Ее зовут не Эллиз. Беллатрикс, — поправил Джерар, добавив: — И это я ее беру себе.       — Ты не посмеешь, — тут же прошипел Ригель, нахмурившись. — Джерар… Ты. Не. Посмеешь.       — Взамен отдаю Майка, — тем временем продолжил Джерар общаться с Камилой. — Ты знаешь, Майк сильный игрок и уж точно стоит больше нулевой… Поэтому соглашайся, как мне кажется, обмен нечестный. И нечестный в первую очередь для меня.       — Какая же ты тварь, Джерар…       Камила усмехнулась.       — Именно, Ригель!       Застыв, Ригель неуверенно обернулся, посмотрев на девушку, и тогда же она продолжила:       — Обмен получается нечестный. Боюсь спросить, почему ты на него вдруг решился, м?.. Хотя зачем я задаю такие глупые вопросы, верно? Учитывая, как эта нулевая крутила одну палку, догадываюсь, как она умеет работать и с другими.       Джерар проигнорировал такое высказывание со стороны старшей сестры и просто спросил:       — Так ты согласна?       — За Майка-то? Согласна.       — Отлично, — кивнул Джерар.       — Отлично… — покачал головой тем временем слушавший их все это время Ригель. — Раз с этих пор ты у нас такой крутой, такой особенный, весь из себя прямо Избранный, ради бога, будь им. Но без меня. Сейчас я не лишу тебя твоего плаща, но завтра… Даже не приходи ко мне с просьбами тебе снова помочь. Пусть это сделает Эллиз.       — Беллатрикс, — поправил его Джерар, добавив: — Знаешь, кстати, Камила, почему я назвал ее Беллатрикс?       Девушка с иронией вскинула бровью.       — И почему?       — Потому что это звезда. Ну знаешь… Как Ригель, как Антарес…       Камила рассмеялась.       — О да, Джерар, — прошептала Камила, закатив глаза. — Теперь поняла. Ну что я могу тут сказать еще. Предохраняйтесь главное, а то рождения сверхновой в первый год после явления перед народом даже я тебе не пожелаю.       Почувствовав, как что-то словно встало комом в горле, Ригель сглотнул. Отвратительные. Они оба. И Камила, и Джерар… Какие они оба… были отвратительные. Поджав губы, парень, не став что-либо еще говорить, просто оторвался от перил, обойдя Джерара и направившись на выход с балкона. Да уж… И с этими людьми он жил все это время. Просто да уж.       И вот что в такой ситуации Ригель должен был делать, а главное, что в такой ситуации он должен был думать? Он не знал. Ему просто было обидно. И обидно из-за двух человек. Из-за Джерара и теперь уже из-за Эллиз. Да, обижала его не Камила со своими дурацкими шуточками, Ригель давно к ним привык, обижали его именно Джерар и эта тупая, мать ее, Эллиз. Первый, потому что так открыто вел себя как придурок, и все на зло, лишь бы его побесить. А вторая… Обижала его просто за то, что она родилась и додумалась прийти именно на шестой, первый для Джерара, сезон Больших игр.       С такими мыслями Ригель провел весь оставшийся вечер. Покинув арену еще до конца отборочных испытаний, парень направился в Офрис, и он долгое время бродил, не понимая, где в этом городе ему было место. Точнее, Ригель понимал, где ему было место: там же, где и всегда, — рядом с Джераром, но вряд ли теперь его там кто-то ждал. Джерар ясно дал понять: «кому-то пора замолчать». И Ригелю было больно от мыслей, что под этим «кем-то» Избранный подразумевал его.       Это было нечестно. Нечестно и просто-напросто несправедливо! Ригель знал, порой он мог быть с Джераром чересчур груб, слишком жесток. Вспоминая то, как они поругались до начала этих дурацких Больших игр, парень не упускал из головы мысли: а не перегнул ли он тогда палку? Ригель был в курсе того, как Джерару было важно участие в этих Больших играх; Ригель был в курсе того, сколько ночей парень провел за мечтами о том, как на этих Больших играх для него начнется совсем другая жизнь. Та жизнь, в которой, Ригель был уверен, для него уже не останется места. И такие мысли зародились у парня еще задолго до того, как он впервые поругался с Джераром. Такие мысли зародились у него тогда, когда Джерар озвучил перед родителями прозвище Избранного, которое он для себя выбрал.       Ригель… Это было больно услышать, что Джерар тогда на самом деле назвал его имя, когда Глюон — старший Избранный — спросил, придумал ли Джерар уже себе альтер-эго. И Джерар придумал. Он назвал себя Ригелем. И, похоже, парню на самом деле понравилась эта идея, ведь когда Ригель спросил его, зачем он так поступил, Джерар просто ответил: «Потому что все, что делает меня особенным, — это ты, Ригель. Это ты умеешь создавать то забавное звездное полотно, из которого мы с тобой можем сделать мне плащ. Это ты делаешь меня уникальным».       «Зато ты отнимаешь эту уникальность у меня, и даже этого не понимаешь» — подумал тогда Ригель, но вслух так и не решился сказать. Парень знал, не могло на свете существовать «несколько Ригелей». Не могло за тем самым плащом, которым теперь восхищались миллионы людей, скрываться несколько человек. А значит Джерар, взяв его имя как псевдоним, просто… Плюнул Ригелю в лицо, по факту встав на путь претворения в жизнь всех самых больших страхов «воображаемого друга». Джерар стал обрывать те связи, которые помогали Ригелю верить, что, несмотря на тот факт, будто люди его не видели, он все еще существовал.       Только его Джерар называл именем Ригель. Только к нему парень так обращался, когда хотел о чем-то сказать, но теперь это изменилось. И имя Ригеля перестало быть уникальным, перестало принадлежать только ему. Оно стало принадлежать «им» — им обоим, Джерару и Ригелю. Избранному и его «голосу на подкорке сознания». И даже это Ригель готов был простить.       Деля с Джераром всю свою не такую долгую жизнь, Ригель привык к тому, что у все у них было общим, и тогда, после болезненных размышлений, он все же готов был принять, что и его имя теперь для них стало общим. Парень видел в этом даже какой-то свой смысл. Возможно, Джерар и совершал ошибки, возможно, Джерар обижал его и лишал уникальности, но в то же время он давал Ригелю почувствовать себя достойным того, чтобы этой уникальности его лишали. Противоречивое чувство. С одной стороны, Ригелю было больно, а, с другой стороны, он чувствовал себя самым счастливым. Если Джерар взял его имя как свой псевдоним, значит в этом имени был смысл, значит оно не звучало для Избранного как пустой звук. А знать это и понимать, что для Джерара он не был никем, Ригелю было важнее всего в этой жизни. Опять же… Если у Джерара не было никакой конкуренции в мире Ригеля, то сам Ригель боролся буквально со всеми вокруг. С Камилой, с другими Избранными, а теперь со всеми игроками, зрителями и просто людьми, и все ради осознания этого факта, что только его имя Джерар мог использовать как частицу себя. И эта мысль Ригеля успокаивала. Успокаивала ровно до этого дня.       Беллатрикс. Джерар назвал мимо проходившую девчонку Беллатрикс. И он не просто назвал ее так, он сделал это назло. Чтобы доказать Ригелю, что мир Джерара вокруг него одного не крутился. Чтобы доказать Ригелю, что тот не мог влиять на него. А Ригель был осведомлен в этом и так более, чем достаточно, чтобы терпеть очередные дурацкие выпады в свою сторону. Зачем Джерар поступал так, как поступал? Почему он его обижал? Ригель догадывался: чтобы доказать, чтобы оправдаться, чтобы наконец почувствовать, будто он перестал быть ребенком, перестал быть тенью Камилы и наконец научился быть кем-то… и не просто «кем-то», а кем-то большим. И только одно Ригель не понимал: зачем Джерару было стремиться стать кем-то большим, когда он уже был всем для него?       За такими мыслями Ригель не заметил, как прошел час, а за ним еще пара минут, и вот наконец из арены в Офрис высыпали толпы людей. Дав крюк по всему этому небольшому, но такому необычному городу, Ригель вернулся назад. И вернулся назад лишь для того, чтобы услышать о новостях. «Дуэль Эллиз и Эйси закончилась победой волшебницы кислоты, в то время как нулевую, получившую травму, направили в медпункт». Слыша одну и ту же формулировку, но от совершенно разных людей, окружавших его, Ригель прокручивал в голове не тот факт, что эта дурацкая Беллатрикс покалечилась. Ригель прокручивал в голове то, что ее отправили в медпункт. В тот самый, куда Джерар устроился лаборантом.       В первую секунду Ригель даже задумался, а не подстроил ли Избранный такой исход событий? Однако уже спустя мгновение парень отмел эти мысли. Нет. Каким бы хитрым и наглым человеком ни был Джерар, он бы просто не стал калечить других людей ради какой-то там своей выгоды. Парень не мог. А значит Эллиз попала в медпункт по другим причинам, иными словами, она попала туда по иронии судьбы. Да, той самой судьбы, которая в один день позволила Ригелю появиться на свет и которая теперь просто насмехалась над ним каждый день, раз за разом огорчая парня все больше и больше. И когда Ригель говорил о том, что судьба огорчала каждый день, он не утрировал и даже не привирал. Он говорил чистую правду.       На следующий день, в понедельник, Ригель узнал, что Эллиз ходила к Джерару. Он узнал, что в том самом медпункте, девушка познакомилась не просто с «Избранным в плаще», она познакомилась с ним — с настоящим Джераром, которого, как Ригель думал, один он знал таким. И после этого череда дурацких событий не окончилась.       Во вторник, гуляя по парку Офриса, где Ригель полюбил прятаться от человеческих глаз, он снова встретился с ней — встретился со своей главной головной болью на этих соревнованиях, он встретился с Эллиз. Во вторник девушка пришла туда, к тому самому дубу, возле которого Ригель привык ночевать, возле которого он любил прятаться и прятаться в первую очередь от нее. Вспоминая тот момент, когда Эллиз выступала на отборочных, Ригель никак не мог выкинуть из головы больную идею: осматривая трибуны, девушка зацепилась взглядом за лестницу. За ступеньку, где Ригель сидел, смотря на нее. Обдумывая это событие, парень боялся, а не увидела ли Эллиз его тогда. Не различила ли она невидимый силуэт, не разрушила ли уникальность их с Джераром связи с обеих сторон, не стала ли она такой же заменой Джерару, какой заменой Ригелю Избранный сам сделал ее. Однако, нет, она не стала. И Ригель понял это тогда, когда девушка пришла к тому дубу, в тот пресловутый вторник первой недели, и стала тренироваться. Тренироваться так, будто Ригель и не сидел от нее в паре метров, будто он не смотрел на нее, прожигая взглядом и прокручивая в голове всего одну мысль: «Лучше бы Эйси убила тебя на той дурацкой дуэли». Комментируя вслух каждое действие нулевой, Ригель оскорблял ее. Оскорблял и пытался обидеть. Обидеть так же, как она обидела его несколько дней назад. Но девушка не слышала. И не слышала потому, что для нее Ригеля просто не существовало. Для нее он был вымыслом, вырезанной сценой эфира той жизни, к которой девушка привыкла. И эта мысль Ригеля бесила лишь больше.       Эллиз жила и ни о чем не догадывалась. Эллиз жила и не понимала, в какую историю она вляпалась и каких людей больно задела. И Ригелю было жаль, что рассказать ей об этом он просто не мог. А такие мысли в голове парня возникали, да прямо тогда, когда сил ругаться на «Беллатрикс» больше не оставалось. Была бы у него возможность поговорить с Эллиз, он бы поговорил. Ригель знал это. Была бы у него возможность попросить Эллиз уйти, попросить перестать общаться с Джераром, он бы попросил. Он бы вымолил у девушки это, он бы встал перед ней на колени и добился бы того, чтобы она ушла. Чтобы она перестала разрушать то, что и без нее хлипко держалось. И Ригель был уверен, что девушка бы прислушалась. Но он просто не мог… И из-за этой его неспособности с каждым днем вся его с Джераром история только портилась.       В среду Избранный встретился с Эллиз, чтобы договориться с ней о совместных тренировках. В ту же среду девушка согласилась. И вот с четвергом пришел тот день, когда даже из парка — самого тихого и спокойного места в Офрисе — Ригеля просто выгнали. Сделали без криков, без шума, по факту Ригель сам принял решение уйти оттуда. Не желая мучить себя, не желая портить настроение Джерару, не желая подставлять Эллиз, Ригель не хотел стоять над душой у парня и девушки, когда те встретятся здесь, чтобы начать тренировку. И нет, такое решение Ригеля было принято далеко не потому что он смирился с происходящим или потому что был таким щедрым, парень просто хотел убедиться. Посмотреть на то, что сделает Джерар, как он будет себя вести, когда в ухо ему перестанет кричать голос «бывшего друга». И то, как Джерар себя повел… Ригель не знал.       С Эллиз Джерар был мил, игрив и учтив. Для девушки он играл кого-то… Одновременно похожего и непохожего на себя. Пытаясь произвести впечатление, Избранный словно бы выпячивал грудь вперед, в то время как сам Ригель знал, что настоящий Джерар так бы не сделал. Джерар был милым, Джерар был добрым, Джерар был умным, но он никогда не был напыщенным. А с Эллиз он пытался быть именно таким. Грубо говоря, Джерар набивал себе цену. Пытался выглядеть выше, лучше, чем был на деле. И эта мысль одновременно грела и холодила все внутри Ригеля. Несмотря на попытки Джерара найти замену ему, у парня не получалось. Сколько бы Джерар ни лебезил перед Эллиз, с ней он был неискренним. Моментами он ей врал, пытаясь обойти острую тему того, что нулевым, как девушка, он никогда не был. Да, Джерар не умел колдовать, только если Эллиз понимала это как «я такой же, как и ты нулевой», сам Джерар вкладывал в это совсем другие мысли.       Джерар не умел колдовать, но он мог научиться, у него просто не получалось. Джерар был созидателем космоса, но, как человек с двумя ногами, который потенциально мог бы встать и научиться ходить, Избранный не умел покорять свою стихию. Да, приложи усилие, он смог бы сделать это. И тем не менее Джерару что-то мешало. Ригель не знал, что это было, но с самого детства Джерар тренировался много и даже больше, чем нужно, тем не менее звезды на небосклоне оставались ему неподвластны. И именно поэтому в его голове родились все эти мысли, будто мир, в котором все они жили, был неправильным. Джерар поделился этими мыслями с Эллиз на той тренировке, как давным-давно размышлял о том же перед Ригелем. Только вот если Ригель знал, откуда возникло желание Джерара жить в мире, «где людей будут судить по их достоинствам, а не по их стихиями», Эллиз не догадывалась. И эта мысль грела Ригелю душу.       Как бы Джерар ни старался найти замену Ригелю, у него это не выйдет. Тем не менее сам факт того, что Джерар «старался найти замену», Ригелю был противен. И все же он хотел подождать. Подождать и посмотреть, куда это все их приведет. А привело это их на первый этап Больших игр, случившийся в те самые выходные, когда Эллиз вышла на испытание стихией воздуха против Иви и когда девушка наконец проявила себя.       Не став ссориться с Джераром за пару часов до Больших игр, Ригель решил попробовать перестать давить на него. Вместо этого, согласившись без лишних ссор на то, чтобы помочь ему с плащом снова, Ригель спросил: а что Джерар вообще запланировал на сегодняшний этап соревнований? И Джерар ему ответил:       — Дебют Беллатрикс, — без тени злости ответил Избранный, улыбнувшись. И за этой улыбкой Ригель заметил нотки. Нотки той фирменной хитрости, которой Джерар славился едва ли не с самого детства. Спрятав сарказм, Ригель кивнул, скрестив руки на груди и спросив отстраненно:       — И что за дебют? Она выйдет в дуэль? Ты же ее вроде как раз для этого тренировал…       Джерар покачал головой.       — Нет, она выйдет в испытание. Против Иви. Которая… волшебница дыма у Камилы в команде. И знаешь, что она сделает?       Ригель поджал губы, вздернув бровью.       — И что?..       — Размажет ее.       Ригель замер, неуверенно покосившись на Джерара и нахмурив брови.       — Размажет?       — Да. Знаешь… Это довольно любопытно наблюдать за нулевыми на соревнованиях магов. А еще любопытнее наблюдать за нулевыми, у которых есть потенциал. И причины, чтобы хотеть поставить этих самых магов на место.       Ригель задумался.       — А у Эллиз есть какие-то причины для этого? Мне она не показалась на кого-либо обиженной или злой.       — Я прочитал ее досье. С отборочных. Она пришла на игры, потому что ее не взяли в университет. А не взяли ее, потому что она нулевая. Я тебе рассказывал о том, что подобное меня раздражает. Почему я, будучи тем, кто даже не умеет покорять свою стихию, занимаю роль Избранного? Потому что я таким родился. Я родился с созиданием космоса и никого вокруг не волнует, умею ли я этот космос созидать или нет. Так же и с Беллатрикс. Никого не интересует есть у нее какой-либо талант или нет, она родилась нулевой, и уже этого всем достаточно, чтобы судить о ней как о пустом месте. И я хочу показать то, что это так не работает.       — То есть?.. — не понял Ригель, нахмурившись.       — Я сделаю Эллиз победителем игр. Достойна она этого или нет, не так важно. Но в этом сезоне магов победит нулевой. И, возможно, после этого люди наконец поймут, что мир такой, какой он есть сейчас, неидеален. И что, возможно, пришло время что-то в нем изменить…       Ригель вздохнул.       — И все же я тебя не понимаю, — наконец произнес он, перебив Джерара и строго на него посмотрев. — Почему тебе вечно хочется все изменить? Что тебя так не устраивает в том мире, где мы жили и где мы, надеюсь, все еще живем? Джерар…       — Несправедливость, — просто ответил парень, повернувшись к своему старому другу и кивнув. — Меня не устраивает несправедливость. И не по отношению к нулевым, а по отношению к миру. Со стороны Избранных. Мы не достойны править этой страной. Глюон, Триа Прима, Дефриса — никто из них. А что уж говорить обо мне или Камиле. Камила ничего не понимает в политике, ей это неинтересно, а я… А я не умею колдовать, чтобы занимать свое место «по правилам».       — И тем не менее ты его занимаешь, — воспротивился Ригель, отведя взгляд и всмотревшись куда-то вперед, на арену, развернувшуюся перед балконом, где они с Джераром и стояли. Вздохнув, Ригель добавил: — Я понимаю, что ты в последнее время злишься, Джерар. Я вижу это. Но на кого? На родителей? На сестру? На меня?..       — Я злюсь на себя, — буднично ответил Избранный, будто это было, итак, всем известно.       — У тебя нет причин злиться на себя.       — Есть, и еще какие, — перебил Ригеля Джерар, обратив его внимание на себя и нахмурившись, как только их взгляды пересеклись. — С самого детства я понимал, что со мной что-то не так. Я не умею колдовать, когда обязан был научиться, и научиться давно. Я вижу тебя, Ригель, когда никто вокруг не видит, что тоже более чем странное, если не сказать ненормально. И вместо того, чтобы пытаться изменить это, изменить все то, что делало меня ненормальным, я… Просто потерял все последние восемь лет! Если бы я не был таким эгоистом, если бы я не был таким инфантильным, я бы не потерял это время, я бы смог что-нибудь изменить! И если не в себе, то в своей дурацкой семье. Избранные не должны существовать, Ригель. И я тебе это говорю, как один из них! И я тебе это говорю, как тот, кто знает, как выглядят все эти Избранные без своих дурацких плащей и не менее идиотских прозвищ!..       — Дурацких плащей? — нахмурился Ригель, поджав губы и ощутив, как внутри него что-то неприятно сжалось от осознания этого факта. — Мне всегда казалось, что тебе нравился тот плащ, который я для тебя делал.       — Ты знаешь, что я не это имел в виду, Ригель, только не начинай…       — Нет, ты именно это и имел в виду, Джерар. Ты считаешь, что мир, в котором мы живем, «не тот», «неправильный», но ты даже не задумываешься о том, что думают об этом все остальные! Мне нравится наш мир, окей? И мне нравится мой плащ! И мое имя, которое ты только что назвал идиотским прозвищем! И знаешь что?! Я уверен, та же Эллиз со мной согласится! Да, а она согласится!       — Мы с ней обсуждали все это в четверг, на тренировке, и Беллатрикс думает так же, как я.       — Ее зовут Эллиз! — не выдержал Ригель, стиснув зубы и зло посмотрев на Джерара. — И знаешь?.. Я докажу тебе это. Докажу тебе, что ты один хочешь изменить наш мир, ты один только помешан на этой идее! А «нулевых, за счет которых ты бы мог показать ситуацию с другой стороны» не существует! Эллиз не станет калечить Иви, потому что это было бы просто глупо на ее месте ненавидеть магов за то, что она сама родилась нулевой. И знаешь? Я тебе это докажу…       Джерар поджал губы.       — Да? И как докажешь? Повлияешь? Не забывай, она тебя не видит, а Ригель, которого, она думает, что знает, не кто иной, как я. А я тебе сказал. Беллатрикс выйдет в испытание против Иви и размажет ее. А через пару недель, на финале… Она победит. И победит на моих условиях, за мой счет, понятно?       — Давай поспорим, — неожиданно произнес Ригель, уверенно протянув руку Джерару. — Той Беллатрикс, которую ты себе выдумал, не существует. Тех нулевых, которых ты себе выдумал, не существует, и того мира, на который ты хочешь променять наш, точно так же не существует. И я тебе это докажу, а тот факт, что «повлиять на это», как ты говоришь, я не могу, станет завершающим аккордом того, что я прав.       — И давно ты пытаешься делать все поперек мне?       — С тех самых пор, как это начал делать ты сам. Все, что ты делаешь последнее время, ты делаешь назло мне, поперек мне!       — Даже так?.. И что же я назло тебе, скажи, сделал? — пожав руку Ригеля и негласно согласившись на его спор, Джерар добавил, продолжая сжимать чужую ладонь: — Ты обижаешься на меня за то, что я выполнил свой долг, за то, что я приехал в Офрис и показался перед народом. Но случилось это не только из-за моего желания, это негласное правило, распространяющееся на всех Избранных. И на секунду, Ригель, это еще одна из причин, которые вынуждают меня мечтать о мире, где Избранных бы не существовало, где мы с тобой не уехали бы из дома. Я делаю это не назло тебе, а для тебя! — отпустив руку Ригеля и нахмурившись, Джерар выпрямил спину.       — И Эллиз ты, наверное, тоже назвал Беллатрикс не назло мне, а для меня. Бегать за ней ты начал не назло мне, а для меня. А та ситуация с Камилой? На отборочных! Хочешь сказать, тогда это было тоже не назло мне, а для меня?!       — На отборочных я был зол! Ты сам за пару часов до них устраивал истерики, что не будешь мне помогать и плащ свой для меня не создашь! И что, я должен был терпеть?! Да иди ты! А с Беллатрикс… Я тебе уже сказал, она мой проект, не Эллиз мой проект, а «Беллатрикс». И я буду ее называть так, потому что хочу ее называть так! И я тебе сказал, она выиграет, а я воспользуюсь ее примером и покажу, что такое мир, где побеждает не магия; что такое мир, который я хочу создать, в первую очередь, для тебя и меня!       — А остальные? Остальные Избранные?.. — неожиданно спросил Ригель, отступив на шаг и заглянув Джерару в глаза. Избранный замялся. — Нет, а что ты так удивляешься, Джерар? Вполне резонный вопрос. Вспомни их. Вспомни Глюона, которого ты считаешь своим отцом, вспомни Триа Приму, Дефрису, МИИ? Что ты им скажешь, когда они узнают о том, какого ненавистника всей их власти они воспитали.       — С каких пор тебя вдруг стало волновать их мнение? Мне всегда казалось, что ты их терпеть не можешь.       — Меня оно волнует с тех пор, как оно волнует тебя. А я знаю, что тебе не все равно. И поэтому я спрошу тебя еще раз. Зачем ты все это делаешь? Чтобы что? Чтобы доказать, что ты вырос, чтобы доказать, что ты больше не маленький и можешь на что-то влиять?.. А именно по этим причинам ты так себя и ведешь! Твои идеи могут быть резонными, но причины, которые стоят за ними… Просто смешны! Ты не хочешь менять мир, потому что его нужно менять, ты хочешь его изменить, потому что ты думаешь, что сможешь. Потому что ты думаешь, что созрел для этого! Созрел для того, чтобы манипулировать Эллиз, созрел для того, чтобы в обход старшим Избранным готовить… «Переворот»?! Или как это иначе я должен назвать?.. Это переворот! Переворот, который ты просто-напросто не потянешь. Не сейчас, когда тобой движут такие низменные мотивы.       — А какие мотивы должны возникнуть, чтобы я смог этот переворот потянуть?.. — не смог не спросить Джерар, с силой поджав губы. Заглянув Ригелю в глаза, парень молчал, наблюдая за тем, как тот нервно переминался на месте, не зная, что и ответить. — Я понимаю, почему ты встал против меня, Ригель. Потому что ты боишься.       — Боюсь?..       Джерар кивнул.       — Да. Боишься. Боишься, что я «не потяну», боишься, что старшие Избранные узнают о моих планах и попробуют помешать. Ты боишься, что я проиграю, но я не проиграю. И даже если наш спор все еще в силе, даже если ты все еще против меня, я все равно выйду победителем. Потому что, как я тебе и сказал, я это делаю не просто так, а ради тебя. И этот мотив мне кажется более, чем весомым, чтобы продолжать делать то, что я уже начал.       — Нельзя сражаться одному против целого мира.       — Я не сражаюсь против мира, я сражаюсь за него.       — До тех пор, пока ты делаешь это так, как ты делаешь, используя и не спрашивая, это останется борьбой против него, а не за, и чтобы не оставить тебя одним в этой борьбе, я докажу тебе, как сильно ты ошибаешься. И точно так же, как и ты, я сделаю это ради тебя. Поэтому прости, в этот раз к компромиссу мы не придем.       Джерар стиснул зубы.       — Отлично. Значит, в этот раз не придем, хорошо, даже нет, просто прекрасно! — кивнул он и наконец отвернулся, в то время как сам Ригель так и остался стоять, прожигая профиль Избранного самым красноречивым взглядом из всех. И только, когда парень понял, что не добьется от Избранного больше никакого ответа, он вздохнул, а после, не сказав больше ни слова, направился прочь. Подальше от этого балкона, назад, на трибуны. Туда, где ему и было место. Туда, где он сидел в прошлый раз.       И таким образом, прокручивая в голове все, что он сегодня услышал от Джерара, Ригель думал. Думал о том, как они умудрились прийти к тому, к чему в конце концов пришли. И самое ужасное было то, что вся эта ситуация оказалась закономерной. Да! Как бы Ригель ни ругал Джерара все последние пару дней, он понимал: мысли Избранного были закономерны, закономерны и в чем-то даже последовательны. А он этого просто не понял, не разглядел из-за… неожиданно вспыхнувшей в его сердце ревности? Скорее всего.       С самого детства Джерар был мечтателен. Он был добрым и милым, по-своему даже наивным, только вот наивность эта шла у него нет от глупости, а от, снова, обычной мечтательности. Джерар был амбициозен, горд и невероятно умен. И, наверное, именно поэтому Ригель никогда не сомневался в том, что Джерар был Избранным. Да, парень не умел колдовать, как того требовало его положение в обществе, но Джерар умел думать как Избранный, быть им. И у Джерара всегда были идеи, всегда были мечты оставить след после себя. Наверное, именно такими чертами и должны были обладать Избранные, каждый из них, но похвастаться таким мог только Джерар, и поэтому он выделялся. В отличие от Ригеля, которого уникальным делала только его эфемерность, Джерар был особенным, благодаря своей личности, своему характеру, своим планам о будущем и своим острым желанием претворить все свои идеи в жизнь. Только вот пути, которые Джерар выбирал… Ригель не мог сказать, что они всегда были правильны. И сейчас в частности.       Храня идеи о лучшем мире еще задолго до объявления шестого сезона Больших игр, Джерар прятал их внутри себя. Прятал ото всех, от Глюона и Триа Примы, от Дефрисы и МИИ, и только Ригель был тем человеком, который знал, о чем вечерами задумывался Джерар. И таким образом, привыкнув жить в мире, где его слушал и слышал только Ригель, Избранный забыл, что, попав на Большие игры, попав в реальное общество, где люди были другими, не как у них дома, он не мог действовать так, как жил раньше. Не мог Джерар идти наперекор своей сестре, родителям, всем традициям этого мира, один. Ему нужны были соратники, единомышленники, или хотя бы те люди, которые знали о том, почему Джерар поступал так, как поступал.       В качестве соратницы Джерар думает, что выбрал Эллиз, но Ригель знал, это было не так. Джерар планировал использовать девушку, даже не девушку, а факт того, что она была нулевой, сделав из этого сенсацию, только вот он не спросил, а хотела ли сама Эллиз становиться подобной сенсацией. И поэтому он не мыслил с ней одинаково, он использовал ее. И на самом деле, — Ригель поймал себя на такой мысли, — он бы хотел, чтобы «Беллатрикс» оставалась насмешкой над его собственной ревностью, а не тем, чем Джерар ее недавно назвал.       «Проект». «Беллатрикс — это мой проект» — вот, что сказал Джерар. «Беллатрикс — это моя работа, которую я доведу до концу и из которой сделаю наглядный пример». И на этой ноте Ригелю стало просто жалко ее. Жалко Эллиз. Зная, каким Джерар был неоднозначным человеком, Ригель понимал, если он захочет, он выжмет из нее все соки, а потом кинет, в то время как сама Эллиз даже не поймет, что была в его руках просто игрушкой. Просто средством достичь той мечты, о которой Джерар грезил многие годы. И в этот момент Ригель задумался.       Джерар с самого начала планировал просто использовать Эллиз. И вот, почему он так вел себя с ней. Милый, кудрявый, одетый в пушистые свитера «мальчик-лаборант». Вот, какую роль себе выбрал Джерар. Вот, кем он хотел выглядеть перед Эллиз. Он отвел от себя все подозрения. Какого человека можно было заподозрить в том, что он строил какие-то козни? Хмурого, «злого», молчаливого, но не улыбчивого и простого, не такого, каким себя пытался выдать Джерар. Влюбленный в смелую девочку не такой смелый мальчик — вот, кем хотел стать Джерар. И ему поверили. Самое ужасное, что ему поверили, а разубедить людей Ригель не мог. И не мог, в первую очередь, не потому что его бы никто не услышал и не потому что он хотел уберечь других людей от Джерара, а потому что он хотел уберечь Джерара от всех остальных. От их возможной реакции на тот факт, что Джерар их использует как фигуры на шахматной доске. А Ригель был уверен, если люди узнают, случится беда.       Избранный, который жаждет уничтожить Избранных, используя при этом людей, словно пешки на доске, — вот, что станет сенсацией, а не победа нулевой на состязаниях магов. Джерар развернул совершенно неправильную игру, безвыигрышную и обреченную. Сражаясь на оба фронта, с Избранными и с обычными людьми, ставя себя выше каждого, парень думал, что старается на общее благо, но нет. Он просто натравливал на себя целый мир, а из такой схватки для Джерара был выход один. И далеко не связанный с победой, о которой Избранный ему все твердил. И вот это Ригель понимал особенно хорошо. Если люди узнают, Джерара убьют. Если люди узнают, мир изменится, трон под Избранными пошатнется, но не так, как хотел Джерар. Их свергнут и свергнут общими силами, но не потому что «править людьми должен тот, кто достоен», а потому что править людьми должен кто угодно, но не ставящий себя выше всех остальных манипулятор. И манипулятор, даже по существующим правилам не подходящий на место «хозяина этого мира».       Застыв на лестнице на трибунах, куда он шел все это время, Ригель почувствовал, как внутри него все в мгновение захолодело от осознания этой мысли. И мысли не о том, что Джерар заигрался. А мысли о том, что Джерара убьют. Джерара убьют. А что будет делать он, Ригель? Что он будет делать тогда?..       Ответ простой: ничего. Потому что без Джерара для Ригеля в мире не было ничего. Без Джерара мира Ригеля не существовало. И сейчас, осознав в какую ситуацию они с Избранным оба влипли, Ригель просто рухнул на ступени лестницы, игнорируя доносившиеся откуда-то издалека голоса прибывших в Офрис зрителей популярного телешоу.       «Телешоу»… А ведь точно. Все это было ведь обычное телешоу — состязание, популярное среди молодежи и известное в своем мире магическими дуэлями. Магическими дуэлями, в которых впервые планировала принять участие девушка Эллиз — немаг от рождения, от которой, Ригель понял, теперь и зависело все. Если она послушается Джерара, если она победит, то все мысли Избранного постепенно начнут претворяться в реальность, и начнут они претворяться в реальность только за тем, чтобы в конце концов свести его и столько невинных людей в могилу. Начнется война. Война за освобождение из-под гнета Избранных, которую спровоцировал тот, кто и хотел всех освободить. Это будет война непонимания, это будет война между людьми, которые в один момент просто оглохли, перестав слышать друг друга. И зависело начнется она или нет только от Эллиз. От Эллиз, на которую повлиять Ригель просто не мог и в которую он мог только поверить. Однако, что же могла сделать вера Ригеля, того самого Ригеля, который был не способен даже на обычную веру в себя?..       Всю жизнь считая, что вера была чем-то вроде плацебо для тех, кто нуждался в надежде на лучшее, сам Ригель был противником таких методов встречаться с судьбой. Он знал: с его мыслями или без, с его участием или без, ход событий не поменяется. Как Джерар и сказал, повлиять на что-либо Ригель не мог, и тем не менее просто стоять в стороне, когда весь мир дал такую серьезную трещину, он тоже был не способен, и поэтому, поджав под себя ноги, сам Ригель, как ни странно, выпрямился. Выпрямился, чтобы посмотреть куда-то вперед, туда, на арену, где с минуты на минуту и должен был начаться очередной этап дурацкого телешоу, от которого отныне стало зависеть все и даже больше. Особенно для Ригеля. Особенно для него, которого пару дней назад волновали только он сам и его чувство ревности. Чувство ревности, отныне сменившееся чувством всепоглощающей боли и страха. Страха за будущее Джерара — человека, которого Ригель любил; человека, ради которого парень мог пойти на многое и даже на то, чтобы поверить. Поверить в Эллиз и в то, что именно в этой девушке найдется достаточно силы и смелости не поддаться манипуляциям, которыми опутал ее всего за неделю такой наивный и добрый Джерар.       И таким образом, начался первый этап Больших игр. И какие чувства испытал Ригель, когда трибуны наконец заполнились не догадывающимися ни о чем зрителями, а на арену наконец вышел ведущий соревнований — Оскар Вайлд, встретивший этот день очередной глупой шуткой, звучавшей для Ригеля теперь просто-напросто неуместно. И тем не менее, несмотря на начало, несмотря на эти дурацкие пререкания Камилы и Оскара, несмотря на то, как Джерар многозначительно молчал каждый раз, когда к нему обращались, скрытый за плащом космического полотна, столь любезно предоставленного уже смирившимся Ригелем, сам парень мыслями был только рядом с одним человеком — с Эллиз, стоявшей на веранде игроков команды, названной в его честь. Девушка улыбалась. Улыбалась, предвкушая это волшебное время на арене. На арене, где теперь решалась судьба целого человечества.       И вот наконец объявили испытание воздухом. Оскар снова шутил, зрители смеялись, а Ригель все смотрел, как Эллиз, перепугавшаяся, что ее вызвали против Иви, нервно озиралась по сторонам, думая, что влипла она по полной программе. И Ригель был с ней солидарен. Эллиз влипла по полной программе, и тем не менее программу эту всегда можно было дополнить, особенно если послушать Джерара. Особенно если победить Иви и если сделать все то, что Ригель умолял Эллиз в мыслях не делать. И чем же закончилась эта история?       Девушка победила. Победила Иви, победила в своем первом испытании, только вот сделала она это… Несколько противоречиво. Джерар хотел, чтобы Эллиз «размазала» Иви. Но девушка ей помогла. Нулевая продвинула себя вперед, к победе на Больших играх, но она ослушалась Джерара. Она не стала вымещать свою обиду на условного мага, она не стала тем нулевым, которого хотел бы в ней видеть Избранный. Эллиз не обижалась на жизнь, и, увидев это, Ригель понял: с девушкой можно было работать. Несмотря на весь потенциал, о котором твердил Джерар, в Эллиз присутствовало что-то еще. И Ригель предпочел назвать это что-то словом честь. Честь и милосердие — вот, что отличало Эллиз от человека, необходимого Джерару. И уже эта мысль согревала Ригелю душу, давая надежду, в которой парень отныне нуждался как никогда.       Тем не менее, как в любой бочке меда присутствовала своя ложка дегтя, так и в сегодняшнем этапе Больших игр для Ригеля нашлась очередная проблема. И имя у этой проблемы — Джерар, который на самом деле посчитал интересной идею пригласить игроков на собеседование с капитанами. Какое вранье…       Слушая речь Джерара, объясняющего, как ему досадно и грустно, что капитаны принимают так мало участия в событиях на верандах игроков, Ригель только и успевал нервно сжимать кулаки, бегая взглядом от проекции Джерара к Эллиз, завороженно следившей за каждым переливом плаща на Избранном.       Становилось очевидно, Джерар не стремился узнать поближе всех, кто принимал участие в Больших играх. По факту он уже это сделал. На соревнования Избранные ехал с целью «найти больше друзей», и он нашел. Только не путем бесконечного бессмысленного общения с ними, а путем анализа их поведения с другими. И как Ригель говорил изначально, никого достойного Избранный тут не нашел, за исключением своего проекта — «Беллатрикс». И именно ради нее Джерар и предложил устроить встречи команд с капитанами. Это был просто предлог, чтобы увидеться с Эллиз. Чтобы увидеться с ней и запустить коготки поглубже.       Ригель закатил глаза. Будь обстоятельства другими, парень бы восхитился хитростью Джерара и его умением использовать любую возможность для достижения своих целей, однако сейчас именно за эти качества Ригель Избранного и проклинал. Черт бы побрал Джерара и его способность «играть в шахматы» так хорошо. И черт бы побрал Эллиз с отсутствием у нее какого-либо шанса вглядеться в глубину космического плаща, чтобы разглядеть там истинные мотивы каждого действия на Больших играх.       Таким образом, завершился первый этап соревнований, и вот спустя время арена опустела, зрители ушли, игроки вернулись в город, а Джерар перестал нуждаться в своем «дурацком плаще». Ригель остался один, и это одиночество он решил провести здесь. На арене. Не рискнув вернуться в город, Ригель так и остался сидеть на ступенях, наблюдая за тем, как всего за пару часов окружавшей его тишины солнце спустилось за горизонт, а звезды вышли на небо. Раскинувшись над ареной темным полотном, ночной небосклон завораживал. Завораживал и в то же время заставлял погрузиться в воспоминания о прошлом, медленно перетекавшие в самые настоящие рассуждения о будущем.       Ригель думал. Анализируя все слова Джерара, которые тот успел ему сказать за сегодня, парень прокручивал их в голове снова и снова, и каждый раз он спотыкался об одну фразу, которую никак не мог отпустить и забыть.       «Все, что я делаю, я делаю не назло тебе, а для тебя!» — на эмоциях выругался Джерар, встретив хмурый взгляд Ригеля уверенным и непоколебимым.       Для тебя…       Скажи Джерар эти слова в другом контексте и при других обстоятельствах, наверное, Ригель бы задохнулся. И задохнулся, потому что в один момент просто забыл бы, что такое дышать. Всю свою жизнь он хотел услышать от парня такие слова. «Все, что я делаю, я делаю для тебя». Это были мысли Ригеля. Это были мысли того, чей мир крутился вокруг одного человека. И это явно не могли быть слова Джерара, который, в отличие от своего друга, мог делать что-угодно не только для Ригеля. И тем не менее Избранный это сказал, а Ригель все никак не мог из-за этого успокоиться.       Когда Ригель понял, что любит Джерара, ему было одиннадцать лет. Это произошло через год, после того как сам Ригель появился на свет. Да, звучало парадоксально. «Было одиннадцать» и «это произошло через год». Но в целом вся жизнь Ригеля была именно такой — парадоксальной. Он не был обычным человеком, чтобы родиться как все, он был собой. И поэтому, несмотря на противоречия, реальность была такой, какой она и была. Ригель влюбился в Джерара в одиннадцать лет, через год после того, как однажды он проснулся в доме Избранного, словно после самого глубокого в своей жизни сна — вечного. И за что Ригель полюбил Джерара так скоро?.. За то, что парень оставался собой. И снова парадокс. Обманщик-манипулятор и «оставался собой». Но в этом и заключался весь смысл. Для Ригеля Джерар всегда оставался собой. Он не стеснялся думать в присутствии друга, он не стеснялся плакать, делиться переживаниями, он не стеснялся ругаться и не стеснялся говорить, если ему что-то нравилось особенно стильно. И именно это Ригель любил в нем больше всего. Джерар лгал, и лгал много, он лгал родителям и сестре, моментами даже себе самому, но никогда — Ригелю. И если Джерар что-то говорил ему, то он говорил это от чистого сердца, он говорил о том, во что верил сейчас. И именно поэтому слова «Все, что я делаю, я делаю для тебя» задели Ригеля так глубоко.       Джерар не соврал. Не мог соврать о таком. И тем не менее Ригель не понимал, почему признаться в подобном Избранный не мог раньше, не в контексте «я готовлю переворот ради тебя», «я создам новый мир, уничтожив старый, ради тебя». Почему Джерар не мог оставить просто слова «ради тебя»? Наверное, потому что способен на это был исключительно Ригель. Что бы он ни делал в своей жизни, он делал ради Джерара. И не важно, что это было. И даже сейчас… Джерар встал на путь, ведущий только к обрыву, а Ригель планировал с этого пути его столкнуть. Они обернулись друг против друга. Джерар объявил войну Ригелю, а Ригель согласился с ним воевать, и оба руководствовались лишь одной мыслью: «Я сделаю это ради тебя».       — Я уничтожу весь старый мир, а на руинах построю новый, чтобы ты мог в нем жить, чтобы мы вместе могли бы в нем жить…       — А я тебе этого не позволю. Как бы ты ни сопротивлялся, как бы ни просил меня перестать действовать поперек тебе, я не позволю! Ведь этим я только спасаю тебя. Тебя и все твое будущее, которое ты сам пытаешься разрушить.       Вот, о чем была эта война. Вот, о чем был этот конфликт между двумя людьми, судьбой так тесно связанными друг с другом, чтобы быть готовыми пожертвовать одобрением и взаимностью самого важного в их жизни человека ради него самого. И Ригеля убивала одна только мысль. Если между ним и Джераром развязалась война, в которой каждый воевал за другого, то чем же она в конце концов должна была завершиться? В любой войне был победитель и проигравший, а кто же присутствовал в этой? Если Джерар победит, то он потеряет себя и потеряет Ригеля, а, иными словами, он проиграет. Если же победит Ригель, то он лишится Джерара, а соответственно лишится всего, что давало ему смысл двигаться дальше, он лишится себя самого — просто-напросто проиграет. И в чем же тогда был смысл сражаться? А смысл этот был в том, чтобы встретить будущее вдвоем, каким бы ужасным и трагичным для них обоих оно ни казалось. Ригель знал: скрывая от людей свои действия, Джерар обрекал себя на войну в одного, а Ригель не мог позволить этому случиться. Даже если ему придется противостоять Джерару, даже если ему придется быть по другую сторону от него, он хотя бы будет уверен, что Джерар не остался один. И уже в этом Ригель видел все причины для того, чтобы продолжать сражаться. Для того, чтобы продолжать верить, что, несмотря на все глупые обстоятельства и шутки судьбы, жизнь расставит все по своим местам, не позволив тем, кто запутался, ее уничтожить.       И за такими мыслями Ригель не заметил, как прошла ночь, а за ней день, а за ним еще одна ночь. Время летело так быстро, что Ригель за ним просто не успевал, и вот наконец наступило утро среды. Того самого дня, когда Джерар наконец вызвал Эллиз к себе на ковер. Ригель узнал об этом случайно, когда встретился с девушкой на улице.       Привыкнув за пару дней, что Эллиз работала в кафе на набережной и в это время уже сновала между столиками заведения, Ригель не ожидал встретить ее на улице, уверенно бредущей не в кафе, а в сторону административного корпуса. Понимая, что это могло значить, Ригель остановился в ту же секунду, когда девушка прошла мимо него, и, развернувшись, он, не задумываясь, последовал за ней. Эллиз шла к Джерару, и если они собирались поговорить, то Ригель обязан был услышать весь разговор. Поравнявшись с девушкой и идя едва ли не плечом к ее плечу, Ригель чувствовал, как с каждым шагом сердце в его груди ускорялось, а остановилось оно ровно тогда, когда он увидел, что Эллиз достала телефон и открыла диалог с Джераром. Она написала ему сообщение. И Ригель, заглядывая ей в телефон через плечо, узнал о его содержании: Эллиз предложила Джерару встретиться сразу после разговора с «Ригелем». Забавная ситуация. А забавнее было только то, что Джерар согласился. Ригель уже представлял, как это будет выглядеть. Только Эллиз закончит говорить с «парнем в плаще», как уже тот же самый парень «без него» встретит ее на улице. Ирония? Не то слово.       Вздохнув, когда Эллиз, встретившись с девушкой в приемной администрации, промахнулась с выбором турникетов, Ригель не стал идти вместе с ней к лифтам, вместо этого он побежал. И побежал к лестнице, чтобы добраться до Джерара быстрее. Хорошо запомнив от девушки в приемной, где находился Избранный, Ригель всего за пару минут нашел нужную дверь и без стука вошел. И то, что он увидел внутри… Джерар сидел. За столом. Без какой-либо маскировки, просто такой, каким был всегда. И при виде него — Ригеля — парень прыснул.       — Я знал, что ты прибежишь, — сказал Джерар вместо приветствия, улыбнувшись старому другу и добавив: — Поможешь с плащом?       Ригель нахмурился.       — Ты издеваешься?.. — не понял он, покачав головой. — Эллиз придет сюда с минуты на минуту, а тут ты… Джерар, ты совсем с ума сошел?! А если бы я не пришел, она же… Она же могла увидеть тебя, а…       — Но ты пришел, Ригель. И я повторюсь: я знал, что ты придешь. Поэтому будь добр, не трать наше общее время. Мой плащ, — снова попросил он, а Ригель, нервно обернувшись к двери, тут же щелкнул пальцами, укрыв Джерара космическим полотном и нервно сжав губы в тонкую линию.       — Когда-нибудь твоя самоуверенность тебя убьет, — шикнул на него Ригель, и тогда Джерар, поднявшись изо стола, выпрямился во весь рост и произнес:       — Дело не в моей самоуверенности, а в моей вере в тебя, и знаешь… — подойдя к Ригелю, Джерар замер, произнеся уже шепотом: — Я буду даже не против, если меня убьет именно она.       — Ты сумасшедший, — только и ответил ему на такое Ригель, как ни странно… Усмехнувшись в ответ. Джерар кивнул ему.       — Я знаю.       И таким образом, пройдя мимо Ригеля, Джерар подошел к двери, открыв ее и выйдя из комнаты в коридор. И в тот же момент до Ригеля донесся смешной писк, за которым последовал спокойный голос Джерара:       — Кхм-кхм, Беллатрикс?.. — серьезно спросил он, добавив приветливее: — Рад тебя видеть, а кроме того, мне приятно, что ты так спешила на встречу. Заходи, — скомандовал парень, приоткрыв дверь и пропустив Эллиз вперед — в кабинет, посередь которого так и стоял Ригель.       Скрестив руки на груди, он встретил Эллиз многозначительным взглядом, который девушка просто-напросто не увидела, по приказу Джерара сев на диванчик. И то, что началось после того, как Эллиз села… Ригель не знал, как это нужно было комментировать.       Джерар над ней просто издевался. Неся какую-то полную чепуху про любимый чай, цвет, про факт того, почему он назвал ее Беллатрикс, Джерар, казалось, пытался втереться девушке в доверие, однако сама Эллиз с каждым сказанным словом будто отстранялась от Избранного все дальше. А Ригель наблюдал за подобным с каким-то непонятным чувством… Двоякости.       С одной стороны, Ригелю было приятно, что Эллиз не поддавалась Джерару, а, с другой стороны, парень был уверен, раз Джерар не менял стратегию поведения, значит она делала все именно так, как он и хотел. Она сопротивлялась. И сопротивлялась Избранному — сильнейшему магу, который убеждал ее, что он лучше немага-Антареса.       «Боже мой…» — застыв, Ригель обернулся к Джерару, наконец осознав, зачем он пригласил ее встретиться. Чтобы посеять в девушке сомнения, чтобы заставить Эллиз выбрать между магом и нулевым, чтобы заставить ее выбрать в пользу немага, укрепив отвращение к магам. Если Джерар не был гением, то гениев не существовало на свете. И Ригель не сдержался, сказав это вслух прямо тогда, когда Эллиз призналась, что место ее ухажера было занято Антаресом.       — Джерар, ты просто отвратителен, — вслух выдал Ригель, закатив глаза и промычав достаточно громко, чтобы Джерар прыснул с этого, спустя секунду снова обратившись к своей Беллатрикс:       — Ты хорошая девушка, Эллиз. И я рад, что ты принадлежишь моей команде, — добродушно выдал он, продолжив нести тот бред, в который Ригель даже не хотел вслушиваться. Чертов манипулятор. Чертов умный манипулятор. Просто вот… Одним словом — Джерар.       — Спасибо за этот шанс поговорить с вами наедине… — наконец заключила Эллиз, гордо выпрямившись и поднявшись с диванчика так, будто она только что заткнула за пояс самого Избранного. Джерар вздохнул, продолжив играть свою роль:       — Эллиз, я просил обращаться на ты, — перебил девушку он, придав голосу расстроенный тон. И тогда же нулевая ответила, проигнорировав его слова:       — И я тоже рада, что попала в команду именно к вам. До скорой встречи на Больших играх, — произнесла Эллиз, направившись к выходу из кабинета. И только она вышла за дверь, оставив Избранного одного в комнате, как тишину снова нарушил голос Ригеля, повторившего:       — Ты отвратителен, говорю я тебе еще раз, — сказал он, закатив глаза и щелкнув пальцами так, что плащ Джерара рассеялся, показав за ним самого Избранного. Джерар кивнул.       — Да, я отвратителен, а хуже меня только «Ригель», — сделав акцент на прозвище, Джерар усмехнулся. — И теперь Эллиз тоже в курсе об этом, к слову, если позволишь… — парень достал из кармана свой телефон, открыв его на переписке с Эллиз и показав Ригелю сообщения. — Я пойду спущусь к ней. А то плохо будет со стороны «Джерара» опоздать на встречу… Нужно ведь подставить плечо, да? Особенно после такой сложной ситуации с самим «Ригелем»…       — Я пойду с тобой, — уверенно произнес Ригель, направившись вслед за Избранным, когда тот вышел за дверь.       — Ради бога, — кивнул Джерар, пожав плечами и повернув на лестницу, дабы спуститься вниз. — А заодно убедишься, кто в нашем споре победил, а кто оказался неправ.       Ригель закатил в глаза и, не став как-либо комментировать этот выпад в свою сторону, решил на самом деле просто сходить и убедиться. А что ему еще оставалось делать? Попытаться помешать Джерару? А каким образом? Не дать ему спуститься на первый этаж? Это ничего не изменит. Эллиз уже поверила, что Избранный был человеком двуличным, в то время как «милый Джерар» оставался ее островком понимания и спокойствия. Ага. Да. Конечно.       И таким образом, Джерар и Ригель оказались на первом этаже. Повернув на лестнице не в сторону парадного выхода, а к пожарной двери, Джерар придержал дверь для друга, после чего сам вышел на улицу, обойдя корпус и оказавшись прямо перед той дверью, откуда вот-вот должна была выйти Эллиз. И через пару секунд она вышла. Вышла, чтобы в один момент услышать голос Джерара, позвавший ее по имени. Резко обернувшись на звук, девушка застыла, уставившись на Избранного, Джерар улыбнулся, а Ригель в свою очередь, догадавшись, почему девушка так странно отреагировала, понял: Эллиз должна была написать Джерару сообщение, что она вышла. А она не успела, в то время как сам Избранный, вероятно, вовсе забыл об этом.       — Как ты тут оказался? — строго спросила она, опустив взгляд в телефон, на переписку, и снова посмотрев на Джерара. Парень же, заметив это, замер, впрочем, как и Ригель, не на шутку перепугавшийся за товарища. Тем не менее, взяв себя в руки, Джерар приветливо улыбнулся, сделав шаг навстречу Эллиз и раскинув руки в примирительном жесте.       — Я же говорил, что у меня сегодня выходной, — тут же нашел себе оправдание Избранный, продолжив наставлять одно вранье на другое. И так до тех пор, пока Эллиз наконец не поверила, из-за чего Ригель просто вздохнул.       И вот снова. Как парень должен был реагировать на такие моменты? Джерар нагло врал, Джерар обманывал и использовал Эллиз, он делал все, что так не одобрял Ригель, но в то же время раскрыть это, подставить Джерара Ригель тоже не мог. Когда Эллиз уставилась на них, когда Эллиз на секунду словно бы догадалась о чем-то, Ригель в первую очередь не обрадовался, хотя должен был, он испугался. Испугался за Джерара. Ведь каким бы идиотом Избранный ни был, сколько бы ошибок ни допускал, Ригель все равно стоял на его стороне. Даже во время условной войны против Джерара Ригель беспокоился о нем. Он жаждал поражения парня, он жаждал того, чтобы доказать Джерару, как он ошибался, но Ригель никогда не жаждал наказания, которое обязательно должно было последовать за поражением. Именно от этого наказания он и пытался уберечь Избранного, и поэтому играл с ним в эти дурацкие игры, и поэтому, когда Джерар расспрашивал Эллиз о встречи с «Избранным», сам Ригель молчал. Молчал, пока в один момент они не подошли к дому Эллиз, возле которого Джерар спросил девушку, разрешит ли она ему зайти с ней.       Услышав этот вопрос, Ригель застыл, неуверенно бегая взглядом от Джерара к Эллиз и обратно. Пустит ли девушка Джерара домой? Хороший вопрос. И задал его Джерар наверняка тоже не просто так, а с целью проверить, как сильно увеличилось доверие Эллиз к нему за этот и последние дни. Если пустит, значит Ригель потерпел еще одно поражение. Если же она не сделает этого, значит поражение потерпел Джерар, что тоже не внушало Ригелю никакого злорадного удовольствия.       И вот наконец Эллиз покачала головой.       — Прости, но… давай в следующий раз. Все равно я только на пять минут забегу туда, да и все. Не обижайся, — простодушно выпалила она, улыбнувшись так виновато и так… Ригель заметил это. Наигранно.       Эллиз сделала это наигранно. Эллиз сказала все это неискренне. Так, словно бы она искала себе оправдание. Так, словно бы она сама боялась обидеть Джерара, чтобы не упустить возможности продолжить… Продолжить что? Общаться с ним? Нет. Всю прогулку по набережной от административного корпуса по Эллиз не было видно, чтобы ей нравилось их общение. Девушка не прыгала на Джерара, упрашивая его пожалеть ее. Наоборот. Она отстранилась. Отстранилась, чтобы теперь сказать это пресловутое «Не обижайся», которое означать могло только одно: «Стой там, где стоишь. Ко мне не приближайся, но и не уходи. А не уходи, потому что ты мне еще пригодишься».       Расплывшись в улыбке, Ригель замер, наблюдая за тем, как Эллиз быстро забежала в здание, распрощавшись с Джераром, и только она ушла, Ригель сказал уже вслух:       — А игроков-то в нашей игре не двое, заметил? — тихо сказал он, медленно покосившись на Джерара, который, перестав улыбаться, просто прожигал взглядом дверь, за которой Эллиз и исчезла. Стиснув зубы, Джерар вздохнул, решив проигнорировать Ригеля, тот, однако, все не сдавался: — Она тебя использует. Может, она делает это ненарочно, но это факт. Забавный, правда? Это не ты тренируешь нулевую, это нулевая учится у тебя. Впрочем… Я так подумал, а это ведь по-своему ожидаемо.       — Замолчи.       Ригель не замолчал.       — Знаешь почему ожидаемо? Потому что в мире, где окружающих ты только используешь, люди также начинают пользоваться тобой. Будь ты ей интересен как парень, как ты этого хочешь, домой к себе она бы тебя пустила. Но она этого не сделала. А вот это свое «не обижайся» она бросила только затем, чтобы ты не ушел. Не ушел и продолжил ее тренировать.       Джерар закатил глаза.       — Да?.. Ну и пусть. В любом случае мне от нее требуется только победа. Если она хочет получить эту победу, как она думает, за мой счет, пусть получает. Мне все равно, — шепотом процедил Избранный, вздохнув. И тогда же Ригель ответил:       — Было бы все равно, ты бы сейчас так не дулся. А главное, ты бы сейчас так не нервничал. Говоришь, что между этими ситуациями нет разницы, но я тебе ее объясню. Когда ты используешь и контролируешь Эллиз, это ты решаешь, победит она или нет. А когда она использует тебя, это решение уже переходит исключительно к ней. Не захочет — она не победит, и плевать ей будет на то, сколько сил ты там вложил в ее тренировки. А знаешь почему ей будет плевать, Джерар?.. Потому что «не обижайся». Вот и все.       — Смешно тебе?.. — только и ответил Избранный, нахмурившись. — Конечно, смешно.       — Мне не смешно, — перебил его Ригель, покачав головой. — Мне грустно. И грустно, потому что мы оба знаем, кто окажется в проигравших по итогу всего этого… — парень обвел рукой воздух перед собой, — прости за слово, гребанного театра. Она тебя кинет, и дай бог, если сделает она это тогда, когда тебе будет выгодно, потому что в противном случае… Ты просто-напросто прогоришь с ней. И прогоришь… по-крупному.       Джерар вздохнул.       — Теперь все сказал?       Ригель кивнул.       — Важно не то, все ли я сказал, важно то, услышал ли ты из этого хоть что-нибудь. И тем не менее… Удачной вам обоим тренировки, «победители», — хмыкнул Ригель, заметив, как Эллиз показалась в дверях, все такая же серьезная и отстраненная.       А карма, однако, была той еще сукой.       Направившись по набережной в обратную сторону от парка, Ригель ушел в противоположном от Джерара с Эллиз направлении, и господи… Эта его улыбка. Не имея возможности перестать улыбаться, Ригель так и шел, наслаждаясь собой и тем, как удачно сложились обстоятельства. Урок. Наконец-то хоть кто-то смог преподать Джерару урок. Будь у Ригеля возможность, он бы нашел Эллиз в свободное время и, ей-богу, вручил ей цветы за то, как красиво она поставила Избранного на место, если не в кабинете с «окутанным плащом Ригелем», то на улице с «уже не таким пафосным Джераром». И сам этот факт парня… Просто распылял и по-своему даже возбуждал.       Беллатрикс и Ригель. На небе это были звезды, сияющие для одного созвездия. На земле… Ригель даже не знал, кем он мог считать Эллиз для себя. Подругой она не была, Ригель ее не знал. Но парень мог спокойно назвать ее сестрой. Сестрой по несчастью. А несчастье это называлось Джерар. Как и Ригель, девушка была знакома с Избранным, и знакома лучше кого бы то ни было на Больших играх. Да, даже МИИ — Камила — не стояла рядом с Эллиз в этом плане. Камила с детства недолюбливала Джерара, и ей на самом деле было плевать на сводного брата, а вот Эллиз… Эллиз не было плевать. Она не беспокоилась за Джерара, это факт, но она воздействовала на него, влияла. И Ригель, казалось, заметив это влияние только сейчас, наконец понял. В этой войне было не три стороны, не три игрока, как он сказал Джерару всего пару минут назад, не осмыслив происходящего. В этой войне было все так же две стороны, только вот Эллиз, которую Ригель воспринимал всегда как соперницу, теперь стала напоминать парню больше сестру. Она так же, как и он, занимала ту сторону, которая и воевала «против Джерара». Она так же, как и он, хоть и неосознанно, но старалась помешать Избранному довести его обреченное дело до конца. И хотя девушка все еще стремилась победить на Больших играх, Ригель понимал: она стремилась это сделать не для Джерара, она стремилась это сделать для себя. А значит все было проще… Найди Эллиз иную мотивацию, найди Эллиз причину проиграть, и она проиграет. Без проблем. И это вдохновляло Ригеля, однако парень даже и подумать не мог, где и когда Эллиз эту дурацкую мотивацию для себя откроет.       Бал. Одно слово — это был бал, когда ситуация, к которой Ригель уже успел привыкнуть, изменилась. Решив найти оправдание тому, почему Избранные не встретились лично с другими игроками, Джерар предложил Камиле и организаторам игр устроить «субботний бал». Они устроили, все было круто. Программа, костюмы, музыка. Одно выделялось на фоне этой картины: гости. Все для Ригеля испортили именно гости. Точнее… Двое из них.       Это были парень и девушка. И заметил их Ригель довольно быстро, если не сказать, что почти сразу же. Будучи невидимым наблюдателем всего праздника, Ригель лучше кого бы то ни было обращал внимание на детали. Гуляя по парку, среди толпы этого безликого народа, Ригель вслушивался в разговоры вокруг, и, в отличие от обычных людей, он мог подойти достаточно близко, чтобы вникнуть в особенно интересную ему беседу. И одну такую беседу он услышал, когда пошел к высокому парню лет двадцать трех-четырех и к не такой высокой девушке, у которой единственным отличием от других была прическа. Милое каре светлых волос.       Гостей звали Чарльз и Линда. И Ригель не знал, честно не знал, кем являлись эти парень и девушка. Но одно было ясно так точно: на бал они явились, явно не за тем, чтобы потанцевать. Вели они себя подозрительно. Вечно осматривались и следили. Следили за игроками, и особенно Ригелю не понравилось то, как Чарльз следил за девушкой по имени Эллиз, которой и так в последнее время много кто уделял лишнее внимание.       Попробовав предупредить Джерара об этих двух личностях, Ригель несколько раз пытался выцепить его, чтобы поговорить, но в конце концов у него это так и не получилось. Боясь упустить из поля зрения Чарльза и Линду, Ригель следил за обоими и, заметив, как Чарльз неожиданно побрел в сторону выхода из парка, Ригель тут же принял решение последовать за ним. По началу все казалось довольно нестрашно. Чарльз и Линда общались с игроками, просто общались, задавали им какие-то глупые отвлеченные вопросы, и Ригель мог с этим смириться, но, когда Чарльз «куда-то пошел», хотя не должен был, парень не стал это игнорировать. Он побрел за ним, оставив Линду без присмотра в парке. И какова была реакция Ригеля, когда он увидел, что Чарльз делал в Офрисе… Он заигрывал с Лией. Точнее, это Лия заигрывала с ним, а Чарльз девушку откровенно терпел. Зачем? Ригель не понимал. Устроившись на ступенях перед рекой в паре метров от сидевшего на таких же ступенях Чарльза, Ригель смотрел за ним и слушал то, какой бред парень обсуждал с Лией, и вот наконец эта ситуация изменилась. Чарльз вышел потанцевать с Лией, а уже через пару минут на набережную вдруг вбежали Майк и… «Беллатрикс».       Поначалу Ригель был сбит с толку тем, какой веселой и беззаботной казалась Эллиз в этот момент. С Джераром Ригель никогда не видел ее такой, что уже наталкивало на определенные мысли, и тем не менее не это было самым спорным моментом всей этой дурацкой встречи на набережной. Спорным моментом был взгляд. Взгляд, с которым Чарльз уставился на Эллиз в один момент и который он не отводил от нее до тех пор, пока девушка не скрылась с Майком, вернувшись обратно в парк.       Возникал один вопрос: «Почему?». Было очевидно, Чарльз и Линда явились на бал не просто так, но почему именно на Эллиз Чарльз обратил особое внимание. Ригель не видел в девушке ничего особенного. Да, она была забавной, да, у нее имелся характер, и характер довольно заметный. Но что в ней было именно особенного? Только то, что она оставалась первой и единственной нулевой на Больших играх. Джерар увидел в этом выгоду, и поэтому он использовал девушку. А теперь что? Чарльз увидел в этом такую же выгоду? Тогда возникал другой вопрос: а в чем вообще Эллиз могла быть выгодна этому непонятному «Чарльзу»?.. Ригель не мог найти ответа на этот вопрос, но он очевидно нашел его через пару минут.       Поругавшись с Лией, Чарльз вернулся в парк. И вернулся, чтобы найти Эллиз, но вместо этого он встретился с Линдой. И этот их разговор… Они оба обсуждали финал Больших игр. Финал, в котором какую-то особую роль должны были играть и Линда с Чарльзом, и все игроки, кроме постоянных. И больше этого Ригеля пугало только одно: эти парень и девушка знали больше, чем знал сам Ригель. А Ригель знал все, что так или иначе было известно Джерару. А Джерар не был в курсе ни о финале, ни о том, как его будут проводить, ни о том, что особенного на нем должны будут сделать новые игроки телешоу. Новые игроки телешоу, а особенно Эллиз как «нулевая, на которую так много ставил сам Джерар».       Что-то здесь было нечисто. И слово это «нечисто» еще сглаживало большинство острых углов, которые на самом деле существовали в реальности. Либо Чарльз с Линдой, либо кто-то еще думал о финале не меньше Джерара, если не больше. И уже это пугало Ригеля. Но все это просто меркло на фоне того, что случилось по окончанию вечера, по окончанию бала. Не перестав следить за Чарльзом, Ригель вернулся вместе с ним на набережную, и там же парень увидел Эллиз, которая стояла одна, ночью, на безлюдной улице, где была только она и Чарльз, когда все внимание толпы было приковано к совсем другому месту.       Честное слово, осознав всю ситуацию, Ригель испугался. Первое, о чем он подумал, так это то, а не сделает ли Чарльз с девушкой чего-нибудь плохого, но он не сделал. Вместо этого Чарльз любезничал с ней, шутил и просто хорошо проводил время. Прямо как с Лией. А Эллиз, вместо того чтобы хмуриться и отстраняться, наоборот, проявляла к такому общению интерес, который она никогда не проявляла к Джерару. И это Ригеля пугало. Отделались от одной проблемы, и вот на горизонте возникла другая. Только если в первой Ригель еще хоть как-то ориентировался, то о второй он мог исключительно догадываться.       В конце концов Чарльз проводил Эллиз до дома. Они поговорили, а девушка едва не расплакалась от того, как ей не хотелось, чтобы Чарльз уходил. В знак этого парень подарил ей свой пиджак, а после ушел, только вот Ригель на этот раз не последовал за ним, умудрившись заскочить к Эллиз домой прежде, чем закрылась дверь. Это было странное чувство.       Оказавшись там, куда в свое время не пустили Джерара, Ригель почувствовал себя своего рода предателем. Предателем всех вокруг. Предателем Джерара, который даже не догадывался, что на бале происходило что-то не то, а главное, Ригель почувствовал себя предателем Эллиз. Девушка бы наверняка не хотела, чтобы кто-либо пробирался к ней домой так, будто в этом не было ничего особенного. А главное ей наверняка бы не понравилось то, что этим кем-то был Ригель, заставший Эллиз за тем, как она просто расплакалась. Склонившись над раковиной, девушка плакала, а Ригель, сжавшись в проеме, просто смотрел за этим, думая об одном: у него не укладывалось в голове. Два образа просто не стыковались.       С самого начала Ригель воспринимал Эллиз как препятствие. Препятствие, которое возникло между ним и Джераром. Затем, Ригель разглядел в девушке средство. Средство, которое Избранный пытался использовать, чтобы достичь каких-то своих целей. После этого Эллиз превратилась в «сестру» или, иными словами, соратницу, помогавшую Ригелю «учить Джерара уму разуму», да. Только вот, кроме всех этих, препятствий, средств и соратниц, Эллиз была еще человеком. Человеком, которого Ригель упорно не видел, пока не зашел к ней домой и не увидел ее — застывшую над раковиной, уставшую девушку. И тогда он задумался.       А Эллиз ведь, наверное, даже и не догадывалась, какое значение ей придавали окружающие. Ее использовали, а она не знала об этом, думая, что представляет из себя она исключительно девушку-новичка, которая просто пришла поучаствовать на Больших играх. И именно этот факт, наверное, объяснял то, почему на набережной, с Майком, Эллиз выглядела такой веселой и, ключевое слово, беззаботной. Потому что она на самом деле не знала забот. Она просыпалась утром и засыпала ночью, она думала, чувствовала и переживала каждое событие по-своему, делая свои выводы. А Ригель даже не задумывался об этом. В отличие от него, девушка не рождалась для того, чтобы в один момент Джерар сделал из нее Беллатрикс, как Избранный сделал из него Ригеля. И, наверное, именно это отличало парня от девушки, делая ее не похожей на Ригеля, исключая их какое-либо духовное родство.       Когда Большие игры закончатся, как бы они ни закончились, Эллиз уйдет. Она продолжит жить своей жизнью, той, о которой Ригель даже и думать не смел — независимой, а он останется рядом с Джераром и останется до тех пор, пока что-то по-настоящему важное не разлучит их. И из-за этого Ригелю было грустно. Грустно и по-своему страшно, ведь впервые он задумался о том, как бы, наверное, было интересно быть независимым от кого-либо. Он бы, наверное, мог быть там, где ему было угодно, не задумываясь, а что бы об этом подумал Джерар. Наверное, именно это люди и называли свободой. Только вот Ригель не был уверен, подходила ли подобная свобода всем людям.       Эллиз, или Беллатрикс, да, она подходила. А ему… Ригель не был уверен в подобном. И тем не менее, наконец-то поняв, что не для каждого мир крутился вокруг одного Джерара, Ригель сделал вывод: как бы далеко ни зашел их с Избранным спор, задумываться в нем только о судьбе Джерара было просто-напросто эгоистично. И именно поэтому впервые за всю свою жизнь Ригель задумался о ком-то другом: об Эллиз, из-за которой уже на следующей день Ригель не признался Джерару в том, что видел Чарльза и Линду на балу.       Об этом парень решил умолчать. Почему? А потому что верил. Если Джерар узнает о Чарльзе, если Джерар узнает о том, что кто-то еще планировал использовать его «Беллатрикс» в своих целях, то Избранный сделает все что угодно, чтобы этому помешать. А соответственно, он только увеличит свои шансы на победу, чего Ригель не хотел допускать. И вот так, человек, неспособный повлиять на ситуацию ничем, кроме веры, как оказалось, был способен все изменить. И не посредством активных действий, а посредством обычного молчания, о котором Джерар его просил едва ли не в каждую их крупную ссору.       Ригель выжидал. Выжидал, зная, что без последствий тот визит Чарльза и Линды в Офрис не обойдется. И как же Ригель был прав, узнав, что уже в среду, через три дня после бала, Чарльз на самом деле объявится вновь, придя в Офрис в качестве обычного туриста. Парень искал Эллиз, и понял это Ригель тогда, когда увидел Чарльза, вошедшего в кафе, где девушка и работала, где и проводил свободное время Ригель, присматривая за Эллиз. Не рискнув подойти к девушке лично, Чарльз устроился на барном стуле, а Ригель, не став терять времени, быстро подошел к нему, увидев, что парень пытался передать Рену какое-то письмо для Эллиз. Это была противоречивая картина, а еще противоречивее она стала тогда, когда гул десятков голосов посетителей разрезал звонкий дребезг стекла.       Эллиз разбила стакан. И разбила она его потому, что Джерар, вошедший в кафе, резко ее напугал. За битым стеклом последовал скандал, который Ригель, увы, не смог наблюдать до конца, ведь, смешавшись с толпой, он хотел спрятаться от Джерара как можно дальше, дабы лишний раз не попасться на глаза. И он не попался: Джерар его не заметил, ведь вместо него Избранный после того, как Эллиз ушла, обратил внимание на Чарльза.       Парни поссорились. И что самое страшное, Ригель слышал, о чем они спорили. Они спорили об Эллиз, а главное, во время этого спора Чарльз назвал фамилию Джерара, сделав явный акцент на том, что он знал, чем эта фамилия отличалась от других. И мало было этого намека, Чарльз назвал другую фамилию: Аксель. Он вспомнил «мать», а точнее наставницу Джерара — мадам Аксель, более известную как Триа Прима. Она была одной из Избранных. А Чарльз знал это и, вероятно, поэтому бросил такой факт Джерару в лицо, догадавшись, что и он был не простым «Жорой».       И вот на этом моменте Ригель просто понял. Чарльз знал Триа Приму. И знал не просто как Избранную, он знал ее как человека. А, следовательно, он догадывался о Джераре, вероятно, и о Камиле тоже, он об этом сказал. И вот… Какая ситуация складывалась после этого факта?.. Чарльз и Линда — те самые парень и девушка с бала, которые знали какие-то подробности о финале, — были не просто подозрительными людьми, они были кем-то крупнее, важнее. И хуже этого было только то, что сами капитаны команд на Больших играх, сами младшие Избранные — Ригель и МИИ — об этой важности не догадывались. И не догадывались так же, как не догадывались о том, чем же финал шестого сезона отличится от финалов всех предыдущих лет. И Ригель боялся предположить, в чем могло заключаться это различие.       Тем не менее даже такая ситуация не заставила Ригеля передумать о своем решении скрыть все от Джерара. Когда Чарльз ушел, Избранный еще некоторое время оставался в кафе, из-за чего сам Ригель не имел возможности выскочить на улицу вслед за Чарльзом. Таким образом, потратив пару минут и дождавшись момента, когда Джерар покинет заведение, Ригель сам вышел наружу и направился он тут же в одно место — к дому Эллиз, куда девушка, если не вернулась до сих пор, то рано или поздно обязательно должна была прийти.       Только вот в первую очередь пришла не совсем она. Это был Чарльз, кто появился на пороге дома Эллиз раньше нее. В руках парень сжимал какой-то листок, а Ригель, сидевший на земле и опирающийся спиной на стену здания, едва ли мог догадываться о том, что содержал в себе этот лист бумаги.       Поднявшись с земли и недовольно прищурившись, Ригель проследил, как Чарльз просто закинул бумажку девушке под дверь, после чего молча ушел в неизвестном направлении. И вот уже через пару минут на набережной перед домом показалась сама Эллиз. Выглядела она напряженно и в какой-то степени даже расстроенно. Становилось очевидно, выглядела она так именно из-за Джерара. Только вот оставалось непонятно, где во всем этом деле был замешан Чарльз Эплай. А замешан, как оказалось, он был во многом.       Заскочив в дом Эллиз точно так же, как и в прошлый раз, Ригель прошел вместе с девушкой внутрь и, когда та обнаружила под ногами уже не один, а два листа бумаги, Ригель напрягся. Он не видел, как Чарльз или кто-либо закидывал вторую записку, и тем не менее, когда Эллиз начала читать первое письмо, Ригель застыл прямо за ее плечом, бегая по тексту взглядом так же быстро, как это делала сама Эллиз.       В письме Чарльз извинялся. Говорил о том, как ему жаль, что их первое свидание во время бала оборвалось так внезапно и неправильно, но вся эта информация мало интересовала Ригеля, больше он зацепился за другую мысль. Чарльз просил Эллиз проиграть на Больших играх. А, кроме этого, Чарльз просил девушку держаться подальше от Джерара. Осознав всю ситуацию, Ригель понял, что в своих первых выводах он все-таки не ошибся.       Чарльз узнал Джерара, Чарльз понял, что он являлся Избранным. Но хуже этого было только то, что Чарльз что-то знал о финале, и это что-то противоречило всем идеям Джерара, которые тот преследовал буквально с самого начала соревнований. Джерар хотел победы Эллиз, а Чарльз хотел ее поражения. Хотя Ригель бы сформулировал эту мысль даже немного иначе. Джерар хотел победы условной нулевой, а Чарльз жаждал проигрыша немага. Почему?.. А вот этого Ригель, увы, не понимал. Тем не менее Ригель знал: ответ на этот вопрос можно было найти, если понять, кем Чарльз все-таки являлся на самом деле. Чарльз был человеком, который знал Избранных, Чарльз был человеком, который явно работал на кого-то или на что-то, потому что билеты на бал, как он сам и говорил, ему купили. И тот факт, что на балу этом он что-то вынюхивал, вместе с Линдой — другой такой же «особенной девушкой» — убеждало в подобной догадке лишь больше.       Джерар думал, что игроков на арене лишь двое — он и Ригель, потом в их компанию вписалась Эллиз, которая также преследовала какие-то свои цели, и вот уже картину дополнило еще несколько человек: Чарльз, Линда и все, кто стояли за ними. Все, кого Ригель просто-напросто не знал. А спросить у кого-либо о них он не мог. У кого ему следовало спрашивать? У Джерара?.. Если только. Но с парнем возникала проблема другого характера: Джерар не был в курсе, что Ригель уже так глубоко вник во всю эту неразбериху с Чарльзом и Линдой. Джерар не знал, что Ригель врал ему или недоговаривал последние пару дней. И ситуацию довершала реакция Эллиз на все происходящее. Становилось очевидно: девушка была неравнодушна к Чарльзу, в каком бы смысле это ни было сказано. И Ригель просто боялся нагадить ей в душу еще больше, чем они с Джераром уже успели нагадить. И поэтому он снова просто молчал. Ждал и молчал. Пока в один день Джерар сам его не нашел, дав ответ на один из наиболее спорных вопросов, которое мучили Ригеля в последнее время.       Джерар узнал, кем Чарльз являлся. Глава Исполнительного комитета. Что значила эта должность? Эта должность значила, что Чарльз являлся главнокомандующим всех силовых структур при правительстве. Он управлял армией, полицией, следственным комитетом. Одним словом, Чарльз являлся тем, кто по приказу в нужный момент дергал те рычаги, которые и помогали Избранным держаться у власти. И тот факт, что Джерар не знал этого человека в лицо, наталкивал Ригеля на определенные мысли.       Как бы много Джерар о себе ни думал, Избранные не были равны между собой. Да, по правилам власти у каждого Избранного было столько же, сколько и у другого. Однако разница заключалась в осведомленности о наличии тех или иных способов эту власть использовать. И у Триа Примы, о которой Чарльз однажды уже вспоминал, осведомленности о своей власти явно было побольше, чем у Джерара.       И тут пазл для Ригеля сложился. Если Чарльз действовал от своего собственного имени, то большинство его решений и поступков были просто опасны и нелогичны. Выполняй Чарльз свою волю, он бы, во-первых, не пришел на бал с Линдой — коллегой, которую он терпеть не мог; во-вторых, Чарльз бы не выдавливал из себя слова извинений для Эллиз, так старательно избегая признания о сути того, почему ей следовало проиграть на финале; и наконец, в-третьих, Чарльз бы не стал выпендриваться перед одним из Избранных, рискуя своим и без того неустойчивым положением. А значит, его кто-то покрывал. Значит, кто-то нашептывал ему на ухо, что следовало сделать, куда пойти и что сказать. И кто это был, Ригелю даже не нужно было догадываться, Чарльз сам уже давал ответ на этот вопрос: мадам Аксель, носившая прозвище Триа Прима, одна из Избранных. Вот, кому был выгоден проигрыш нулевой.       Это было очевидно, только зачем?.. Избранная не хотела, чтобы люди увидели, будто и немаги были способны на что-то? Может быть. Но это было бы слишком просто, а Ригель по своему опыту мог с уверенностью сказать, что эта женщина никогда бы не стала действовать слишком просто. Если Джерар и унаследовал у кого-то свою любовь к интригам, так это у Триа Примы. Это она его воспитывала, и это она заложила в него… Ригель застыл, осознав. Это Триа Прима породила в Джераре мысли избавиться от власти Избранных. А породила она это, потому что сама была слишком увлечена своим положением в обществе. Оставаясь магом со стихией подчинения химической реакции, Триа Прима всю жизнь держалась за свое звание Избранной, которое она считала своим, не потому что была хорошим правителем, а потому что по воле судьбы она имела ту магию, которую имела.       И вот наконец Ригель понял, откуда ноги росли. «Мать» и «сын», несвязанные родством, но связанные одним званием Избранных. Одна держалась за свое место, другой само существование этого места считал неправильным. И оба что-то ожидали от финала Больших игр. Джерар — победы Эллиз, а Триа Прима — очевидно большего, нежели просто поражение девушки. Людям не нужно было доказывать, что нулевые были слабее, это оставалось и так очевидно, а значит Триа Прима не стала бы привлекать таких высокопоставленных людей вроде Чарльза для работы над финалом какого-то там телешоу.       Над такими мыслями Ригель провел все следующие пару дней. С Джераром за это время он так и не поговорил, и не потому что боялся, не потому что не хотел, а потому что не знал, что ему следовало сказать. Возможно, все на самом деле шло к лучшему. Возможно, Триа Приме, Чарльзу и остальным, кто за этим стоял, взаправду лучше было вмешаться, остановив планы Джерара без нанесения ему какого-либо вреда, а Ригель знал: Триа Прима не стала бы калечить или наказывать своего воспитанника. Она гордилась Джераром, в то время как сам парень, теперь Ригель понял это, никогда особо «мать» и не жаловал. Да, он ее уважал, но не жаловал. И в этом Ригель теперь был полностью уверен, и уверен он был в этом так же, как и в том, что на финале, возможно, ждало их самое настоящее чудо, которое поможет разрулить ситуацию без лишней крови, только кто бы мог подумать, что эти намеки на отсутствие лишней крови окажутся обычным затишьем. И затишьем перед бурей, которую принесет за собой человек, чье имя Ригель на самом деле смог запомнить на всю свою оставшуюся жизнь, как это парень и обещал. Уилл Стоуки — вот, как звали того человека, явившегося на финал, чтобы сорвать его. И сорвать вместе со всеми планами Джерара о будущем, а кроме него вместе со всеми надеждами Ригеля о том, что это будущее у них будет общим и лучшем, чем было настоящее все последнее время.

***

      Растерянность… Беспомощность… Какое-то внутреннее отторжение и опустошенность — вот, какие чувства испытал Ригель, когда перед его глазами, на одной из проекций, мерцающих в небе, предстал силуэт человека, одетого в совершенно простую одежду, даже более того, не отражающую в ее владельце ни единого намека на что-то особенное. Ригель отчетливо видел в этом незнакомце обычного парня. На нем была скромная черная футболка, заурядные, заметно потертые джинсы, да и сама внешность не отличала этого юношу от любого безымянного человека в толпе. И лишь оружие в его руках служило неким четким мерцающим маячком, от которого Ригель не мог отвести своего взгляда. Этот человек был вооружен и звали его Уилл Стоуки — вот тот минимум мыслей, который сейчас крутился в голове Ригеля, пока сердце с каждой секундой все ускоряло свой ритм от вида трех финалисток Больших игр, медленно опускающихся на колени там, на набережной, где этот Уилл их и поймал.       Ригель не понимал, что это могло значить. Ригель не понимал, откуда этот человек взялся, зачем он пришел, а что самое главное, Ригель не понимал, что конкретно сейчас происходило. Вскочив с любимой ступеньки трибуны, Ригель буквально подлетел на ноги, пока тишину арены ни разрезал пронзительный треск, а одна из проекций, транслирующая ситуацию на набережной, ни погасла, заставив толпу зрителей содрогнуться. Вокруг послышались голоса. Не зная, что чувствовать и что делать, Ригель быстро нашел взглядом Джерара, стоящего на знакомом балконе и о чем-то беспрерывно переговариющегося с Камилой-МИИ. Избранные выглядели взволнованно, однако в этом волнении Ригель узнал лишь одно: растерянность, ту самую, которую он мог признать и в себе.       «Что происходит?» — хотел спросить Ригель, жаль задать этот вопрос ему было некому. Тем не менее ответ на него парень вскоре узнал, когда, взбежав вверх по лестнице, он остановился, услышав голос где-то позади себя, от проекций:       — Вот так все шоу и заканчиваются, неизвестно только, где же мой заслуженный гром аплодисментов?.. — с иронией задал свой вопрос Уилл Стоуки, улыбнувшись и оглядев сперва сохранявших молчание финалисток, а затем бросив взгляд в объектив одной из пролетающих камер. Почувствовав этот взгляд и на себе в том числе, Ригель застыл, неуверенно уставившись в глаза этого человека. Уилл усмехнулся. — Позвольте угадать, вероятно, я не заслужил его, потому что выступил недостаточно эффектно? Или же нет… Я знаю… Проблема в отсутствии впечатляющей финальной позиции. Беллатрикс, будь добра, рассуди.       Перевалившись с одной ноги на другую и вальяжно поклонившись, Уилл отставил одну руку в сторону, медленно заведя ее за спину, а другую, в которой он и держал пистолет, выдвинул вперед, между тем прокрутив огнестрельное оружие на пальце.       — Эффектно? Мне кажется, более чем. А заметили ли вы небольшую отсылку? — Уилл усмехнулся собственной шутке. — Примерно так же поступила и Беллатрикс на отборочных этого сезона, чтобы ее все-таки взяли выступать в цирке, который вы дружно называете телешоу. Она прокрутила оружие, я тоже его прокрутил. И что?.. Теперь я все-таки дождусь своих аплодисментов? — отведя взгляд от камеры, Уилл посмотрел на нулевую с другой стороны набережной. Но, когда ответом ему послужила лишь тишина, парень сдвинулся наконец с места, взойдя на каменный мостик между двумя берегами и продолжив говорить: — Снова мимо. Видимо с пониманием людей, или, простите за слово, магов, у меня дела обстоят явно хуже, чем с меткостью и убедительностью, поэтому, не Беллатрикс, Эллиз, окажи честь, дай совет, что я должен сделать, чтобы услышать сейчас чужие аплодисменты. Может быть, одержать победу в дуэли? — вскинув правую руку в сторону, Уилл вновь не глядя выстрелил в брусчатку рядом с Лией, четко приказав: — Встала. Дважды я повторять не стану, — медленно отвернувшись от Эллиз, Уилл обратил внимание на Лию. — Ты же у нас лидируешь в рейтингах? Блондиночка с магией воды. Мы стоим рядом с рекой, если ты еще не заметила. Хватай свою воду и нападай. А мы заодно и проверим, сможет ли нулевой выстоять в этой дуэли против волшебника. Хотя к чему я это говорю, — вновь повернув голову к Эллиз, Уилл дружелюбно улыбнулся. — Ты же это нам всем уже доказала, правда? Первая нулевая на Больших играх… Звучит сильно, и я надеюсь, ты позволишь мне стать вторым?       Эллиз не ответила, а Ригель, наблюдая за ней, лишь нахмурился. Вопросы, возникающие у него в голове, с каждой секундой все больше сбивали с какого-то толку. Что сейчас происходило? Что за ерунду говорил Уилл? Почему он вел себя так, как он вел? И почему Избранные, до сих пор переговаривающиеся между собой на своем идиотском балконе, бездействовали? Почему народ вокруг… Просто смотрел?.. Смотрел и молчал, не предпринимая каких-либо действий. А Уилл тем временем продолжал говорить:       — Вероятно, все вы плохо понимаете, что сейчас происходит. Так вот я с большой охотой это могу объяснить. Как я уже сказал, мое имя Уилл Стоуки, и да, я нулевой. Нулевой, который убил целый месяц на то, чтобы сейчас оказаться здесь. Для кого-то это может прозвучать как какой-то бессвязный бред, но ты, Беллатрикс, наверняка уже догадалась, о чем это я говорю?.. Кивни, если согласна.       Подойдя к девушке, Уилл наклонился вперед, заглянув Эллиз в глаза.       — И снова вместо реакции меня лишь игнорируют. Хотя, может быть, это твой способ дать мне ответ? Тогда я его зачту. Ты права. Привело меня на Большие игры именно чужое молчание, иными словами, полное безразличие окружающих к той проблеме, которую олицетворяю я и которая целиком олицетворяет меня, — выпрямившись, Уилл отступил, обернувшись к камере-дрону и посмотрев в ее объектив. — К слову, как вы думаете, почему юные Избранные, столь гордо называющие себя друзьями и капитанами игроков, до сих пор не предприняли ни единого шага, чтобы меня наконец-то заткнуть? Ведь по факту, учитывая все мои действия, это давно пора было сделать. А я дам вам ответ. Дело в том, что прямо сейчас они стоят там, на балконе, — вы все можете их увидеть, — обведя рукой воздух, Уилл усмехнулся, а Ригель тем временем, быстро отреагировав, тут же бросил взгляд на Джерара с Камилой. Только вот вид этих «юных Избранных» отнюдь не внушал никакой уверенности, будто разворачивающаяся в Офрисе ситуация держалась под их полным контролем.       — Сейчас они дружно пытаются разгадать головоломку, которую я и придумывал для них весь последний месяц. Этим же маги предлагают заниматься нулевым? Просто думать. Не делать, не быть полезными городу и стране, где мы живем, а думать. Сидеть в своих норах, без работы и толку, и просто гадать, какое зло мы причинили окружающим, чтобы они считали нас мусором на фоне тех, кто способен, в отличие от нас… Плескаться водичкой! Ты меня не услышала в первый раз?!       В несколько шагов преодолев расстояние до Лии, Уилл легко схватил ее за волосы, дернув вверх и буквально заставив ту неуклюже подскочить на ноги. Послышался испуганный девичий всхлип, который тут же перебил строгий голос Уилла, оттолкнувшего Лию от себя подальше, к реке и вновь произнесшего:       — Не лишай зрителей повода оставаться сидеть на своих местах. А учитывая, что выйти им все равно в ближайшее время вряд ли удастся, развлекать их нам с тобой придется особенно хорошо. К слову… Ригель, МИИ, вы же уже получили новости о том, что, если хотя бы один человек покинет трибуны, ваша любимая арена взлетит на воздух? Я это спрашиваю так, для себя, ну и для остальных зрителей на трибунах, которые до сих пор едва ли улавливали нить моего монолога. Вы все пришли сюда, заплатили огромные деньги, чтобы с едой во рту понаблюдать, как одни маги будут избивать других, корча из себя звезд телешоу. И все это в то же самое время, пока по одной лишь столице, как крысы по канализациям, снуют нулевые, не знающие, как бы добиться хоть толики чужого внимания к их проблемам. И честно, я от такого устал. Я устал каждый день встречаться с молчанием, каждый день наблюдать, как люди вокруг буквально везде и всегда обещают мне такого же справедливого отношения, как и ко всем, а потом с лживой улыбкой на своих рожах прогоняют меня, будто имеют на это хоть какое-то право. Сегодня меня отсюда никто не прогонит, и сегодня, я, Беллатрикс, а еще сотни других зрителей-нулевых наконец добьются того внимания, которого они заслуживают явно больше, чем этим Идиотские и Детские игры. А теперь, Лия, давай. Нападай на меня. Вставай на свою водную гладь, как ты любишь, считай до пяти, делай, что хочешь, в любом случае ты же хотела оставить о себе яркое впечатление после финала. Вот мы с тобой оба его и оставим…       И в этот момент Ригеля словно прострелило что-то резкое изнутри. Слова Уилла… Что самое удивительное, такую реакцию в Ригеле вызвали именно слова Уилла. И не о том, что этот парень из себя представлял, не о том, что он тут делал и что в ближайшее время планировал учинить здесь, на арене. Ригеля прострелило другое. Уилл сказал Лии: «Вставай на свою водную гладь», он сказал ей: «Считай до пяти». Эти две формулировки, эти две детали… Было ли это совпадение, Ригель не знал, но танец на водной глади реки, ссора с последующим отсчетом — все это делал с Лией не Уилл, а Чарльз. Тот самый Чарльз, который появился на балу в неделю воды с какой-то женщиной; тот самый Чарльз, который предупреждал Эллиз о том, чтобы она избежала финала соревнований. Это был тот самый Чарльз, который с самого начала являлся главой Исполнительного комитета при правительстве Избранных.       Проигнорировав, как одна из проекций в небе резко погасла из-за очередной уничтоженной на набережной камеры-дрона, Ригель бегло огляделся вокруг, заметив, как толпа народа, некогда громко аплодировавшая участникам телешоу, теперь словно превратилась в одну беспокойную массу людей. В панике перешептываясь друг с другом, отдельные пары людей продолжали сидеть на своих местах, пока голос Оскара Вайлда не нарушил общую атмосферу, передав важную информацию: «Не двигаться и ждать приказа от Избранных». Однако Ригель ее все же нарушил.       Понимая, что он человеком никогда не являлся, Ригель тут же сообразил, что его уход с трибун ни Уилл, ни кто-либо, наблюдающий за ареной, не заметит. Это было очевидно: всю жизнь Ригеля никто, кроме Джерара, не видел, а значит и в этот раз никто, кроме Джерара, не сможет узнать, что он покинул трибуны. А зачем Ригелю было покидать эти трибуны?       Мысль крутилась в голове очень быстрым порывом. Уилл как-то был связан с Чарльзом. Чарльз очевиднейшим образом был связан с Исполкомом. И становилось ясно одно: если за Уиллом каким-то образом стоял Чарльз, значит за Уиллом стоял весь Исполкомом. А что Исполком из себя представлял? Руки в организме правительства, в голове которого сидели не Джерар и Камила, а их старшие наставники. И таким образом, на ум приходила только одна идея: если в ситуацию был замешан Исполком, а он не мог быть не замешан, учитывая, что Чарльз как его глава явно действовал, руководствуясь приказами, да и он был не один, значит вся эта акция «финала Больших игр» не представляла из себя ничего, кроме как наигранной сцены, о которой Чарльз и пытался Эллиз предупредить.       Выскочив с лестницы на трибунах в коридор арены, Ригель огляделся, быстрым шагом направившись к выходу на улицу. Переходя чуть ли не на бег, Ригель не сомневался в том, что он почувствовал. Уилл угрожал Джерару, всем этим людям здесь каким-то взрывом арены, но работай он на Исполком, или вместе с ним, разве стал бы он на самом деле создавать такую угрозу тысячам зрителей финала телешоу? Конечно же нет. И это многое объясняло. Это объясняло тот минимум просьб Чарльза, это объясняло все, что происходило сейчас, но это не объясняло лишь одного. А что происходило на набережной? Понимая, что пока арена молча наблюдала за событиями в Офрисе, а Джерара и Камила искали какие-то выходы, Эллиз, Кристин и Лия оставались полностью беззащитны. И Ригель, осознав эту мысль, понял вместе с тем кое-что другое.       Эллиз была в курсе о Чарльзе, хоть и не до конца. Лия наверняка тоже что-то подозревала, но из-за отсутствия возможности обменяться своими догадками, обе девушки вряд ли могли докрутить то, что понял сам Ригель. То, что понял тот самый Ригель, который привык всю жизнь жаловаться на свои отличия от обычных людей. Парня никто не видел, парня никто не слышал, но зато он хорошо видел и слышал других. И именно эта особенность сейчас дала ему возможность заглянуть в глубину того, что на данный момент разворачивалось вокруг. И, возможно, это было лишь наваждение, но в секунду, когда он все понял, Ригель словно бы почувствовал свою значимость для окружающего мира, который прежде его не замечал. Сумей он как-то помочь Эллиз, сумей он передать ей те мысли, которые вспыхнули у него в голове, и девушка сможет осуществить идеи, обуревавшие самого Ригеля.       Если Ригель был прав, арене не угрожала опасность. Если Ригель был прав, Уилл не планировал убивать кого-либо из игроков, он просто отыгрывал какой-то спектакль. Спектакль, который был выгоден Исполкому. Спектакль, который был выгоден старшим Избранным. Парень нес какой-то бред о нулевых, о внимании к ним, при этом выставляя само явление нулевых чем-то страшным и плохим. Зачем он это делал? Пока Ригель не понимал, но он точно знал: чтобы помочь Джерару и тем людям на трибунах, он должен был сейчас обратиться к Эллиз, он должен был сперва избавиться от Уилла. Только вот в Уилле ли скрывалась главная червоточина всей этой пародии на теракт? Ригель думал так, однако, как только он смог достичь набережной, картина открылась для него совершенно по-новому. Она открылась для него так, как не смогла бы передать ни одна из проекций в небе над главной ареной.       Добежав до выхода к набережной, Ригель застыл, увидев, как много событий успело произойти за то время, что он не видел трансляцию. По брусчатке была разлита вода, Лия, которая всего пару минут назад, испуганная, но все же готовая сопротивляться, без сознания лежала на ступенях спуска к воде, в то время как Уилл недовольно ходил вокруг упавшей на землю Кристин, что-то грубо ему отвечавшей, и Эллиз, придерживающей ее, но продолжавшей молчать. Ригель увидел почти сразу же: Кристин была ранена в ногу, заметно кровоточившую чуть выше колена. Восстановить картину произошедшего было довольно несложно. Вероятно, Лия все же рискнула вступить в сражение с Уиллом, но каким-то образом проиграла. Каким? Ригель едва ли мог выяснить, но вот о Кристин и Эллиз он не сомневался. Кристин была ранена, и ранена очевидно, что Уиллом. И тот факт, что парень, если и выстрелил, то в ногу, лишь больше укреплял веру Ригеля в то, что все вокруг была хоть и реалистичная, но постановка.       Без страха ускорив свой шаг, Ригель не боялся приблизиться к Уиллу и остальным. Все равно те не могли его увидеть, а значит и не могли навредить, в то время как он — с удивительной легкостью. Ригель никогда не говорил ни с кем, кроме Джерара, он никогда не пытался вмешаться в жизнь других людей, особенно тех, кто его не видел, но это не исключало того факта, что он был на это способен. Как любое существо могло прикасаться к материальным вещам, Ригель тоже мог. Он мог брать предметы, чувствовать их и использовать, единственное, что ему не было доступно: делать это так, чтобы видели другие. Ригель не мог взять ручку, бумагу, написать на них что-нибудь, а затем оставить это послание лежать на столе. Нет, это было ему недоступно. Любое упоминание о себе, любой след, который Ригель мог бы оставить после себя, обычные люди не видели, только Джерар. Возьми Ригель ручку и бумагу, напиши он с помощью них какое-нибудь послание и прочесть его у той же Эллиз не выйдет, но факт написания Ригелем останется. И так работало со всеми предметами. Ригель мог взаимодействовать с этим миром, Ригель мог делать все что угодно, за исключением сохранения памяти о себе. И поэтому, когда Ригель, подойдя поближе, заметил валяющийся в стороне от девушек и Уилла Беллатрикс, мысль проскочила в его голове очень быстро.       Возьми он оружие — и то станет невидимым для окружающих в его руках. Подойди он к Уиллу поближе — и никто его не заметит. Но произведи он малейший удар, даже малейший, и Уилл сразу его почувствует. Один шаг — и проблема решена. Один намек Эллиз — и она сложит всю картину в голове о Чарльзе. Один разговор с Джераром — и тот узнает обо всех деталях случившегося, и тот все осознает, поймет его. Всего лишь один небольшой шаг для Ригеля — и такая серьезная для окружающих проблема тут же решится, весь кошмар останется позади, а страх беспомощности Ригеля сразу развеется, ведь наконец-то он сможет хоть отдаленно, но почувствовать себя настоящим, почувствовать себя значимым. Однако сбыться этому так и не удалось, ведь только Ригель успел схватить оружие Эллиз, только он выпрямился, бросив взгляд на стоящего не так далеко Уилла, как вдруг взгляду его попался другой силуэт — чужой, незнакомый.       Девушка.       Повернув голову к Уиллу, Ригель заметил на другой стороне реки, в переулке между домами какую-то девушку. Нежно-голубое дымчатое платье в пол, темные вьющиеся волосы, и взгляд. Такой взгляд, который уколол Ригеля будто бы в самую душу. Все случилось буквально в мгновение. Только Ригель поднял взгляд на эту девушку, только он пригляделся, как весь мир вокруг словно застыл. Это было похоже на несильный толчок изнутри: один удар — и сама кровь внутри Ригеля словно замерзла. Звуки пропали, голоса стихли, а спорившие на фоне Уилл и Кристин просто замерли в пространстве как восковые фигуры. Только вот разглядеть их Ригель не мог, продолжая смотреть лишь в глаза той самой девушки. Той самой девушки, которая возникла из неоткуда и которая словно бы связала этот мир, который Ригель любил называть родным, с тем, о котором парень мог, увы, только строить предположения.