Song with Light

— Выглядит ужасно, не так ли?       Словно зачарованный ужасным зрелищем, Норман вздрогнул, когда рядом из мрака возник Сэмми. И сейчас Норману даже не хотелось на него наорать за то, что тот всё равно последовал за ним, несмотря на то, что изначально Полк собирался разведать территорию в одиночку. — Если Дрю сотворил такое со своим лучшим другом... — тут киномеханик осёкся. Он помнит, какими были Джоуи и Генри в начале работы студии — два друга, способные свернуть своими амбициями горы. И то, что он видел сейчас... Ужасное зрелище. — Он сотворил это со всеми нами, — голос Сэмми сейчас звучал словно сквозь толщу чернил — тех самых чернил, которые поглотили души сотрудников «Студии Джоуи Дрю».       Норман тяжело вздохнул, собирая по стенкам души остатки самообладания. Он искренне надеялся, что хотя бы Генри смог избежать этой участи, что он уволился и больше не вернулся в это место. — Клянусь, если каким-то волшебным способом я окажусь на свободе, то первым же делом задушу Дрю, — хриплым от злости голосом прорычал киномеханик.       Злился он на Джоуи. Все люди, что были к нему близки, сейчас несчастны по его вине — Генри, друг детства и верный помощник, который пожертвовал своей семьёй ради их общего дела, Сьюзи, молодая и наивная девушка, которая любила его всем сердцем, Эллисон, давняя подруга, которая не отвернулась от него даже после скандала с заменой... И сейчас все эти люди находятся в студии, которая гниёт в чернилах. Каким нужно быть монстром, чтобы обречь на такую судьбу близких людей?       «Паразит, — выдал классификацию бывшему начальнику Норман, — Он сам ничего не создавал, только брал готовое и присуждал себе. А в замен он отравил всех чернилами». — А где находится нужная нам бобина?       Шёпот Сэмми был едва различим за собственными мыслями. Норману пришлось напрячь слух, чтобы понять его, а затем и память, чтобы вспомнить хоть что-то о нахождении здесь бобин. — Так, здесь в начале самые старые, они нам не нужны... — бормотал себе под нос Полк, восстанавливая в памяти местонахождение вещей, — Нам нужно в самую дальнюю комнату.       Лоуренс кивнул и стал внимательно следить за экраноголовым монстром. Тот просто бродил по округе, скучающий чертёнок на его экране выглядел более чем безобидно, но само существование этого монстра несколько напрягало. — Он сейчас пройдёт мимо нас и мы сможем пройти в следующую комнату, — шепнул Сэмми, — И не попадайся на его свет, решит ещё, что мы за его бобинами или рисунками пришли... — И он будет прав, — тихо выдохнул киномеханик, укрываясь за ящиками от чужих взглядов.       И в какой момент недосчитались главы художественного отдела? Как Генри стал этим жутким монстром? И почему сейчас так волнуется о своих рисунках и бобинах, готовый разрывать за попытку кражи? «Джоуи ведь у него всё украл. Генри придумал Бенди, а Джоуи присвоил его себе. Он просто боится и теперь того, что у него всё заберут».       Заметив, что монстр остановился, Норман ухватил Сэмми за руку и потянул, призывая остановиться. Раздражённо пробурчав пару нелестных слов в адрес киномеханика, бывший композитор повернул голову и заметил, что побудило киномеханика остановиться. И тяжело вздохнул. — Такими темпами мы вечность будем пробираться в дальнюю комнату, — после своих слов Сэмми задумался.       Норман тоже заметил, что им обоим здесь вряд ли удастся проскользнуть незамеченныии — Художник постоянно патрулирует свою не такую уж и большую территорию, а они с Лоуренсом не двое щуплых мальчишек, которые могут спрятаться за палку. Но ведь Художник неагрессивен, пока никто не трогает его бобины и рисунки, не так ли?.. — Иди в дальнюю комнату один с помощью чернил, я попытаюсь отвлечь Генри. Нужная бобина так и подписана — «Конец», ошибиться ты не должен, — Норман быстро снял с плеча свою сумку и всучил её Сэмми, — Если я прогадал с агрессивностью этой штуки, мои вещи я завещаю Эллисон, не тебе, понял? Отдашь ей всё. — Как будто бы я стал предъявлять права на наследство несчастной вдовы, — даже в такой напряжённой ситуации Сэмми не упустил шанса подколоть Нормана. Но в его голосе, помимо напускного веселья, чувствовалось и удивление.       «Знал бы ты, что её настоящий жених остался в прошлой комнате — так не шутил бы» — хмуро подумал Норман, но вслух делать замечание не стал. Выпрямившись во весь свой рост, он вышел в коридор, где минуту назад мелькнула изуродованная спина Художника. — Хей, — Норман широко улыбнулся, когда экран с озлобленным Бенди развернулся к нему, — Привет, старый приятель. Давно не виделись, верно?       Вместо ответа — низкое рычание. Конечно, чужак на его территории. Вдруг ещё украл что-то? — Я не трогал твои рисунки и бобины, честно, — выставив ладони перед собой в примирительном жесте, соврал Норман. Он ведь трогал его рисунки в офисе Gent. Но ведь никому не будет лучше, если он сейчас во всём чистосердечно признается?       Выставив перед собой руки со скрюченными пальцами, Художник начал медленно приближаться к нему. На экране был всё тот же злобный Бенди. — Я просто пришёл с тобой поговорить. Ты ведь помнишь меня? Я Норман Полк, работал здесь киномехаником с самого начала студии. Ну же, вспомни меня, — продолжал натянуто улыбаться Полк, одним быстрым движением руки убрав все выбившиеся тёмные пряди с лица.       Физиономия злости у Бенди на экране сменилась непониманием. Неужели узнал? Или недоумевает, что за глупый чужак забрёл к нему в гости и даже не боится?       А ведь Норман боялся. Да, у него было оружие, но сейчас он ещё колебался с тем, чтобы использовать его — вдруг в этой обезображенной чернилами твари ещё что-то осталось от его старого знакомого? Если со Сьюзи было всё понятно — та лишилась рассудка из-за чернил и предательств — то вот насчёт Генри ещё было несколько вопросов. — Я не собираюсь ничего красть у тебя, как Дрю. Я просто пришёл увидиться с тобой. Ты ведь помнишь, кто ты?       Художник стоял, сгорбившись, но сейчас он больше походил на потерявшегося ребёнка, чем на ужасного монстра. Бенди на экране потерянно оглядывался по сторонам, словно искал ответ на вопрос Нормана, а затем пожал плечами с несчастным лицом.       Мужчина набрал в лёгкие побольше воздуха. Сердце стучало где-то в висках, но при этом било и в рёбра, от волнения даже под ложечкой засосало. — Ты Генри. Генри Штейн, глава художественного отдела и сооснователь этой студии. Ты работал здесь со мной. Я выгляжу знакомо, не так ли?       Бенди на экране кивнул, смотря прямо в душу Нормана — от этого взгляда мультяшных глаз пробирал озноб. Или это от холода и сырости помещения?       «Тебе нужно заболтать его. Нельзя, чтобы он пришёл в дальнюю комнату» — напомнил Норман себе о своей миссии, пытаясь отогнать прочие мысли. — Мы были в самом первом составе работников. Ты, я, Сэмми Лоуренс, Джоуи Дрю... — от глаз Нормана не укрылось, что при упоминании бывшего директора студии Бенди на экране испуганно подскочил. Значит, Художник боится своего бывшего товарища по холсту? — С самого начала работы студии. С 1929 года. Только мы четверо не сменились с первого состава.       Художники, сценаристы, музыканты, прочие, менее творческие люди... Было множество людей, которые постоянно сменяли друг друга, Норман мог назвать ещё с несколько десятков имён, если бы напряг память, но вспомнил бы их Генри? «Он вроде бы вспомнил меня и Дрю. Уже прогресс» — успокоил себя киномеханик, осторожно опустив руки, всё ещё держа их в поле зрения Художника — нечего чернильное существо напрягать лишний раз. Пусть хоть сейчас он будет верить, что в безопасности. — Я уволился десять лет назад. С тех пор мы не виделись. Если бы я знал, я бы точно заявился раньше, — Норман уже понял, что Художник внимательно слушает его — а может, и Генри внутри его сознания? — поэтому старался говорить без остановок. Наверное, он сейчас выговорит свой недельный запас слов, но чем только не пожертвуешь ради благого дела?       Странный шум первый заслышал Художник. Бенди на экране удивлённо подпрыгнул, оглянувшись назад, а затем монстр резко развернулся, уставившись куда-то во тьму комнаты. Норман отшагнул назад, про себя проклиная Сэмми — кто ещё это мог быть?       Грохот, шипение и безумный вопль. Во мраке комнаты Норман мог различить только две сцепившиеся в яростной схватке фигуры. — Сэмми, чтоб тебя чернила забрали! Ты что творишь?! — выкрикнул киномеханик, пятясь назад из опасений, что и его затянет в эту чернильную шипящую кучу. Разнимать двух чернильных существ — самоубийство. Норман это прекрасно понимал, но легче ему от этого не было.       Яркий луч откуда-то из-за спины выхватил уже финальную часть побоища — разбитый в дребегзи экран, который стал часто моргать, почти отрубленная рука и лезвие топора, торчащее между шеей и плечом. Множество глубоких ран на чернильной оболочке, тяжёлое, сбивчевое дыхание, тряска всех муслкул тела. И всё это сопровождалось чернилами, вытекающими из каждой раны и трещины. Тихо засмеявшись, одна фигура поднялась, крепкими руками рывком вытащив топор, и вновь стала заносить его.       Норман оказался быстрее топора. Отпихнув Сэмми в стену, он навалился на него своим весом, рукой пытаясь как можно дальше откинуть топор. — Проклятье, Лоуренс, ты что творишь?! — зашипел Полк, попутно пытаясь обездвижить бывшего композитора. — Ты нам наврал. «Конец» нам не поможет, он не избавит нас от Него! — сквозь безумные смешки ответил Лоуренс, а затем одним рывком вырвался из крепкой хватки и рванул в сторону топора. — Опять чернил наслушался?!       Истощённое человеческое тело Нормана не шло ни в какое сравнение с чернильным телом Сэмми. Как бы Норман не пытался, но выйти победителем из этой схватки у него не получилось бы. Когда его грубо откинули в стену, от удара у мужчины потемнело в глазах. Медленно осев на пол, Норман попытался подняться, но тело плохо слушалось. А перед ним продолжал тихо смеяться Сэмми, покачивая в руках топор. — Чернила... Сначала они мне врали, говоря, что Чернильный Демон освободит меня. Затем наврал ты своими рассказами, что какая-то старая бобина спасёт нас от этой твари. В этом месте все лжецы!       Скинув со своего плеча сумку Нормана, которая каким-то чудом всё ещё была у него, Сэмми начал заносить топор. — Овечка наврала... Ей песню надо спеть. После неё никто не врёт.       Всё было словно на раскадровке. Норман попытался ускользнуть от удара, но в его тело словно налили свинца, сделав его тяжёлым и неповоротливым. Но занесённый топор выскользнул из рук Сэмми — запоздало Норман услышал его приглушённый крик. Качнувшись, тело бывшего композитора рухнуло на пол — Норман смог различить очертания топора, вонзившегося между головой и шеей.       Металлическая рука подобрала сумку. «Борис» хмуро посмотел на её содержимое, а затем на Нормана, который начал подниматься, опираясь на стену. — Спасибо, Коннор, — хрипло выдохнул Норман, — Нам здесь больше нечего делать. Уходим.

———

      Уже когда в убежище вернулись только двое, она поняла, что всё пошло совершенно не в то русло.       Лёжа на раскладушке, до которой она с трудом доползла, Эллисон отдыхала после очередного приступа, в процессе которого, по ощущениям, она уже точно выкашляла свои лёгкие. Но когда дверь убежища открылась, она тут же приподнялась, с тревогой вглядываясь в лица вернувшихся — и недосчиталась Сэмми. А судя по хмурым лицам Нормана и «Бориса», ничего хорошего точно не случилось. Эллисон лишь скорбно опустила голову, слушая начавшийся рассказ Нормана — а он говорил коротко и без лишних эмоций.       К теме внезапного сумашествия Сэмми он подошёл прямо: — Не удивлюсь, если просто чернила в его башке пошли другим путём — не попытались подчинить, а заставили верить в то, что «Конец» не поможет.       Эллисон тяжело вздохнула, не поднимая взгляд с пола. — Теперь нас только трое — ты, я да Борис...       Достав из кармана старую фотографию, Норман взглянул на девушку на ней и на Эллисон — те были похожи, как две капли воды. Только «их» Эллисон сидела вся в чернилах и с поникшими плечами — девушка же с фотографии счастливо улыбалась, светло и наивно смотря на Нормана сквозь годы. — К слову, о Борисе... — здесь Норману пришлось делать глубокий вдох, собираясь с силами. Косо глянув на «Бориса», который что-то подкручивал в своей руке, Норман привстал и протянул фотографию Эллисон, — Я узнал, чья душа в этом волке. Ты была права — Томас действительно находился здесь. Все эти десять лет.       С широко раскрытыми глазами, в который читался шок, Эллисон начала рассматривать собственную фотографию. Затем перевернула и увидела подпись — и прикрыла рот ладонью. На глазах заблестели слёзы. — Я нашёл это в офисе Gent. А ещё письмо тебе от Дрю, где он просит тебя вернуться с студию и помочь. Но, как я понимаю, Томас первый проверил в тот день почту? — тихим, безэмоциональным голосом продолжал говорить Норман, — Он пришёл в студию, забрав с собой то письмо. И попал в ловушку, которую Дрю подготовил для тебя — а может, и для него. Надеялся, что вы вместе пойдёте в студию. Я не знаю, что в голове этого психа. И я не могу говорить, что всё было именно так, как я говорю. Это просто мои предположения.       Если Норман смог подавить все свои эмоции, то вот Эллисон уже начала рыдать. Том тут же отреагировал, в мгновение ока оказавшись рядом с ней и бережно приобняв за плечи. — Господи, Том... Мне так жаль... — всхлипывая, женщина уткнулась в плечо волка, крепко обнимая, — Искала-искала... И вот нашла...       Норман отвернулся. Сейчас он чувствовал себя чужим на сцене этой семейной драмы.       А ещё голос внутри него твердил о том, что Эллисон должна принадлежать ему, а не Томасу. И ведь какая-то часть души Нормана была согласна с этим голосом. Или это и есть его собственный голос?